Текст книги "Библиотека современной фантастики. Том 3. Рэй Брэдбери"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Тот мир я знаю, – сказал Эттил.

– Там покой, – продолжала она.

– Да.

– И тишина.

– Да.

– Там реки текут молоком и медом.

– Да, пожалуй, – согласился Эттил.

– И все смеются и ликуют.

– Я это, как сейчас, вижу, – сказал Эттил.

– Тот мир лучше нашего, – сказала она.

– Куда лучше, – подтвердил он. – Да, Марс – великая планета.

Старушонка так и вскинулась и затрясла бубном у него под самым носом.

– Вы что, мистер, насмехаетесь надо мной?

– Да нет же! – Эттил смутился и растерялся. – Я думал, вы это про…

– Уж, конечно, не про ваш мерзкий Марс! Вот такие, как вы, и будут вечно кипеть в котле и покроются язвами, вам уготованы адские муки…

– Да, признаться, Земля – место мало приятное. Вы очень верно ее описываете.

– Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер! – разъярилась старушонка.

– Нет-нет, прошу прощенья. Это я по невежеству.

– Ладно, – сказала она. – Ты язычник, а язычники все невоспитанные. Вот тебе бумага. Приходи завтра вечером по этому адресу и будешь окрещен и обретешь счастье. Мы громко распеваем, без устали шагаем, и если хочешь услышать наши трубы и барабаны, ты придешь, непременно придешь – да?

– Постараюсь, – неуверенно сказал Эттил.

И она зашагала прочь, колотя на ходу в бубен и распевая во все горло: “Счастье мое вечно со мной!”

Изумленный Эттил снова взялся за письмо.

“Дорогая Тилла! Подумай только, я наивно воображал, будто земляне встретят нас пушками и бомбами. Ничего подобного! Я жестоко ошибался. Тут нет никакого Рика, Мика, Джика, Беннона, никаких таких молодцов, которые в одиночку спасают всю планету. Вовсе нет.

Тут только и есть что белобрысые розовые роботы с телами из резины; они вполне реальные и все-таки чуточку неправдоподобные, живые, и все-таки говорят и действуют как автоматы, и весь свой век проводят в пещерах. У них немыслимые, необъятные derrières[8]8
  Зады (франц.).


[Закрыть]. Глаза неподвижные, застывшие – ведь они только и делают, что смотрят кино. И никакой мускулатуры, развиты лишь мышцы челюстей – ведь они непрестанно жуют резинку.

Таковы не отдельные люди, дорогая моя Тилла, такова вся земная цивилизация, и мы брошены в нее, как горсть семян в гигантскую бетономешалку. От нас ничего не останется. Нас сокрушит не их оружие, но их радушие. Нас погубит не ракета, но автомобиль…”

Отчаянный вопль. Треск, грохот. И тишина.

Эттил вскочил. За оградой парка на улице столкнулись две машины. В одной было полно марсиан, в другой – землян. Эттил вернулся к письму.

“Милая, милая Тилла, вот тебе кое-какие цифры, если позволишь. Здесь, на американском континенте, каждый год погибают сорок пять тысяч человек – они превращаются в кровавый студень в своих жестянках-автомобилях. Красный студень, а в нем белые кости, точно нечаянные мысли – смешные и страшные мысли, которые торчат в застывшем желе. Автомобили сплющиваются в этакие аккуратненькие консервные банки, а внутри все перемешалось и все тихо.

Везде на дорогах – кровавое месиво, и на нем жужжат огромные навозные мухи. Внезапный толчок, остановка – и лица обращаются в карнавальные маски. Есть у них такой праздник – карнавал в день всех святых. Мне кажется, в этот день они поклоняются автомобилю или, во всяком случае, тому, что несет смерть.

Выглянешь из окна, а там, тесно обнявшись, лежат двое, еще минуту назад они не знали друг друга, а теперь оба мертвы. Я предчувствую, наша армия будет перемолота, отравлена, всякие колдуньи и жевательная резинка заманят ее в капканы кинотеатров и погубят. Завтра же, пока еще не поздно, попытаюсь сбежать домой, на Марс.

Тилла моя, где-то на Земле есть некий человек, которому довольно нажать на рычаг – и он спасет эту планету. Но человек этот сейчас не у дел. Заветный рычаг покрывается пылью. А сам он играет в карты.

