Текст книги "Смертельный удар"

Автор книги: Ричард Цвирлей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ричард Цвирлей
Смертельный удар

Глава 1

Рок-фестиваль «Яроцин-88»

Пятница, 5 августа, 1988 г.

9:40

Вилли лежал на траве и смотрел на безоблачное небо. Было довольно рано, но солнце жарило неимоверно. Несмотря на это, Вилли было лень сдвинуться с места, где он разлегся полчаса назад. Ему нечем было заняться, поэтому перед отъездом он решил немного позагорать. Он снял свою кожаную куртку и черную футболку с надписью «Republika», небрежно свернул и положил под голову. На то, чтобы снять камуфляжные брюки, перекрашенные в красный, и тяжелые армейские ботинки, ему уже не хватило сил. И вообще, если бы он их снял, то лежал бы сейчас голышом, потому что на нем не было трусов. Последние, как и трое предыдущих, он сунул поглубже в рюкзак. Он злился на себя за то, что не взял еще несколько на смену, так как считал, что здесь их можно будет постирать. Но вскоре выяснилось, что он ошибался, потому что Яроцин и здешнее палаточное поле – это не харцерский лагерь. Речи быть не могло о стирке нижнего белья в таких условиях. Впрочем на такие повседневные дела не было времени. По большому счету на фестивале в Яроцине на все не хватало времени. Несколько дней только музыка, выпивка и девчонки. Все это изрядно изматывало, поэтому такие повседневные дела, как мытье и стирка, следовало отложить на потом. В первый день он даже дотолкался до душа. Он почти час стоял в очереди, но, как оказалось, совершенно напрасно, потому что, когда он уже стоял под душем, вода закончилась. Он вернулся в палатку грязный, к тому же друзья, не дожидаясь его возвращения, выпили все вино, привезенное с собой. Они купили его в Познани, где была пересадка. Два часа ожидания они скоротали в местных магазинах. На Глоговской, недалеко от Лазаревского рынка, они наткнулись на небольшой магазинчик, где, кроме водки по талонам, а талонов у них, конечно, не было, на прилавке стояло вино. Они купили десять бутылок, потому что продавщица продавала только по две бутылки в одни руки. Но она не просила предъявить документы, а с этим у них возникли бы проблемы. Им всем было по семнадцать лет, и они были учащимися средней школы. Они ехали на крупнейший в Польше музыкальный фестиваль и хотели почувствовать себя взрослыми. Сигарет было недостаточно. Нужен был алкоголь. В поезде они опустошили пять бутылок, остальные должны были остаться на вечер. Но вечером Вилли исчез в поисках душа, и друзья позаботились о его доле. Вернувшись, он немного поворчал, но по большому счету не жалел, потому что уже после первой бутылки, выпитой в поезде, ему стало нехорошо. Он никогда раньше не пил чернила, но сейчас не мог отказаться. Он ведь приехал с друзьями, утверждавшими, что они уже через многое прошли. Обряд посвящения для Вилли оказался не из приятных. Он быстро выпил содержимое бутылки и даже пришел к мысли, что вино не такое уж и плохое. Чего не скажешь о последствиях…

Он едва успел добежать до окна, которое чья-то милосердная рука успела открыть в последнюю минуту, и его стошнило.

Сейчас от одного воспоминания об этом ему становилось нехорошо. Из-за этого вина он сейчас лежал один рядом с палаткой, а его друзья пошли к девчонкам, с которыми познакомились вчера ночью. У них еще остался большой запас алкоголя, поэтому был повод пойти. Они похвастались, что у них есть чернила, а Вилли почувствовал себя несчастным и отказался идти. Сейчас он немного жалел об этом, потому что Эля, кучерявая брюнетка, в длинной юбке и вязанном свитере, очень ему понравилась. Вчера они разговаривали почти целый час. Но что поделать. Он ведь не пойдет туда, чтобы опозориться, если его опять стошнит после первого же глотка.

