Текст книги "Инкуб, или Демон вожделения"

Автор книги: Рэй Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

15

… – Четверть оборота для начала, милорд, – оповещает палач инквизитора и видит его согласный кивок.

Палач берется за рычаг и с мастерской неторопливостью поворачивает его так, что скрип достигает ушей жертвы. Машина скрипит вовсе не потому, что нет масла смазать ее. Звук этот специально рассчитан на то, чтобы заставить страдать разум жертвы, а это еще пострашнее, чем мучения тела.

Сначала она ощущает это в лодыжках и запястьях – ужасное перетягивание каната, которое обещает отделить стопы от ног, а кисти от рук. В эти страшные мгновения пот проступает из каждой поры. Она чувствует, как он течет по всему ее растянутому телу: по голове, ладоням, ступням, спине, между ягодицами и грудями, пробивается мимо пупка к рыжеватому островку внизу. Крик вырывается из ее широко раскрытого пересохшего рта. Палач со знанием дела подносит ей прямо к губам ковш с водой. Это не жест сострадания. Это профессиональный прием. На заре его карьеры обезвоживание чересчур скоро отнимало у него жертвы.

– Пей, пей сколько сможешь, – говорит он ей. – Мы не можем позволить тебе умереть слишком быстро…

Инквизитор, подождав, пока прошел первый шок от пытки, наклоняется над ней и произносит:

– Избавь себя от мучений, подтверди, что раньше уже рассказали другие женщины. Твой любовник имел тебя через зад… или ты брала в рот его…

16

Четко различаемая на фоне луны фигура сжалась на ветке дерева как раз напротив окна Дженни. Девушка заметила ее из кровати, и у нее перехватило дыхание. Она натянула на себя одеяло. Окно было закрыто. Но разве не говорилось в газете, что напавший на Лору ворвался как раз через запертое окно? Темная фигура протянула руку и постучала по стеклу. Дженни окаменела не в состоянии ни пошевелиться, ни закричать. Через секунду раздался более настойчивый стук.

– Дженни!

Она узнала голос:

– Тим?

Со вздохом облегчения, однако без напускной досады, она спустила с кровати босые ноги. На цыпочках подошла к окну. На ней была только коротенькая рубашка.

– Что случилось, Тим?

– Тише, – предупредил он.

– Это не самое лучшее время для визитов, – зашептала она, – лазишь по деревьям, как обезьяна…

– Мне позарез с кем-нибудь нужно поговорить, – сказал он тихо, – но кроме тебя не с кем. Кажется, я схожу с ума. Можно войти?

Ее переполнило сочувствие.

– О, Тим, конечно!

Он влез в окно.

– Прости за эти проделки, но я знал, что твои родители уже лягут спать. К тому же не хотелось их сегодня видеть. Мне была нужна только ты…

– Что у тебя с рукой?

– Пустяки. Потом как-нибудь расскажу.

Они обнялись и поцеловались. Без дальнейших церемоний Дженни сняла через голову рубашку и бросила ее на стоящий рядом стул. Взяв Тима за руку, она подвела его к постели…

Потом они лежали рядом, укрывшись простыней, и тихо разговаривали.

– Я рада, что ты решился залезть на это дерево, как обезьяна, – сказала она.

– Я тоже, – чмокнул ее Тим. – Это было здорово и с каждым разом становится все лучше. Но я правда пришел не за этим. Только поговорить…

– Ну так говори.

– Как же я мог говорить во время этого…

– А что, голова работает только в одном направлении? Ладно, я буду примерной девочкой. Давай выкладывай.

Он начал рассказывать ей о визите Хэнка и Клема и о той странной вещи, которую поведала ему тетка после их ухода.

– Но это же чепуха, Тим, – возразила Дженни. – Кто же может получить шесть пуль без всяких видимых последствий?

– Кто не от мира сего – это ее слова.

– Это не ты сумасшедший, а твоя тетушка.

