Текст книги "Потерянная Душа"

Автор книги: Рэйчел Винсент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Прежде всего благодарю Лизу Хейер за ее технические советы и консультации. Без твоей помощи я бы никогда не смогла написать эту книгу.

Также спасибо моим первым читателям – Ринде, Чандре, Хизер и Джен. Ваше мнение и ваши советы были бесценны, и благодаря им книга стала гораздо лучше.

Спасибо, Мария-Тереза Хасси и Наташа Уилсон, за ваш огромный энтузиазм и поддержку, которые держали меня в хорошем настроении.

И, наконец, спасибо всем читателям, которые читают о Кайли впервые. Я вложила все сердце в ее историю, вместе с частичками собственной души, так что я очень взволнована, ведь это для меня честь – то, что вы решили дать шанс этой истории. Я надеюсь она понравится вам так же как и я.

– Спасибо, что подвезла, Трэйси! – Эмма захлопнула заднюю дверцу, затем открыла её вновь, чтобы освободить подол своей тонкой красной юбки. Её сестра высунулась из окна водителя.

– Будь готова к восьми, иначе я оставлю тебя здесь.

Эмма шутливо отдала ей честь и развернулась ко входу в торговый центр, не дожидаясь, пока машина уедет с тротуара. Нас не будет и близко к парковке в восемь часов. Добраться до дома не являлось для неё проблемой – Эмме достаточно было повести бедром и улыбнуться, и все парни Техаса пошвыряли бы ключи от машин к её ногам, если бы она захотела.

Иногда это здорово скрашивало поездку – возможность пофлиртовать с водителем. Посмотреть, насколько много он успеет до того, как окончательно потеряет концентрацию и вынужден будет вновь обратить своё внимание на дорогу. Дело никогда ещё не доходило до аварии, но Эмма с каждым разом заходила немного дальше, неизменно стремясь превысить пределы... Пределы всего.

Я ездила с Эммой, потому что эти поездки позволяли мне насладиться чувством свободы и власти – жить её жизнью порой бывало намного интересней, чем моей собственной.

– Вот наш план, Кейли. – Эм подошла к прозрачным дверям, и они разъехались в разные стороны. Неестественная прохлада внутри была счастьем для моей влажной кожи и перегретых щек; в машине у Трэйси не было кондиционера, а сентябрьская погода в Далласе заставит попотеть даже черта.

– Если это публично унизит Тоби, я в игре.

– Так и будет. – Она остановилась напротив вмонтированного в одну из стен центрального прохода зеркала, и её отражение улыбнулось мне, а карие глаза сверкали. – И это меньшее из того, что он заслуживает. Ты должна была позволить мне поцарапать его машину.

И я очень хотела это сделать. Но я получу свои водительские права меньше чем через год и не могла избавиться от ощущения, что если бы мы поцарапали чью-то новенькую машину – будь она моей крысы или бывшего парня – карма водителя-новичка отплатила бы мне ударом в задний бампер.

– Так что ты собираешься делать? Толкнуть его на обеденный столик? Подставить ему подножку по пути в спортзал? Расстегнуть его ширинку во время танца, а потом позвать на помощь? – Я не сильно волновалась по поводу возмездия кармы танца. Но Тоби должен был бы...

Эмма отвернулась от зеркала, её бледные брови выражали удивление.

– Я всего лишь собиралась возбудить его, а потом поцеловаться с его лучшим другом прямо на танцплощадке, но твоё последнее предложение куда более перспективно. Возможно, мы проделаем и то, и другое. – Она снова усмехнулась, заВэла меня за угол в огромный центральный зал торгового центра, в середине которого открывался вид на нижний этаж. – Но сначала мы убедимся, что ты выглядишь настолько сногсшибательно, что каждую минуту этого глупого танца он проведёт, мечтая быть с тобой.

Обычно я не очень активный покупатель. Худышки с маленькой грудью выглядят одинаково хорошо как в джинсах и обтягивающих футболках, так и в чем-то более сложном, и я, должно быть, подсознательно одевалась таким образом, чтобы подчеркнуть свою красоту, потому что нового свидания пришлось ждать всего 2 дня. Но это никак не оправдывает негодяя Тоби – меньше чем через час после того, как он бросил меня, он пригласил Эмму на встречу выпускников. Она согласилась принять участие в полупродуманном плане мщения.

