Текст книги "Слуга Империи"

Автор книги: Рэймонд Элиас Фейст (Фэйст)

Соавторы: Дженни Вурц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)

– Камацу Шиндзаваи, – ответил Аракаси. – Он выступает в качестве военачальника имперских войск, хотя носит доспехи предводителя клана Каназаваи, а не Имперских Белых.

Мара нахмурила лоб, взвешивая расстановку политических сил.

– Итак, сейчас можно предположить, что с Военным Альянсом покончено. Партия Войны развалилась тоже, так как в этой группировке доминирует лишь семья Минванаби. – Она потерла пальцем подбородок и продолжила свои рассуждения: – Можно допустить, что Джиро Анасати отдалится и от Омекана, и от Тасайо, а также что Анасати – равно как и другие семьи клана Ионани – без колебаний вернутся в стан Имперской партии. Нет, конечно, Синее Колесо не самая мощная партия, но ее вожди сидят по правую руку Света Небес, а в нынешних обстоятельствах это очень весомое преимущество.

– Что касается Совета, – добавил Аракаси, – две попытки Минванаби созвать официальное собрание натолкнулись на решительный отказ Ичиндара. Свет Небес повторил: Высший Совет распущен до тех пор, пока он сам не сочтет нужным собрать властителей.

Мара надолго задумалась.

– Я понимаю, что за всем этим кроется нечто большее, нежели предательство, – поделилась она результатом своих размышлений. – В игру вступили еще какие-то новые силы. Покушения на Имперского Стратега и императора случались и раньше, но приостановка деятельности Высшего Совета – это нечто небывалое.

– Возможно, у нынешнего императора больше ума или честолюбия, чем у его предшественников, – предположил Кевин. – Я бы поставил на то, что он стремится к абсолютной, самодержавной власти.

Мара покачала головой:

– Такие решения – верный способ спровоцировать переворот. Если Ичиндар и впрямь хочет власти, желает подчинить себе Совет, он должен сделать его членов своими верными псами. Императорский двор может позволить себе многое, но править Империей ему не под силу. Наше государственное устройство не похоже на ваше, Кевин; ведь и ваши правящие "лорды", и их слуги – все являются подданными короля. – Она с досадой махнула рукой, признавая, что все эти тонкости до сих пор остаются ей чуждыми.

– Великая Свобода, – произнес Кевин с глубоким чувством. – Закон, ясно определяющий взаимоотношения каждого человека со своим хозяином и со своим слугой. Закон, не допускающий, чтобы кто-либо стал жертвой несправедливости.

– Политическая фикция, я уверена, – оборвала его Мара. – Как бы то ни было, я говорила совсем не о том: у нас нет системы, которая позволила бы заменить порочного властителя достойным. Если погибает властитель, то вместе с ним погибает и его поместье; если такая участь постигнет многих из нас, то придет конец и самой Империи.

Кевин откинул со лба взлохмаченные после сна волосы.

– Ты говоришь, что в Империи нет костяка... или, скажем так, каркаса, который позволил бы ей выдержать такую коренную ломку. Цуранская знать слишком развращена и избалована. Ваши аристократы не управятся даже с собственными землями, если у них не будет права хозяйничать там самовластно. А если еще кто-то попытается ограничить их произвол, они будут противиться этому всеми силами.

Мара почувствовала себя задетой:

– Не о том речь. Если Свет Небес вздумал превратить все сословие властителей в скопище каких-то приказчиков, то ему придется уяснить: отдать распоряжение – это одно, а добиться его исполнения – совсем другое!

– С тобой не поспоришь, – мрачно заявил Кевин. Откинувшись назад, он прислонился спиной к стенке и принялся беззаботно изучать собственные ногти с темными ободками грязи под ними.

Не вполне понимая, почему именно в этот момент ему заблагорассудилось показать характер, Мара вновь обратилась к Аракаси:

– По-моему, нам нужно отправиться в Кентосани.