– Но беда в том, что она почти заставила меня поверить в ее бредовую болтовню, – сказал Тим. – Когда я хотел уточнить, что же все-таки она имеет в виду, тетка заявила: «Тимоти, сходи в кабинет и открой старый секретер. Вот ключ. Там ты найдешь старые семейные реликвии. Старый нож и книгу, большую книгу. Принеси их мне сюда».

Тим, все еще в пижамных брюках, взяв у тетки ключ, отправился в кабинет дома Галэнов и открыл темный секретер. Нож был легкий, а вот книга большая и тяжелая. Он принес оба предмета в гостиную, положил на журнальный столик.

– Что это? – спросил он.

– Я думаю, часть твоего наследства, – ответила Агата, – со стороны твоей матери.

– Эта книга, мне сдается, знакома. По-моему, в детстве я перелистывал ее часами и рассматривал картинки. Помнишь, как ты заперла меня в подвале в наказание за что-то? И кинжал я тоже вроде бы держал в руках.

– Несомненно. Я уверена, что тебе не велели шарить по старым коробкам и ящикам в подвале. Но ты не послушался. Ты вообще никогда не слушался.

– Что это за книга? Что ты хочешь этим сказать?

– Эта книга очень старинная, – начала Агата, – никто не знает, сколько ей лет. Я слышала, что она очень ценная. Может быть, такая же ценная, как первое издание Шекспира. Она принадлежала твоей матери, а перешла к ней от ее матери. Большая часть написана на латыни. Но кое-какие страницы на неизвестном языке – языке Богов зари. Твоя мать умела читать эти письмена.

Тим потрогал пергамент переплета. Он был холодным и гладким.

– Человеческая кожа, – сказала Агата, – по крайней мере так заявляла твоя мать.

Тим отдернул руку, словно обжегся.

– Кожа женщины, – добавила тетка, – казненной за колдовство в Европе в средние века. Эта кожа с ее спины и живота, аккуратно снятая, пока она еще была жива. Для палача это было верхом наслаждения. Твоя мать говорила, что колдуний было шестеро. Одну за другой их ломали на дыбе, чтобы заставить сознаться, и они сознавались. Лучше бы они умерли молча. Признания несчастных обрекали их на еще более мучительную смерть. С каждой публично спустили шкуру как с угря – с головы до пят. Потом всех шестерых поместили в чан с рассолом, который доходил до шеи. Ты знаешь, как жжет соленая вода, даже если у тебя маленькая царапинка. Можешь представить, каково было им с содранной кожей. Как в кислоте. Наконец под чаном развели огонь, и они медленно варились, пока не умерли. Крики из чана были слышны за милю. Не очень все это приятно, но, без сомнения, они заслужили такую кару. История утверждает, что была и седьмая колдунья, но она сбежала, ее кто-то снял с дыбы…

– Ты что-то сказала, как это… о Богах зари? – прервал ее Тим.

– Так их называла твоя мать. Существа старше человеческого рода. Дарвинисты, конечно, насмехаются над подобными утверждениями. Но эти еретики вообще насмехаются над многим. Твоя мать знала стихотворение в переводе с древнего языка.

Агата закрыла глаза, пытаясь вспомнить слова, и медленно нараспев начала декламировать:

 
Они были грешны, темны, холодны,
Боги, управлявшие зарей,
Когда Человек был юн, а они были стары,
Они и их проклятое отродье…
 

Она открыла глаза:

– Это есть где-то в книге, в оригинале.

Тим преодолел свой страх к пергаменту из человеческой кожи и поднял массивный том. Он открыл его наугад, обнаружив несколько мест, где листы были грубо вырваны. Остаюсь лишь корешки. Эти странные пропуски он тоже помнил с детских лет.

– Это сделал твой отец, – произнесла Агата. – Он говорил, что там были вещи, которые не должен видеть человеческий глаз.

– Если он так считал, – спросил Тим, – почему он вообще не сжег эту книгу?