Так я оказалась в торговом центре за неделю до вечеринки – вооруженная кредитной картой своей тетушки и хорошим чувством вкуса, которым обладала Эмма – полностью готовая насолить своему бывшему парню-слизняку.

– Мы должны начать с... – Эмма остановилась и взялась за перила, глядя на ресторанный дворик этажом ниже. – Да. Хочешь, съедим для начала один мягкий кренделек на двоих?

Я знала по её тону, что вовсе не еда привлекла её взгляд.

Этажом ниже два парня в зеленых бейсболках команды Истлэйк-Хай двигали два столика к ещё одному, за которым сидели четыре девушки с нашей школы с горой нетронутого фастфуда. Парня слева звали Нэш Хадсон. Он был младше других, и девушка, за которой он хотел приударить – Эмбер, или как там её – была уже занята. Прийти с ним на вечеринку было бы самой сладкой местью Тоби, о которой я могла только подумать. Но об этом нельзя было и подумать. Я не была даже серым пятнышком в поле зрения Нэша Хадсона.

Возле Эмбер сидела моя кузина Софи, я могла бы узнать ее затылок где угодно. Тем более что именно с такого ракурса я видела её чаще всего.

– Что здесь делает Софи? – спросила Эмма.

– Одна из этих танцующих обезьян заехала за ней сегодня утром. – Она постоянно игнорировала меня (к счастью) с тех пор, как прошла отбор в танцевальную группу месяцем ранее, когда она стала единственной первокурсницей, которую взяли в группу поддержки. – Тетя Вэл приедет за ней примерно через час.

– Я думаю, что это Даг Фуллер напротив нее. Действуй. – Глаза Эммы сверкали под огромной застекленной крышей. – Я хочу прокатиться на его новой машине.

– Эм... – Я едва поспевала за ней, уворачиваясь от покупателей с огромными пакетами и маленькими детьми. Я догнала Эмму на эскалаторе и поехала вниз на одну ступеньку позади неё. – Эй, смотри. – Я кивнул в сторону группы на фуд-корте, где одна из танцовщиц только что перешла на другую сторону стола, и начала что-то шептать на ухо Дага. – Мередит обосрется, когда увидит тебя.

Эмма пожала плечами и сошла с эскалатора.

– Она переживет это. Либо нет.

Но как только моя нога ступила на землю, холодное, темное чувство страха охватило меня, и я знала, что не могу подойти ближе к фуд-корту.

Нет, если я не хочу устроить сцену.

За секунды я потеряю контроль над криком, скапливающимся в глубине меня, и как только он вырвется на свободу, я уже не смогу его остановить, я должна уйти.

Будет лучше, если этого не произойдет.

– Эм... – прохрипела я. Схватив одной рукой свое горло, чувствовалось, что я душу себя изнутри.

Эмма не слышала меня, она направилась гордой поступью к группе столов.

– Эм... – сказала я, заставляя это единственный звук звучать настойчиво, прежде чем к горлу подступит комок, и в этот раз она меня услышала.

Эмма обернулась, и ей было достаточно кинуть один взгляд на моё лицо, чтобы её лоб избороздило знакомое выражение беспокойства. Она с тоской посмотрела в сторону фуд-корта, а затем бросилась в мою сторону.

– Приступ паники? – прошептала она.

Я смогла только кивнуть, борясь с желанием закрыть глаза. Иногда бывает хуже, если я вижу только темноту. Мне кажется, что мир приближается ко мне. Как будто вещи, которые я не могу видеть, ползут ко мне.

Или, может быть, я слишком много смотрю ужастиков...

– Ладно, пойдем.

Эм взяла меня под руку, пытаясь одновременно выпрямить меня и оттащить от ресторанного дворика, эскалатора и всего остального, что могло спровоцировать эту конкретную... сцену.

– Хреново? – спросила она, как только мы прошли метров пятьдесят.

– Уже лучше.

