Текст книги "Долгое прощание"

Автор книги: Рэймонд Чандлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 12

Письмо лежало в красно-белом ящике в виде скворечника у подножия моей лестницы. Деревянный дятел на скворечнике торчал вертикально, – значит, в ящик опустили письмо – но я и тут не стал бы заглядывать внутрь, потому что на этот адрес мне почта никогда не приходила. Однако дятел недавно лишился клюва, и излом был свежий. Какой-нибудь шустрый мальчик стрельнул в него из своего атомного ружьишка.

На конверте был штамп ?Correo Aereo? и куча мексиканских марок, а почерк я, наверное, не узнал бы, если бы в последнее время так много не думал о Мексике. Число на штемпеле я разобрать не мог. Его ставили от руки, и чернил на подушечке явно не хватало. Письмо было толстое. Я поднялся по лестнице. Уселся в гостиной и стал читать. Вечер казался очень тихим. Может быть, письмо от мертвеца приносит с собой особую тишину.

Начиналось оно без даты и без обращения.

?Я сижу у окна на втором этаже, в номере не слишком чистой гостиницы, в городе под названием Отатоклан – это горный городишка у озера. Прямо под окном – почтовый ящик, и когда официант принесет кофе, который я заказал, он заберет письмо и снизу покажет мне его, а потом опустит в прорезь. За это он получит бумажку в сто песо, для него это куча денег.

К чему все эти выкрутасы? К тому, что за дверью безотлучно караулит смуглый тип в остроконечных туфлях и грязной рубашке. Он чего-то ждет, чего – не знаю, но меня не выпускает. Это неважно, главное, чтобы письмо было отправлено. Посылаю эти деньги вам, потому что мне они не нужны, а местная жандармерия обязательно их прикарманит. Это не значит, что я с вами расплачиваюсь. Считайте, что этим я прошу прощения за все ваши неприятности и выражаю уважение к приличному человеку. Я, как обычно, сделал все не правильно, но у меня еще остается револьвер. Думаю, что по главному вопросу вы уже пришли к верному выводу. Убить ее я мог бы – и, возможно, убил, но то, другое, я бы сделать не мог никогда. Такое зверство не по моей части. Так что дело явно нечисто. Но это не имеет никакого значения. Теперь главное избежать ненужного и бесполезного скандала. Ее отец и сестра не сделали мне ничего плохого. Им еще жить да жить, а мне жизнь опротивела до крайности. Подонка из меня сделала не Сильвия, я и до нее таким был. Не могу понять, почему она за меня пошла. Наверно, просто из каприза. По крайней мере, она умерла молодой и красивой. Говорят, разврат мужчину старит, а женщине сохраняет молодость. Много чего болтают. Говорят, что богатые от всего могут уберечься и что у них в мире не бывает зимы. Я среди них жил ? это одинокие и скучающие люди.

Я написал признание. Мне слегка не по себе и довольно страшно. Про такое пишут в книгах, но там все не правда. Когда это случается с тобой, когда у тебя ничего не осталось, кроме револьвера в кармане, когда тебя загнали в грязную гостиницу в чужой стране, и выход у тебя только один ? поверьте, старина, ничего тут нет возвышенного или драматического. Это просто мерзко, страшно, грязно и уныло.

Так что не забудьте это все и меня заодно. Но сперва выпейте за меня у Виктора ?лимонную корочку?. А когда будете в следующий раз варить кофе, налейте и мне чашку, добавьте в нее виски, прикурите мне сигарету и положите возле чашки. А потом забудьте всю эту историю. Терри Леннокс передачу закончил, точка. Так что – прощайте.

В дверь стучат. Наверно, идет официант с кофе. Если это не он, придется стрелять. Мне, в общем, нравятся мексиканцы, только тюрьмы их не по душе.

Пока. Терри?.

Вот и все. Я сложил письмо и засунул обратно в конверт. Значит, это все-таки оказался официант с кофе. Иначе письмо не дошло бы. И вложенный в него портрет Мэдисона тоже. Портрет президента Мэдисона – это банкнота в пять тысяч долларов.