– Сжег ее? – повторила Агата. И она сухо фыркнула. – Неужели ты думаешь, что он не пытался? – Она дотронулась до пергамента. – Кожа ведьм была отдана их семьям, как напоминание и предупреждение. А инквизиторы сделали новые переплеты для копий этой проклятой книги, которая была старинной уже тогда. Шесть копий, каждая в переплете из кожи ведьм. Их обвинили ложно, утверждала твоя мать. Но если бы они не были ведьмами – зачем хранить в семьях эти злые книги? Видишь дырку над буквой «i» в заглавии?

Тим потрогал ее пальцем.

– Говорят, что они есть на всех книгах. Дырки – пупки ведьм.

Он мгновенно отнял палец. Несмотря ни на что, Тим почувствовал, что все эти ужасы загипнотизировали его.

– Это имеет какое-нибудь отношение к пулям? – спросил он.

– Ты, как мне помнится, не очень-то успевал по-латыни, – съязвила Агата. – Придется мне перевести тебе несколько строк. Подай книгу.

Он положил перед ней тяжелый том. Агата перевернула страницы, а потом прочла вслух: «И никакое оружие не победит Богов зари. Ударь их топором или куском бронзы – их тело поглотит эти орудия. Порази их мечом или железом – их тело разрушит лезвие…»

– Если бронзу и железо, – посмотрела она на него, – то почему бы не свинец?

– Так вот оно что? – Тим горько усмехнулся. – Следствие продолжается? Я человек, в которого стреляла Лора Кинсайд, но мое тело «поглотило» пули? Они просто рассосались во мне? Давай, позови шерифа обратно, тетя Агата, и ты сможешь в его присутствии предъявить мне обвинение. Вот уж я посмеюсь, когда они отправят тебя в психушку, где тебе, впрочем, самое подходящее место!

– Обвинить тебя? – сказала Агата. – Никогда! В твоих жилах течет кровь Галэнов. Разбавленная, но все же кровь Галэнов. Этот клан своих не предает. Я просто хочу, чтобы ты понял себя и научился контролировать свои поступки. Если сумеешь – это пойдет тебе во благо, послужит твоей собственной безопасности и поможет сохранить доброе имя Галэнов. Да, да и для этой цели тоже. Несмотря ни на что, ты сын моего брата и я люблю тебя…

– Любишь? – поразился Тим, это слово слетело с его губ как ругательство. – Ты никогда не любила ни меня, ни кого-нибудь другого. Ты вся состоишь из ненависти. Если ты что-нибудь и любишь, так это смерть и пытку. Жаль, что ты не видела своего лица, когда рассказывала о мучениях этих колдуний. Твое лицо стало почти живым.

– Тимоти, я знаю, что ты считаешь меня сумасшедшей старухой, но…

– Да, считаю, – подтвердил он, – сумасшедшей, злобной и вредной. Но я хочу оказать нам обоим услугу – сейчас же избавиться от этой суеверной ерунды…

Выхватив книгу из ее рук, он швырнул ее в пламя камина.

– Нет! – закричала она в ужасе.

Но прежде чем Агата успела протянуть руку, чтобы выхватить книгу из огня, та, как бы сама по себе, выпала из камина и невредимая оказалась на ковре. Тим поднял ее и уже собирался повторить попытку, но Агата схватила его за руку.

– Это бесполезно, – сказала она, – твой отец не раз делал то же самое. Земной огонь не может сжечь грешные слова.

– Ну это мы еще посмотрим, – заявил Тим, стряхивая ее руку.

– Пожалуйста, Тимоти! – она чуть не плакала. – Умоляю тебя. Ты обидишь ИХ. ОНИ нанесут ответный удар! – Она обмякла и показала на пол. – Слишком поздно – ОНИ не задержались с ответом…

Из камина прямо на пол выскочила искра – яркая капелька огня. За ней последовала вторая и шипящая третья. Сухие нити ковра легко занялись. Тим попытался затоптать пламя, но тщетно.