Я сидела на краю огромного фонтана в центре торгового центра. Струи воды в некоторых точках доставали до второго этажа, и нас слегка забрызгало, но больше сидеть было негде. Все скамейки были заняты.

– Может быть, ты должна рассказать кому-нибудь об этих приступах паники. – Эмма плюхнулась позади меня, подогнув одну ногу под себя, водя пальцами по ребристой воде. – Странно, что они случаются только в определенных местах. У моей тети были приступы, но ей не становилось лучше, когда она отходила куда-нибудь подальше. Паника не проходила. – Эмма пожала плечами и ухмыльнулась. – И она сильно потела. Ты не выглядишь потной.

– Ну, по крайней мере, есть светлая сторона.

Я заставила себя засмеяться, несмотря на темный, почти клаустрофичный страх, притаившийся на краю моего сознания, готовый при первой же возможности охватить меня. Это случалось раньше, но никогда и нигде так сильно, как в торговом центре. Я вздрогнула, думая, насколько близко я была от того, чтобы унизить и себя, и Эмму в присутствии сотен людей. И больше половины своих одноклассников. Если бы я выставила себя идиоткой перед ними, новости разлетелись бы по школе еще до первого звонка в понедельник.

– Все еще жаждешь мщения? – ухмыльнулась Эмма.

– Да. Дай мне еще одну минуту.

Эм кивнула и начала рыться в своем кошелке, ища центы. Она обожала кидать монетки в фонтан, несмотря на мою уверенность, что ни одно желание, за которое приходится платить, не может сбыться. Пока она, прищурившись, смотрела на монетку на ладони, я напряглась и, сжав зубы, повернулась посмотреть на фуд-корт. На всякий случай.

Паника еще была, хотя уже нечеткая, но угрожающая, как и остатки кошмара. Но я не могла определить ее источник.

Обычно я могла определить лицо, вызвавшее темный ужас, надвигающийся внутри меня, но толпа сделала это невозможным. Толпа в школьной форме наших противников заняла столик рядом с Софи и ее друзьями, и обе стороны были глубоко вовлечены в войну картошкой-фри. Несколько семей стояли в очереди, несколько родителей толкали люльки, один Вэл кресло-коляску. Группа матерей с детьми спустилась к лотку с замороженным йогуртом, и парочки всех возрастов протискивались через толпы перед каждым прилавком.

Это мог быть кто угодно. То, что я точно знала, это что я не могу вернуться назад, пока источник моей паники не исчезнет. Для своей же безопасности нужно находиться от него так далеко, как только возможно.

Монета Эм стукнулась о воду позади меня, я встала.

– Хорошо, во-первых, давай зайдем в Сирс.

– Сирс? – Эмма нахмурила лоб и свои блестящие губы. – Моя бабушка затаривается там.

Как и моя стильная тетя, но Сирс был так далеко от источника моего страха, как это вообще было возможно в пределах торгового центра.

– Давай просто глянем, ладно? – я посмотрела на фут-корт, потом на Эмму, и ее хмурый вид исчез, когда она все поняла. Мне было необязательно это говорить. Она была слишком хорошей подругой, чтобы заставлять меня говорить о моих самых страшных кошмарах или о моей уверенности, что, на тот момент, они все были на фуд-корте. – Может у них есть что-то... – закончила я слабо.

И если повезет, пока мы будем рыскать в подростковом отделе, тот, кто вызвал мою панику уже уйдет.

Может быть, мне тоже следует бросить цент в фонтан.

– Да. Может у них есть что-нибудь. – Эмма улыбнулась, и мы быстро направились вниз по центральному коридору. Напряжение в шее слабло с каждым шагом, и только когда моя челюсть внезапно расслабилась, я поняла, как сильно стучат мои зубы. К тому времени, когда мы вошли в облако ароматного воздуха рядом со стойкой макияжа Сирс, паника полностью осталась из памяти.

Все было кончено. Я чудом избежала полного ужаса и полного унижения.

С легким головокружением от облегчения мы с Эммой взглянули на платья, потом, чтобы убить время, проВэли несколько часов, примеряя идиотские пастельные штаны и яркие шляпы, пока я держала воображаемые пальцы скрещенными за то, чтобы горизонт был чист, когда мы вернемся. Образно говоря.