Он закрыл глаза, когда солнце начало светить в лицо. У него не было солнечных очков, потому что их украли еще в поезде, и он стал думать, чем прикрыть глаза. Вдруг он почувствовал, что кто-то заслонил солнце. Он открыл глаза. Эля стояла над ним с глупой улыбкой на лице. Вилли поднялся и сел по-турецки. Вчера, когда ее подруги пошли на концерт «T. Love», она осталась с ним. Он не мог решить, пойти ли ему с друзьями, которые выбрали амфитеатр и «Зеленых лягушек», или послушать группу «Мальчишки с улицы Пала» с Лышкевичем. В конце концов девушка его уговорила, и они пошли по направлению к сцене в момент, когда звучала песня «Oх уж эта Эля». Он даже подумал на мгновение, что это какой-то знак, ведь он пришел на концерт с Элей. Пока он размышлял, Эля потерялась где-то в толпе, и он ее больше не видел этой ночью, хоть искал несколько часов. Отчаявшись, он вернулся под утро в палатку, залез в спальный мешок и лег рядом с Бзиком, с которым делил одноместную палатку.

– Вчера я не смогла тебя найти, ты куда-то пропал, – сказала она, садясь напротив и поправляя локон, упавший ей на лицо.

– Я пропал? Это ты, Эля, потеряла друга, – процитировал он слова песни, которые, как ему казалось, идеально подходили в этой ситуации. – Я даже не заметил, когда ты исчезла в толпе.

– Ты мог найти меня сегодня, когда твои друзья пришли к нам. Теперь там весело.

– Знаешь, – он стыдливо посмотрел на свои грязные ботинки, – я хотел прийти, но немного позже. Терпеть не могу чернила, а при парнях я не смог бы отказаться.

– Я тоже не люблю эту гадость, – обрадовалась Эля. – Я подумала, раз ты здесь остался один, я лучше побуду с тобой.

Вилли покраснел. Его смутили ее слова. Эля ему нравилась, но он не представлял, что с ней делать. Его замешательство бросалось в глаза, а Эля, по всей видимости, была смелой девушкой.

– Ты говорил, что играешь на гитаре, вот я и подумала, что ты сыграешь что-нибудь для меня.

– Конечно, – обрадовался Вилли. – Только заберу инструмент у парней из красной палатки, они вчера ее одолжили. – Он указал рукой на большую четырехместную палатку. По всей видимости вчера там была бурная вечеринка, потому что часть палатки обвалилась, а оставшаяся сильно накренилась.

Вилли встал и отряхнул брюки, к которым прилипли стебли травы. Не оглядываясь на Элю, он быстро пошел по вытоптанной тысячами ног дороге, пересекающей все палаточное поле.

Он надеялся, что парни будут внутри, или по крайней мере один из них. Снаружи было пусто, не считая горы пол-литровых бутылок из-под пива «Лех», пачек от сигарет и окурков. Приблизившись к палатке, он почувствовал резкий запах мочи.

Что за свиньи, подумал он с отвращением. Как можно мочиться прямо у палатки.

Палатка была застегнута «молнией». Он постучал по алюминиевой трубе, но ответа не последовало.

Спят или никого нет, решил он, постучав еще раз, но безрезультатно. – Заберу гитару и уйду, – громко сказал он, надеясь, что его кто-нибудь услышит.

Он наклонился немного вперед и потянул вверх замок. Красная материя упала по бокам. В нос ударил сильный, неприятный запах.

– Черт, – выругался Вилли, не сдержавшись, – как в таком бардаке найти гитару?

Но у него не было выбора, нужно было попытаться. Ведь там его ждала Эля. Он сделал глубокий вдох и на четвереньках вполз внутрь. Справа на синем надувном матрасе лежала грязная одежда. Слева был другой коричневый матрас, на котором кто-то лежал. Из-под спального мешка выступала лишь маленькая стопа, упершаяся в грязное пятно на полу. Больше ничего не было видно. Вилли потряс за ногу, надеясь, что спавший сразу проснется. Он удивился, когда никакой реакции не последовало. Он схватил край спального мешка и дернул. Вонь усилилась, но парень не обратил на нее внимания, потому что был потрясен тем, что увидел. Под спальным мешком лежала девушка, совершенно голая, а ее кожа приобрела странный землистый оттенок. Широко открытые глаза были неподвижны, взгляд, казалось, уперся в лицо Вилли.