– Принеси воды. Быстро! – распорядился он.

– Бессмысленно, – пояснила Агата. – Вода бессильна. Ты должен принести ИМ жертву.

Быстрым движением она схватила фамильный кинжал с журнального столика и полоснула им по обнаженной руке Тима. Он заорал от бешенства и боли, кровь потекла по руке и осталась на лезвии. Агата воткнула окровавленное лезвие в пол, прямо в центр пока маленького, но быстро разрастающегося очага огня. Нож встал прямо, глубоко войдя в пол. Пламя исчезло, оставив после себя только струйки дыма:

Тим схватился за пораненную руку.

– На кой черт ты сделала это? – закричал он.

– Только кровь одного из НИХ может погасить грешный огонь.

– Ты и впрямь сумасшедшая, – заявил Тим. – Ведь искры и раньше прожигали ковры.

– А книга? Как она выпрыгнула из огня?

– Выпрыгнула? Это действительно странно. Она выпала, отскочила. Я просто плохо бросил ее… вот и все.

– Ты уверен в этом, Тимоти?

– Да, вполне. Вся эта ерунда о мечах, топорах, бронзе, железе – выдумки. Если бы это было так, то каким же образом тебе удалось порезать мою руку?

Она хитро улыбнулась.

– Посмотри внимательно на нож своей матери. На что он по-твоему похож?

Нож и вправду был странным. Изогнутое лезвие делало его похожим на небольшой ятаган. Однако режущая поверхность была не снаружи лезвия, а внутри. Но Тим упрямо сказал:

– Нож, как нож, только старинный.

– Старинный? Да. Но только не совсем обычный. Знаешь, какой это нож?

– Откуда мне знать?

Она провела пальцем по тупой стороне лезвия с такой страстью, что Тим был поражен. Подобных эмоций за ней раньше не замечал.

– Это нож для снятия кожи, – сказала она. – Тот самый, которым разделывались с ведьмами. Ты назовешь это предрассудком, но в те времена люди верили, что обыкновенным ножом кожу человека, происходящего от Богов зари, не снять.

Для того, у кого в жилах дочеловеческая кровь, нужен особый металл.

Она повернула нож за рукоятку, и на лезвии блеснуло отраженное пламя.

– Вот тогда и сделали такой специальный нож. Пока металл был еще горячим, в него добавили кровь из прорванной девственной плевы монашки, боговой невесты, которая принесла свою невинность в жертву во имя торжества Господа. А когда настало время закаливать сталь, лезвие опустили не в простую, а в святую воду. Это уникальный, единственный в своем роде нож…

17

… – Твой любовник имел тебя через зад… или ты брала в рот его… говори!

Молчание.

– Говори, дитя, или опять попадешь на дыбу.

– Пытайте и будьте прокляты, – кричит она.

– Еще четверть поворота, милорд?

– Две четверти, – говорит инквизитор.

Лицо его потемнело от гнева. В голосе впервые чувствуется злоба.

– Две четверти. И потом еще две, а потом полоборота, а потом целый; и еще и еще, пока эта проклятая сука не заговорит…