Мастер застыл в неподвижности, сказав только одно:

– Это может оказаться небезопасным, госпожа.

– А когда было иначе? – с ядовитым сарказмом поинтересовался Кевин.

Даже не взглянув в его сторону, Мара жестом заставила его замолчать.

– Надо рискнуть. Вдруг император не станет возражать против встречи клана Хадама в залах Совета? А если к тому же в городе в это время окажутся члены Партии Нефритового Ока, и мы соберемся отобедать...

Однако светские забавы с политической подоплекой сегодня не представляли интереса для Аракаси.

– Эти планы, госпожа, лучше бы обсудить с хадонрой или с первой советницей, – перебил он хозяйку. – А мне необходимо вернуться к моим агентам и позаботиться о твоей безопасности.

Мара настолько глубоко погрузилась в собственные мысли, что не обратила внимания на странную, хотя и почти неразличимую резкость тона Аракаси.

– Ну конечно иди, раз надо, – разрешила она, не уловив в его словах никакого потаенного смысла.

– Твоя воля, властительница. – Аракаси поклонился без малейшего колебания и так же незаметно, как вошел, выскользнул за порог.

Мара, не очнувшаяся еще от глубокого раздумья, выждала достаточно долго, чтобы дать ему время уйти незамеченным, а затем, хлопнув в ладоши, подозвала посыльного и отправила его за советниками.

Дождь почти всех загнал под крышу, поэтому Накойя, Кейок и Сарик появились без промедления. Последним прибыл Люджан, принеся с собой запах масел, которыми полагалось пропитывать для сохранности слоистые доспехи. Он пришел из казарм, где занимался обучением молодых рекрутов, и его сандалии подбавили воды к лужицам, которые остались на полу от черного балахона Аракаси.

– Накойя, отправь депеши всем властителям, состоящим в Партии Нефритового Ока, – без предисловий начала Мара, – и сообщи им, что по истечении месяца мы переселимся в Священный Город... в наш городской дом, и будем рады принять каждого из них за обедом или ужином... сообразно рангу, само собой разумеется. – Почти без колебаний она добавила: – Сообщи всем членам клана Хадама, что через шесть недель состоится собрание в Палате Совета.

Накойя замешкалась с ответом: ее внимание было сосредоточено на том, чтобы воткнуть на место выпадающую шпильку.

– Госпожа, многие из клана Хадама состояли в союзе с Аксантукаром. Несмотря на твое приглашение, вряд ли у них появится желание так скоро показаться в Кентосани.

Мара устремила на советницу суровый взгляд:

– Тогда дай им понять, и как можно яснее, что это не приглашение. Это требование.

Накойя собралась было поспорить, но, оценив выражение глаз властительницы, передумала:

– Твоя воля, госпожа.

Почти не покидая своего излюбленного уголка в кабинете, Кевин с нарастающим ощущением тревоги прислушивался к вечернему обмену мнениями. Что-то изменилось в Маре, он нутром чувствовал это, хотя и не смог бы точно определить, что именно. Одно было для него несомненно: они отдалились друг от друга, несмотря на проявленные им чудеса терпения. Он вглядывался в ее холодное отчужденное лицо, и с каждой минутой в нем усиливалось предчувствие беды. Всегда стремившийся угадать каждое движение ее души, он на сей раз даже не был уверен, хочет ли знать хотя бы часть ее замыслов. Игра переставала быть игрой – по крайней мере в его понимании. Уже достаточно хорошо знакомый с цуранским взглядом на политику, Кевин способен был учуять, когда надо ждать опасности. В этой стране, как он успел усвоить, перемены не могли происходить иначе как посредством кровопролития, и падение Имперского Стратега сулит самые гнусные последствия...

По деревянной кровле барабанил дождь. За окном стемнело, воздух остался таким же влажным и тяжелым, как раньше, однако Кевин обнаружил, что его сонливость словно ветром сдуло.