Он лежал на столе, зеленый и хрустящий. Я таких никогда не видел. Да и не всякому банковскому клерку они попадаются. Возможно, типы вроде Рэнди Старра и Менендеса носят их при себе на мелкие расходы. Если попросить в банке такой билет, вряд ли он там найдется. Они затребуют его из федерального резервного банка. На это может уйти несколько дней, В обращении по всей стране их не больше тысячи штук. Мой красиво сиял. Словно небольшое самостоятельное светило.

Я долго сидел, глядя на него. Потом убрал его в папку для писем и пошел на кухню, варить этот кофе. Все, что он меня просил, я сделал, пусть это и звучит сентиментально. Налил две чашки, добавил каплю виски, поставил его чашку туда, где он сидел в последнее утро. Прикурил ему сигарету и положил рядом на пепельницу. Я смотрел, как поднимаются пар от кофе и тонкая струйка дыма от сигареты. За окном в кустах суетилась какая-то птица, тихонько чирикая сама с собой и время от времени всплескивая крыльями.

Потом пар от кофе перестал идти, а сигарета – дымиться и превратилась просто в окурок на ободке пепельницы. Я выбросил ее в мусорное ведро под раковиной, вылил кофе, вымыл и убрал чашку.

Вот и все. За пять тысяч долларов и больше можно было сделать.

Немного погодя я отправился в кино на последний сеанс. Смысла в фильме не было никакого. Я почти не видел, что происходило на экране. Просто шум и большие лица. Вернувшись домой, я расставил на доске очень скучную партию Руи Лопеса, но и в ней смысла оказалось не больше. Тогда я лег спать.

Но сон не приходил. В три часа ночи я бродил по комнате и слушал произведение Хачатуряна для тракторного завода. У него это называлось скрипичным концертом. Я бы назвал это шлепаньем ослабевшего ременного привода и в конце концов послал его к черту.

Для меня бессонная ночь такая же редкость, как встреча с толстым почтальоном. Если бы не завтрашнее свидание с м-ром Говардом Спенсером в ?Ритц-Биверли?, я бы усидел бутылку и вырубился напрочь. А если мне еще раз повстречается вежливый пьяница в роллс-ройсе ?серебряный призрак?, я срочно отбуду в нескольких направлениях. Нет опаснее ловушек, чем те, что мы ставим себе сами.

Глава 13

В одиннадцать утра я сидел в третьей кабинке справа – если считать от двери в обеденный зал. Я поместился спиной к стене и видел всех, кто входил и выходил. Утро было ясное, без смога, даже без тумана, и за стеклянной стеной бара сверкал под солнцем плавательный бассейн, тянувшийся снаружи вдоль всего ресторана. На верхнюю площадку вышки подымалась по лесенке девушка в белом купальнике, с соблазнительной фигурой. Я смотрел на белую полоску кожи между краем купальника и загорелыми ляжками. Смотрел плотоядно.

Потом она скрылась под навесом, а через секунду мелькнула в воздухе, сделав в прыжке полтора оборота. Высоко взметнулись брызги, и в воздухе на миг повисла радуга, почти такая красивая, как сама девушка. Выйдя из воды, девушка сняла белую шапочку и потрясла своей обесцвеченной прической.

Подрагивая задом, она направилась к белому столику и уселась рядом с молодцом в белых спортивных штанах, темных очках и с таким ровным загаром, какой бывает только у служителей при бассейне. Он перегнулся и похлопал ее по ляжке. Она распахнула рот величиной с пожарное ведро и засмеялась. На этом мой интерес к ней исчерпался. Смеха я не слышал, но мне хватило и этой дыры, разверзшейся на лице, когда она расстегнула зубы.

В баре было почти пусто. Через три кабинки от меня пара ловкачей пыталась всучит друг другу акции ?Двадцатого века – Фоке?, расплачиваясь вместо денег широкими жестами. На столике у них стоял телефон, и каждые две-три минуты они разыгрывали спектакль, узнавая, не подкинул ли кто Зануку какую-нибудь блестящую идею. Оба были молоды, смуглы, напористы и полны жизненных сил. В телефонный разговор они вкладывали столько мышечной активности, сколько я потратил бы, чтобы втащить толстяка на четвертый этаж.

