Текст книги "Эрих Хартманн — белокурый рыцарь рейха"

Автор книги: Рэймонд Ф. Толивер

Соавторы: Тревор Дж. Констебль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 14. Пленник Советов

… обращайтесь с ними гуманно, чтобы у них не было причин жаловаться… обеспечить их всем необходимым.

– Инструкция генерала Джорджа Вашингтона полковнику Уэббу относительно пленных, взятых в бою у Трентона

После знакомства с русскими солдатами в роли победителей, Эрих, Герман Граф и остальные офицеры I группы вместе с женщинами были отправлены в перевалочный лагерь в Нойбистрице. Этот лагерь был просто площадкой, окруженной колючей проволокой. Единственной его целью было позволить советской бюрократии покрепче заграбастать свои жертвы. Комиссары и писаря начали формальную регистрацию Белокурого Рыцаря и его солдат. Имена, звания, личные номера и основные данные тщательно записывались, однако русские интересовались более серьезными вещами, чем положение их пленников в уже несуществующих Люфтваффе.

Немцам устроили медицинский осмотр. Русских совершенно не интересовало здоровье Эриха и его людей с точки зрения человечности. Их интересовало здоровье немцев, как потенциальных рабочих. Работоспособность Эриха была несомненной. Это был худощавый, крепкий молодой человек 23 лет, физически выносливый и интеллектуально развитой. Бюрократические формальности в Нойбистрице заняли около 3 недель, после чего немцы провели несколько дней, ожидая решения своей участи.

Эрих обнаружил, что много размышляет над желанием русских превратить их в своих рабов. В его мозгу продолжала вертеться болтовня коммунистов относительно эксплуатации человека человеком. Маркс и Ленин видели в этом корень всех зол капиталистического мира. Теперь, в дни своего триумфа, эти последователи Маркса и Ленина ни о чем и не мечтали, кроме как превратить в рабов своих бывших противников. Капиталист из глубин эпохи Промышленной Революции салютовал бы их стремлению заполучить дешевую рабочую силу.

Отправка из Нойбистрица была неизбежной. Эрих пытался подавить некоторые слухи, носившиеся по лагерю, но безуспешно. Люди в заключении неизбежно будут рассуждать, воображать и даже пытаться угадать свое место назначения. Все слухи разом утихли, когда русские часовые приказали выходить из сарая и погнали по пыльной дороге на юго-восток.

Эрих был выделен на помощь старикам, ехавшим на телеге. Он должен был управлять телегой под присмотром старшего сержанта Красной Армии. Очень быстро Эрих установил контакт с русским. Сначала тот был необщителен, но потом оттаял.

«Куда мы двигаемся?» – спросил Эрих.

«Будвайс».

Эрих знал этот город. Будвайс находился в 60 милях отсюда. Так как русские явно собирались гнать пленных пешком, он был очень рад сидеть рядом с Сашей на телеге, которую тащили 2 лошади. 5 дней пленные тащились по пыльной дороге. Слухи приобретали все более фантастический оттенок. Слово «Сибирь» постоянно витало над колонной, но в Будвайсе русский комиссар положил конец всяким домыслам.

Он попытался успокоить Эриха, Графа и других офицеров.

«Мы не намерены вывозить вас в Россию. Это пропаганда, чистая пропаганда. Мы доставим вас поездом в Вену, а оттуда отправим по домам».

Русский вежливо улыбнулся. Русский отметил, что лицо русского немедленно окаменело, как только немцы отвернулись. Эрих был скептиком. Однако все, что он мог сделать – попрощаться с добрым Сашей и сесть в переполненный вагон. Пока поезд шел на юг, дух пленников немного поднялся, но вскоре все переменилось.

Поезд со скрежетом затормозил на сортировочной станции. Русские охранники оцепили его, крича и жестикулируя. Поезд с лязгом и грохотом метался по стрелкам, а когда он покинул станцию, то Эрих заметил, что больше они не двигаются в направлении Вены.