– Как ты? – Эмма задрала поля ярко-зеленой шляпы и пригладила длинные светлые волосы под ней. Она ухмыльнулась и скорчила рожу в зеркале, но глаза ее были серьезными. Если бы я не была готова идти, она бы пряталась со мной в бабушкином отделе Сирс так долго, как было нужно.

Эм не понимала по-настоящему мои приступы паники, никто не понимал. Но она никогда не настаивала, чтобы я объяснила, никогда не покидала меня, когда все казалось странным, и никогда даже не взглянула на меня, как на извращенку.

– Кажется, я в норме, – сказала я, когда поняла, что от темного ужаса, который я ощутила раньше, не осталось и следа. – Пойдем.

Бутик, в который Эм хотела пойти сначала, был наверху, поэтому мы оставили шляпы и штаны цвета шербета в раздевалке и просмеялись всю дорогу до эскалатора.

– Я подожду, пока все не будут здесь, пока танцпол не будет заполнен, а потом я прижму его. – Сжимая резиновые перила, Эмма повернулась ко мне, закрыв верхние ступеньки, озорная усмешка мелькнула в ее глазах. – А когда он будет действительно рад меня видеть, я расстегну ему ширинку, оттолкну его и закричу. Они, скорее всего, вышвырнут его с танцпола. Черт, они может даже исключат его из школы.

– Или вызовут копов. – Я нахмурилась, когда мы сошли с эскалатора и зашли в отдел спальных и ванных принадлежностей. – Они этого не сделают, так ведь?

Она пожала плечами.

– Зависит от того, кто будет дежурить. Если это будет тренер Такер, Тоби конец. Она втоптает его яйца в землю еще до того, как он застегнет ширинку.

Я нахмурилась еще больше, пока мои пальцы бегали по краю выставочной кровати, нагроможденной расшитыми подушками. Я была за то, чтобы унизить Тоби, и определенно за то, чтобы ранить его гордость. Но как бы приятно все это ни звучало, его арест вряд ли был подходящим последствием того, что он бросил меня за неделю до встречи выпускников.

– Думаю, нам надо пересмотреть последнюю часть...

– Это была твоя идея. – Эмма надулась.

– Я знаю, но... – я замерла, и моя рука полетела к моей шее, как только знакомая боль началась в основании моего горла.

Нет. Нееет!

Я отшатнулась от кровати, внезапно охваченная такой ужасной, болезненной уверенностью, что еле смогла сделать следующий вдох. Страх захлестнул меня, горькой волной тоски. Я ничего не осознавала от горя, не понимала, даже, где нахожусь.

– Кейли? Ты в порядке? – Эмма шагнула ко мне, заслоняя меня из виду других покупателей, и резко понизила голос. – Это происходит снова?

Я могла только кивнуть. Горло сжалось. Резко. Что-то тяжелое натянулось в животе и скользнуло к моему горлу. По коже поползли мурашки. В любой момент, эта опухоль визга может потребовать свободы, и я начала сражаться с ней.

Один из нас проиграет.

Эмма потянулась к своему кошельку, я увидела беспомощный страх в ее глазах. Или это отражение моего собственного.

– Может нам уйти?

Я покачала головой и прошептала два последних слова.

– Слишком поздно.

Мое горло горело. Глаза слезились. Голова кружилась от боли, эхо крика прокалывало путь, вырываясь из меня. Если я не сдамся, то оно разорвет меня на части.

Нет-нет-нет-нет...! Этого не может быть. Я не вижу этого.

Но он был там, через проход, в окружении банных полотенец всех цветов радуги. Глубокая тень, как кокон мрака. Кто это? Но там было слишком много людей. Я не могла увидеть, кто плавал в этой темноте и кто носил тени как вторую кожу.

Я не хотела видеть это.

Я закрыла глаза, и бесформенный, безграничный ужас закрыл меня со всех сторон. Душил меня. С этим безжалостным горем было слишком трудно бороться в темноте, поэтому я была вынуждена открыть глаза, но даже от этого было мало пользы. На этот раз паника была слишком сильна. Темнота была слишком близко. На расстоянии нескольких шагов влево, я могла прикоснуться к ней. Могла всунуть руку в это гнездо теней.

