Текст книги "Замри, умри, воскресни!"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Одиночество

  (перевод Е. Петровой)

Шесть вечеров подряд они ужинали у костра, ведя неторопливую беседу. На серебристом боку ракеты, доставившей их в эти края, играли отблески пламени. Издали, с голубоватых гор, их костерок выглядел как звезда, что упала среди марсианских каналов с ясного, застывшего марсианского неба.

На шестой вечер, присев к огню, оба внимательно огляделись вокруг.

– Замерз? – спросил Дрю, отметив, что напарника бьет озноб.

– Что? – Смит осмотрел свои руки. – Да нет.

От Дрю не укрылось, что у Смита на лбу проступила испарина.

– У тебя жар?

– С чего ты взял?

– Тоскуешь?

– Возможно. – Дрогнувшей рукой он подбросил в костер поленце.

– В картишки перекинемся?

– Настроения нет.

Дрю прислушался к учащенному, неглубокому дыханию Смита.

– Материал у нас собран. Съемку делали ежедневно, пробы грунта взяли. Загрузились, считай, под завязку. Может, на ночь глядя и стартуем в обратный путь?

Смит рассмеялся:

– Понимаю, тебе тут одиноко, но не до такой же степени?

– Все, хорош.

Они повозили подошвами по холодному песку. Ветра не было. Ровное пламя костра, подпитываемое кислородом из бортового шланга, устремлялось вертикально вверх.

Под тончайшими стеклянными масками пульсировал тонкий слой кислорода, поступающего из кислородных жилетов, надетых под куртки.

Дрю сверился с датчиком. Запаса кислорода хватит еще на шесть часов. Вполне достаточно.

Он взялся за маленькую гавайскую гитару и начал небрежно перебирать струны, запрокинув голову и глядя на звезды из-под полуприкрытых век.

 
Та девушка, что часто снится мне, —
Она как радуга в небесной вышине.
Глаза лазурные и локон золотой…
 

Мелодия поднималась по рукам Дрю в его наушники. Смит ее не улавливал – он слышал только пение Дрю. Атмосфера была слишком разреженной.

 
Мечтают многие о девушке о…
 

– Замолчишь ты или нет? – взвился Смит.

– Что на тебя нашло?

– Сказано: замолчи! – Откинувшись назад, Смит испепелял его взглядом.

– Ладно, ладно, не кипятись.

Дрю опустил гитару, лег на спину и задумался. Он-то знал, в чем причина. Его мучило то же самое. Холодная тоска, ночная тоска, тоска расстояний, пространства и времени, тоска галактик и перелетов, дней и месяцев.

Ему врезалось в память лицо Анны, мелькнувшее в обрамлении иллюминатора за минуту до старта. Оно было похоже на ожившую искусно вырезанную дымчатую камею под круглым дымчатым стеклом: милое лицо, на губах улыбка, глаза блестят, рука поднята в прощальном взмахе. Потом все исчезло.

Он лениво перевел взгляд на Смита. Тот сидел с закрытыми глазами. Думал о чем-то своем. Не иначе как о Маргарите. Очаровательная Маргарита – карие глаза, шелковистые каштановые волосы. Сейчас она за шестьдесят миллионов миль, в недосягаемом мире, где они все появились на свет.

– Интересно, что они нынче поделывают? – сказал Дрю.

Смит открыл глаза и уставился на него через огонек костра. Даже не уточнив, что имел в виду Дрю, он ответил:

– Ходят на телеконцерты, в бассейн, играют в бадминтон да мало ли что.

Дрю кивнул. Ощутив, как на лбу и ладонях проступает пот, он снова замкнулся в себе. Озноб усилился, в груди заныло пронзительное, щемящее чувство. В эту ночь он решил посидеть без сна. Иначе все будет, как всегда. Из ниоткуда возникнут все те же губы, то же тепло, то же видение. Потом придет ненужное утро, а с ним – возвращение в кошмар безысходности.

Он вскочил как ужаленный.

Смит даже отпрянул.

– Давай пройдемся, чтобы не сидеть на месте, – с горячностью предложил Дрю.

– Можно.