Русский офицер на ломаном немецком объяснил все. В Вене начались беспорядки. Мятеж, бои. Грабежи. Идет спор за владение городом. Вместо Вены поезд направлен в Будапешт. Надежды Эриха на быстрое возвращение домой начали быстро таять. Будапешт находился дальше на восток и ближе к России. Это было очень плохое предзнаменование.

Через несколько часов после того, как поезд миновал Будапешт, последовала новая остановка, новые крики и беготня. В результате они прибыли в город Сигет в Карпатах.[22]22
  Сигет/Марамуреш – румынский город на границе с Украиной в 225 милях восточнее Будапешта.


[Закрыть] Эрих услышал слова «чума» и «карантин», которые произносили румынские чиновники и русские охранники. Поезд загнали на станцию, и пленных высадили из вагонов. Их загнали в лагерь, обтянутый колючей проволокой. Эрих подслушал, что их скорее всего погонят в Будапешт, а потом еще дальше – в Россию.

Лагерь Марамуреш принадлежал румынским коммунистам. Охрана щеголяла в экзотических красных штанах и была вооружена длинными тяжелыми дубинками. Пленных безжалостно избивали при каждом удобном случае. Эрих постоянно сдерживал свою ярость, но на вторую ночь события вышли из-под контроля. Два садиста в красных штанах поймали молодого летчика в уборной ночью и избили беззащитного человека до потери сознания. Окровавленный, он дополз до барака через час.

В Эрихе взыграл задира, который прятался внутри еще с детства. Черная ярость ослепила его, когда он увидел избитого молодого пилота. Крепкий старый майор-парашютист был также возмущен этим зверством. К ним присоединились еще два летчика из группы Эриха. Они поодиночке выскользнули из барака и направились к уборной. Два садиста все еще торчали там, надеясь поймать еще одного беззащитного немца и избить его.

Эрих выпрыгнул из темноты, когда один из стражников замахнулся дубинкой, чтобы ударить одну из приманок. Он кулаком ударил охранника по лицу, а затем вторым изо всех сил врезал ему в брюхо. Он заметил, как в тусклом свете лампы мелькают кулаки парашютиста. Второй охранник даже не охнул при этой внезапной атаке.

Через пару секунд оба любители дисциплины уже лежали без сознания на земле. Эрих кивнул майору-парашютисту. Они подобрали охранников и швырнули их в выгребные ямы. Плеск дерьма прозвучал музыкой, и они помчались обратно в барак. На следующий день двое охранников пропали вместе со своими красными штанами. Остальные появились без дубинок. Они кивали и улыбались, когда проходили по территории лагеря.

Через неделю немцам было приказано грузиться на поезд. Теперь на нескольких вагонах были установлены пулеметы и прожектора. Вонючие вагоны, в которых Эрих со своими товарищами ехал в Будапешт, теперь были заняты вооруженной русской охраной. 60 немцев, включая Эриха, оказались людьми низшего сорта. Их загнали в маленький грузовой вагон, и они ехали в почти невыносимых условиях.

Вагон был набит, как банка сардинками, там было жарко, как в печке. Эрих постарался хоть как-то облегчить жуткие условия. Трети людей приходилось лежать на полу. Места не хватало, чтобы все 60 человек могли лечь или хотя сесть: немцам приходилось 2 часа лежать, а потом 4 часа стоять.

Герман Граф и Эрих Хартманн были двумя наиболее известными немецкими героями. Они были награждены Бриллиантами, однако в заключении это не имело никакого значения. Они лежали и стояли наравне с унтерами. Кроме них в вагоне из старших офицеров находились полковник Гейнц Гейер и майор Артур Риле. Все звания и награды были быстро забыты, все мечтали лишь о том, как на 2 часа прилечь.

2 недели поезд полз на восток. Чтобы определить, куда он направляется, не требовалось штурманское искусство. Они проехали через Киев, Москву, Вологду. Поезд все дальше и дальше углублялся в Россию. Поезд прошел через Киров и углубился в зону болот. Через щели в стенах вагона Эрих мог видеть бескрайние болота и топи. С каждой стороны железнодорожной насыпи они уходили до самого горизонта. Во всем этом ужасном болотном царстве единственной твердой почвой была эта насыпь. Когда поезд начал тормозить, Эрих предположил, что они прибыли в центр обширных торфяных болот, о которых он читал в учебнике географии еще в школе. Он оказался прав.