Комната скоро превращается в ад, пещеру для пыток, оргию нарастающей боли. Когда глаза вылезают из орбит от дикого ужаса, когда голова мотается из стороны в сторону, когда закованные руки сжимаются и разжимаются от боли, когда пальцы ног извиваются как маленькие толстые червяки, а сами ноги дрожат как бока загнанной лошади. Груди колышатся, выступающие ягодицы напряжены, каждый дюйм ее плоти протестует и сопротивляется. Дыба методично и бесстрастно продолжает разрушать тело. Палач, злобно улыбаясь, делает свое дело. Звуки мечутся от стены к стене, бойня наполнена воплями инквизитора, рычаг, поворачиваясь вновь и вновь, издает страшный скрип. Она с ужасом ощущает, что ее колени начинают разъединяться, плечи выходят из суставов, позвоночник превращается в столб белого огня. Тело бездумно отдает кровь, пот, все свое содержимое. Но визгливый маньяк продолжает крутить дыбу, подводя ее к такому пику страданий, что кажется, вот-вот все должно закончиться смертью. Но и этот пик можно преодолеть, чтобы отправиться к еще более мучительному. Боль забирается все выше и выше, достигает высот, где уже невозможно дышать. Это, наверное, последняя высота, потому что представить себе боль сильнее просто невозможно, она нереальна для плоти и костей. Но вот и эта вершина достигнута, и все-таки за ней – следующая. Так повторяется, пока два слова, выдавленных из глубин души, не срываются с ее губ…

18

Тим и Дженни лежали рядом в ее постели.

– Я одно знаю наверняка, – сказала Дженни, – если ты останешься в этом доме, твоя тетя сделает из тебя еще большего психа, чем она сама.

– Но, может быть, в этом что-то есть, – возразил он озадаченно. – Многие верят в эти оккультные дела. Не могут же все они быть ненормальными.

– Может, и не все, – ответила Дженни, – но если ты поразмыслишь внимательно над тем, что она говорит, то откроешь множество неувязок.

– Но она убедительно растолковывает их.

– Конечно… придумывая аргументы прямо на ходу. Ты же знаешь, человек может быть умным и ненормальным одновременно. Смотри, – она выпростала руки и методично стала считать на пальцах. – Во-первых, ты ей доказываешь свою невиновность, что па тебе нет никаких следов от пуль, так? Она в ответ читает тебе о бронзовых топорах из какой-то старой книги. А, может, этого в книге вовсе и нет, может, она не переводила, а просто придумывала. Но даже если в книге все так, то что это доказывает? Во-вторых, она ошибается и забывает о собственном вранье – режет тебе руку, а ты ловишь ее на этом. Она тут же выдумывает еще одну сказку о специальном ноже. Разве ты не видишь, что концы с концами не сходятся?

Тим подумал над сказанным Дженни и почувствовал себя чуть увереннее.

– Ну а как же все-таки книга, камин и огонь?

– Так, как ты ей сказал об этом, Тим. Искры и прежде приводили к пожару, а вещи и раньше выпадали из камина…

– Почему же огонь тут же погас?

– А, может, он и так погас бы сам…

Тим кивнул:

– Я тоже так думаю. – Он уставился на освещенный луной потолок.

– Джен, – произнес он через некоторое время. – А что, если я и вправду маньяк?

– Разве тебе надо кого-то насиловать? – задала она вопрос очень нежным голосом и погладила его под простыней.

– Нет, серьезно. Отбросим все это колдовство. Но в реальности вдруг я и правда псих какой-нибудь? Может, я теряю сознание и просто не помню, что творю?

– Я в это ничуточки не верю, и ты выбрось это из головы, Тим. То, что случилось с Мэлани и с другими, – это ужасно, чудовищно, но ты к этому непричастен, – твердо заключила она.

Он опять помолчал, а затем произнес:

– Я не перестаю думать об этой книге, переплетенной в человеческую кожу…

– Держу пари, что это самая обычная старая овечья шкура, – она подавила зевок.

– А дырка над «i» в слове «Perditae»?

– Что это за слово? – она повернулась к нему.

– Это часть названия.

Дженни нахмурилась:

– Забавно!

– Что забавно?

– К моему отцу приходил человек, мистер Траск. Я его видела всего минуту. Но пока я шла наверх, клянусь, что он сказал отцу о книге именно с таким названием.

Тим сел в постели:

– Ты уверена?

– Ну, не абсолютно.

– Это, наверное, тот приезжий, что остановился в гостинице.

– Может быть… Эй, куда это ты?

Тим сбросил простыню и встал. Торопливо одеваясь, сказал:

– Я хочу повидаться с ним.