На табурете у стойки сидел грустный человек. Он беседовал с барменом, который протирал стакан и слушал с той улыбкой, что бывает, когда людям хочется не улыбаться, а заорать во весь голос. Клиент был среднего возраста, хорошо одет и пьян. Поговорить ему хотелось, но даже если бы и не хотелось, из него все равно бы текли слова. Он был вежлив, дружелюбен, и язык у него еще не слишком заплетался, но было ясно, что по утрам он вставал в обнимку с бутылкой и не расставался с ней до ночи. Таким он останется на всю жизнь, и вся его жизнь будет в этом. Узнать, как он до этого дошел, невозможно – даже если он сам расскажет, все будет не правдой, В лучшем случае, слабым воспоминанием о правде. В каждом тихом баре мира есть такой грустный человек.

Я взглянул на часы и увидел, что влиятельный издатель опаздывает уже на двадцать минут. До получаса я решил подождать, а потом уйти. Нельзя позволять клиенту хозяйничать. Если он садится вам не шею, то решает, что вы подставляете шею и другим, а он вас не для того нанимал. Не так уж я сейчас нуждался в работе, чтобы прислуживать какому-то болвану с восточного побережья. Знаем мы этих начальников, что сидят в обшитых деревом кабинетах где-нибудь на восемьдесят пятом этаже, при селекторе, на столе кнопки в два ряда, а у секретарши такие большие, красивые и зовущие глаза. Такой тип велит вам явиться ровно в десять, а сам вплывает два часа спустя, окутанный облаком винных паров, и если вы не встречаете его смиренно-радостной улыбкой, он впадает в такой пароксизм руководящего негодования, что требуется месяц на курорте Акапулько, чтобы снова привести его в форму.

Мимо проплыл пожилой официант, бросил вопросительный взгляд на мой разбавленный виски. Я покачал головой, он кивнул своим седым бобриком, и тут явилась Мечта. Когда она вошла, мне на миг почудилось, что в баре все стихло, что ловкачи перестали ловчить, а пьяный – бормотать, и стало так, словно дирижер постучал по пульту, воздел руки и замер.

Она была стройная, довольно высокая, одета в белый полотняный костюм с шарфом в черный горошек. Волосы у нее были бледно-золотые, как у сказочной принцессы. Им было уютно в крошечной шляпке, словно птице в гнезде. Глаза были редкого цвета – васильковые, а ресницы длинные и, может быть, слишком светлые. Она подошла к столику напротив меня, стягивая на ходу белую перчатку с раструбом, и пожилой официант уже отодвигал столик с таким усердием, какого мне ни от одного официанта не видать. Она села, засунула перчатки за ремешок сумочки и поблагодарила его такой нежной, такой восхитительно-ясной улыбкой, что его чуть не хватил удар. Она что-то заказала, очень тихо. Он бросился исполнять, вытянув шею. Теперь у него появилась цель в жизни.

Я не сводил с нее глаз. Она меня на этом поймала. Потом перевела взгляд на полдюйма выше, и меня не стало на свете. Но где бы я ни был, дыхание у меня перехватило.

Блондинки бывают разные, слово ?блондинка? теперь звучит почти комически. Все виды блондинок хороши по-своему, за исключением разве что этих, с металлическим оттенком, – на самом деле они такие же блондинки, как зулусы, а характер мягкий, как тротуар. Есть миниатюрная хорошенькая блондинка, которая щебечет и чирикает, есть и крупная, статная, под сине-ледяным взглядом которой хочется встать по стойке ?смирно?. Есть блондинка, которая выдает вам тот еще взгляд из-под ресниц, и дивно благоухает, и мерцает, и виснет у вас на руке, но когда вы доводите ее до дома, ее сразу одолевает страшная усталость. Она так беспомощно разводит руками и жалуется на проклятую головную боль, и вам хочется ее стукнуть, но мешает радость, что головная боль обнаружилась, прежде чем вы вложили в страдалицу слишком много времени, денег и надежд. Потому что эта головная боль всегда будет наготове – вечное оружие, такое же смертоносное, как кинжал итальянского ?браво? или отравленный напиток Лукреции.