Они шагали по розовым пескам пересохшего морского дна, не произнося ни слова. Дрю немного расслабился и прочистил горло.

– А что будет, – начал он, – что будет, чисто гипотетически, если тебе повстречается марсианка? Вот прямо сейчас?

Смит фыркнул:

– Не дури. Марсианок не бывает.

– А ты вообрази.

– Ну, не знаю, – на ходу ответил Смит, глядя перед собой. Он опустил голову и провел рукой по теплому прозрачному щитку. Меня в Нью-Йорке Маргарита ждет.

– А меня – Анна. Давай трезво смотреть на вещи. Мы с тобой, двое нормальных мужиков, год летели от Земли; нам здесь холодно, тоскливо, рядом ни души, никакого человеческого участия, даже за руку некого подержать. Неудивительно, что мы мечтаем о женщинах, которых оставили на Земле.

– Что толку мечтать; надо с этим завязывать. Тут женского пола не сыщешь, будь оно все трижды проклято!

Они отошли на порядочное расстояние.

– А вообще-то, – поразмыслив, ответил Смит, – если бы нам здесь встретилась женщина, Маргарита – не сомневаюсь – первой вошла бы в положение и меня простила.

– Ты уверен?

– На все сто.

– Или просто строишь догадки?

– Вовсе нет!

– Тогда я тебе кое-что покажу. Оглянись-ка. Вот туда. – Взяв Смита за локоть, Дрю развернул его назад и отвел на полсотни шагов в сторону. – Теперь понимаешь, о чем я толкую?

Смит так и ахнул.

На песке изящной мягкой лункой отпечатался след ноги. Они наклонились и в нетерпеливом волнении провели пальцами по краям. Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей. У Смита заблестели глаза.

Они долгим взглядом посмотрели друг на друга.

– А след-то женский! – вырвалось у Смита.

– Да какой аккуратный, – подхватил Дрю, согласно кивая. Я в этом деле кое-что смыслю. Когда-то подрабатывал в обувном магазине. Женскую ножку ни с чем не спутаю. Без единого изъяна!

У каждого в горле застрял сухой ком; бешено застучало сердце. Смит сжимал и разжимал кулаки.

– Боже ты мой, какой маленький отпечаток! Ты глянь на эти пальчики! Прямо точеные!

Он выпрямился, щурясь посмотрел вдаль. А потом с воплем припустил вперед.

– Тут еще один, и еще! И здесь! Они ведут в эту сторону!

– Остынь. – Поравнявшись со Смитом, Дрю схватил его за плечо. – Куда тебя понесло?

– Не держи меня, черт побери! – Смит указал куда-то пальцем. – Я иду по следу.

– А как же Маргарита?

– Нашел время! Пусти, а то врежу!

Недоумевая, Дрю разжал пальцы.

– Как знаешь. Вперед.

Дальше они бежали вместе…

Новые следы, совсем свежие, четко очерченные. Они звали за собой – то частили, то петляли, уходили и возвращались, прочерчивая одинокой цепочкой пересохшее морское дно. Взгляд на часы. Ну, еще пять минут. В темпе. Не тормозить. Бегом. Дрю задыхался от хохота. Бред какой-то. Потеха. Два взрослых мужика ломанулись неизвестно куда. Честное слово, если бы их от одиночества не зацепила всерьез эта затея, он бы рухнул навзничь и смеялся до слез. Вроде бы разумные парни, робинзоны, а погнались за хрупкой невидимкой, за девушкой-пятницей. Ха!

– Над чем смеешься?

– Просто так. Следи за временем. Не дай бог, кислород кончится.

– У нас его с запасом.

– Все равно, следи!

«Понимала ли она, проходя этим путем, – забавлялся своими мыслями Дрю, – что следы в пыли, невинно отпечатанные миниатюрными ножками, посеют смятение в мужских умах? Нет. Даже не подозревала. Ни сном, ни духом».

Как бы то ни было, нельзя отставать от этого одержимого – от Смита. Бред, просто бред, а впрочем – что-то в этом есть.