Измотанные до предела ужасным путешествием, полузадохнувшиеся немцы высыпали на свежий воздух. Однако когда они опомнились, то обнаружили, что радоваться нечему. Они попали в никуда. Вокруг лагеря патрулировала горстка русских солдат, не больше взвода. Эрих сразу понял, почему русским не требовалась охрана. Насколько видел глаз, во все стороны тянулись болота. Любой, кто хотел бежать, мог попытаться.

Русские сказали, что они сами должны строить жилища для себя. Эрих и его люди выкопали грубые ямы в земле и накрыли их досками и ветками. Это было единственное жилье. Каждое утро вместе с тысячей других заключенных они шли на болота копать торф. Груды торфа, который русские использовали в качестве топлива, поднимались на огромную высоту. Каждое утро немцы грузили добытый торф на платформы. Грузовой поезд каждый день вывозил торф из лагеря.

Все здесь делалось руками. После месяца тяжелой и грязной работы Эрих почувствовал, что не выдерживает. Постоянная тяжелая работа, нехватка питания, ощущение оторванности от мира постепенно подтачивали его волю. В первый раз его посетили сомнения. Еще более страшными их сделало положение, которое Эрих занимал среди пленных. Он был их признанным лидером. 1500 немцев смотрели на него, как на своего командира. В армии руководят звания, структура, дисциплина. Если согнать группу людей в диком изолированном месте вроде этих болот, замучить их до смерти работой, то руководить ими будет очень сложно. Эрих считал, что это ему не по плечу. Как он может воодушевлять своих людей, если сам начинает сдавать? И этот момент кризиса его спало звание майора Люфтваффе. Через 5 недель после прибытия в каторжный лагерь на болотах все старшие офицеры – в чине от майора и выше – были отправлены в специальный лагерь в Грязовец. Эрих дошел до предела выносливости, когда появился этот приказ. Даже спустя два десятилетия он содрогается, вспоминая ужасный рабский лагерь под Кировом и то, что произошло там после его отправки.

«На следующий год капитан Вернер Энгельманн присоединился к нам в Грязовце. Он находился вместе с нами в болотном лагере в Кирове и остался там после нашей отправки. Его история ужасна. Из 1500 немцев, которые туда прибыли, первую зиму пережили только 200. Русские не кормили их, заставляли работать и работать, пока они не умирали от голода».

По сравнению с Кировом офицерский лагерь в Грязовце был почти роскошным. Майор Асси Ган, один из лучших германских пилотов периода Битвы за Британию, воевавший тогда в составе JG-2 «Рихтгофен», находился в Грязовце, когда туда привезли Эриха Хартманна. Ган находился в руках русских с 21 февраля 1943, когда был сбит на Восточном Фронте. Он уничтожил 40 русских самолетов, не считая 68 побед на Западе.

В своей книге «Я расскажу правду» Ган называет условия Грязовца «пансионом для выздоравливающих» по сравнению с другими тюрьмами, в которых ему привелось побывать. Ган так описывает лагерь в Грязовце: «Помещения лагеря были бараками. Администрация лагеря, госпиталь и так называемый дом для выздоравливающих были старыми деревянными домами. Сам лагерь делился на 2 части мелкой речушкой. Кафе, где вы могли купить за рубль чашку настоящего кофе, находилось на мосту. Содержатель кафе был опасным типом, который использовал свой кофе, чтобы заставить пленных разговориться.

Когда зимой речка замерзала, лагерная элита каталась на льду. Летом заключенные могли купаться, когда хотели. На лугу за колючей проволокой находилось футбольное поле. В лагере имелась и вторая лужайка, где мы могли заниматься гимнастикой и легкой атлетикой. Весной, явно в пропагандистских целях, был открыт боулинг. Когда погода была хорошей в березовой роще устраивались гуляния. По воскресеньям в кафе играл оркестр.

О лучших условиях нельзя было и мечтать, если только забыть, что для каждого из нас это был тот же фронт».