Есть мягкая, податливая блондинка-алкоголичка, которой все равно, что на ней надето, лишь бы норка, и куда ее ведут, лишь бы это был ресторан ?Звездное небо?, и там было много сухого шампанского. Есть маленькая задорная блондинка – она хороший товарищ, и хочет платить за себя сама, и вся лучится светом и здравым смыслом, и знает борьбу дзюдо, так что может швырнуть шофера грузовика через плечо, оторвавшись для этого всего на секунду от чтения передовицы в ?Сатердей ревью?. Есть бледная, бледная блондинка, страдающая малокровием – не смертельным, но неизлечимым. Она очень томная, похожа на тень, голос ее шелестит откуда-то из глубины, ее нельзя и пальцем тронуть – во-первых, потому, что вам не хочется, а во-вторых, потому, что она все время читает то Данте в оригинале, то Кафку, то Кьеркегора, то изучает старо-прованский язык. Она обожает музыку, и когда нью-йоркский филармонический оркестр играет Хиндемита, может указать, которая из шести виолончелей опоздала на четверть такта. Я слышал, что Тосканини это тоже может. Она и Тосканини, больше никто.

И, наконец, есть шикарный выставочный экземпляр – эта переживет троих крупных рэкетиров, потом сходит замуж за парочку миллионеров (по миллиону с головы) и успокоится на бледно-розовой вилле в Кап Антиб, где у нее будет автомобиль ?альфа-ромео? в комплекте с шофером и механиком и конюшня из потрепанныхаристократов; онабудетобщатьсясними рассеянно-снисходительно, словно пожилой герцог, желающий доброй ночи своему дворецкому.

Мечта за столиком напротив не имела с ними ровно ничего общего. Она не подпадала ни под какую категорию, была далека и чиста, как вода в горной речке, и так же неуловима, как цвет этой воды. Я все еще пялился на нее, когда возле моего локтя раздался голос:

– Я неприлично опоздал. Прошу прощения. Вот что меня задержало. Меня зовут Говард Спенсер. Вы, конечно, Марлоу.

Я обернулся и взглянул на него. Он был средних лет, пухленький, одет так, словно не придавал этому значения, но чисто выбрит, а редкие волосы на широком черепе были старательно прилизаны. На нем был яркий двубортный жилет, какие в Калифорнии редко кто носит – разве что приезжие с Востока.

Очки у него без оправы, и он похлопывал по потертому, видавшему виды портфелю, который, очевидно, его и задержал.

– Тут три свеженьких длиннющих рукописи. Проза. Неудобно терять, пока мы их не отвергли. – Он сделал знак пожилому официанту, который только что поставил перед Мечтой высокий стакан с чем-то зеленым.

– Моя слабость – джин с апельсиновым соком. Вообще-то, несуразное питье. Составите компанию? Прекрасно. Я кивнул, и пожилой официант удалился.

Указав на портфель, я спросил:

– Откуда вы знаете, что не будете их печатать?

– Хорошую рукопись автор не потащил бы ко мне в гостиницу. Отправил бы агенту в Нью-Йорке.

– Тогда зачем вы их принимаете?

– Во-первых, чтобы не обижать людей. Во-вторых, в надежде на тот один шанс из тысячи, ради которого живет каждый издатель. Но чаще всего, где-нибудь на коктейле вас знакомят с кучей народу, и кто-то из них написал роман, а вы полны любви к роду человеческому – вот и заявляете, что с удовольствием прочтете рукопись. Затем она с такой пугающей быстротой оказывается у вас в гостинице, что приходится ее полистать. Но вряд ли вас так уж интересуют издатели и их проблемы.

Официант принес заказ. Спенсер схватил стакан и отхлебнул здоровый глоток. Золотоволосую девушку напротив он не замечал. Все его внимание было направлено на меня. В связные он годился.

– Если нужно для работы, – отозвался я, – могу иногда и книжку почитать.

– Здесь живет один из наших самых известных авторов, – небрежно заметил он. – Может быть, вы его читали. Роджер Уэйд.

– М-м...

– Понимаю. – Он грустно улыбнулся, – Не любите исторических романов. Но расходятся они потрясающе.

– Тут и понимать нечего, м-р Спенсер. Попалась мне как-то одна его книжка. По-моему, требуха. Ничего, что я так в лоб?

Он усмехнулся.

– Нет, что вы. Вы тут не одиноки. Но дело в том, что сейчас его раскупают автоматически. А при нынешних производственных расходах никакой издатель не может обойтись без парочки таких авторов.