– В такую пору?

– А почему бы и нет. Сейчас не так уж и поздно. И если твой мистер знает что-либо об этой книге, клянусь Богом, он мне расскажет…

Джулиан не спал. Он сидел за письменным столом и изучал записи, которые сделал во время второго разговора со Стефаньски. Ни один человек в мире не знал больше о парачеловеческом поведении, о тончайшей границе между реальностью и фантастикой, наукой и суеверием, чем старый Хенрик Стефаньски. Первую половину жизни он по крупинке собирал эти сведения там, где они возникали – в Европе. Сначала в своей родной Польше, потом в России, Германии, Трансильвании, Франции, Англии. И везде, куда он приезжал, делал удивительные открытия. Находил логические связи, составлял проницательные выводы. И практически из каждого города, большого или малого, он увозил с собой хоть какой-нибудь ценный документ – книгу, письмо. Обычно он покупал эти вещи, но иногда их отдавали даром. Он как-то признался Джулиану, что приходилось и красть. Таким образом у него собралась самая большая библиотека. Были в его коллекции экземпляры, известные другим только по легендам. Были и совершенно бесценные…

Том «Artes Perditae», которым пользовался сейчас Джулиан, принадлежал Стефаньски. Старик никогда не говорил подробно даже Джулиану, как досталась ему эта книга. «Достаточно сказать, что в те времена, когда буханка хлеба ценилась дороже золота, я обменял в одном месте у одного голодного человека весь имевшийся у меня хлеб на ржавый ключ и карту, начерченную моей собственной кровью на обрывке конверта. Точнее у другого голодного человека, потому что одним был я сам», – так примерно объяснял старик.

Джулиан не раз задумывался над тем, где это было «одно место».

Где произошел тот случай в охваченном голодом оккупированном городе? В коммунистической тюрьме или в нацистском лагере? Стефаньски больше об этом никогда не заговаривал и не уточнял. Приехав наконец в Штаты, он остался здесь и обосновался в Бостоне.

Джулиан еще и еще внимательно просматривал свои записи, что-то сверял с Библией, которая, как и положено в приличном отеле, находилась в ящике тумбочки у кровати. Ему не раз хотелось позвонить Стефаньски, чтобы уточнить какую-нибудь деталь или кое-что проверить. Но трехчасовая разница во времени делала это нереальным. Старик нездоров, в это время ему явно было положено спать. Пожалуй, так же как и Джулиану. Ночь была и здесь, в Калифорнии. Он позволил себе роскошь протяжно и широко зевнуть во весь рот. Когда уже собрался выключить изящную настольную лампу, раздался стук в дверь.

Он едва поднялся из-за стола – ноги затекли от долгого сидения – и подошел к двери. Не снимая цепочки, приоткрыл дверь, увидел молодого человека.

– Мистер Траск?

– Да.

– Я могу поговорить с вами? Меня зовут Тим Галэн…

Все помыслы о сне улетучились, когда Джулиан услышал это имя. Тим Галэн, человек, который был с Мэлани, когда на нее напали, человек, который, по утверждению Дока Дженкинса, не мог быть насильником. Тим Галэн – потомок отцов – основателей города.

– Минутку, мистер, – сказал Джулиан.

Быстро подойдя к столу, он буквально смахнул записную книжку и том в пергаменте в ящик стола. Затем снял цепочку и открыл дверь.

Час спустя, выслушав внимательно Тима и задав ему ряд вопросов, Джулиан откинулся в кресле, сцепил пальцы и погрузился в осмысление новой информации.

Наконец он очнулся.

– Первое, что я хотел бы, мистер… Кстати, можно я буду называть вас просто Тим?

– Конечно, мистер Траск.