На бегу Дрю ощутил, как голову окутывает теплый туман. Что ни говори, было бы здорово скоротать ночь у костра с хорошенькой женщиной, взять ее за руку, поцеловать, приласкать.

– А вдруг это какая-нибудь синюшница?

Смит, не останавливаясь, обернулся:

– Что-что?

– Вдруг у нее кожа синяя? Как здешние горы? Что тогда?

– Типун тебе на язык, Дрю!

– Ха! – громыхнул Дрю, и тут они оказались у старого речного русла, а по нему добрались до сухого канала, застывшего в пустоте безвременья.

Следы ненавязчиво звали в сторону предгорий. На подъеме пришлось остановиться.

– Чур-чура, – бросил Дрю, и его пожелтевшие зрачки сузились.

– Не понял?

– Чур-чура, говорю. В том смысле, что я к ней первым подвалю знакомиться. Помнишь, как в детстве говорили: «Чур-чура». Ну, вот. Я сказал «чур-чура». Застолбил свои права.

Смит помрачнел.

– В чем дело, Смит? Боишься соперничества? – спросил Дрю.

Смит не ответил.

– У меня профиль классный, – с нажимом сказал Дрю. – К тому же росту во мне на четыре дюйма больше.

Смит смотрел холодно, не мигая.

– Да, приятель, мы с тобой соперники, – не унимался Дрю. Вот что я тебе скажу, Смит: если у нее есть подружка, можешь рассчитывать на подружку.

– Придержи язык, – отрезал Смит, не сводя с него злобного взгляда.

Улыбка сошла с лица Дрю; он отступил на шаг назад.

– Эй, Смит, зря ты лезешь в бутылку. Кончай психовать. Смотреть тошно. До сих пор мы с тобой прекрасно ладили.

– Не учи. Отвяжись. Между прочим, это я нашел следы.

– Разве?

– Ну, допустим, ты первый их увидел, но это я решил по ним пойти!

– Вот как? – с расстановкой проговорил Дрю.

– Ты сам знаешь!

– Неужели?

– Мать честная, год в космосе, ни людей, ничего, одни перелеты, но стоило этому случиться, стоило обнаружить человеческое присутствие…

– Женское присутствие.

Смит замахнулся. Дрю перехватил его сжатую в кулак руку, заломил ее и влепил Смиту пощечину.

– Опомнись! – прокричал он в застывшее лицо. – Опомнись! – Схватив Смита за куртку, он стал трясти его, как мальчишку. Слушай меня, слушай, болван! Может, эта женщина не свободна. Пораскинь мозгами. Где марсианка, там должен быть и марсианин, смекаешь, придурок?

– Отпусти!

– Сам подумай, кретин.

Дрю толкнул Смита в грудь. Тот пошатнулся и едва устоял на ногах, а потом схватился за пистолет, но передумал и сунул его обратно в кобуру.

От Дрю не укрылось это движение. Он в упор посмотрел на Смита:

– Вот, значит, до чего дошло? Ты что, рехнулся? Пещерный человек.

– Заткнись! – Смит двинулся в гору. – Тебе не понять.

– Где уж мне! Наверно, я весь этот год из дому ни ногой – каждую ночь укладывался спать с Анной. Сидел себе в Нью-Йорке и горя не знал. Ты один у нас отправился в полет, герой недоделанный! – Задохнувшись от негодования, Дрю выругался. – Тоже мне, пуп земли!

Перевалив через песчаную дюну, они оказались среди других таких же холмов и продолжили путь по следам. Вскоре у них на дороге оказалось кострище – обугленный хворост и небольшой металлический контейнер, в котором, судя по его устройству, хранился кислород для разжигания огня. Похоже, все это появилось здесь совсем недавно.

– Она где-то поблизости, – чуть не сказал Смит, но так и не замедлил шаги. Ноги увязали в песке, дышалось с трудом.