Я взглянул на золотую девушку. Она допила свой лимонад, или как его там, и посмотрела на микроскопические часики. Бap понемногу заполнялся, но до настоящего шума была еще далеко. Два ловкача по-прежнему размахивали руками, а к солисту на табурете присоединилась пара приятелей. Я перевел взгляд обратно на Говарда Спенсера.

– Это вы и хотели обсудить? – спросил я, – Этого самого Роджера УэЙда?

Он кивнул. Присматривался он ко мне очень тщательно.

– Расскажите немного о себе, м-р Марлоу. Если, конечно, не возражаете.

– Что вам рассказать? Я частный детектив, лицензию получил довольно давно. Одинокий волк, холост, не слишком молод, небогат. Несколько раз сидел в тюрьме, бракоразводных дел не веду. Люблю выпивку, женщин, шахматы.

Полицейские меня недолюбливают, но с двумя-тремя мы ладим. Родился в Санта-Розе, родители умерли, братьев и сестер нет. Если меня пришибут в темном переулке – а с людьми моей профессии, да теперь и не только моей, это случается все чаще, – ни для кого это не будет катастрофой.

– Понятно, – произнес он. – Но это не совсем то, что я хотел бы узнать.

Я допил джин с апельсиновым соком. Он был невкусный. Я усмехнулся.

– Вот еще что забыл, м-р Спенсер. У меня в кармане лежит портрет Мэдисона.

– Портрет Мэдисона? Боюсь, что я не...

– Купюра в пять тысяч долларов, – пояснил я. – Всегда ношу ее при себе.

Как талисман.

– Боже правый, – прошептал он. – Разве это не опасно? Вы страшно рискуете.

– А кто сказал, что есть граница, за которой все опасности одинаковы?

– Кажется, Уолтер Бейджхот. Он имел в виду верхолазов. – Тут он улыбнулся. – Извините, но все-таки издатель всегда остается издателем. Вы мне подходите, Марлоу. Ставлю на вас. А иначе вы просто послали бы меня к черту, верно?

Я улыбнулся в ответ. Он подозвал официанта и заказал еще выпить.

– Значит так, – начал он. – У нас крупные неприятности из-за Роджера Уэйда. Он не может закончить книгу. Потерял работоспособность, и это неспроста. Прямо разваливается на глазах. Дикие запои, приступы ярости.

Иногда исчезает на несколько дней. Недавно сбросил жену с лестницы, она сломала пять ребер, попала в больницу. Причем отношения у них вполне нормальные. Но в пьяном виде он теряет рассудок. – Спенсер откинулся на спинку и окинул меня мрачным взглядом. – Нам нужно, чтобы он дописал книгу.

От нее очень много зависит. В какой-то степени даже мое положение в издательстве. Но дело не только в этом. Надо спасать очень одаренного писателя, который еще не развернулся в полную силу. С ним бог знает, что творится. В этот раз он даже отказался со мной встретиться. Вероятно, вы думаете, что тут нужен психиатр. Миссис Уэйд так не считает. Она убеждена, что он абсолютно в своем уме, но чем-то страшно обеспокоен. Может быть, его шантажируют. Уэйды женаты пять лет. Возможно, всплыло что-то из его прошлого. Например – в порядке бреда – он сбил кого-то машиной, а теперь ему это припомнили. В общем, мы не знаем, но хотим узнать. И готовы хорошо заплатить, чтобы эти неприятности кончились. Если это клинический случай ? что ж, так тому и быть. Если нет, то в чем дело? И, кроме того, нужно охранять миссис Уэйд. В следующий раз он может ее убить. Это вещи непредсказуемые.

Перед нами поставили стаканы. Я к своему не притронулся и только смотрел, как он сразу отхлебнул половину. Не сводя с него глаз, я закурил.

– Вам нужен не сыщик, – сказал я. – Вам нужен волшебник. Какого черта я тут могу поделать? Если знать, когда на него найдет, и если удастся с ним справиться, его можно сбить с ног и уложить в постель. Но ведь для этого надо оказаться на месте вовремя. А это, сами понимаете, один шанс из ста.

– Он примерно вашего роста, – возразил Спенсер, – но не в такой хорошей форме. А находится поблизости вы могли бы все время.