Женщины этой зловещей планеты утопили нас в потоках пошлой чувствительности и неуместного кокетства, они предаются отчаянному веселью, потому что скоро здешние парфюмеры переварят их в котле на мыло. Спокойной ночи, Тилла моя. Пожелай мне удачи, ведь я могу погибнуть при попытке к бегству. Поцелуй за меня сына”.

Эттил Врай сложил письмо, немые слезы кипели в груди. Не забыть бы отправить письмо с почтовой ракетой.

Он вышел из парка. Что остается делать? Бежать? Но как? Вернуться попозже вечером на стоянку, забраться одному в ракету и улететь на Марс? Возможно ли это? Он покачал головой. Ничего не поймешь, совсем запутался.

Ясно одно – если остаться на Земле, тобой живо завладеют бесчисленные вещи, которые жужжат, фыркают, шипят, обдают дымом и зловонием. Пройдет полгода – и у тебя заведется огромная, хорошо прирученная язва, кровяное давление астрономических масштабов, и совсем ослепнешь, и каждую ночь будут душить долгие, мучительные кошмары, и никак из них не вырвешься. Нет, ни за что!

Мимо с бешеной скоростью несутся в своих механических гробах земляне – лица застывшие, взгляд дикий. Не сегодня-завтра они наверняка изобретут автомобиль, у которого будет шесть серебряных ручек!

– Эй, вы!

Взвыла сирена. У тротуара остановилась огромная, точно катафалк, зловещая черная машина. Из нее высунулся человек.

– Марсианин?

– Да.

– Вас-то мне и надо. Влезайте, да поживее, вам крупно повезло. Влезайте! Свезу вас в отличное местечко, там и потолкуем. Ну же, не стойте столбом!

Ошеломленный Эттил покорно открыл дверцу и сел в машину.

Покатили.

– Что будете пить, Э Вэ? Коктейль? Официант, два манхеттена! Спокойно, Э Вэ. Я угощаю. Я и наша студия. Нечего вам хвататься за кошелек. Рад познакомиться, Э Вэ. Меня зовут Эр Эр Ван Пленк. Может, слыхали про такого? Нет? Ну, все равно, руку, приятель.

Он зачем-то помял Эттилу руку и сразу ее выпустил. Они сидели в темней пещере, играла музыка, плавно скользили офищтиты. Им принесли два бокала. Все произошло так внезапно. И вот Ван Пленк, скрестив руки на груди, разглядывает свою марсианскую находку.

– Итак, Э Вэ, вы мне нужны. У меня есть идея – благороднейшая, лучше не придумаешь! Даже не знаю, как это меня осенило. Сижу сегодня дома – и вдруг – бац! – вот это, думаю, будет фильм! ВТОРЖЕНИЕ МАРСИАН НА ЗЕМЛЮ. А что для этого нужно? Консультант. Ну, сел я в машину, отыскал вас – и вся недолга. Выпьем! За ваше здоровье и за наш успех. Хоп!

– Но… – возразил было Эттил.

– Знаю, знаю, ясно, не задаром. Чего-чего, а денег у нас прорва. И еще у меня, при себе такая книжечка, а в ней золотые листочки, могу ссудить.

– Мне не очень нравятся ваши земные растения и…

– Э, да вы шутник! Так вот, как я это мыслю. Сперва шикарная сцена: на Марсе разгораются страсти, огромное сборище, марсиане кричат и бьют в барабаны. В глубине – громадные серебряные города…

– Но у нас на Марсе города совсем не такие…

– Тут нужно красочное зрелище, сынок. Красочное. Папаше Эр Эру лучше знать. Словом, все марсиане пляшут вокруг костра.

– Мы не пляшем вокруг костров…

– В этом фильме придется вам разжечь костры и плясать, – объявил Ван Пленк и даже зажмурился, гордый своей непогрешимостью. Покивал головой и мечтательно продолжал: – Затем нам понадобится марсианка, высокая златокудрая красавица.

– На Марсе женщины смуглые, с темными волосами и…

– Послушай, Э Вэ, я не понимаю, как мы с тобой поладим. Кстати, сынок, надо бы тебе сменить имя. Как бишь тебя зовут?

– Эттил.

– Какое-то бабье имя. Подберем получше. Ты у меня будешь Джо. Так вот, Джо. Я уж сказал, придется нашим марсианкам стать беленькими, понятно? Потому что потому. А то папочка расстроится. Ну, что скажешь?