«Интересно, как она выглядит, – спрашивал себя Дрю, в задумчивости блуждая среди собственных мыслей. – Может, она высокая и стройная, может, маленькая худышка. Интересно, какого цвета у нее глаза, какие волосы? Интересно, какой у нее голос? Мелодичный, тонкий? Или тихий, грудной? Все интересно. Не только мне, но и Смиту. Он сейчас думает о том же. От этих дум прямо задыхается и бежит как угорелый, чтобы еще лучше думалось. Такая гонка до добра не доведет, это точно. И почему только мы сорвались с места? Дурацкий вопрос. Мы сорвались с места потому, что мы – живые люди, вот и все. Хотелось бы надеяться, что на голове у нее волосы, а не змеи».

– Пещера!

Они остановились у очередного пригорка: в склоне зиял вход в пещеру. Следы вели внутрь.

Выхватив электрический фонарь, Смит направил луч в темноту, помигал и выжидающе ухмыльнулся. Он с опаской двинулся вперед, слыша в наушниках свое учащенное дыхание.

– Цель близка, – сказал Дрю.

Смит даже не повернул головы.

Они шли бок о бок, соприкасаясь локтями. Дрю попытался вырваться вперед; Смит хмыкнул и прибавил шагу, побагровев от досады.

Узкий проход сворачивал то в одну сторону, то в другую, но луч фонаря, направляемый вниз, постоянно выхватывал из мрака все ту же цепочку следов.

Внезапно перед ними открылось обширное подземелье. У дальней стены, возле потухшего костра, растянулась чья-то фигурка.

– Вот она! – закричал Смит. – Вот она!

– Чур-чура, – спокойно повторил Дрю.

Смит развернулся, сжимая в руке пистолет.

– Вали отсюда, – процедил он.

– Что? – Дрю не сводил глаз с пистолета.

– Что слышал. Вали!

– Эй, погоди…

– Возвращайся на корабль и жди меня там.

– Не хочешь ли ты…

– Считаю до десяти. Если не уберешься, тебе конец.

– Ты спятил!

– Один, два, три, шевелись.

– Ты хотя бы выслушай меня, Смит, черт бы тебя побрал!

– Четыре, пять, шесть, я предупредил… ох ты!

Оружие выстрелило.

Пуля угодила в бедро. От выстрела Дрю резко бросило в сторону; он рухнул как подкошенный, крича от боли. И остался лежать в темноте.

– Я нечаянно, Дрю, я не хотел! – завопил Смит. – Пистолет сам выстрелил – у меня рука дернулась, палец соскочил. Я не нарочно! – Слепя напарника лучом света, он нагнулся и перевернул его на спину. – Сейчас сделаю перевязку. Прости. Сбегаю за ней – пусть нам поможет. Потерпи чуток!

Мучаясь от нестерпимой боли, Дрю проводил глазами яркий луч – Смит с топотом несся к застывшей у черного кострища фигурке. На бегу он пару раз призывно крикнул, а приблизившись, наклонился и попробовал ее растолкать.

Дрю томился в ожидании.

Смит перевернул неподвижную фигурку.

Издалека Дрю различил его голос:

– Мертвая.

– Не может быть! – вырвалось у Дрю.

Он на ощупь извлек свой перевязочный пакет. Отломил горлышко одной из ампул и проглотил белый порошок. Боль тут же утихла. Тогда он принялся бинтовать рану. Она оказалась глубокой, но не смертельной. На расстоянии он видел Смита, который растерянно застыл на месте, сжимая фонарик онемевшими пальцами и не сводя глаз с женского тела.

Вернувшись, Смит опустился на пол пещеры, глядя в никуда.

– Она… она умерла давным-давно.

– А следы? Откуда они?

– Из этого мира. Конечно же, из этого мира. Мы не дали себе труда подумать. Просто сорвались с места. То есть это я сорвался с места. Как дурак. Следы – из этого мира, но до меня не сразу дошло. Только теперь понял.

– Ты о чем?

– Здесь же нет ветра, нет никакого движения. Ни времен года, ни дождей, ни штормов, ничего. Десять тысяч лет назад в этом угасающем мире женщина в одиночку шла сквозь пески. Возможно, она была последней, кто еще оставался в живых. У нее была пара жестянок с кислородом. На этой планете что-то произошло. Атмосфера перетекла в космос. Не стало ветров, не стало кислорода, не стало времен года. И она бродила в полном одиночестве. – Смит обдумал следующую фразу и только тогда вполголоса произнес ее вслух, не глядя на Дрю. – Пришла в эту пещеру и легла умирать.