Когда Эрих прибыл в это сказочное место, еще помня ужасы болотного лагеря в Кирове, он оправился достаточно быстро. После недолгого пребывания в госпитале, чтобы удостовериться, что он не подцепил на болотах тиф, Эрих ощутил, как воспряли его дух и тело. Работа на кухне была относительно легкой и давала столь нужную ему пищу. Это помогло быстро приобрести новый взгляд на жизнь.

Вот при таких обстоятельствах Эрих Хартманн попал в странный расколотый мир лагерей немецких военнопленных в России. Содержавшиеся там немцы, офицеры и рядовые, не представляли собой монолитного блока решительных упрямцев. В этом отношении внешне приятный Грязовец был подлинными джунглями.

Основой для раскола заключенных немцев послужили политические расхождения до-гитлеровской Германии. Тогда миллионы немцев были убежденными коммунистами, а коммунистическая партия была реальной силой на выборах. Захват Гитлером власти был следствием коммунистической угрозы, с которой он и его нацисты ожесточенно боролись. После того, как Гитлер стал рейхсканцлером, коммунисты были лишены возможности получить власть, а их движение было подавлено. Тем не менее, нет никаких свидетельств, что миллионы коммунистов отказались от своих убеждений. Поэтому нет ничего странного, что после поражения Германии и под влиянием советского плена многие немцы начали сотрудничать с Советами.

В русских тюрьмах были созданы такие организации, как Национальный Комитет и Союз германских офицеров. Политиканы вроде Ульбрихта и Пика являлись членами этих организаций еще до того, как русские освободили их и отправили создавать правительство Восточной Германии. Фельдмаршал Паулюс, который сдался в Сталинграде, был еще одним видным антифашистом. Возможно, самым известным являлся генерал фон Зейдлитц, вместе с которым Эрих находился в Новочеркасской тюрьме. Однако это произошло много лет спустя после того, как Белокурый Рыцарь впервые познакомился с запутанным миром немецких военнопленных. Существовала разница между антифашистами и коммунистами, немецкими националистами и просоветскими стукачами, однако это предмет для серьезных научных исследований.

В конце 1945 политический младенец Эрих Хартманн, которому едва исполнилось 23 года, должен был определиться во всей этой путанице фракций. Все они сулили ему сплошные радости. Те, кто выбирал материальные блага, шел в антифашисты (Антифа). «Антифа» стал центром сбора просоветских сил. Герман Граф примкнул к этой фракции и попытался привить те же взгляды и Эриху. Эрих с возмущением обнаружил, что стукачи имеются абсолютно во всех фракциях и направлениях. Немцы не раз убеждали его принять коммунистическую философию и признать свои преступления перед советским народом. Даже его пребывание на кухне, хотя Эрих об этом не подозревал, было хитрым ходом НКВД, который пытался привести его на службу Советам.

В Грязовце Эрих получил тяжелый психологический удар, когда Герман Граф поддался на убеждения НКВД начать сотрудничество. Граф был человеком, которым Эрих всегда восхищался. Он был его последним командиром в рядах Люфтваффе. Как уже отмечалось ранее, Граф был одним из наиболее популярных в Германии героев, блестящий пилот-истребитель, имевший на своем счеты 212 побед. Герман Граф был одним из 9 асов-истребителей, награжденных Бриллиантами. НКВД сорвал большой куш, заполучив его награду и его славу.

Разоблачение поведения Графа в русском плену, которое сделал Асси Ган в своей книге «Я расскажу правду», сделали Германа Графа отверженным среди уцелевших пилотов немецкой истребительной авиации. Бывший герой и сейчас живет в Дюссельдорфе. Во время войны он показал себя способным командиром и отважным человеком. Все подчиненные восторгались им, в том числе и Эрих Хартманн. Граф продолжал летать и после того, как получил Бриллианты, несмотря на запрет.

Так как Эрих Хартманн служил в JG-52 под командой Графа и вместе с ним попал в плен, вместе с ним оказался в русских лагерях и вообще достаточно хорошо знал Графа, его описание поведения Графа в лагере Грязовец заслуживает особого внимания.