– Кейли?

Я покачала головой, потому что если я открою рот, или даже разожму челюсти, мой крик вырвется на свободу. Я не могла заставить себя посмотреть в глаза Эммы. Я не могла оторвать взгляд от теней сливающихся вокруг... кого-то.

Тогда толпа передвинулась. Разошлась. И я увидела.

Нет.

Мой разум отказывался переводить изображение, отправленное ему глазами. Не позволял понимать. Но это блаженное неведение было слишком коротким.

Это был ребенок. В коляске рядом с фут-кортом. Его тонкие руки лежали на коленях, пара ярко синих кроссовок поглощали все его ноги. Унылые карие глаза смотрели с бледного, опухшего лица. Его голова была голая. Лысая. Блестящая.

Это было уже слишком.

Вопль вырвался из моих внутренностей и разорвал мой рот по пути наружу. Было похоже, будто кто-то засунул колючую проволоку в мое горло, потом пропихнул ее через мои уши прямо в голову.

Все вокруг меня замерли. Потом руки взметнулись, закрывая незащищенные уши. Люди повернулись лицом ко мне. Эмма споткнулась, потрясенная. Испуганная. Она никогда не слышала ничего подобного, обычно она только помогала мне избежать этой катастрофы.

– Кейли? – Ее губы шеВэлились, но я ее не слышала. Я ничего не слышала из-за своего крика.

Я покачала головой. Я хотела сказать, что ей нужно идти, что она не может мне помочь. Но я не могла даже подумать об этом. Я могла только кричать, слезы заливали мое лицо, мои челюсти были так широко раскрыты, что причиняли боль. Я не могла их закрыть. Не могла остановиться. Не удалось даже уменьшить громкость.

Люди зашеВэлились вокруг меня. Мамаши перестали трепаться, чтобы увести детей подальше, наморщив лбы от боли, которую мы все испытывали. Как копье в мозгу.

Уходи... подумала я, тихо умоляя мать лысого ребенка увести его. Но она застыла, одновременно испуганная и ошеломленная моей звуковой атакой.

Движение справа от меня привлекло мое внимание. Двое мужчин в форме цвета хаки бежали ко мне, один кричал что-то в рацию, его свободная рука находилась над другим ухом. Я знала, что он кричал только потому, что его лицо пылало от усилий.

Мужчина отпихнул Эмму с дороги, и она разрешила им это. Они пытались поговорить со мной, но я не слышала их. Мне не удалось выудить из немых губ ничего больше, чем несколько слов.

– ...Остановите...

– ...Больно?

– ... Помогите...

Страх и горечь закружились внутри меня как черная буря, заглушая все остальное. Каждую мысль. Каждую возможность. Каждую надежду.

И я все еще кричала.

Один из полицейских торгового центра потянулся ко мне, и я откинулась назад. Я споткнулась об основание выставочной кровати и упала на задницу. Мои челюсти захлопнулись – кратковременная пощада. Но в моей голове все еще звучал эхом мой крик, и я не могла слышать его. Мгновение спустя, мой крик снова вырвался на свободу.

Удивленный, полицейский шагнул назад, говоря что-то по рации. Он был в отчаянии. Ужасном.

Во всем виновата я.

Эмма упала на колени рядом со мной, закрыв уши руками. На земле лежал потерянный ею кошелек

– Кайли! – она кричала, это единственный звук, который я услышала.

Она потянулась к телефону. И когда она набрала номер, цвета вдруг утекли со всего мира, как в «Волшебнике из страны Оз» только противоположным образом. Эмма стала серой. Полицейские посерели. Магазины стали серыми. И вдруг все стало вихрящимся, закручивающимся, бесцветным туманом.

Я сидела в тумане.

Крича, я махнула руками близко к полу, пытаясь его почувствовать. Настоящий туман должен быть холодным и сырым, но этот был... ненастоящим. Я не могла чувствовать его. Не могла всколыхнуть его. Но я его видела. Я видела вещи в нем.