– Десять тысяч лет назад?

– Десять тысяч лет. Ровно столько она здесь пролежала. Само совершенство. Лежала и караулила, когда же появимся мы с тобой, двое дураков. Космический розыгрыш. Да-да! Очень остроумно.

– А следы?

– Ветров нет. Дождей нет. Естественно, следы сохранились в первозданном виде, как в тот день, когда она их оставила. Здесь все выглядит нетронутым и свежим. Но с нею не все так просто. Смерть наступила очень и очень давно, это сразу видно. А по каким признакам – не могу сказать.

Его голос затих.

Только теперь он вспомнил о Дрю.

– Мой пистолет. Ты же ранен. Помощь нужна?

– Я сам обработал рану. Произошел несчастный случай. Назовем это так.

– Болит?

– Нет.

– Ты не надумаешь в отместку меня грохнуть?

– Скажешь тоже. У тебя просто палец соскочил.

– Это чистая правда – так оно и было! Прости меня.

– Допустим, так оно и было. Все, тема закрыта. – Дрю закончил перевязку. – Ну-ка, подсоби, надо возвращаться. – Смит протянул ему руку, поднял с земли и поддержал. – Но сперва подведи меня к этой мисс Марс десятитысячного года до нашей эры. Охота посмотреть, ради чего мы пустились во все тяжкие.

Смит медленно подвел его к распростертому телу.

– Можно подумать, уснула, – сказал Смит. – Но она и в самом деле мертва, спит вечным сном. Симпатичная, верно?

«Как она похожа на Анну, – мелькнуло в голове у потрясенного Дрю. – Как будто Анна прилегла вздремнуть в этой пещере, но вот-вот с улыбкой проснется и скажет «доброе утро».

– Вылитая Маргарита, – проговорил Смит.

У Дрю скривились губы.

– Маргарита? – Он запнулся. – Ну… пожалуй. Да, что-то есть. – Он покачал головой. – Впрочем, это как посмотреть. Мне-то показалось…

– Что?

– Ничего. Пусть себе лежит. Оставь ее в покое. Слушай, медлить больше нельзя. Поворачиваем обратно.

– Интересно, кто она такая?

– Этого мы никогда не узнаем. Может, принцесса. Или стенографистка из какого-нибудь древнего города, или танцовщица. Пошевеливайся, Смит.

Путь до ракеты занял полчаса. Они передвигались медленно и мучительно.

– Какие же мы идиоты, а? Форменные идиоты.

Они с грохотом задраили люки.

Ракета взмыла вверх на гребне красно-синего пламени.

Песок внизу закружило, разметало, развеяло во все стороны. Впервые за десять тысяч лет нарушилась цепочка следов – разлетелась на мельчайшие песчинки. Когда улегся ветер, отпечатков словно и не было.

«Замри-умри!»

(перевод Е. Петровой)

Они влюбились до безумия. Об этом были их слова. Об этом были их мысли. Этим полнилась их жизнь. Если они не любовались друг другом, то обнимались. Если не обнимались – целовались. Если не целовались, то до изнеможения сбивали в постели гигантский омлет. А покончив с этим, снова любовались друг другом и что-то шептали.

Короче говоря, между ними вспыхнуло Чувство. С большой буквы. Подчеркнуть. Выделить курсивом. Три восклицательных знака. Фейерверк. Разогнать тучи. Выброс адреналина. Не угомониться до трех ночи. Сон до полудня.

Ее звали Бет. Его – Чарльз.

Фамилий вроде как и не было. Имена, между прочим, тоже звучали редко. День за днем они давали друг другу новые прозвища, подчас такие, которые можно произнести только ночью и только шепотом, когда двоих соединяет особая нежность и бесстыдство наготы.

Что ни ночь – День независимости. Что ни утро – Новый год. Победный матч, ликование хлынувших на поле фанатов. Катание с гор на санках, когда морозная красота проносится мимо, а двое, крепко обнявшись, согревают друг друга своим теплом и кричат от восторга.