«В конце войны Герман Граф был очень известен. Пропагандистская машина прославляла его по всей Германии. Он возглавлял знаменитую футбольную команду «Красные истребители». По моему мнению он всегда был прекрасным товарищем и блестящим истребителем. Но под всем этим скрывался достаточно примитивный человек. Он не получил серьезного образования, как многие из его последующих критиков.[23]23
  Заметим, однако, что эти критики забывают об отказе Графа выполнить приказ Зайдеманна лететь в Дортмунд и сдаться англичанам. Он совершил мужественный поступок, пытаясь помочь нескольким тысячам немецких гражданских беженцев.


[Закрыть] После капитуляции вся его слава испарилась. Теперь ему изо дня в день приходилось заниматься тяжелой грязной работой. Он испытал страшное разочарование и не сумел справиться со своими чувствами.

Однажды он пришел ко мне и сказал: «Я переменил свое мнение относительно пребывания здесь». Он спросил, не желаю ли я присоединиться к нему и перейти на сторону Советов. Я сказал ему, что не собираюсь этого делать. Он сказал: «Все старые правила больше не действуют. Каждый из нас должен выбрать между англо-американцами и русскими. Германии больше нет. Я решил быть на русской стороне». Вскоре после этого он написал русской администрации письмо, предлагая свои услуги Советскому Союзу. Он соглашался служить в красных ВВС, если ему дадут звание на одну ступень ниже, чем в Люфтваффе. Вскоре после этого его перевели из Грязовца в лагерь под Москвой. Он написал трескучую статью о красных ВВС в газету военнопленных, рассказал русским о своем опыте боев против англо-американской авиации в годы войны. Он вернулся в Германию в 1950.

Таким образом, Граф репатриировался на 5 лет раньше Хартманна. Однако остается неясным, принес ли реальную пользу русским бывший командир 52 истребительной эскадры. Крайне сомнительно, что Герман Граф мог сообщить им что-то, чего они еще не знали или не узнали от своих шпионов. Тем не менее, НКВД оценило его старания. Однако он был вычеркнут братством немецких летчиков из своих рядов.

В те дни, когда Герман Граф изливал свою душу перед Эрихом Хартманном, пленники русских еще не испробовали всех ужасов, которые им предстояли. Граф был подполковником, ему исполнилось 30, и он был взрослым человеком по сравнению с Эрихом, которому стукнуло только 23. Два обладателя Бриллиантов дали друг другу слово чести, что никто не отдаст свою награду русским. Бриллианты следовало выбросить.[24]24
  Подлинная награда Эриха Хартманна осталась дома в. Вейле, где хранилась в годы войны и после нее. Она и сейчас находится там же. Американский солдат захватил дешевую пластиковую копию. Эрих взял с собой в Россию вторую копию. Сдача Бриллиантов НКВД была символическим актом, так как копии не имели никакой ценности.


[Закрыть]

Через несколько дней Эриха вызвали в кабинет капитана Клингбейля из НКВД. Это был немецкий предатель с совершенно ему не подходившей кличкой «Папаша». Бриллианты Германа Графа лежали перед ним на столе. Эрих был потрясен. Клингбейль потребовал Бриллианты Эриха.

«Я выкинул их в реку», – пробормотал Эрих, пытаясь восстановить спокойствие.

Лицо Клингбейля потемнело. Он злорадно потряс наградой Графа.

«Твой командир эскадры более разумен. Он отдал свои Бриллианты нам и признал, что все сделанное во время войны, было ошибкой».

Граф не только пошел на сговор с НКВД, но и нарушил свое слово чести, данное Эриху. Эрих был просто потрясен. Он говорил себе: если сдался такой истребитель, как Граф, можно ли вообще кого-то обвинять? Когда он позднее столкнулся с Графом, его бывший командир страшно смутился. Эрих сказал Графу, что теперь каждый из них идет своим путем. И они расстались. Странный, непроницаемый, хотя и неощутимый барьер, который внезапно появился между ними, был совершенно новым ощущением для Эриха. Капитуляция Графа была мощным средством давления на молодых офицеров, и НКВД сполна использовал его.