– Я думал…

– И еще нам нужна такая сцена, чтоб зрители рыдали – в марсианский корабль угодил метеорит или еще что, словом, катастрофа, но тут прекрасная марсианка спасает всю ораву от верной смерти. Сногсшибательная выйдет сценка. Знаешь, Джо, это очень удачно, что я тебя нашел. Для тебя это дельце выгодное, можешь мне поверить.

Эттил перегнулся к нему через столик в крепко сжал его руку.

– Одну минуту. Мне надо вас кое о чем спросить.

– Валяй, Джо, не смущайся.

– Почему вы все так любезны с нами? Мы вторглись на вашу планету, а вы все, как один, встречаете нас, точно родных детей после долгой разлуки. Почему?

– Ну и чудаки же вы там, на Марсе! Сразу видно – святая простота. Ты вот что сообрази, Мак. Мы тут люди маленькие, верно?

И он помахал загорелой ручкой в изумрудных перстнях.

– Мы люди простые, обыкновенные, верно? Так вот, мы, земляне, этим гордимся. Наш век – век Простого Человека, Билл, и мы гордимся, что мы – мелкая сошка. У нас на Земле, друг Билли, все жители сплошь – Сарояны. Этакое огромное многочисленное семейство благодушных Сароянов, и все нежно любят друг дружку. Мы вас, марсиан, отлично понимаем, Джо, и мы понимаем, почему вы вторглись на Землю. Ясное дело, вам одиноко на вашем маленьком холодном Марсе и завидно, что у нас такие города…

– Наша цивилизация гораздо старше вашей…

– Уж, пожалуйста, Джо, не перебивай, не расстраивай меня. Дай я выскажу свою теорию, а потом говори хоть до завтра. Так вот, вам там было скучно и одиноко, и вы прилетели к нам повидать наши города и наших женщин – и милости просим, добро пожаловать, ведь вы – наши братья, вы тоже самые обыкновенные люди.

А кстати, Роско, тут есть еще одна мелочь: на этом вашем вторжении можно и подзаработать. Вот, скажем, я задумал этот фильм – он нам даст миллиард чистой прибыли, это уж будь покоен. Через неделю мы пустим в продажу куклу-марсианку по тридцать монет Штука. Это тоже, считай, миллионы дохода. И у меня есть контракт, выпущу какую-нибудь марсианскую игру, она пойдет по пять монет. Да мало ли что еще можно придумать.

– Вот оно что, – сказал Эттил и отодвинулся.

– Ну и, разумеется, это отличный новый рынок. Мы вас завалим товарами, только хватайте – и средства для удаления волос дадим, и жевательную резинку, и ваксу – прорву всего.

– Постойте. Еще один вопрос.

– Валяй.

– Как ваше имя? Что это означает – Эр Эр?

– Ричард Роберт.

Эттил поглядел в потолок.

– А может быть, иногда случайно кто-нибудь зовет вас …м-м …Рик?

– Угадал, приятель. Ясно, Рик, как же еще.

Эттил перевел дух и захохотал, и никак не мог остановиться. Ткнул в собеседника пальцем.

– Так вы – Рик? Рик! Стало быть, вы и есть Рик!

– А что тут смешного, сынок? Объясни папочке!

– Вы не поймете… вспомнилась одна история… – Эттил хохотал до слез, задыхался от смеха, судорожно стучал кулаком по столу. – Так вы – Рик! Ох, забавно! Ну, совсем не похоже. Ни тебе огромных бицепсов, ни волевого подбородка, ни ружья. Только туго набитый кошелек, кольцо с изумрудом да толстое брюхо!

– Эй, полегче на поворотах, Мак. Может, я и не Аполлон, но…

– Вашу руку, Рик! Давно мечтал познакомиться. Вы – тот самый человек, который завоюет Марс, ведь у вас есть машинки для коктейля, и супинаторы, и фишки для покера, и хлыстики для верховой езды, и кожаные сапоги, и клетчатые кепи, и ром.

– Я только скромный предприниматель, – сказал Ван Пленк и потупил глазки. – Я делаю свое дело и получаю толику барыша. Но я уже говорил, Джек: я давно подумывал – надо поставлять на Марс игрушки дядюшки Уиггили и комиксы Дика Трейси – там все будет в новинку! Огромный рынок сбыта! Ведь у вас и не слыхивали о политических карикатурах, так? Так! Словом, мы вас засыплем всякой всячиной. Наши товары будут нарасхват. Марсиане их просто с руками оторвут, малыш, верно говорю! Еще бы – духи, платья из Парижа, модные комбинезоны – чуешь? И первоклассная обувь.