А потом...

Что-то случилось.

За завтраком – миновал уже целый год их безумства – Бет вполголоса произнесла:

– Замри-умри.

– Подняв голову, он переспросил:

– Как ты сказала?

– Замри-умри,– повторила она.– Игра такая. Неужели не знаешь?

– Впервые слышу.

– Серьезно? А я давно увлекаюсь.

– В магазине купила?

– Нет, что ты! Сама придумала, ну почти сама – переделала не то из старинной легенды о привидениях, не то из детской страшилки. Хочешь, научу?

– Смотря что за игра.– Он уплетал яичницу с беконом.

– Может, вечерком поиграем, для разнообразия. Да-да.– Она кивнула и тоже вспомнила о еде.– Решено. Прямо сегодня. Вот увидишь, милый, тебе понравится.

– Мне нравится все, что мы делаем,– сказал он.

– Страшная игра, просто жуть,– предупредила она.

– Повтори, как называется?

– «Замри-умри».

– Не припоминаю, хоть убей.

Обоих разобрал смех. Но она смеялась чуточку громче.

Это был долгий, упоительный день; они разрывали цепочку ласковых имен только для того, чтобы подкрепиться, вечером приготовили вкуснейший ужин с тонким вином и немного почитали, а когда до полуночи оставалось совсем немного, он вдруг заглянул ей в глаза и спросил:

– Мы ничего не забыли?

– Ты о чем?

– «Замри-умри».

– Как можно! – рассмеялась она.– Я просто ждала, когда пробьет полночь.

Часы тут же повиновались. Сосчитав до двенадцати, она умиротворенно вздохнула:

– Пора гасить свет. Оставим только маленький ночник. Вот так.– Обежав спальню, она потушила все лампы, а потом взбила ему подушку и заставила лечь точно посредине кровати.– Вот так и лежи. Не двигайся, договорились? Просто... жди. И смотри, что будет. Готов?

– Готов,– добродушно усмехнулся он. В такие минуты она виделась ему десятилетней девчонкой, которая привезла на скаутский пикник отравленное печенье. Но он почему-то не чурался этого ядовитого лакомства.– Давай.

– Начали,– бросила она и куда-то скрылась.

Вернее, растворилась в темноте, как колдунья,– испарилась, растаяла в изножье кровати. Беззвучно сложилась в несколько раз. Голова с копной волос поплыла вниз, следом за прозрачным китайским фонариком туловища, и вскоре на этом месте осталась только пустота.

– Неплохо! – воскликнул он.

– Тсс. Молчок.

– Молчу, молчу.

Тишина. Прошла минута. И ничего.

Он с улыбкой выжидал.

Еще минута. И опять безмолвие. Он не понимал, куда она могла деться.

– Ты на полу, что ли? – вырвалось у него.– Ох, извини. Тсс,– приказал он сам себе.– Молчок.

Прошло пять минут. Вроде бы тьма сгустилась еще сильнее. Приподнявшись на локте, он поправил подушку, и в его улыбке мелькнула легкая досада. Он оглядел спальню. На стене играл отблеск света из ванной комнаты.

В дальнем углу кто-то тихонько скребся, как мышонок. Но и там ничего не было видно.

Еще через минуту он кашлянул.

С порога ванной пополз какой-то шорох.

Он с усмешкой повернулся в ту сторону и выждал. Ничего.

Потом ему померещилось, будто под кроватью кто-то ползает. Но это ощущение быстро ушло. Он сглотнул слюну и прищурился.

В комнате словно зажгли фитиль. От лампы в сто пятьдесят ватг света было еле-еле на пятьдесят.

С пола доносился частый топоток – можно было подумать, там незримо снует гигантский паук. В конце концов после долгой паузы от стены к стене эхом заметался ее шепот:

– Нравится?

– Я уже...

– Молчок,– прошептала она.

И опять исчезла на минуту-другую. У него участился пульс. Глаза обшарили стену справа, стену слева, потолок.

Откуда ни возьмись по изножью кровати пополз белый тарантул. То есть это, конечно, были ее пальцы, изображавшие тарантула. В следующий миг видение исчезло.