Естественные аналитические способности Эриха быстро увели его от «Антифы», куда пытался затащить его Граф. Людей, которые разделяли его взгляды, НКВД и его немецкие пособники называли «фашистами». Но в действительности это были честные немецкие офицеры, которые пытались сохранить самоуважение и не становились игрушками в лапах психопатов из НКВД. Эрих сам примкнул к группе упорствующих немцев и начал долгую борьбу с НКВД. Эти упрямые старшие офицеры были помещены в отдельный барак. Тюремная администрация, состоявшая из покрасневших немцев под руководством взятого в плен под Сталинградом военного судьи Шумана, называла их агитаторами. Эти ренегаты объявили, что группа агитаторов Хартманна не будет иметь общения с остальными пленными и будет находиться в изоляции от всего лагеря.

Эрих обратился через голову Шумана к представителю НКВД и потребовал восстановления общения. Его обращение в защиту старших офицеров дало свои плоды. НКВД отменил решение своих лакеев. Более того, по просьбе Эриха из его группы был убран представитель политбюро доктор Бауэр. Эти драматические перемены были слишком хороши, чтобы оказаться правдой. Опытный летчик-истребитель сразу понял, что ему заходят в хвост. Надвигалось нечто опасное.

Вскоре после этого Эриха вызвали в кабинет представителя НКВД. Эрих нашел капитана Уварова в прекрасном настроении. Уваров был на пару лет старше Эриха. Это был высокий блондин с яркими голубыми глазами, похожий на Белокурого Рыцаря. Уваров очень походил на немца. Развалившись в удобном кресле, Уваров предложил Эриху сигарету. «Пожалуйста, садись, Эрих», – пригласил он.

К Эриху вернулось почти забытое чувство опасности, которое он испытывал в воздухе, когда русский истребитель заходил ему в хвост. Он взял предложенную сигарету и присел, благодарно кивнув русскому офицеру, однако оставаясь настороже. Уваров откинулся на спинку кресла и пыхнул дымом.

«Ты доволен и счастлив, что Бауэра убрали?»

Белокурый Рыцарь кивнул.

«Теперь ты видишь, как мы хотим, чтобы ты был с нами. Если тебе требуется еще что-то, мы постараемся сделать это».

«Вы очень добры».

«Да, мы добры с нашими злейшими врагами, вроде тебя, кто уничтожил сотни наших самолетов. Именно поэтому тебя перевели на кухню, где ты можешь есть, сколько хочешь».

«Работа на кухне достаточно приятна», – согласился Эрих.

«Возможно, ты тоже сделаешь кое-что полезное для нас. Сотрудничество должно быть взаимным».

Эрих понял, что Уваров заходит ему в хвост. Он ждал, что русский откроет огонь.

«В вашей группе есть много старших офицеров, которые обвиняются в серьезных преступлениях против русского народа. Они расстреливали гражданских лиц, сжигали деревни и взрывали заводы. Мы знаем, что они тайные фашисты и ведут пропаганду. Вот список».

Эрих просмотрел список. Полковник Вольф, полковник Аккерман, полковник ван Камп, полковник фон Темпельгоф, подполковник Прагер. Майоры Ган, Эвальд, Эллерброк и другие. Большинство из них было профессиональными солдатами, которых с детства учили рыцарским законам войны. Эрих поднял взгляд на Уварова.

«И что вы хотите от меня?»

Уваров проглотил приманку.

«Слушать их. Выяснить, что они делали во время войны. Какие преступления совершили – расстрелы гражданских лиц, грабежи, поджоги», – русский говорил все быстрее и быстрее.

«Сообщай обо всем, что касается их прошлого, их семей. ВСЕ. Мы надеемся, что ты поможешь поставить их перед судом».

Эрих сохранил невозмутимость.

«И что произойдет, если я сделаю это для вас?»

Уваров был уверен, что голубок попался.

«Ну, после того, как ты все для нас напишешь, мы отправим тебя в Германию с первым же поездом. Когда мы можем ожидать твое первое донесение, Эрих?»

«Я никогда не стану писать никаких донесений», – медленно и спокойно ответил Эрих. Его голос прозвучали резким контрастом по сравнению с возбужденной речью русского.