Слева что-то изгибалось. Корчилось. Что-то слишком толстое и вертикальное, чтобы быть змеей. Оно как-то изогнулось через полки с полотенцами, даже не касаясь покупателей, приближавшихся к ним, чтобы быть как можно дальше от меня в пределах отдела.

По-видимому, я достаточно показала себя сумасшедшей, чтобы оправдать боль от моего крика.

Справа от меня что-то стремительно пробежало через туман по земле, где он был самым густым. Оно побежало ко мне, я вскочила на ноги и потащила Эмму прочь. Копы отпрыгнули, опять всполошившись.

Эмма высвободилась из моей хватки, в ужасе раскрыв глаза. И только тогда я отключилась. Я больше не могла терпеть, но и не могла остановиться. Я не могла остановить крик, или боль, или туман, или жуткие движения. И что хуже всего, я не могла прекратить верить, что ребенок, этот бедный маленький мальчик в инвалидной коляске, умрет.

Скоро.

Смутно я поняла, что закрыла глаза. Попытка заблокировать все это.

Я слепо протянулась, отчаянно пытаясь выбраться из-за тумана, я ничего не чувствовала. И ничего не видела. Мои руки коснулись чего-то мягкого и высокого. Что-то чему я не находила слов. Я вскарабкалась на него, ползя по куче ткани.

Я свернулась в клубок, одной рукой прижав что-то плюшевое к груди. Гладя его пальцами снова и снова. Цепляясь за единственную реальную вещь, которая все еще существовала для меня.

Больно. Мне больно. Моя шея болит.

Мои пальцы были мокрыми. Липкими.

Кто-то схватил мою руку. Удерживая меня.

Я билась. Я кричала. Мне было больно.

Острая боль пронзила ноги, а затем огонь взорвался у меня под кожей. Я моргнула, и знакомое лицо попало в центр моего внимания, серое в тумане. Тетя Вэл. Эмма стояла за моей тетушкой, с лицом испещренным полосами окрашенных тушью слез. Тетя Вэл что-то сказала, я не слышала ее. И вдруг мои веки отяжелели.

Новая волна паники захлестнула меня. Я не могла двигаться. Не могла открыть глаза. А мои голосовые связки все еще были натянуты. Мир закрылся от меня, темный и тесный, без каких-либо звуков, кроме моего вопля, который все еще выливался из моего горла.

Новая темнота. Чистая. Больше нет серых цветов.

А я все еще кричала...

* * *

Мои мечты смешались в неистовый хаос. Трясущиеся руки. Болезненный захват. Сбитые тени. Сквозь все это раздавался нескончаемый визг, теперь лишь хриплое напоминание бывшей силы, но не менее болезненный.

* * *

Свет проходил сквозь закрытые веки; моим миром было красное пятно. Воздух был неправильным. Холодным. Пахло не так. Слишком свежо.

Мои глаза распахнулись, но мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусироваться. Язык был таким сухим, что походил на наждачную бумагу на губах. Во рту был странный привкус, и все мышцы болели.

Я попыталась привести себя в порядок, но руки не двигались. Не могли. Они были привязаны к чему-то. Пульс бешено стучал. Я дернула ногами, но они тоже были связаны.

Нет! Сердце стучало, я дергала руками и ногами, влево-вправо, но не могла двинуться более чем на несколько сантиметров в сторону. Я была привязана к кровати за запястья и лодыжки и не могла сесть. Не могу перевернуться. Не могу встать на локти. Не могу даже дотронуться до своего носа.

– Помогите, – кричала я, но вместо моего голоса послышалось только хриплое карканье. В ответ ни звука.

Снова моргнув, я потянулась в одну сторону, потом в другую, пытаясь определить свое местоположение.

Комната была катастрофически маленькой. Пустая, не считая меня, только камера вмонтирована в один угол, и высокий твердый матрац лежал подо мной. Стены были чистыми, белыми, сложенными из шлакобетонных блоков. В радиусе моего зрения не было окон, и я не могла видеть пол. Но оформление и запах антисептика были до смерти определенными.

Больница. Я была привязана к больничной койке. В одиночестве.