– Вряд ли. Пьяницы – люди хитрые. Он обязательно дождется, когда меня не будет. Нет, в санитары я не гожусь.

– Я не говорю про санитара. Роджер Уэйд никогда бы этого не потерпел.

Он просто талантливый человек, который сошел с рельсов и потерял самоконтроль. Слишком много денег заработал на этой халтуре для недоумков.

Но для писателя единственное спасение – это писать. Если талант есть, он пробьется.

– Ладно, понял, – сказал я устало. – Будем считать, что он потрясающий парень. И чертовски опасный. У него есть страшная тайна, которую он пытается утопить в вине. Это дело не для меня, м-р Спенсер.

– Понятно. – Он взглянул на часы, озабоченно нахмурившись, отчего лицо его сразу съежилось и постарело. – Что ж, сделал все, что мог.

Он потянулся за своим толстым портфелем. Я посмотрел в сторону Золотой девушки. Она собиралась уходить. Седой официант, изогнувшись, подал ей счет.

Она рассчиталась долларами и обворожительной улыбкой, отчего он расцвел, словно поздоровался за руку с самим господом богом. Она надела белые перчатки, и официант оттащил столик чуть не на середину зала, чтобы дать ей пройти.

Я бросил взгляд на Спенсера. Он хмуро уставился на пустой стакан.

Портфель лежал у него на коленях.

– Слушайте, – сказал я. – Если уж так хотите, я съезжу, посмотрю на этого парня. Поговорю с его женой. Но думаю, что он меня вышвырнет из дому.

Спенсер не успел ответить, как чей-то голос произнес:

– Я так не думаю, м-р Марлоу. По-моему, наоборот, вы ему понравитесь.

Я поднял голову и встретился взглядом с васильковыми глазами. Она стояла возле нашей кабинки. Я поднялся и, не успев выбраться из-за стола, застрял у стены в неуклюжей позе.

– Не вставайте, пожалуйста, – сказала она голосом, изготовленным из материала, что идет на летние облака. – Я, конечно, должна перед вами извиниться, но мне было важно присмотреться к вам заранее. Меня зовут Эйлин Уэйд.

Спенсер сварливо заметил:

– Его наше предложение не интересует, Эйлин. Она ласково улыбнулась:

– По-моему, вы ошибаетесь.

Я пришел в себя. Сколько можно стоять на согнутых коленях с разинутым ртом – что я, примерная выпускница, что ли? Хотя посмотреть было на что.

Вблизи от нее и вправду ноги подламывались.

– Я не говорил, что меня не интересует это дело, м-с Уэйд. Я сказал ? может быть, не слишком внятно – что, по-моему, толку от меня не будет, а вреда я могу наделать чертову уйму. Это может оказаться жуткой ошибкой.

Она сделалась очень серьезной, улыбки как не бывало.

– Вы слишком поторопились с решением. Нельзя судить о людях по их поступкам. Если уж судить, то по характеру.

Я задумчиво кивнул. Вообще-то я как раз так и думал про Терри Леннокса.

Судя по фактам, он был далеко не подарок – не считая фронтового подвига, если Менендес сказал правду – но факт – это еще не все. К нему невозможно было не питать симпатии. Много ли за целую жизнь вам встречается людей, о которых можно так сказать?

– А для этого человека надо узнать, – мягко добавила она.

– До свидания, м-р Марлоу. Если вдруг передумаете... – Она быстро открыла сумочку и протянула мне визитную карточку. – И спасибо за то, что пришли.

Она кивнула Спенсеру и пошла прочь. Я смотрел, как она шла через бар и дальше, по застекленному переходу в ресторан. Походка у нее была замечательная. Я увидел, как она свернула под арку, ведущую в вестибюль.

Потом белая юбка последний раз мелькнула и скрылась за углом. Тогда я опустился на стул и припал к джину с апельсиновым соком.

Спенсер за мной наблюдал. В глазах у него было что-то жесткое.

– Неплохо сработано, – заметил я. – Но все-таки надо было на нее поглядывать, хоть изредка. Чтоб такая мечта целых двадцать минут сидела рядом, а вы ее не замечали...

– Да, это глупо. – Он попытался улыбнуться через силу. Ему явно не нравилось, как я на нее смотрел. – У людей странные представления о частных сыщиках. Как подумаешь, что вот заявится к тебе домой такой человек...