Гроза отгремела, и хотя облака на горизонте предрекали приближение новых ливней, день блистал великолепием. Мара стояла под палящим солнцем, выпрямив спину и сохраняя полнейшую цуранскую невозмутимость. Перед ней простирался учебный плац, где выстроился весь ее гарнизон – все до единого бойцы, носящие цвета Акомы. Отсутствовали только те, кто охранял владения Акомы в других городах, и воины, обходящие дозором границы поместья.

Справа от Мары стояла Накойя, казавшаяся совсем крошечной в тяжелом официальном наряде, и жезл, украшенный пышным пучком перьев из хвоста птицы шетра, – регалия должности первой советницы – усиливал это впечатление. Позади Мары и слева от нее расположились Кейок, Сарик и Люджан – также при полном параде. В лучах утреннего солнца ослепительно сверкали покрытые лаком доспехи, драгоценные камни и перламутровая инкрустация на офицерских жезлах.

Прищурив глаза от отблесков солнца, Кевин наблюдал за происходящим из дома, заняв удобную позицию в проеме окна большого зала, где Мара устраивала приемы. Рядом с мидкемийцем пристроился Айяки, опершись локтями на подушку. За спиной у молодого господина застыл, позабыв обо всем на свете, старый домашний раб по имени Мунтаи с горшочком воска и тряпицей для натирания пола в руках. Старик наслаждался свободной минутой, доставшейся ему благодаря церемонии на плацу – одному из редких случаев, когда он мог побездельничать, не опасаясь нагоняя.

Мара приступила к присуждению наград и чинов; затем она приняла присягу на верность у десятка молодых воинов, призванных на службу Акоме. Как только новобранцы покончили с поклонами и вернулись на свои места в строю, Мара обратилась ко всему войску:

– Пусть ныне сила Акомы сравняется с ее славой. Кенджи, Суджанда!

Названные офицеры вышли вперед; Мара взяла у Кейока два высоких зеленых плюмажа.

– Этим воинам присваивается звание командир легиона! – объявила властительница.

Воины склонили головы, и она прикрепила к шлему каждого из них знак нового ранга.

Кевин ткнул Айяки в бок:

– Что еще за командир легиона? Я уж думал, что знаю все ваши звания.

– У Тасайо Минванаби таких четверо, – несколько невпопад сообщил мальчик.

Тогда мидкемиец вопрошающе взглянул на раба, и Мунтаи, польщенный тем, что к нему обращаются за разъяснениями как к знающему человеку, махнул тряпкой в сторону выстроившейся армии:

– Такой чин вводится тогда, когда численность войска становится слишком большой для одного полководца. Они будут в подчинении у военачальника Люджана. – Менее уверенно он добавил: – Это должно означать, что госпожа делит армию.

Не дождавшись никаких уточнений, Кевин с запозданием сообразил, что старик, должно быть, простоват. Желая получить более подробные сведения, он задал новый вопрос:

– И что из этого следует?

Ответом было цуранское пожатие плечами:

– Может статься, хозяйка желает призвать на службу больше солдат.

– И тогда мы сможем побить Тасайо, – вмешался Айяки.

Он завопил, изображая тот звук, который, по его мнению, издает умирающий человек, и заулыбался во весь рот.

Кевин снова ткнул мальчонку под ребра, и тот закатился смехом.

– Сколько же солдат должно быть в легионе? – спросил он у Мунтаи.

Старый раб опять пожал плечами:

– Много. А сколько именно – это уж как властитель пожелает.

Неопределенность ответов старика лишь подогрела любопытство Кевина.

– Ну ладно, а сколько человек подчиняются командиру патруля?

– Сколько есть в патруле, все и подчиняются, варвар. Неужели неясно?

Мунтаи изобразил настоятельное желание вернуться к натирке пола. Всем известно, что этот пришелец – любовник госпожи, но незачем с ним церемониться, если он пристает с глупыми вопросами.

Как и следовало ожидать, варвар не понял деликатного намека, что его назойливость может надоесть.

– Дай-ка я тебя по-другому спрошу. Сколько солдат обычно бывает в патруле?