– Ну и ну! – содрогнулся он.

– Тсс! – приказал шепот.

Топоток перебежал в ванную. Горевший там свет погас. Тишина. И только от ночника исходило слабое свечение.

Покрываясь испариной, он пытался вспомнить, с чего им пришла в голову такая блажь.

За левый край постели уцепилась костлявая рука: пошарила и тут же испарилась. У него на запястье громко тикали часы.

Так прошло, наверное, еще пять минут. Без всякой причины ему сдавило грудь. На переносице собрались морщины. Пальцы сами собой заскользили по одеялу, как будто надумали сбежать.

Костлявая лапа возникла с правой стороны. Да нет, показалось! Или взаправду?

В стенном шкафу напротив спальни что-то заворочалось. Дверцы медленно раскрылись в темноту. Внутрь прошмыгнуло какое– то существо, а может, оно затаилось там с вечера и только ждало своего часа – он так и смог определить. А створки смотрели в пропасть, бездонную, как звездное небо. В шкафу смутными тенями, как удавленники, покачивались пиджаки. Топот в ванной. Кошачья поступь у окна.

Он опять сел. Облизал губы. Едва не нарушил обет молчания. Покачал головой. Прошло не менее двадцати минут.

Где-то зашелестел слабый стон, потом глухой удаляющийся смешок. Опять стон... откуда? Из душевой кабины?

– Бет? – не выдержал он.

Ответа не было. Зато теперь в раковину капала вода. Кто-то отвернул кран.

– Бет? – еще раз позвал он и не узнал свой осипший голос. Где-то распахнулось окно. Прохладный ветер, как призрак, спрятался за занавеской.

– Бет,– слабо выговорил он. Ответа не последовало.

– Мне это не нравится,– сказал он. Тишина.

– Ни шевеления. Ни звука. Ни даже паука. Ничего.

– Бет? – чуть громче позвал он. Кругом – ни вздоха.

– Заканчивай свою игру. Молчание.

– Слышишь меня, Бет? Все тихо.

– Заканчивай игру. Капля упала в раковину.

– На сегодня хватит, Бет. Сквозняк из окна.

– Бет? Да отзовись же. Где ты? Ни звука.

– Ты цела?

На полу притаился ковер. Ночник едва теплился. В воздухе плясали невидимые пылинки.

– Бет... ты жива? Тишина.

– Бет? Молчание.

– Бет!

– О-о-ох... а-а-ах!..

Это был возглас, крик, вой.

Откуда-то метнулась чужая тень. На кровать навалилась темнота. Приземлилась на все четыре лапы.

– Попался! – грянул крик.

– Бет! – взмолился он.

– У-у-у...– взвыло исчадие тьмы.

Еще один прыжок – и оно рухнуло прямо ему на грудь. Шею сдавили холодные щупальца. Сверху маячил бледный овал. – Разинутый рот изрыгнул:

– Замри-умри!

– Бет! – закричал он.

И стал барахтаться, молотить руками, чтобы освободиться, но бледноликая нечисть вцепилась в него мертвой хваткой: ноздри раздувались, широко раскрытые глаза полыхали бешенством. Копна черных волос штормовой тучей накрыла ему лицо. Щупальца душили все сильнее, из ноздрей и разверстой пасти вылетал арктический холод, на грудь давила запредельная тяжесть чего-то невесомого – воздушная, как пух, и беспощадная, как кузнечный молот; вырваться не было никакой возможности, потому что паучьи лапы пригвоздили его к кровати; от мертвенной физиономии веяло таким злорадством, такой враждебностью, такой невиданной потусторонней мощью, что он невольно закричал.

– Нет! Нет! Не надо! Хватит! Хватит!

– Замри-умри! – взвизгнула пасть.

Это было диковинное существо. Женщина из будущего, из далеких лет, примятых колесом времен и событий, из грядущих годов, что затянуты тучами, отравлены тоской, убиты словами, заморожены, изломаны, лишены даже намека на любовь и знают одну лишь ненависть да еще смерть.

– Нет! Не смей! Прекрати!