– Так вот, Тим, вы должны понять, что я не психотерапевт, или медиум, или кто-то другой в этом роде. Я не суеверен, как ваша тетя. В своем подходе к сверхъестественному я агностик, причем убежденный, к тому же ученый. Мне необходимы убедительные доказательства. Среди тех фактов, которые вы мне изложили, таких доказательств нет. Любое происшествие можно объяснить как совпадение или вымысел или… нормальное физическое явление. Ваша подруга Дженни, кстати очень симпатичная молодая леди, абсолютно права насчет состояния ума вашей тетушки. Каждый раз, когда вы ловите ее непоследовательности, она фальсифицирует собственный рассказ. Возможно, – добавил Джулиан как бы вскользь, – она говорит иногда и чистую правду.

Тим кивнул, хотя последние слова Джулиана были отнюдь неутешительными.

– Что касается книги, – продолжал Джулиан, – естественно, я слышал о ней. Я даже изучал ее. Признаюсь, у меня сейчас на руках есть ее экземпляр. Книга действительно очень старая и очень редкая. Я крайне удивлен, что здесь в Галэне обнаружился экземпляр этого издания, хотя и с вырванными страницами. Дженни, увы, не права по поводу переплета. Это не овечья кожа. Я отдавал ее на экспертизу. Переплет, по крайней мере на моем экземпляре, и вправду из человеческой кожи. Вполне возможно, что на остальных тоже. Кожу могли снять с живых людей, но с таким же успехом и с умерших, причем, естественной смертью.

– А что вы скажете по поводу ножа?

– Я склонен думать, что это как раз тот случай, когда ваша тетя права, – ответил Джулиан. – Но без доказательств нельзя поверить в его сверхъестественные свойства. Допускаю, что нож закалили в святой воде. Кровь с плевы девственницы тоже могли добавить в металл. В средние века люди придавали большое значение подобным ритуалам, наделенным, по их убеждению, магическими свойствами. Я слышал историю о том, что в меч одного крестоносца, точнее в металл, из которого он был сделан, добавили сперму его будущего владельца. Предполагалось, что таким образом оружие приобретет мужские качества, мужскую стойкость…

– А сны?

– Они посещают тебя с самого детства? – Джулиан не заметил, как перешел на «ты».

– Да, это так.

– Ну, а какова степень их реальности? Ты утром помнишь что-нибудь?

– Я помню их после пробуждения лишь в течение нескольких секунд, а потом забываю…

– Это всегда один и тот же сон, а действие происходит давным-давно, в другом веке?

– Да, такое ощущение есть, но весьма смутное, – подтвердил Тим.

– А что наталкивает на мысль об этом? Одежда людей или их манера разговаривать?

Джулиан поднялся с кресла и зашагал по комнате.

– Любопытно, – произнес он. – Можно найти уйму разъяснений и объяснений чему угодно. Причем совершенно простых, не зловещих и естественных. Но есть и другая возможность, не такая примитивная. Видишь ли, Тим, когда я называю себя агностиком, то имею в виду вот что: я не смею верить на слово, мне нужно потрогать и убедиться. И боюсь, что опасения твоей тети не так уж беспочвенны. Некоторые умозаключения и факты показывают, что ты вполне можешь быть потомком дочеловеческой расы. А если так, то и тем, кто нападал на этих трех женщин. Это происходит подсознательно. Память отключается. Скорее всего ты потом ничего не помнишь. Но когда это твое дочеловеческое «я» пробуждается и пытается овладеть женщиной, то именно оно контролирует организм и даже личность. Причем контролирует не только на уровне разума, но также и на физическом. Твое тело может приобретать другую оболочку.

Тим протянул в сторону Джулиана руку, пытаясь остановить его:

– Помедленнее, пожалуйста, мистер Траск, я не успеваю переваривать.

– Извини, – улыбнулся Джулиан. – Когда я начинаю говорить на эту тему, я просто забываюсь. Давай задержимся сейчас на так называемой генетической памяти.

Тиму показалось, что эти два понятия должны противоречить друг другу. Но он не успел высказать сомнение.