– Не думайте, что к вам домой заявится данный человек, – возразил я.?

Или научитесь сочинять получше. Как можно поверить, будто кто-нибудь – даже в пьяном виде – мог сбросить такую прелесть с лестницы и переломать ей пять ребер?

Он залился краской. Крепче вцепился в портфель.

– Думаете, я солгал?

– Какая разница? Вы свое дело сделали. Да и сами, может быть, не совсем ровно дышите к этой даме. Он вскочил.

– Мне не нравится этот тон, – заявил он. – И все меньше нравитесь вы сами. Прошу вас, забудьте мое предложение. Надеюсь, этого хватит за заботы.

Он швырнул на стол двадцатку, затем добавил несколько долларовых бумажек для официанта. Постоял мгновение, глядя на меня сверху вниз. Глаза у него сверкали, лицо все еще пылало. – Я женат, у меня четверо детей, – выпалил он.

– Поздравляю.

У него булькнуло в горле, он повернулся и пошел прочь. Шагал довольно быстро. Я посмотрел ему вслед, потом отвел глаза. Допил свой джин, достал пачку, вытряс сигарету, взял в зубы и прикурил. Подошел старик-официант, взглянул на деньги.

– Еще что-нибудь желаете, сэр?

– Нет. Это все вам.

Он медленно пересчитал их.

– Здесь бумажка в двадцать долларов, сэр. Джентльмен ошибся.

– Он грамотный. Говорю, это все вам.

– Тогда спасибо большое. Вы вполне уверены, сэр?..

– Вполне.

Он кивнул и затрусил прочь с озадаченным видом. Бар заполнялся. Мимо проплыла парочка изящных полудевственниц, помахивая знакомым направо и налево. Оказалось, что они знакомы с двумя ловкачами в дальней кабинке. В воздухе запорхали возгласы ?Привет, милый? и ярко-красные ногти, Я хмуро выкурил полсигареты и встал. Повернулся, чтобы забрать сигареты со стола, и что-то резко ткнуло меня сзади. Только этого мне не хватало. Я круто развернулся – передо мной красовался крепенький обаяшка в шикарном костюмчике. Рука этого любимца общества была простерта вперед, он сиял улыбкой два на шесть дюймов, словно удачно что-то продал.

Я ухватился за простертую руку и крутанул его как следует.

– Чего толкаешься – здесь тесно для твоей широкой натуры?

Он выдернул руку и ощетинился.

– Не лезь, фраер. А то ведь можно и зубы расшатать.

– Ха-ха, – ответил я. – Можно, да не тебе. Тоже мне, чемпион по боксу.

Он сжал мясистый кулак.

– Побереги маникюр, киска, – посоветовал я. Он взял себя в руки.

– Пошел ты, остряк-самоучка, – огрызнулся он. – Поболтаем в другой раз, когда у меня голова не так будет забита.

– Чем, трухой?

– Пошел отсюда, – оскалился он. – А то новую челюсть придется вставлять.

Я ухмыльнулся.

– Перезвони, старик, когда исправишь диалог. Он сразу перестал злиться и захохотал.

– Ты что, из кино, парень?

– Ara, прямо с ночного сеанса.

– Небось, от полиции там прятался, – заметил он и отошел, посмеиваясь.

Все это было жутко глупо, но помогло разрядиться. Я вышел в вестибюль гостиницы и остановился у двери, надеть темные очки. Только в машине я вспомнил про визитиую карточку, которую дала мне Эйлин Уэйд. На ней адрес и телефон. ?Миссис Роджер Стириз Уэйд, улица Беспечной Долины, дом 1247. Тел.

Беспечная Долина 5-6324?.

Про Беспечную Долину я был наслышан; знал, что раньше у въезда в нее были ворота с охраной, имелась своя полиция, и казино на озере, и пятидесятидолларовые девочки для развлечений. Когда казино закрыли, там установилась власть тихих денег. Тихие деньги превратили это местечко в мечту домовладельца. Озеро принадлежало местному клубу, и если вас в него не принимали, можно было не мечтать о забавах на воде. Это был по-настоящему закрытый район – не просто дорогой, а только для избранных.