У него брызнули слезы. Тело содрогнулось от рыданий.

Она отстранилась.

Ледяные щупальца, отпустив его шею, тотчас превратились в теплые, ласковые, нежные руки.

Все-таки это была Бет.

– Боже, боже, боже,– причитал он.– Нет, нет, нет!

– Ах, Чарльз, Чарли,– виновато заговорила она.– Прости. Я не хотела...

– Нет, хотела. Видит бог, ты этого хотела!

Он не мог с собой совладать.

– Да нет же! Ох, Чарли...– Ее тоже душили слезы.

Соскочив с кровати, она обежала спальню и щелкнула каждым выключателем. Но света все равно оказалось мало.

А его не отпускали рыдания. Она скользнула к нему под одеяло, прижала к груди его распухшее от слез лицо, крепко обняла, долго баюкала и гладила, целовала в лоб и не мешала выплакаться.

– Прости, Чарли. Ну прости меня. Я же не нарочно...

– Нет, ты нарочно!

– Это всего лишь игра!

– Игра! Ничего себе, игра! Игра, игра...– всхлипывал он.

Наконец он затих рядом с ней и снова ощутил тепло сестры, матери, подруги, возлюбленной. Сердце, прежде рвавшееся из груди, теперь билось почти ровно. Кровь спокойно пульсировала в жилах. На грудь больше не давила тяжесть.

– Ох, Бет, Бет,– тихо простонал он.

– Чарли,– сокрушенно откликнулась она, лежа с закрытыми глазами.

– Никогда больше так не делай.

– Не буду.

– Обещаешь? – всхлипнул он.

– Обещаю, клянусь.

– Ты растворилась, Бет,– это была не ты!

– Клянусь, верь мне, Чарли.

– Ну ладно,– смирился он.

– Ты меня простил, Чарли?

Он долго лежал не шелохнувшись, но в конце концов кивнул, будто решение далось ему нелегко.

– Простил.

– Я так виновата, Чарли. Давай постараемся уснуть. Свет выключим?

Молчание.

– Чарли, выключить свет?

– Не нужно.

– При свете мы не заснем, Чарли.

– Оставь несколько лампочек, пусть пока горят,– попросил он, не открывая глаз.

– Как скажешь.– Она прильнула к нему.– Пусть горят.

Он сделал глубокий судорожный вздох и ощутил легкий озноб.

Его трясло минут пять, но потом ее объятия, ласки и поцелуи прогнали дрожь.

Час спустя ей показалось, что он уснул; тогда она встала и погасила свет, оставив на всякий случай только одну лампочку – в ванной. Но стоило ей вернуться в постель, как он заворочался. Его голос, хрипловатый и растерянный, произнес:

– О Бет, я так тебя любил.

Она взвесила его слова.

– Поправка. Люблю.

– Люблю,– согласился он.

Она битый час лежала без сна, глядя в потолок.

Утром, намазывая маслом подсушенные хлебцы, он вдруг посмотрел на нее в упор. Она как ни в чем не бывало пережевывала бекон. Поймав этот взгляд, она усмехнулась.

– Бет, – позвал он.

– Да?

Как ей сказать? Ему стало холодно. Даже в лучах утреннего света спальня почему-то казалась сумрачной и тесной. Бекон был пережарен. Тосты подгорели. У кофе появился тошнотворный привкус. Лицо Бет заливала бледность. А он ощущал, как тяжело стучит его сердце – словно усталый кулак в чужую запертую дверь.

– Я...– начал он.– Нам...

Как сознаться, что его охватил страх? Ему привиделось начало конца. А за той последней чертой не будет никого и ничего – никогда в жизни.

– Ладно, пустяки,– бросил он.

– Еще через пять минут она спросила, ковыряя вилкой яичницу:

– Чарльз, хочешь, вечером опять поиграем? Теперь мой черед водить, а ты будешь прятаться, выскакивать из укрытия и кричать: «Замри-умри!»

У него перехватило дыхание.

– Нет.

Ему совсем не хотелось открывать в себе темные закоулки.

На глаза навернулись слезы.

– Нет, ни за что,– отрезал он.