Это было как в одной видео игре Эммы, где главный герой просыпается в странной комнате, не помня как туда попал. Кроме того, что в реальной жизни не было сундука в углу с ключом от цепей и спасительного совета на пергаменте.

Надеясь, что здесь также не было игровых монстров, жаждущих сожрать меня в тот момент, когда я освобожусь, потому что даже если кто-то оставил мне оружие, я не знала, как им пользоваться.

Но моя цель была ясна: Вставай. И иди домой.

К сожалению, это легче сказать, чем сделать без помощи рук.

Пульс шумел в ушах, как пустое эхо настоящего страха. Непреодолимой потребности в крике уже не было, но паника иного рода поселилась на ее месте. Что если случится пожар? Или торнадо? Или крики продолжатся? Кто-нибудь может прийти и спасти меня или же они оставят меня умирать? Я не хотела бы стать легкой добычей для тех теней, или стихийного бедствия, или для психов, которые бродят рядом.

Я должна была слезть с кровати. Убраться подальше от этих дурацких... кроватных наручников.

– Пожалуйста... – я просила у камеры, разочарованная своим собственным слабым голосом. Я быстро сглотнула и попробовала снова. – Пожалуйста, отпустите меня. – Мои слова сейчас были такими пронзительными, если не громогласными. – Пожалуйста...

Ответа не последовало. Пульс пронзал меня, накачивая адреналин по моим жилам. Что делать, если все они мертвы, а последний человек на земле привязан к кровати? Был ли это конец цивилизации? С кожаными ремнями и мягкими наручниками?

Без паники, Кайли.

Реальность, возможно, была менее надуманной, но такой же пугающей: я была в ловушке. Беспомощная, обезоруженная и уязвимая. И вдруг я не смогла дышать. Мне не удалось остановить забег моего сердцебиения. Если я скоро не освобожусь, я начну снова кричать, сейчас это типичный признак страха, но результат будет тот же. Они снова меня усыпят, и так будет повторяться до бесконечности. Я останусь на этой кровати до конца моей жизни, свернувшись в тени.

Что если здесь не было окон и верхние лампы освещали комнату. В конце концов, здесь будут тени, и они придут за мной. Я была в этом уверена.

– Пожалуйста, – кричала я, как головокружительно услышать возвращение своего голоса. – Отпустите...

В эту секунду дверь распахнулась, прежде чем я начала не на шутку драться с веревками.

– Здравствуй, Кайли, как ты себя чувствуешь?

Я пыталась поднять голову лицом к мягкому, мужскому голосу. Он был высоким и худым, но выглядел сильным. Не здоровая кожа, хорошие волосы.

– Как лягушка, что вот-вот будет расчленена, – ответила я, пока он освобождал мою левую руку.

Я уже его люблю.

– К счастью для вас, я никогда не умел хорошо пользоваться скальпелем. – Его улыбка была милой, и его карие глаза были добрыми. На его бейджике было написано: Паул Коннор, Специалист по Психическим Заболеваниям.

Психические заболевания? Мой желудок скрутился в узлы.

– Где я?

Паул осторожно освободил мою вторую руку.

– Ты в Лейкмодском Центре Психического Здоровья, прилагаемого к Арлингтон Мемориал.

Лейксайд. Палата для душевнобольных. Черт.

– Хм, нет. Я не должна быть здесь. Тут какая-то ошибка. – Страх наполнил мои сосуды достаточно быстро, чтобы у меня появилось чувство покалывания на коже. – Мне нужно поговорить с моей тетей. Или дядей. Он все уладит. – Дядя Брендон умел улаживать дела, не раздражая людей – навык, которому я часто завидовала.

Паул еще раз улыбнулся и помог мне сесть.

– Когда вы хорошенько устроитесь, вы сможете пригласить их.

Но я не хочу устраиваться.

Мой собственный носок на краю кровати привлек мое внимание.

– Где мои туфли?

– Они в вашей палате. Мы должны были их снять и расшнуровать. Для обеспечения безопасности каждого пациента мы не допускаем никаких шнурков, ремней, халатов, или галстуков.

Мои шнурки не безопасны? Борясь со слезами, я наклонилась вперед, пытаясь освободить мою правую ногу.