Мунтаи поджал губы, явно не желая отвечать, но теперь уже Айяки рвался блеснуть своими познаниями:

– Обычно десять-двенадцать, иногда даже целых двадцать, но только не меньше восьми.

То, что ребенок способен удержать в голове столь бессмысленную систему, было еще одной аномалией этого безумного мира. Кевин поскреб затылок, пытаясь извлечь из хаоса некую закономерность.

– Ну, скажем, около десяти. А сколько командиров патруля подчиняются сотнику?

– Когда пять, а когда и десять в каждом отря-де, – отбарабанил Айяки.

– Вовсе не обязательно орать, как будто ты на поле битвы, – утихомирил мальчика Кевин и попытался произвести в уме ряд вычислений, не обращая внимания на полученные в отместку тычки в бок.

– Итак, каждый сотник может иметь под началом от сорока до двухсот человек.

Он задумчиво взглянул на залитый пылающим солнцем плац, где новоиспеченные командиры легиона и другие офицеры, получившие повышение, возвращались в строй.

– Тогда сколько же у тебя должно быть сотников, чтобы ты начал делить армию?

Айяки так развеселился, что от смеха не мог выговорить ни слова. Мунтаи успел отойти от окна, подцепив на тряпицу порцию воска. Он опустился на колени и принялся так энергично протирать половицы, как будто опасался, что из-за недостатка усердия они могли уйти из-под ног.

– Откуда мне знать, сколько воинов у нашей властительницы? Вот разве что... если судить по тому, сколько прислуги набрали на кухню в помощь поварам за последние два года... должно быть, солдат сейчас около двух тысяч. А вот сотников у нас не то двадцать, не то двадцать два. Это Кенджи говорил, я сам слышал... только, может, недослышал. А теперь дай мне поработать, а то как бы по моей спине кнут не прогулялся.

Кнут был упомянут исключительно для красного словца: Мунтаи казался неотъемлемой принадлежностью господского дома уже не один десяток лет и пользовался неизменным расположением надсмотрщика, так что худшее, что ему могло грозить в любом случае, – это суровый разнос.

По мере надобности отражая шумные наскоки Айяки, Кевин производил мысленные подсчеты. В казармах близ господского дома квартировал не весь гарнизон, а его большинство. Здесь воины находились и имели возможность видеться со своими женами и детьми лишь часть каждого месяца. По истечении пары недель одних отряжали на охрану угодий, и тогда они ночевали в хижинах вдоль границ поместья, а из Других набирался конвой для сопровождения сухопутных караванов или речных барж, доставляющих товары Акомы на рынки далеких городов. В этих условиях определить точную численность войска и впрямь было затруднительно, но цифра, названная рабом, могла оказаться близкой к истине. Итак, в распоряжении Мары имелось около двух тысяч солдат. Кевин тихонько присвистнул, воздавая должное столь внушительному достижению: ведь ему не раз доводилось слышать, как мал был ее гарнизон, когда она нежданно-негаданно унаследовала власть над Акомой, – каких-то тридцать пять воинов. Ныне же ее боевая мощь возросла так, что начинает соперничать с могущественнейшими семьями Империи.

Жаль, подумал Кевин, что в смысле обороны владения Мары расположены крайне неудачно.

Однако вслед за этой мыслью закономерно возникла другая, еще более тревожная: что, если властительница копила силы не только для обороны?

На солнце наползло облако – предвестник первого послеполуденного ливня. Церемония на учебном плацу заканчивалась: по команде Люджана квадратные фаланги воинов в зеленых доспехах одна за другой выполняли четкий поворот и маршем покидали плац. Мара в сопровождении советников двинулась к особняку. Внезапно загоревшись желанием встретить ее, Кевин предложил Айяки заскочить на кухню и обложить данью поваров: судя по доносившимся оттуда запахам, они как раз сейчас вынимали из печи свежие тайзовые лепешки. Мальчик отличался завидным аппетитом, и его не понадобилось долго уговаривать. Когда Мара вошла в свои личные покои, ее уже поджидал Кевин, успевший добраться туда кратчайшим путем через внутренние дворики. Опередив одну из служанок, он помог Маре освободиться от тяжелых одежд. Мара позволила ему раздеть ее – тихая, молчаливая и, вопреки обыкновению, нечувствительная к его прикосновению.