Уваров едва не свалился с кресла.

«Что это значит «не стану писать?» – взвизгнул он.

«Это значит, что я не стану делать то, о чем вы просите. Во-первых, все они честные офицеры. Убийства гражданских лиц приведут их в такое же негодование, как и вас. По моему мнению, шпионить за такими людьми и доносить на них, то есть стать stukatca, дело слишком грязное. Я не сделаю этого ни сейчас, и никогда вообще».

Уваров с трудом подавил свое бешенство. Он толкнул по столу Эриху листок бумаги. Этот документ был написан по-русски.

«Подписывай», – приказал он.

«Это документ составлен на чужом языке…»

«Этот документ говорит, что во время допроса тебе не угрожали. Обычная бумажка».

«Пожалуйста, переведите эту бумажку на немецкий, и я буду рад подписать ее. В ином случае я этого не сделаю. Я могу подписать свой смертный приговор».

Лицо Уварова превратилось в свирепую маску.

«Черт бы тебя побрал, Хартманн. Я советский офицер, и я даю слово».

«Я не подпишу ничего, кроме написанного на немецком».

«Проклятый фашист! Ты будешь работать на нас, или я обещаю, что ты никогда больше не увидишь Германию!»

Уваров подкрепил эти слова ударом кулака по столу.

Эрих в последний раз затянулся сигаретой и стряхнул пепел рядом с ладонью русского.

«Вы можете делать все, что угодно, с моей отправкой домой. Я ничем не смогу вам помешать. Но я категорически отказываюсь становиться информатором НКВД».

Лицо Уварова побагровело от ярости, на лбу набухли жилы.

«Проклятый фашист! Ты, проклятый фашист, Хартманн! Твои каникулы на кухне закончились. Слышишь! Больше не будет легкой работы и полного брюха. Ты будешь работать на строительстве дорог. Ты заплатишь за свое упрямство!»

«И это все?»

«Конечно нет! Ты оскорбил меня, советского офицера. И за это ты получишь 10 дней карцера. 10 дней, ты слышишь? Уведите его!»

Когда часовые начали подталкивать его к двери стволами винтовок, Эрих внутренне порадовался собственному самообладанию. Он подавил желание броситься на Уварова и задушить его. Каким-то образом он сумел остаться спокойным, и его воля одержала верх над волей Уварова. За такие победы не давали медалей и каких-либо других наград. За это он получил карцер.

Зловонная дыра, в которую его запихнули, была первым знакомством с дисциплиной НКВД. Она имела длину 9 футов, ширину 4 фута, высоту 6 футов. Каменная кладка стен, земляной пол, никакого отопления. Отдушина диаметром около 3 дюймов в углу, затянутая сеткой, была единственным средством вентиляции о освещения. Под отдушиной стояло помятое жестяное ведро, служившее парашей. Никакой мебели.

Каждое утро охранники бросали в эту дыру 600 граммов хлеба, 2 литра воды и 5 граммов сахара. Спать приходилось на промерзшей голой земле. День от ночи можно было отличить только по лучу света в отдушине. Эрих понял, что карцер предназначен для того, чтобы ломать самых упрямых. Одиночество, зловоние и холод должны были подавить решимость. Голод подтачивал силы. Если бы Эрих не нашел, на чем можно сосредоточить мысли, он просто сошел бы с ума. И тогда он мысленно обратился к Уш.

Он мысленно прокручивал перед собой все дни своего детства и первой любви, как крутят старый, но любимый фильм. Он вспоминал мельчайшие детали их свиданий в театре Вейля, их дни в танцклассе, счастливые и редкие свидания во время военных отпусков. Он пытался угадать, будет их ребенок мальчиком или девочкой. Он должен родиться как раз в это время. Может у него будут красивые светлые волосы, как у самого Эриха. Может ребенок будет симпатичной темноволосой девочкой, как Уш.