– Существует множество научных мнений по поводу этого, – продолжал Джулиан. – Многие полагают, что мы помним события, которые происходили еще до нашего рождения…

– До нашего рождения?! – воскликнул Тим.

– Даже до зачатия, – уточнил Джулиан. – Более того, еще до того как были зачаты наши родители, деды и прадеды. Гены несут отпечатки памяти от поколения к поколению, спрятанные в молекулах ДНК – основе жизни. Эти следы памяти сильнее у одних и слабее у других. Они проявляются как предчувствия, пустые мечтания, беспочвенные страхи, глупые предположения и даже блестящие идеи. Что такое как не это все, вдохновение поэтов и других творцов? Воспоминания могут быть в форме религиозных видений. И людей, которых такие видения посещают, называют святыми… или сумасшедшими. И, конечно, когда каждый из нас спит, то есть расслаблен, беззащитен, а разум не задействован, эти генетические воспоминания могут принимать форму снов.

Тим заерзал. Его потрясли слова Джулиана.

– Есть такой прием, который применяют многие в экспериментах. Он полузаконный, потому что приходится прибегать к помощи лекарства, да еще такого, какое используется только под врачебным контролем. Не могу не сознаться, что несколько раз мне приходилось нарушать этот закон. Но ведь доктор только мое научное звание – я не практикующий врач. Что скажешь, Тим? Хочешь стать моим соучастником в очередном преступлении?

– Что это за лекарство? – полюбопытствовал Тим.

– Новое, – ответил Джулиан. – По химическому составу относится к так называемой «сыворотке правды». Оно также обладает некоторыми свойствами ксилоцибинавытяжки, получаемой из священного гриба Мексики. Считается, что оно более эффективно, чем первое вещество. Фактически это галлюциноген, прием которого снимает барьеры времени, позволяет разуму пациента легко перемещаться в прошлое, а, возможно, и в прошлое его предков. Нам удавалось добиваться поразительных результатов, и пока, к счастью, не наблюдалось побочных явлений. Это вещество безвредно, если применять его правильно. Ну что, включаешься в игру?

– Да, – без заминки ответил Тим, – так или иначе я должен узнать правду.

– Прекрасно.

– Когда мы начнем?

– Лучше всего прямо сейчас.

– Лекарство у вас с собой?

– В чемодане. Но, как говорят, утро вечера мудренее. Выспись, подумай и приходи утром…

Тим мгновение колебался, потом решительно сказал:

– Нет, чем раньше, тем лучше.

– Ты уверен?

– Да.

– Засучи рукав и ложись, – скомандовал Джулиан. – Располагайся поудобнее.

Тим снял туфли, засучил рукав и лег. Джулиан вытащил из-под кровати чемодан. Открыв его, он достал маленькую черную коробочку из кожи, в которой хранились ампулы с лекарством, спирт, вата и одноразовые шприцы.

Со знанием дела он протер спиртом место для укола на руке Тима и воткнул иглу.

– Считай обратно от ста. Медленно, – приказал он юноше.

– Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь… – начал считать Тим. Ему показалось, что он плывет, тело освободилось от чувства ограниченности пространства, разум раскрепостился. Он попробовал продолжить счет, но быстро сбился:

– Девяносто шесть, девяносто пять, девяносто четыре, девяносто пять, девяносто, пять… девять…

Сцены из жизни, как в фильме, проносились в его памяти – менялись места, люди, происшествия. Вот детство, школьные дни, отец, мать, тетя – лица знакомые и чужие, голоса, мягко успокаивающие и грубо угрожающие, неясная спираль вспыхивающих картин. Втянутый в черный извивающийся смерч времени, он теперь падал и летел через мили и года, в город, в дом, в комнату, холодную и душную комнату, где находятся мужчины в странных одеяниях и девушка, молоденькая – ей нет еще и двадцати. Она очень хороша собой, лицо кажется бледным на фоне волос цвета солнца.