Он отвел взгляд, посмотрев ниже, на небольшую грудь, потом на живот и ниже…

Он снова посмотрел ей в лицо и заметил то, на что не обратил внимания раньше. Он придвинулся ближе и отслонил голову девушки. Теперь он все увидел. Волосы слиплись от крови, а висок был вдавлен. Когда он присмотрелся внимательнее, то увидел отверстие, сквозь которое виднелось что-то скользкое и красное…

Выглядит, как банка со щецинским паприкашем, успел он подумать.

– Вилли, что ты там делаешь? – спросила снаружи Эля, которая его не дождалась и пошла за ним к красной палатке.

Но Вилли этого уже не слышал, ему стало плохо, и он упал без сознания на грязный пол.

9:55

Со стороны городского стадиона, через палаточное поле, доносились ритмичные звуки барабана. С самого утра шла подготовка к заключительному вечернему концерту. Сейчас на сцене играли музыканты, которые знали, что не будут выступать вечером. Наверное, какая-то группа хэви-метал, потому что характерные звуки раздирали воздух словно танки Т-54 асфальт в ночь объявления военного положения. Солист писклявым голосом выражал свое презрение миру:

 
Я ненавижу вас,
Я сын темноты,
Я ненавижу вас –
Я сломаю вам хребты.
Я ненавижу людей,
Я родом из ада,
Я ненавижу людей,
Моя ненависть – вам награда.
 

Неожиданно сквозь эту какофонию звуков пробился истошный крик:

– Милиция, милиция! – кто-то кричал, вырывая из раздумий Мариуша Блашковского, который сидел у палатки на сложенном в шезлонге надувном матрасе и загорал.

Опять бесятся, улыбнулся он, подумав обо всех этих сумасшедших поклонниках рок-музыки, приехавших в Яроцин. Мариуш тоже сюда приехал, но не ради того, чтобы послушать музыку.

Ему нравились молодежные группы, и он охотно воспользовался абонементом на фестиваль, но не это было причиной его присутствия здесь. Он был на службе. Несколько недель назад, в офицерской школе в Щитно, куда он поступил в прошлом году, его начальник, сержант Огуркевич, которого все называли Огурцом, собрал студентов в аудитории и объявил, что в начале августа они получат что-то вроде дополнительного отпуска. Вообще-то в августе они уже должны быть в школе после каникул, но на этот раз лучшим студентам поручена оперативная поддержка во время фестиваля в Яроцине. Все должны были поехать в качестве обычных участников мероприятия, то есть по гражданке и с палатками, чтобы слиться с толпой. Начальство явно переборщило, потому что выдало всем одинаковые зеленые двухместные палатки, наверное, еще времен 50-х. В придачу армейские спальные мешки, матрасы с надписью МВД и одинаковые котелки. С таким снаряжением любой на расстоянии километра распознал бы в них милиционеров, а они ведь должны были производить впечатление молодых людей, увлеченных музыкой. Поэтому Мариуш решил взять свои вещи.

Он поехал к родителям. В последнее время он редко их навещал, а те два дня в Пиле были для его родителей настоящим праздником. Мать сразу пропала на кухне, чтобы приготовить что-нибудь вкусное к приезду Мариуша, а отец взял выходной, чтобы провести с ним время. Это из-за него сын пошел в милицию. Он был милиционером уже более двадцати лет. Когда-то, еще до войны, его отец работал в полиции в населенном пункте Высокое под Пилой. После войны он, конечно, даже мечтать не мог о том, чтобы его приняли в милицию, но именно он привил сыну уважение к мундиру и любовь к профессии. Правда, у сегодняшней милиции было мало общего с довоенной, но Виктор Блашковский, уважавший отца, поступил на службу, потому что хотел на своем примере убедить людей в том, что в милиции есть и порядочные люди. Его взгляды разделял сын Мариуш. Хоть отец не очень хотел, чтобы парень шел по его стопам, тот настоял на своем. Не помогли уговоры, что после военного положения в милицию идут только сволочи и эту профессию больше никогда не будут уважать. Мариуш считал, что тем более нужно быть там, чтобы менять систему изнутри, а не наблюдать со стороны и вешать всех собак на милиционеров.