Самым беспечным тоном, как бы между делом, Кевин полюбопытствовал:

– Мы готовимся к войне, госпожа?

Мара невесело улыбнулась:

– Всякое может случиться. Если мои клановые сородичи проявят здравый смысл, все обойдется наилучшим образом. Но чтобы они не вздумали заартачиться... такая демонстрация силы окажется не лишней. По речным пристаням быстро разнесется слух, что армия Акомы делится на два легиона, а это значит, что ее численность заметно возросла. – Она стянула с рук целую коллекцию тяжелых нефритовых браслетов и уронила их в открытый ларец. Следом туда посыпались нефритовые же шпильки. – А вот о том, что солдат в каждой роте поубавилось, никто и знать не должен, – заметила она.

Снятое платье было передано горничным, которым надлежало его проветрить и повесить на место. Когда Мара набросила легкий домашний халат, Кевин вздохнул и спросил:

– Игра продолжается?

– Как всегда. – Мара завязала кушак, положив конец всем надеждам Кевина на несколько мгновений любовных ласк: мысли властительницы были заняты совсем другими предметами. – Император может приостановить работу Высшего Совета, но остановить Игру невозможно.

Если не считать того, что это вообще не игра, подумал про себя Кевин. Какая уж тут игра, если на сцену выходят армии. Несмотря на недавнее решение – не впутываться в политику, – ему никак не удавалось отделаться от размышлений о том, какие же планы вынашивает на сей раз его госпожа.

Первые лучи утреннего солнца окрасили Имперский дворец в розовые и оранжевые тона, перемежающиеся иссиня-черными тенями. В деловой части города, протянувшейся вдоль реки, и в кварталах бедноты уже кипела жизнь, а тишину дворцов нарушали лишь шаги слуг и единственного патруля в зеленых доспехах Акомы.

Сегодня – в день, назначенный Марой для встречи клана Хадама, – она хотела оказаться в Палате Совета раньше всех. В том, что она задумала, следовало предусмотреть все до мелочей: самое малое упущение могло обернуться крахом, и тогда требования, предъявленные ею к клану, не дадут ей ничего, кроме новых врагов.

Люджан вместе с эскортом из двадцати отборных воинов проводил ее до внутреннего пояса Палаты Совета, но там, где в прежние времена их остановили бы и попросили обождать, властительница Акомы, не замедляя шага, проследовала вперед. После краткого колебания Люджан подал воинам сигнал держать строй. Вслед за хозяйкой они спустились по ступеням до нижнего яруса зала; если воины и удивились, когда властительница прошла мимо своего обычного места, то вида не подали.

Кевин, выступающий в привычной роли раба-телохранителя, сначала недоуменно приподнял бровь, а затем усмехнулся, догадавшись о намерении госпожи. Мара пересекла пустое пространство нижнего яруса и поднялась на возвышение, которое во время собраний Совета предназначалось для Имперского Стратега, а при встречах кланов – для их предводителей.

К этому часу восходящее солнце уже позолотило верхний купол Палаты. Мара уселась на резной инкрустированный трон и устроилась как можно удобнее. Рядом встал Кевин, готовый немедленно оказать любую услугу, какая ей понадобится, а воины выстроились сзади, образовав полукруг и изобразив полнейшую невозмутимость, словно в действиях госпожи не было ничего необычайного и для их совершения от нее не требовалось ни мужества, ни дерзости.

С высоты помоста Кевин оглядел ряды пустых кресел. Поскольку в зале не было никого, кроме воинов Акомы, он заговорил без стеснения:

– Госпожа, некоторые из твоих сородичей могут крепко осерчать... еще до исхода дня.