– Мы ходим босиком.

– Что я слышу? – воззвал Ван Пленк к небесам. – На Марсе живот одна неотесанная деревенщина? Вот что, Джо, уж это наша забота. Мы всех застыдим, перестанут шлепать босиком. А тогда и сапожный крем пригодится!

– А-а…

Ван Пленк хлопнул Эттила по плечу.

– Стало быть, заметано? Ты – технический директор моего фильма, идет? Для начала получаешь двести долларов в неделю, а там дойдет и до пяти сотен. Что скажешь?

– Меня тошнит, – сказал Эттил. От выпитого коктейля он весь посинел.

– Э, прошу прощенья. Я не знал, что тебя так заберет. Выйдем-ка на воздух.

На свежем воздухе Эттилу стало полегче.

– Так вот почему Земля нас так встретила? – спросил он и покачнулся.

– Ясно, сынок. У нас на Земле только дай случай честно заработать, ради доллара всякий расстарается. Покупатель всегда прав. Ты на меня не обижайся. Вот моя карточка. Завтра в девять утра приезжай в Голливуд на студию. Тебе покажут твой кабинет. Я приеду в одиннадцать, тогда потолкуем. Ровно в девять, смотри не опаздывай. У нас порядок строгий.

– А почему?

– Чудак ты, Галлахер! Но ты мне нравишься. Спокойной ночи. Счастливого вторжения!

Автомобиль отъехал.

Эттил поглядел ему вслед, поморгал растерянно. Потом потер лоб ладонью и медленно вошел по улице к стоянке марсиан.

– Как же теперь быть? – вслух спросил он себя.

Ракеты безмолвно поблескивали в лунном свете. Издали, из города доносился гул – там буйно веселились. В походном лазарете хлопотали врачи: с одним молодым марсианином случился тяжкий нервный припадок; судя по воплям больного, он чересчур всего нагляделся, чересчур много выпил, слишком много наслушался песен из красно-желтых ящичков в разных местах, где люди пьют, и за ним без конца гонялась от столика к столику какая-то женщина, огромная, как слониха. Опять и опять он бормотал:

– Дышать нечем… заманили, раздавили…

Понемногу всхлипывания затихли. Эттил вышел из густой тени и направился к кораблям, надо было пересечь широкую дорогу. Вдалеке вповалку валялись пьяные часовые. Он прислушался. Из огромного города смутно долетали музыка, автомобильные гудки, вой сирен. А ему чудились еще и другие звуки: приглушенно урчат машинки в барах, готовят солодовый напиток, от которого воины обрастут жирком, станут ленивыми и беспамятными; в пещерах кино вкрадчивые голоса убаюкивают марсиан, нагоняют крепкий-крепкий сон – от него так уже никогда и не очнешься, не отрезвеешь до конца дней.

Пройдет год – и сколько марсиан умрет от цирроза печени, от камней а почках, от высокого кровяного давления? А сколько покончат с собой?

Эттил стоял посреди пустынной дороги. За два квартала из-за угла вывернулась машина и понеслась прямо на него.

Перед ним выбор: остаться на Земле, поступить на службу в киностудию, числиться консультантом, являться по утрам минута в минуту и начать понемногу поддакивать шефу: да, мол, конечно, бывала на Марсе жестокая резня; да, наши женщины – высокие и белокурые; да, у нас есть разные племена и у каждого свои пляски и жертвоприношения, да, да, да. А можно сейчас же пойти и залезть в ракету и одному вернуться на Марс.

– А что будет через год? – сказал он вслух.

На Марсе откроют Ночной Клуб Голубого канала. И Казано Древнего города. Да, в самом сердце марсианского Древнего города устроят игорный притон! И во всех старинных городах пойдут кружить и перемигиваться неоновые огни реклам, и шумные компании затеют веселье на дедовских могилах – да, не миновать.

Но час еще не пробил. Через несколько дней он будет дома. Тилла и сын ждут его, и можно напоследок еще несколько лет пожить тихо и мирно – дышать свежим ветром, сидеть с женой на берегу канала и читать милые книги, порой пригубить тонкого легкого вина, мирно побеседовать – то недолгое время, что еще остается им, пока с неба не свалится неоновое безумие.

А потом, быть может, они с Тиллой найдут убежище в синих горах, будут скрываться там еще год–другой, пока и туда не нагрянут туристы и не начнут Щелкать затворами фотоаппаратов и восторгаться – ах, какой дивный вид!