Трехкомнатная квартира, в которой он вырос, находилась в одиннадцатиэтажном доме на площади Польской рабочей партии, в центре города. Из окна его комнаты на десятом этаже открывалась панорама южной части Пилы. Мариуш любил смотреть на этот городской пейзаж, районы на окраинах и темные полосы леса, окружавшего город. По вечерам, засыпая в своей постели, он прислушивался к проезжавшим поездам. Этого шума ему не хватало в офицерской школе в Щитно. Там ночью было очень тихо, иногда лишь раздавались шаги дежурного.

Когда он пытался уснуть, прислушиваясь к размеренному стуку колес поезда, в его комнату вошел отец. Он сел на край кровати, а Мариуш поднялся и включил лампу, стоявшую на столе.

– Знаешь, я немного волнуюсь за Асю, – сказал он прямо. Такой уж он был, конкретный и прямолинейный. Если он говорил, что с Асей, младшей сестрой Мариуша, возникли проблемы, значит так и есть.

– Что с ней? – спросил он, глядя на серьезное лицо отца.

– Не хотел говорить при маме. Ты ее знаешь. Она сразу начинает плакать. Она тоже это замечает и волнуется еще больше меня. Потому что с Асей в последнее время мы не можем найти общий язык.

– Она взрослеет, после каникул она будет в выпускном классе. Может, она чувствует себя взрослой…

– Наверное, так и есть. Даже слишком взрослой. Она поздно возвращается домой, а все наши замечания игнорирует и говорит, что мы к ней цепляемся, она ведь не делает ничего плохого, встречается со школьными друзьями, и они куда-то ходят. А сейчас, перед отъездом в лагерь, сказала, что, когда вернется, поедет с одноклассниками в Яроцин, на фестиваль… Мы не знаем, что нам делать, она нас даже не спросила, только сказала, что поедет, а ты ведь знаешь, что там творится…

– Папа, я вам еще не сказал, зачем приехал домой. Я хочу забрать свое туристическое снаряжение, потому что еду в Яроцин.

Отец посмотрел на него удивленно и почесал лысеющую голову. Сын никогда прежде не интересовался музыкой. Конечно, он, как и все молодые люди, слушал радио и даже записывал песни на свой кассетный магнитофон «Grundig», но чтобы пойти на концерт, это не было на него похоже.

Заметив удивление отца, Мариуш улыбнулся.

– Я еду в Яроцин по заданию. Едет несколько человек из школы в качестве поддержки.

– Понятно, – обрадовался отец. – Так ты будешь следить за тем, что там происходит.

– Да, и заодно присмотрю за сестричкой. Но не говорите ей, что я там буду. Это будет сюрприз. Можете смело отпустить ее в Яроцин.

В Пиле он взял свою палатку и все снаряжение, которое много раз выручало его во время походов. Его коллеги сделали то же самое. Все приехали со своими вещами.

Самой серьезной проблемой стала подходящая одежда, чтобы не выделяться в толпе, нужно выглядеть как все. Поэтому они договорились, что наденут обычные джинсы и разноцветные футболки. Это была их маскировка. Кроме того, Мариуш решил отпустить бороду. Оказалось, что этот план не так просто реализовать. В своих мыслях он представлял себя настоящим морским волком с густой растительность на лице, но за весь июль у него отросла только козлиная бородка. Он пришел к выводу, что выглядит глупо и все сбрил.