Я бы оказался в Беспечной Долине так же к месту, как луковица в мороженом. Попозже днем мне позвонил Говард Спенсер. Злость у него прошла, он извинился, признал, что не совсем правильно вел себя, и спросил, не передумал ли я.

– Я подъеду, если он сам меня попросит. Только так.

– Понятно. Но, может быть, за дополнительное вознаграждение...

– Слушайте, м-р Спенсер, – нетерпеливо перебил его я, судьбу не подкупишь. Если м-с Уэйд его боится, пусть уезжает. Это ее проблема. Никто не в силах двадцать четыре часа в сутки охранять ее от собственного мужа.

Такой охраны нет на свете. Но вам ведь и этого мало. Вы еще хотите узнать, как, когда и от чего этот парень свихнулся, а потом еще привести его в порядок – чтобы он хотя бы книгу успел дописать. Но уж это зависит только от него. Если и вправду захочет кончить эту проклятую книгу, сам завяжет со спиртным. Слишком много, черт побери, вы требуете.

– Все это – одна и та же проблема, – возразил он. – Но я, кажется, понял.

Слишком тонкое это для вас дело, не в вашем духе. Что ж, до свидания.

Сегодня вечером я улетаю в Нью-Йорк.

– Мягкой вам посадки.

Он поблагодарил и повесил трубку, Я забыл сказать, что отдал его двадцатку официанту. Хотел было перезвонить, но решил, что довольно с него и этого.

Закрыв контору, я собрался к Виктору, выпить ?лимонную корочку?, как просил Терри в своем письме. Но тут же передумал. Настроение было не то.

Вместо этого я поехал в ресторан Лоури, заказал мартини, баранину на ребрышках и йоркширский пудинг.

Вернувшись домой, я включил телевизор и стал смотреть бокс. Оказалось неинтересно – танцоры какие-то, им не на ринг, а в балет. Только и делали, что молотили воздух, приплясывая и ныряя в сторону, чтобы партнер потерял равновесие. А уж били – задремавшую старушку не разбудишь таким ударом.

Толпа негодующе завывала, судья хлопал в ладоши, пытаясь их расшевелить, но они все раскачивались, переминались и посылали длинные левые хуки в воздух.

Я переключился на другую программу и стал смотреть детектив. Действие происходило в платяном шкафу, лица на экране были усталые, знакомые донельзя и некрасивые. Диалог был хуже некуда. Сыщику для смеху дали цветного слугу.

Это было лишнее – над ним самим можно было обхохотаться. А от рекламы в промежутках стошнило бы и козла, вскормленного на колючей проволоке и битых пивных бутылках.

Все это я выключил и закурил длинную, туго набитую сигарету с ментолом.

Она оказалась милостива к моему горлу. Табак был хороший. Я забыл посмотреть, какой марки. Когда я совсем собрался на боковую, позвонил сержант Грин из отдела по расследованию убийств.

– Решил, что надо вам сообщить – пару дней назад вашего друга Леннокса похоронили в том мексиканском городке, где он умер. Туда ездил адвокат их семьи и все устроил. На этот раз вам здорово повезло, Марлоу. Когда в следующий раз приятель попросит помочь ему удрать за границу, не соглашайтесь.

– Сколько в нем было дырок от пуль?

– Чего-чего? – Рявкнув это, он умолк. Потом сказал, тщательно подбирая слова:

– Одна, сколько же. Обычно и одной хватает, чтобы голову размозжить.

Адвокат привез отпечатки пальцев и все, что было у него в карманах. Еще что-нибудь вас интересует?

– Да, но этого вы не знаете. Интересует, кто убил жену Леннокса.

– Да вы что, разве Гренц не сказал, что Леннокс оставил признание? Это же было в газетах. Или вы газет не читаете?

– Спасибо, что позвонили, сержант. От души вам благодарен.

– Слушайте, Марлоу, – проскрежетал он. – Если не выбросите это из головы, хлопот не оберетесь. Дело окончено, убрано и пересыпано нафталином. Вам еще чертовски повезло. У нас в штате за сообщничество можно пять лет схватить. И вот еще что. Я на этой работенке давно и усвоил крепко: не всегда тебя сажают за то, что ты сделал. Важно, какой вид этому сумеют придать на суде.