Он уже точно знал, что скажет Тилле:

– Война – ужасная вещь, но мир подчас может быть куда страшнее.

Он стоял посреди широкой пустынной дороги.

Обернулся – и без малейшего удивления увидел: прямо на него мчится машина, а в ней полно орущих подростков. Эти мальчишки и девчонки лет по шестнадцати, не больше, гонят открытую машину так, что ее мотает и кидает из стороны в сторону. И указывают на него пальцами и истошно вопят. Мотор ревет все громче. Скорость – шестьдесят миль в час.

Эттил кинулся бежать. Машина настигала.

Да, да, устало подумал он. Как странно, как печально… и рев и грохот… точь-в-точь бетономешалка.

УРОЧНЫЙ ЧАС

Ох, и весело будет! Вот это игра! Сто лет такого не было! Детишки с криком носятся взад и вперед по лужайкам, то схватятся за руки, то бегают кругами, влезают на деревья, хохочут во все горло. В небе пролетают ракеты, по улицам скользят проворные машины, но детвора поглощена игрой. Такая потеха, такой восторг, столько визга и суеты!

Мышка вбежала в дом, чумазая и вся в поту. Для семи лет она была горластая и крепкая и отличалась на редкость твердым характером. Миссис Моррис и оглянуться не успела, а дочь уже с грохотом выдвигала ящики и сыпала в большой мешок кастрюльки и разную утварь.

– О господи, Мышка, что это творится?

– Мы играем! Очень интересно! – запыхавшись, вся красная отозвалась Мышка.

– Посиди минутку, передохни, – посоветовала мать.

– Не, я не устала. Мам, можно, я все это возьму?

– Только не продырявь кастрюли, – сказала миссис Моррис.

– Спасибо, спасибо! – закричала Мышка и сорвалась с места, как ракета.

– А что у вас за игра? – окликнула мать, глядя ей вслед.

– Вторжение! – на бегу бросила Мышка.

Хлопнула дверь.

По всей улице дети тащили из дому ножи, вилки, консервные ножи, а то и кочергу или кусок старой печной трубы.

Любопытно, что волнение и суматоха охватили только младших. Старшие, начиная лет с десяти, смотрели на все это свысока и уходили гулять подальше или с достоинством играли в прятки и с мелюзгой не связывались.

Тем временем отцы и матери разъезжали взад и вперед в сверкающих хромированных машинах. В дома приходили мастера – починить вакуумный лифт, наладить подмигивающий телевизор или задуривший продуктопровод. Взрослые мимоходом поглядывали на озабоченное молодое поколение, завидовали неуемной энергии разыгравшихся малышей, снисходительно улыбались их буйным забавам и сами, пожалуй, были бы не прочь позабавиться е детишками, да солидному человеку это не пристало…

– Эту, эту и еще эту, – командовала Мышка, и ребята выкладывали перед ней разнокалиберные ложка, штопоры и отвертки.. – Это давал сюда, а это туда. Не так! Вот сюда, неумеха! Так. Теперь не мешайся, я приделаю эту штуку, – она прикусила кончик языка я озабоченно наморщила лоб. – Вот так. Понятие?

– Ага-а! – завопили ребята.

Подбежал двенадцатилетний Джозеф Коннорс.

– Уходи! – без обиняков заявила Мышка.

– Я хочу с вами играть, – сказал Джозеф.

– Нельзя! – отрезала она.

– Почему это?

– Ты будешь насмехаться.

– Честное слово, не буду.

– Нет уж. Знаем мы тебя. Уходи, а то поколотим.

Подкатил на автоматических коньках еще один двенадцатилетний.

– Эй, Джо! Брось ты этих младенцев. Пошли!

Джозефу явно не хотелось уходить, он повторил не без грусти:

– А я хочу с вами.

– Ты старый, – решительно возразила Мышка.

– Не такой уж я старый, – резонно сказал Джо.

– Ты только будешь смеяться и испортишь все вторжение.

Мальчик на автоматических коньках громко, презрительно фыркнул.

– Пошли, Джо! Ну их! Все еще в сказки играют!

Джозеф поплелся прочь. И пока не завернул за угол, все оглядывался.

А Мышка опять захлопотала. При помощи своего разномастного инструмента она сооружала непонятный аппарат. Сунула другой девочке тетрадку и карандаш, и та под ее диктовку выводила какие-то каракули. Жарко грело солнце, голоса девочек то звенели, то затихали.