Перед отъездом в Яроцин они должны были явиться в воеводский комиссариат в Познани, где был координационный штаб. Здесь Блашковский чувствовал себя как дома. В познанском комиссариате он работал почти год, прежде чем поступил в Щитно. Майор Альфред Мартинковский, начальник убойного, взял его к себе из моторизованного отряда. Он успел поучаствовать в нескольких важных расследованиях, а в деле об отрезанных руках даже помог найти преступника. Именно участие в этом расследовании помогло ему поступить в офицерскую школу. Мартинковский написал ему такую рекомендацию, что у членов приемной комиссии не было другого выбора, кроме как принять парня, из которого, по мнению майора, «вырастет превосходный следователь».

Обеспечением безопасности во время фестиваля занимался майор Яблонский. На собрании он сообщил, что среди зрителей будет почти сотня молодых милиционеров, одетых в гражданскую одежду, приехавших со всей страны. Их задачей не было наблюдение за альтернативной молодежной средой, так как этим занимались сотрудники Службы безопасности. Они должны были обеспечить безопасность людей и сохранность имущества. В переводе на нормальный язык, речь шла о предотвращении краж и продажи наркотиков. В последние годы проблема наркомании, прежде известная в Польше только по американским фильмам, становилась все серьезнее, а производители отравы из маковой соломы были почти в каждом крупном городе. Милиция не сомневалась, что распространители наркотиков попытаются найти новых клиентов во время крупного мероприятия.

Переодетые сотрудники должны были искать продавцов и незаметно отлавливать их в толпе, передавая коллегам в форме.

– Милиция! – кто-то снова закричал, а потом раздался истошный вопль девушки.

Мариуш вскочил на ноги и огляделся вокруг. Вдали, рядом с красной накренившейся палаткой, он заметил небольшую группу людей. Долго не раздумывая, он побежал в том направлении. Там было несколько молодых ребят. Какая-то девушка в черной майке пыталась успокоить брюнетку, бившуюся в истерике.

– Нужно сделать ему искусственное дыхание, – сказал тощий длинноволосый парень, на котором была только набедренная повязка а-ля Виннету.

– Кто-нибудь умеет делать искусственное дыхание? – Обернулся стоявший возле тощего парень в черной кожаной куртке с булавками на рукаве.

Из быстро растущей толпы любопытных вышла мелкая девчонка в длинном сером платье, пошитом из трикотажных пеленок.

– Я окончила курсы первой помощи. Могу сделать ему…

– Иди отсюда, – сказал панк. – Это не место для девчонок. Там дикий ужас. Нужен мужик, чтобы привести его в чувства.

– Сам иди, придурок, – огрызнулась неудавшаяся медсестра и обиженно отвернулась.

– Нужно дать ему воды, тогда он очнется, – сказал низкорослый, бритый наголо парень с оттопыренными ушами.

– А где ты возьмешь воду, умник? Ее нигде нет со вчерашнего дня. – Панк с иронией посмотрел на лысого. – Можешь помочиться ему на лицо.

В этот момент в толпу влетел Мариуш Блашковский. Он хотел отодвинуть в сторону парней, стоявших у входа, но здоровяк в ажурной майке бесцеремонно его оттолкнул.

– Что происходит? Что там? – спросил Мариуш.

– Отвали. Это мы их нашли. Хочешь посмотреть, гони деньги. Кто хочет увидеть представление, тот платит Мише. – Он указал на похожего на него металлиста в надетой на голый торс черной безрукавке, стоявшего справа от входа в разворошенную палатку.

– Мне нужно знать, за что платить.

– За голую неподвижную телку.

– Что значит неподвижную?

– Мертвую, придурок. Ты польский язык не понимаешь? Плати или проваливай, не мешай другим.

Мариуш посмотрел на него внимательно, оценивая свои шансы. В рукопашном бою, который преподавали в школе, он был неплох, и мог бы справиться с этим здоровяком, но пришел в выводу, что не стоит создавать дополнительные проблемы. Он сунул руку в карман и вынул служебное удостоверение.

– Исчезни, работает милиция! – прикрикнул он на парня, и этого хватило, чтобы тот сбежал. Остальные подростки, загораживавшие вход в палатку, отошли в сторону как по мановению волшебной палочки. Вонь, доносившаяся из палатки, усилилась.