Но Мара уже облачилась в броню превосходства, составляющего, как считалось, неотъемлемую принадлежность занятого ею места, и не промолвила ни слова. С этой официальной миной она просидела чуть ли не три часа, пока не начали прибывать наименее родовитые члены клана Хадама.

Первым в Палату Совета вступил престарелый властитель Джингаи в сопровождении своих стражников. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и его косые лучи высвечивали центральное возвышение. Любой входящий в Палату не мог не заметить на троне властительницу – в струящихся парадных одеждах, со сверкающими драгоценными украшениями. Старик изумленно уставился на нее и резко остановился. Помешкав, он с искренним удовольствием улыбнулся и направился к своему месту в глубине зала.

– Ну, этот не прочь поглазеть на представление, – прошептал Кевин.

Движением узорного веера Мара недвусмысленно дала Кевину понять, что ему лучше держать свои наблюдения при себе. Ее лицо под толстым слоем тайзовой пудры оставалось бесстрастным, как алебастровая маска. Нервное напряжение и азарт игрока были загнаны внутрь и надежно скрыты от посторонних глаз.

В течение часа прибыло еще пятеро властителей. Троим хватило единственного взгляда в сторону Мары, после чего каждый из них самым обыденным образом направился к своему месту.

Двое остальных после краткого обмена мнениями последовали их примеру. Полдень ознаменовался появлением целой делегации из полудюжины властителей, в составе которой находился и представитель одной из могущественнейших семей клана Хадама. Перешагнув порог, означенный властитель дал знак остальным, и вся группа сомкнутым строем прошла в центр зала. Теперь, когда солнце стояло в зените, его лучи падали прямо на трон, и в их сиянии Мара казалась статуей богини в алтаре храма. Перед троном предводителя властители замешкались и, сгрудившись, принялись шептаться между собой.

Немного погодя тот из них, что был в темно-синей одежде, обратился к неподвижной фигуре на троне:

– Властительница...

– Ты хочешь что-то сказать мне, властитель Палтепара? – перебила его Мара.

От подобного отпора властитель едва не лишился дара речи. Напоминая своим пышным нарядом павлина с распущенным хвостом, он выпятил грудь колесом и смерил взглядом женщину на помосте. Ответный взгляд был тверд, а воины за спиной Мары словно онемели. Но по цуранским понятиям подобная подчеркнутая невозмутимость была выразительнее любых слов.

Властитель откашлялся.

– В добром ли ты здравии, госпожа?

Это была капитуляция. Мара улыбнулась:

– О да, досточтимый властитель. А как твое здоровье?

Мужчина в синем, смирившись с поражением, спокойно возобновил переговоры со спутниками.

– Один готов, – вполголоса произнес Кевин.

– Не так, – поправила его Мара, поигрывая веером и маскируя таким образом собственное облегчение. – Шестеро готовы. Властитель, который приветствовал меня, по рангу стоит выше остальных: из них двое – его вассалы, а двое других клятвой скрепили союз с ним. Судя по тому, что они все еще разговаривают друг с другом, все поддержат его решение.

Победа была знаменательной: прибывающие властители, едва войдя в Палату, уже видели, что одна из влиятельнейших семей клана признала главенство Акомы. Не имея намерений оспаривать права Мары, они с разной степенью воодушевления приветствовали ее и расходились по местам.

И наконец в палате появился властитель Беншаи из Чековары – признанный обладатель титула предводителя клана Хадама. Он стремительно направился к своему месту; вокруг его дородного тела вздувались, подобно парусам, яркие одежды. Не прерывая разговора с одним из своих советников, являя собой живое воплощение полнейшей уверенности в собственной значимости, Беншаи был уже на полпути к нижнему ярусу, когда заметил на принадлежавшем ему месте женскую фигуру.

На мгновение он встал как вкопанный, вытаращив глаза, затем жестом заставил умолкнуть словоохотливого советника и с удивительной (для особы со столь объемистой фигурой) резвостью преодолел оставшиеся десять ступеней, чтобы встать лицом к лицу с властительницей Акомы.