А вокруг гудел город. Вдоль улиц мирно зеленели деревья. Только ветер не признавал тишины и покоя и все метался но городу, по полям, по всей стране. В тысяче других городов были такие же деревья, и дети, и улицы, и деловые люди в тихих солидных кабинетах что-то говорили в диктофон или следили за экранами телевизоров. Синее небо серебряными иглами прошивали ракеты. Везде и во всем ощущалось спокойное довольство и уверенность, люди привыкли к миру и не сомневались: их больше не ждет никакая беда. На всей земле люди были дружны и едины. Все народы в равной мере владели надежным оружием. Давно уже достигнуто было идеальное равновесие сил. Человечество больше не знало ни предателей, ни несчастных, ни недовольных, а потому не тревожилось о завтрашнем дне. И сейчас полмира купалось в солнечных лучах, и дремала, пригревшись, листва деревьев.

Миссис Моррис выглянула из окна второго этажа.

Дети. Она поглядела на них и покачала головой. Что ж, они с аппетитом поужинают, сладко уснут и в понедельник пойдут в школу. Крепкие, здоровые. Она прислушалась.

Подле розового куста Мышка что-то озабоченно говорит… а кому? Там никого нет.

Странный народ дети. А другая девочка – как бишь ее? Да, Энн, – она усердно выводит каракули в тетрадке. Мышка что-то спрашивает у розового куста, а потом диктует подружке ответ.

– Треугольник, – говорит Мышка.

– А что это – треу…гольник? – с запинкой спрашивает Энн.

– Неважно, – отвечает Мышка.

– А как оно пишется?

– Тэ… рэ… е… – начинает объяснять Мышка, но у нее не хватает терпенья. – А, да пиши, как хочешь! – и диктует дальше: – Перекладина.

– Я еще не дописала тре… гольник.

– Скорей, копуха! – кричит Мышка.

Мать высовывается из окна.

– …у-голь-ник, – диктует она растерявшейся Энн.

– Ой, спасибо, миссис Моррис! – говорит Энн.

– Вот это правильно, – смеется миссис Моррис и возвращается к своим делам: надо включить электромагнитную щетку, чтоб вытянуло пыль в прихожей.

А в знойном воздухе колышутся детские голоса.

– Перекладина, – говорит Энн.

Затишье.

– Четыре, девять, семь. А, потом Бэ, потом Фэ, – деловито диктует издали Мышка. – Потом видка, и веревочка, и шеста… шесту… шестиугольник!

За обедом Мышка залпом проглотила стакан молока и кинулась к двери. Миссис Моррис хлопнула ладонью по столу.

– Сядь сию минуту, – велела она дочери. – Сейчас будет суп.

Она нажала красную кнопку кухарки-автомата, и через десять секунд в резиновом приемнике что-то мягко стукнуло. Миссис Моррис открыла приемник, вынула запечатанную банку с двумя алюминиевыми ручками, мигом вскрыла ее и налила в чашку горячего супу.

Мышка ерзала на стуле.

– Скорей, мам! Тут дело о жизни и смерти, а ты…

– В твои годы я была такая же. Всегда дело о жизни и смерти. Я знаю.

Мышка торопливо глотала суп.

– Ешь помедленнее, – сказала мать.

– Не могу, меня Дрилл ждет.

– Кто это Дрилл? Странное имя.

– Ты его не знаешь, – сказала Мышка.

– Разве в нашем квартале поселился новый мальчик?

– Еще какой новый, – сказала Мышка, принимаясь за вторую порцию.

– Который же это – Дрнлл? Покажи, – сказала мать.

– Он там, – уклончиво ответила Мышка. – Ты будешь смеяться. Все только дразнятся да смеются. Фу, пропасть!

– Что же, этот Дрилл такой застенчивый?

– Да. Нет. Как сказать. Ох, мам, я побегу, а то у нас никакого вторжения не получится.

– А кто куда вторгается?

– Марсиане на Землю. Нет, они не совсем марсиане. Они… ну, не знаю. Вон оттуда, – она ткнула ложкой куда-то вверх.

– И отсюда. – Миссис Моррис легонько тронула разгоряченный лоб дочери.

Мышка возмутилась:

– Смеешься! Ты рада убить и Дрилла и всех!

– Нет-нет, я ничего плохого не хотела сказать. Так этот Дрилл – марсианин?

– Нет. Он… ну, не знаю. С Юпитера, что ли, или с Сатурна, или с Венеры. В общем ему трудно пришлось.