Милиционер наклонился и заглянул внутрь. Сначала он заметил парня. Он подполз к нему на коленях и проверил пульс, приложив ладонь к шее. Живой, подумал он с облегчением. Он заметил еще одного человека. Он не заметил его сразу, потому что, вероятно, под напором любопытных верхняя часть палатки обрушилась и накрыла его плотным саваном, из-под которого видна была только нога. Мариуш поднял брезент и почувствовал слабость. Еще немного и он потерял бы сознание, как до этого Вилли.

Он быстро выбежал из палатки, остановился снаружи и сделал глубокий вдох. Он посмотрел на кольцо окружавших его молодых людей.

Слева все это время стоял металлист, которого друг назвал Мишей.

– Эй, Мишка, – обратился к нему Мариуш, – подними свою задницу и приведи сюда наряд милиции.

– Что? – спросил удивленно металлист.

– Бегом за милицией!

– Я не Мишка, а Миша.

– Бегом, я сказал! И предупреди, что милиционеру нужна помощь.

10:15

Старший лейтенант Стефан Медушевский из городского комиссариата в Яроцине предчувствовал недоброе. Он всю ночь не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, а когда задремал, ему стали сниться кошмары. Ему казалось, что он куда-то бежит, сквозь какую-то чащу, то ли людей, то ли деревьев. Он спотыкался, падал, вновь поднимался и продолжал бежать. Когда казалось, что скоро он выбежит на открытое пространство, он проснулся в холодном поту. В конце концов 53-летнему мужчине, ростом метр шестьдесят и весом девяносто восемь килограммов, совсем не просто бегать, даже во сне. Этот сон многократно повторялся. В пять утра старший лейтенант сдался. Он осторожно встал с постели. Тихо, чтобы не разбудить спящую жену, оделся и спустился вниз, на кухню. Он сидел там до шести утра, читая старые газеты, пока не решил, что хватит сидеть дома, лучше выйти в люди. Он выехал из гаража на своем маленьком «Фиате» и направился в сторону комиссариата. Уже несколько дней, с того момента, когда в Яроцин стали прибывать толпы молодых людей, он выбирал более длинный путь. Он медленно проезжал мимо палаточного поля и наблюдал за этими чудиками, приехавшими со всей Польши. С тех пор, как несколько лет назад на голову милиционеров из спокойного прежде великопольского городка свалился этот молодежный фестиваль, он не мог прийти в себя от удивления – как это возможно, чтобы руководство страны терпело все это? Нельзя сказать, чтобы Медушевский не любил молодежь, тем более молодых девушек. Но не таких, каких он видел на фестивале. Он любил порядок и чистоту, как моральную, так и физическую. А то, что он видел на палаточном поле и в городе, взывало к небесам об отмщении, а точнее не к небесам, а к воеводскому комитету партии или еще выше.

Если бы это от него зависело, он организовал бы все по-другому. Прежде всего, участники фестиваля надели бы одинаковые белые рубашки и темные брюки или юбки. И сидели бы на стульях перед сценой, на которую попали бы только ансамбли, прошедшие общенациональный отбор, организованный в городских и региональных домах культуры. Конечно, должны быть представлены молодежные группы, исполняющие танцевальную или народную музыку, в том числе смешанный хор. Больше всего Медушевскому не хватало хора на этом фестивале. Он сам пел в хоре местного дома культуры, и некоторые даже говорили, что у него звучный, как милицейская сирена, баритон. Старший лейтенант считал, что петь в хоре – самое прекрасное увлечение для человека, который ценит хорошую музыку. Однако то, что происходило здесь, во время фестиваля, было чем-то невообразимым. Вопящие длинноволосые исполнители, ревущие гитары, громкие барабаны и истеричная толпа перед сценой. Все это вызывало в нем негативные эмоции и глубоко ранило его артистичную натуру.

Но что поделать, у высшего руководства, по-видимому, был какой-то план, связанный с этими воплями, думал Медушевский. Если власти так решили, нужно делать все, чтобы обезопасить это сборище пещерных людей, и сделать все, чтобы здесь, в Яроцине, было безопасно, и чтобы с ними ничего не случилось.