Тактика Мары теперь была совершенно ясна, так что Кевин воздержался от дальнейших замечаний. Несмотря на то что входить в Палату пораньше полагалось правителям рангом помельче, Мара добилась желаемого эффекта: всякий, кто стоял на полу у подножия подмостков и вынужден был смотреть на нее снизу вверх, оказывался в заведомо невыгодном положении.

– Властительница Мара... – начал властитель Чековары.

– Я здорова, досточтимый властитель, – перехватила инициативу Мара. – Здоров ли ты сам?

Кое-кто из захудалых правителей постарался подавить смешок. Ответ Мары на незаданный вопрос создавал впечатление, будто предводитель клана признал за Марой право на более высокое, чем у него, положение в обществе.

Властитель Беншаи вскипел от возмущения и бросился отвоевывать позиции:

– Я вовсе не то...

– Вовсе не что, досточтимый властитель? – снова перебила она его. – Прости, я полагала, ты придерживался правил вежливости.

Однако человека, привыкшего распоряжаться, нельзя надолго выбить из колеи словесными выкрутасами. Придав своему голосу должную меру властности, он заявил:

– Госпожа, ты сидишь на моем месте.

Властительница Акомы ответила ему ледяным взглядом. Столь же надменным тоном она отчеканила – так, чтобы никто в зале не пропустил мимо ушей ее слова:

– Я придерживаюсь иного мнения.

Властитель Чековары выпрямился во весь рост.

– Да как ты смеешь! – рявкнул он с такой силой, что у него задребезжали металлические украшения на шее и запястьях.

– Тихо! – потребовала Мара, и собравшиеся в зале повиновались.

Их покладистость не ускользнула от внимания господина Беншаи. Поворотив короткую шею, он свирепо оглядел своих союзников, оказавшихся столь ненадежными. Лишь гордость не давала ему сникнуть.

– Пришло время поговорить начистоту, сородичи, – объявила Мара, обращаясь не только к властителю Чековары, но и ко всему собранию.

Теперь уже в просторном зале установилось гробовое молчание.

Придавая огромное значение узам крови, цурани старались без особой надобности не подвергать испытанию крепость этих уз. В повседневной жизни каждое обращение к родственным связям считалось сугубо личным, хотя и важным делом, и лишь тогда, когда под угрозой оказывались долг и честь, можно было услышать публичное воззвание ко всему клану. Словно не замечая того, что властитель Чековары все еще стоит в замешательстве у подножия возвышения, Мара продолжала речь.

– Волею судьбы вы все принадлежите к клану, издавна покрытому славой... – Чтобы поднявшийся гул одобрения не заглушил ее следующие слова, ей пришлось повысить голос: – но не обладающему достаточной силой. – Зал снова притих. – Мой отец считался одним из самых знатных властителей в Империи. – И на этот раз ее поддержали несколько голосов. – Но когда его дочери пришлось в одиночку защищаться от могучих врагов, никому из сородичей не пришло и в голову оказать ей даже видимость поддержки.

Мара обвела взглядом притихшие галереи.

– Я не хуже вас понимаю, отчего так случилось, – сказала она. – Однако политические резоны кажутся мне недостаточным оправданием. Кроме того, – с горечью заметила она, – нас не мучает совесть. Так уж устроена жизнь в Цурануани, говорим мы себе. Если убита юная девушка, если священный натами какой-нибудь славной семьи перевернут гербом в грязь – посмеет ли кто-нибудь оспаривать всеобщее убеждение, что такова была воля богов?

Мара впивалась взглядом в каждое лицо, ища в нем признаков несогласия.

– А я утверждаю, что воля богов ни при чем! – вскричала она, прежде чем самые смелые из правителей успели запротестовать.

Ее слова раскатились по галереям, и страстная сила убеждения, вложенная в них, приковала всех к креслам.