– Могу себе представить! – Мать прикрыла рот ладонью, пряча улыбку.

– Они никак не могли придумать, как бы им напасть на Землю.

– Мы неприступны, – с напускной серьезностью подтвердила мать.

– Вот и Дрилл так говорит! Это самое слово, мам: не-при…

– Ой-ой, какой умный мальчик. Какие взрослые слова знает.

– Ну и вот, мам, они всё не могли придумать, как на нас напасть. Дрилл говорит… он говорит, чтоб хорошо воевать, надо найти новый способ застать людей врасплох. Тогда непременно победишь. И еще он говорит, надо найти помощников в лагере врага.

– Пятую колонну, – сказала мать.

– Ага. Так Дрилл говорит. А они всё не могли придумать, как застать Землю врасплох и как найти помощников.

– Не удивительно. Мы ведь очень сильны, – засмеялась мать, убирая со стола.

Мышка сидела и смотрела в одну точку, словно видела перед собой все, о чем рассказывала.

– А потом в один прекрасный день, – продолжала она театральным шепотом, – они подумали о детях!

– Вот как! – восхитилась миссис Моррис.

– Да, и они подумали: взрослые вечно заняты, они не заглядывают под розовые кусты и не шарят в траве.

– Разве что когда собирают грибы или улиток.

– И потом он говорил что-то такое про мери-мери.

– Мери-мери?

– Ме-ре-няя.

– Измерения?

– Ага! Их четыре штуки! И еще говорил про детей до девяти лет и про воображение. Он ужасно забавно разговаривает.

Миссис Моррис устала от этой болтовни.

– Да, наверно, это очень забавно. Но твой Дрилл тебя заждался. Уже поздно, а надо еще умыться перед сном. Так что, если хочешь поспеть с вашим вторжением, беги скорей.

– Ну-у, еще мыться! – заворчала Мышка.

– Обязательно! И почему это все дети боятся воды? Во все времена все дети не любили мыть уши.

– Дрилл говорит, мне больше не надо будет мыться, – сказала Мышка.

– Ах, вот как?

– Он всем ребятам так сказал. Никакого мытья. И не надо рано ложиться спать, и в субботу можно по телевизору смотреть целых две программы!

– Ну, пускай мистер Дрилл не болтает лишнего. Вот я пойду поговорю с его матерью и…

Мышка пошла к двери.

– И еще есть такие мальчишки – Пит Бритц и Дейд Джеррик, мы с ними ругаемся. Они уже большие. И они над нами насмехаются. Они еще хуже родителей. Даже ее верят в Дрилла. Воображалы такие, задаются. Потому что они уже большие. Могли бы быть поумнее. Сами недавно были маленькие. Я их ненавижу хуже всех. Мы их первым делом убьем.

– А нас с папой после?

– Дрилл говорит, вы опасные. Знаешь почему? Потому что вы не верите в марсиан! А они позволят нам править всем миром. Ну, не нам одним, ребятам из соседнего квартала тоже. Я, наверно, буду королевой.

Она отворила дверь.

– Мам!

– Да?

– Что такое лог-ги-ка?

– Логика? Понимаешь, детка, это когда человек умеет разобраться, что верно, а что неверно.

– Дрилл и про это сказал. А что такое впе-ча-тли-тель-ный? – Мышке понадобилась целая минута, чтоб выговорить такое длиннющее слово.

– А это… – мать опустила глаза и тихонько засмеялась. – Это значит – ребенок.

– Спасибо за обед! – Мышка выбежала вон, потом на миг снова заглянула в кухню. – Мам, я уж постараюсь, чтоб тебе было не очень больно, правда-правда!

– И на том спасибо, – сказала мать.

Хлопнула дверь.

В четыре часа зажужжал вызов видеофона. Миссис Моррис нажала кнопку, экран осветился.

– Здравствуй, Элен! – сказала она.

– Здравствуй, Мэри. Как дела в Нью-Йорке?

– Отлично. А в Скрэнтоне? У тебя усталое лицо.

– У тебя тоже. Сама знаешь, дети. Путаются под ногами.

Миссис Моррис вздохнула.

– Вот и Мышка тоже. У них тут сверхвторжение.

Элен рассмеялась:

– У вас тоже малыши в это играют?

– Ох, да. А завтра все помешаются на головоломках и на механических,“классах”. Неужели году в сорок восьмом мы тоже были такие несносные?

– Еще хуже. Играли в японцев и нацистов. Не знаю, как мои родители меня терпели. Ужасным была сорванцом.