Поэтому по дороге на работу старший лейтенант патрулировал улицы на своем «Фиате», а после собрания в комиссариате садился в служебную «Нису» и лично развозил наряды милиции, поручая каждому очень важные задания.

В восемь утра он вернулся на палаточное поле. Это было время, когда большинство участников фестиваля еще спало. Старший лейтенант вместе с подчиненными обходил всю территорию, проверяя, не произошел ли какой-либо инцидент. Единственное нарушение, на которое следовало обратить внимание, это засранцы, спавшие не в палатках, а прямо на траве. У него были подозрения, что это незарегистрированные участники фестиваля, а кроме того, находящиеся под влиянием алкоголя. Однако таких нарушителей были сотни, поэтому старший лейтенант должен был довольствоваться лишь тем, что их будили и прогоняли из общественных мест. Задерживали только тех, кто оказывал сопротивление. В последние дни он задержал всего тридцать хулиганов, оскорбивших достоинство милиционеров и честь мундира.

Немного, но все же, – думал Медушевский, он ведь не мог задержать всех, даже если бы хотел. Где взять столько милиционеров, столько транспорта для арестованных и столько камер?

В кабинете, где он сейчас сидел, было грязно и пахло сигаретами. Уже несколько дней никто не подметал пол, не опорожнял наполненные окурками пепельницы и не мыл стаканы из-под кофе с засохшей гущей. Уборщица заболела, а мужчинам не приходило в голову заниматься подобной ерундой. Впрочем этот беспорядок был привычным на работе. На трех столах валялись кипы документов, папок и каких-то старых бумаг. Коричневый шкаф из секции, выпущенной по проекту Ковальских, стоявший у зеленой обшарпанной стены, покрашенной во время последнего ремонта в 72-м масляной краской, трещал по швам от старых газет и книг, которые никто не читал. Там же стояли бутылки из-под газировки с фарфоровой пробкой, которые уже нельзя было обменять в магазине, потому что лет пять назад их перестали производить.

Старший лейтенант вернулся с первого обхода с задержанными хулиганами, которых его люди быстро и оперативно посадили в камеры. Он сел за стол, чтобы составить протоколы задержаний, однако сначала вытер клетчатым носовым платком вспотевший лоб, на всякий случай протянул по редеющим волосам и мощному затылку. Он посмотрел на бланк, который следовало заполнить, и вдруг вспомнил ночной кошмар.

Куда я бежал и от чего? – задумался он на минуту, анализируя сон. А может, я не убегал, а преследовал какого-то преступника? Эта мысль ему особенно понравилась. Вот именно, я не убегал, а преследовал, это значит, что даже ночью я был на службе, потому что бежал за каким-то экстремистом, который убегал и хотел скрыться от правоохранительных органов. Жаль, что я его не догнал. Но по крайней мере, я задержал тех, что валялись там пьяные и не хотели добровольно уйти с дороги. А это значит, мне приснился служебный сон, обрадовался старший лейтенант. Эти прекрасные мысли о работе неожиданно прервал энергичный стук в дверь.

– Войдите, – рыкнул своим красивым баритоном старший лейтенант Медушевский.

В дверном проеме стоял сержант Конярек, любимый подчиненный старшего лейтенанта, который всегда умел сказать что-нибудь умное о своем начальнике.

– Старший сержант Конярек Леон. Докладываю, что поступило срочное сообщение из палаточного городка.

– Что, Конярек, у кого-то трубы горят? – пошутил старший лейтенант. – Мы ведь там только что были, и ничего особенного не произошло.

– Вижу, у вас сегодня отличное настроение, – рассмеялся сержант, но улыбка быстро сошла с его лица, потому что то, что он собирался сказать, не казалось ему смешным. – Говорят, в палатке нашли труп.

– Как это – труп в палатке? – Старший лейтенант вскочил с места, уставившись на сержанта.