– Я Мара из рода Акома. Я та, которая заставила считаться с собой властителя Анасати и нанесла поражение властителю Джингу Минванаби, находясь под крышей дома его предков! Я, которая превратила Акому в самую могущественную семью клана Хадама! Я утверждаю, что мы сами вершим свою судьбу и определяем свое место на Колесе Жизни! Кто рискнет возразить мне?

Зал отозвался гулом; некоторые властители заерзали на местах, почувствовав себя неуютно. То, что они услышали, отдавало богохульством.

– Госпожа, ты высказываешь опасные мысли! – выкрикнул кто-то.

– А мы и живем в опасные времена, – отпарировала Мара. – Пора мыслить смелее.

С этим согласилось все высокое собрание, хотя и не без внутреннего сопротивления. Тихий растерянный ропот сменился гвалтом оживленного обсуждения, резко прерванного властителем Чековары, который едва сдерживал свою ярость: о нем все как будто позабыли.

– Что же ты предлагаешь, властительница Мара? Чего ты добиваешься, помимо захвата моей должности? – прокричал он сквозь шум и гам.

Драгоценные камни сверкнули в солнечных лучах, льющихся через купол, когда Мара вытащила из глубин рукава свернутый в трубку документ. Тут уж Кевин с трудом справился с желанием выразить восхищение точным выбором момента.

– Покажи-ка им пряник, – прошептал он про себя. В ярком свете дня трудно было бы не распознать желтые с белым ленты, скрепляющие свиток: эти цвета свидетельствовали, что документ получен от хранителя Имперской печати. Сознавая, что к ней прикованы все взоры, Мара с надменным спокойствием оглядела собрание.

– Здесь находится заверенное государственной печатью свидетельство о даровании Акоме исключительного права на торговлю.

– Право на торговлю?.. Чем?.. С кем?.. – посыпались с галерей вопросы.

Казалось, лишь властителя Беншаи не заинтересовала неожиданная новость. Не сдвинувшись с места ни на шаг, он сердито оглядывал зал.

– Даже если бы ты получила этот свиток из рук самого Света Небес, и то я не склонился бы перед тобой, властительница.

Люджан нарочито громко хлопнул ладонью по рукояти меча, недвусмысленно предупреждая, что не допустит оскорбления своей госпожи. Войны Чековары ответили столь же красноречивыми движениями. Угроза кровопролития была так реальна, что Кевин облился под одеждой холодным потом, страстно желая заполучить в руки кинжал.

Однако Мара приступила к оглашению документа, сохраняя при этом такой вид, словно напряженная собранность ее воинов означала не более чем желание щегольнуть выправкой. В зале установилась могильная тишина.

– В моих руках ключ к богатству, досточтимые властители, – заключила она, закончив чтение. – Я владею исключительным правом торговли вышеназванными товарами с Мидкемией – правом ввоза и вывоза. Полагаю, вам понятно, каким образом повлияет на ваше благосостояние поставка больших партий любого из этих товаров, и в особенности – металлов?

Тишина в Палате стала напряженной. Кое у кого из высокородных правителей кровь медленно отливала от лица; другие шепотом переговаривались с советниками. Властитель Чековары быстрым жестом подал своим воинам команду стать вольно: изображать воинственные намерения было уже незачем. Он лучше, чем кто-либо другой, сознавал, что Мара выбила у него почву из-под ног.

Если бы она попыталась прибегнуть к силе оружия или призвала на помощь союзников, у него еще оставалась бы возможность с ней потягаться. Но теперь, когда армия Акомы ничуть не слабее – или даже сильнее – его собственной, да к тому же Мара обрела способность подорвать финансовое положение любой семьи из клана... ни один из присутствующих властителей не посмеет поддержать своего бывшего предводителя. С выражением бессильного бешенства на хмуром лице властитель Беншаи лихорадочно искал способ с честью выйти из положения. Что же касается его сподвижников – правителей клана Хадама, стоявших рядом, – то их, по-видимому, больше занимали собственные заботы, чем затруднительное положение, в которое он попал.