– Родители привыкают все пропускать мимо ушей.

Короткое молчание.

– Что случилось, Мэри?

Миссис Моррис стояла, полузакрыв глаза, медленно, задумчиво провела языком по губам. Вопрос Элен заставил ее вздрогнуть.

– А? Нет, ничего. Просто я задумалась обо всем этом. Насчет того, чтобы пропускать мимо ушей, и вообще. Неважно. О чем это мы говорили?

– Мой Тим прямо влюбился в какого-то мальчишку по имени Дрилл… кажется, так его зовут.

– Наверно, это у них новый пароль. Моя Мышка тоже увлекается этим Дриллом.

– Вот не думала, что это и до Нью-Йорка докатилось. Видно, перекидывается от одного к другому. Какая-то эпидемия. Я тут разговаривала с Джозефиной, она говорит, ее детишки тоже помешались на новой игре, а это ведь Бостон. Всю страну охватило.

В кухню вбежала Мышка выпить воды. Миссис Моррис обернулась.

– Ну, как дела?

– Почти все готово, – ответила Мышка.

– Прекрасно! А это что такое?

– Бумеранг. Смотри!

Это было что-то вроде шарика на пружинке. Мышка кинула шарик, пружинка растянулась до отказа… и шарик исчез.

– Видала? – сказала Мышка. – Хоп! – Она согнула палец крючком, шарик вновь очутился у нее в руке, и она защелкнула пружинку.

– Ну-ка, еще раз, – попросила мать.

– Не могу. В пять часов вторжение. Пока! – и Мышка вышла, пощелкивая своей игрушкой.

С экрана видеофона засмеялась Элен.

– Мой Тим сегодня утром тоже притащил такой бумеранг, я хотела поглядеть, как он действует, но Тим ни за что не хотел показать. Потом я попробовала сама, но ничего не получилось.

– Ты не вне-ча-тли-тель-ная, – сказала Мэри Моррис.

– Что?

– Так, ничего. Я подумала о другом. Тебе что-то было нужно, Элен?

– Да, я хотела спросить, как ты делаешь то печенье, черное с белым…

Лениво текло время. Близился вечер. Солнце опускалось в безоблачном небе. По зеленым лужайкам потянулись длинные тени. А ребячьи крики и смех все не утихали. Одна девочка вдруг с плачем побежала прочь. Миссис Моррис вышла на крыльцо.

– Кто это плакал, Мышка? Не Пегги-Энн?

Мышка что-то делала во дворе, подле розового куста.

– Угу, – ответила она, не разгибаясь. – Пегги-Энн трусиха. Мы больше не будем с ней играть. Она уж очень большая. Наверно, она вдруг выросла.

– И поэтому заплакала? Чепуха. Отвечай мне, как полагается, не то сейчас же пойдешь домой!

Мышка круто обернулась, испуганная и злая.

– Да не могу я сейчас! Скоро уже время. Ты прости, я больше не буду.

– Ты что же, ударила Пегги-Энн?

– Нет, честное слово! Вот спроси ее! Это из-за то-то, что… ну, просто она трусиха, задрожала – хвост поджала.

Кольцо ребятни теснее сдвинулось вокруг Мышки; озабоченно хмурясь, она что-то делала с разнокалиберными ложками и четырехугольным сооружением из труб и молотков.

– Вот сюда и еще сюда, – бормотала она.

– У тебя что-то не ладится? – спросила миссис Моррис.

– Дрилл застрял. На полдороге. Нам бы только его вытащить, тогда будет легче. За ним и другие пролезут.

– Может, я вам помогу?

– Нет, спасибо. Я сама.

– Ну, хорошо. Через полчаса мыться, я тебя позову. Устала я на вас смотреть.

Миссис Моррис ушла в дом, села в кресло и отпила глоток пива из неполного стакана. Электрическое кресло начало массировать ей спину. Дети, дети. У них и любовь и ненависть – все перемешано. Сейчас ребенок тебя любит, а через минуту ненавидит. Странный народ дети. Забывают ли они, прощают ли в конце концов шлепки, и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь – делай то, не делай этого? Как знать… Может быть, ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть – большим, непонятливым и непреклонным?

Время шло. За окнами воцарилась странная, напряженная тишина, словно вся улица чего-то ждала.

Пять часов. Где-то в доме тихонько, мелодично запели часы: “Ровно пять, ровно пять, надо время не терять!” – и умолкли.