– Труп убитого. Попросили, чтобы мы приехали и вызвали «скорую помощь». Не знаю, зачем нужна «скорая», если там труп. Думаю, если он уже умер, лучше пригнать катафалк из похоронного бюро Владика Качмарека…

Медушевский мысленно выругался, потому что его недоброе предчувствие подтвердилось. Он бросил на Конярека суровый отрепетированный взгляд начальника, но потом улыбнулся.

– Знаешь, Конярек, труп – это плохо. Начнется расследование и прочие заморочки, как обычно в таких случаях. Ты, наверное, думаешь, что я тронулся, потому что смеюсь над тем, что там труп.

– Ну что вы, товарищ старший лейтенант. Я не думаю, что вы сумасшедший…

Медушевский вытянул руку в сторону сержанта, тем самым давая понять, что не нужно его перебивать, потому что он еще не все сказал.

– Я обрадовался не из-за трупа. А знаешь, из-за чего?

– Понятия не имею.

– Мы наконец выбьем из этих засранцев всю дурь и эту их поганую музыку. Понимаешь, Конярек?

Сказав это, он широко улыбнулся и удобно расположился в кресле. Старший лейтенант наконец поймал попутный ветер. Его монотонная и скучная работа во время фестиваля в корне изменится. До сих пор он задерживал только алкоголиков и мелких хулиганов. А сейчас намечается серьезное дело. Может, даже выяснится, что это не обычное происшествие, связанное со злоупотреблением алкоголем, а настоящее убийство. А если убийство, будут поиски виновного, и подозреваемые, и задержание подозреваемых. В своем воображении он видел десятки задержанных им длинноволосых отморозков, которых заталкивают в милицейские «Нисы». Нет, не в «Нисы», их будет недостаточно для такой операции, которую он уже начал планировать в деталях. Нужно будет подогнать несколько автозаков и всех туда упаковать. Только где их потом содержать? Может, отвезти в спортзал в начальной школе…

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – прервал его размышления сержант. – Но из кого выбить дурь, если мы пока не знаем, кто этот труп убил.

Медушевский улыбнулся и потянулся за поясом с кобурой. Затянул его на большом животе и застегнул пряжку.

– Мы пока не знаем, Конярек, но скоро узнаем. Даже если нам придется всех посадить и допросить, мы все равно узнаем.

– Вы, как всегда, знаете, что делать, – похвалил милиционер своего начальника.

– И поэтому я старший лейтенант, – сказал Медушевский. – Уже известно, кто сообщил о трупе?

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Парни говорят, что сообщил некий Миша.

– Миша, говоришь. – Старший лейтенант прошел мимо сержанта к вешалке, надел фуражку и двинулся в сторону двери. – Им мы и займемся.

10:20

– Как вас зовут?

– Младший сержант Пшибыла.

– Послушайте, Пшибыла, я из Щитно, нужно обезопасить место преступления, то есть убрать всех любопытных.

– Пошел ты, – отмахнулся младший сержант Пшибыла. – Я думал, что имею дело с офицером, а ты курсант. Дома можешь командовать.

Мариуш Блашковский разозлился не на шутку. Здесь такое серьезное дело, а он нарвался на какого-то придурка, не имеющего ни малейшего представления о милицейской работе. Однако вскоре появился его однокурсник Витя. Могучий Залевский лучше всех подготовился к работе в Яроцине. В черной кожаной куртке и камуфляжных брюках он был похож на металлиста. Он положил руку на плечо младшего сержанта Пшибылы.

– А меня зовут Витя, я тоже из Щитно, прибыл на службу, как и мой коллега Блашковский, – он кивнул в сторону Мариуша, – который, кажется, отдал вам приказ. Вам известно, что за неисполнение приказа вы можете отправиться за решетку? И вас могут вышвырнуть из милиции… – сказал он, понизив голос, чтобы никто из стоявших рядом не услышал.

Пшибыла побледнел, а потом встал по стойке смирно.

– Так точно.

– Так-то лучше. Вижу, Пшибыла, что вы не совсем тупой, – обрадовался Залевский. – Вам понятен приказ? – спросил он, убрав руку с плеча милиционера.

– Обезопасить место преступления, убрать любопытных.