– Осторожно. Вы можете некоторое время быть немного неуклюжей и неустойчивой, – сказал он, уже работая над моей левой ногой. – Вы долгое время были без сознания.

Мое сердце болезненно стучало.

– Как долго?

– Ну, где-то 15 часов.

Что? Я сидела и чувствовала, как мои глаза тускнеют от ужаса.

– Вы меня привязали к кровати на пятнадцать часов? Разве нет какого-нибудь закона запрещающего это?

– Таких много. И мы исправно им следуем. Вам нужно помочь встать?

– Ни в коем случае, – огрызнулась я. Я знала, что мой гнев был несправедлив, но я не могла ничего с собой поделать. Я потеряла пятнадцать часов жизни на иголки и лишение свободы. Я просто не в состоянии быть дружелюбной. – Почему вы меня связали?

Я осторожно соскользнула с кровати, но снова к ней прислонилась, когда закружилась голова. Грязные ванилиновые плитки холодили через носки.

– Вас принесли на носилках, вы кричали и вырывались даже под воздействием сильного успокоительного. Уже после вы потеряли голос, но продолжали молотить вокруг, как будто с кем-то дрались в своем сне.

Кровь отлила из головы так быстро, что она снова заболела.

– Я вырывалась? – неудивительно что у меня все болело, я в течении нескольких часов вырывалась из заточения. В моем сне. Если кому можно классифицировать как сон.

Паул кивнул и отошел назад, чтобы дать мне место, когда я встала.

– Ага, и это началось снова через пару часов, поэтому они и привязали вас к кровати.

– Я снова начала кричать? – мой живот стал бездонной, медленно кружащийся, сферой ужаса, которая угрожает поглотить меня как черная дыра. Что, черт возьми, со мной не так?

– Нет, только вырваться. Полчаса назад вы успокоились. И я был на полпути, чтобы вас освободить, когда вы уже проснулись.

– Что вы мне дали? – я потянулась к стене, когда новая волна головной боли накатила на меня.

– Разные смеси. Ативан, Галдол, и Бенадрил для борьбы с побочными эффектами от Галдола.

Вот почему я спала так долго. Я не знала первых двух лекарств, но одного Бенадрила хватило бы, чтобы вывести меня из строя на целую ночь во время сезонной аллергии. Чудо что я вообще проснулась.

– Что если у меня началась бы аллергия? – потребовала я, складывая руки на футболке, которую надела в торговый центре. Пока что моя личная одежда была единственной вещью, которую я могла записать в плюсы.

– Тогда мы бы сейчас разговаривали в реанимации, а не в смирительной комнате.

Смирительной комнате? Я была смутно встревожена фактом, что он называли ее так.

Паул открыл дверь.

– После вас.

Я расправила плечи и шагнула в ярко освещенный коридор, не зная чего ожидать. Людей, гуляющих в смирительных рубашках и бормочущих самим себе под нос? Медсестер в белой униформе с накрахмаленными головными уборами? Но в холле было пусто и тихо.

Паул шагнул вперед, и я последовала за ним в последнюю левую дверь, которую он открыл для меня.

Я сунула руки в карманы, чтобы скрыть, как они дрожали, заставляя себя переступить порог комнаты.

Еще одна белая комната, но уже намного больше чем первая. На кровати был матрас в деревянной раме, низкой и узкой. И с заправленным белым одеялом. Пустые, открытые полки были привинчены к стене, в комнате был один длинный комод и высокое окно. Никаких шкафов.

Мои туфли лежали на полу у кровати. Они – единственная вещь, которую я узнала в этой комнате. Все остальное было мне незнакомое. Холодное. Жуткое.

– Так... я заключена? – мой голос дрожал. Я ничего не могла сделать.

– Вас госпитализировали, – сказал Паул с порога.

– И в чем разница? – я стояла рядом с кроватью, не желая на нее садиться. Устраиваться поудобнее.

– Это временно.

– Как долго продлится ваше «временно»?

– Это зависит от вас и вашего врача. – Он одарил меня сочувственной улыбкой и вернулся в холл. – Одна из медсестер будет здесь через минуту и поможет вам устроиться. Держись, Кайли.