Со времени первого заключения в штрафном карцере в Грязовце Эрих сохранил ощущение полного внутреннего контакта с Уш, который давал ему неописуемое внутреннее спокойствие и удовлетворение. Темнота становилась его другом. Она помогала Эриху отрешиться от окружающего и мысленно преодолевать разделяющее их пространство. Внутри него что-то оживало, когда он обращался мыслями к Уш, находясь в этих мрачных подземельях. Он словно включал маленькое динамо, питавшее его жизненной энергией. Любовь и гармония его семейной жизни, его способность сосредоточиться на этих приятных воспоминаниях в конечном итоге оказались сильнее испытаний, которым его подвергали психопаты из НКВД.

Страдания первых лет заключения в советских лагерях лучше всего опишет сам Эрих Хартманн в письме своей жене от 30 октября 1947, которое сумел вывезти из России один из пленных. Несколько таких же тайком переправленных писем были единственной весточкой, которую Эрих сумел отправить жене мимо цензуры за 10,5 лет. Официальные отношения ограничивались 25 словами на почтовой открытке. Но даже их НКВД часто сокращало на 5 или 10 слов. Это письмо хорошо показывает горечь и разочарование заключенного.

«Лагерь 7150

30 октября 1947

Моя дражайшая Ушмутти:

Завтра отсюда отправляется новая партия, может это письмо доберется до тебя. Теперь коротко моя история. Взят в плен американцами 8 мая 1945, передан русским 14 мая. 25 мая 1945 нас отправили из Будвейса через Вену, Будапешт, Карпаты, Украину, Киев, Москву в Киров. В лагере на болоте мы встретили около 1000 солдат и примерно 100 офицеров, все в плохом состоянии, отвратительная пища, ужасные условия. В Кирове я стал лидером группы офицеров. Граф со мной и отвечает за всех. Солдаты работают так много, что умирают, как мухи, от 2 до 5 человек в день.

17 августа мы поцапались с русской администрацией. После этого всех офицеров посадили на грузовики и привезли в этот лагерь, который сейчас называется Лагерь 7150. Он находится в 60 км южнее Вологды. Я все еще нахожусь в этом офицерском лагере. Живем мы в больших бараках – по 400 человек в бараке. Узкие дощатые лежанки, которые поднимаются. Я уверен, что в Германии скот содержат лучше, чем нас. Однако приходится пользоваться тем, что дают. Санитарные условия как 1000 лет назад. Медицинское обслуживание сносное. Паек состоит из 600 граммов хлеба, 30 граммов масла, 40 граммов сахара и 2 тарелок жидкого супа каждый день. Также дают примерно чашку овсянки.

Все голодают. Умывальников никаких, только деревянные корыта, приспособленные для этого. Как выглядят люди, живущие в таких условиях, догадаться нетрудно. Дистрофия явление всеобщее. Мне кажется, что я сам усваиваю эту пищу неплохо, что помогает мне выдерживать и такую жизнь.

Лагерь находится под управлением НКВД, русской секретной полиции, которой помогают немецкие предатели. Среди них один немецкий военный судья, который до судорог боится русских, но делает свое дело все-таки разумно. Остальные в основном политические свиньи и предатели того типа, что встречаются в любом лагере. Они называют себя «Антифа». При более пристальном рассмотрении они оказываются бывшими врачами СС, лидерами Гитлерюгенда, командирами СА и тому подобной швалью. Я не знаю, что русские собираются с ними делать. Вчера они предали нас, а завтра могут предать и новых хозяев. Таких людей нужно содержать в аду.

Примерно 9 месяцев назад на нас сильно давили по политическим мотивам. Всех подозреваемых заставляли проходить политические тесты. Это, разумеется, сказалось на нас. Политическое отношение управляет одеждой, работами и общими условиями содержания каждого конкретного заключенного. Уже по внешнему виду можно догадаться о политических симпатиях заключенных.

Я был потрясен, когда увидел это. Германский офицерский корпус буквально спустил штаны. Ни один род войск и ни одно звание не могли сказать, что сопротивлялись успешно. Полковники воровали, превращались в предателей, сдавали своих товарищей и становились информаторами НКВД. Я могу сказать тебе, что научился разглядывать людей через сильное увеличительное стекло, чтобы разглядеть, не кроется ли у них что-то за парадным фасадом.