Текст книги "Отныне и вовек"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Жанр:
Зарубежная классика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Тогда, вот тогда и корабль, и капитан, и команда – все, все погибнут. Все, кроме одного.
– Все? – переспросил кто-то.
– Кроме одного, – ответили ему.
– Все погибнут, – закончил Квелл не своим голосом.
После этого он молча вытянулся на койке и заснул.
Я перевернулся на другой бок, но сон как рукой сняло; меня не покидало ощущение, что вся команда лежала без сна до самого рассвета.
Часы в каждом кубрике тикали, напоминая о времени; наконец, вместо восхода солнца перед нашим мысленным взором появился ореол кометы в призрачной дымке, зависшей над койкой капитана, который оплакивал во сне собственную смерть.
* * *
Из бортового журнала первого штурмана Джона Рэдли: «Записи, датированные 400-м годом до нашей эры. По слухам, предвестием смерти Александра Македонского стало появление кометы Персефоны. Комета Палестрина прилетела в первом году нашей эры; это могла быть и Вифлеемская звезда. Вот и все, что подкреплено документами, а остальное не в счет. Главные составляющие тела кометы – это газ метан и снег, холодный снег».
* * *
Мне не спалось; я поднялся с койки, и ноги сами понесли меня к капитанской каюте. Из-за плотно закрытой двери доносился бессвязный бред.
– Ни за что! – слышал я сдавленные стенания. – Нет, ни за что, говорю тебе. Убирайся! Вон отсюда!
В коридоре появилась чья-то фигура: Рэдли. Я отпрянул в темноту, когда первый помощник забарабанил в дверь капитанской каюты.
– Капитан?
Тот отозвался из-за двери:
– Что? Что?
– Вам снился дурной сон, сэр, – сказал Рэдли.
Дверь открылась, и на пороге показался капитан с всклокоченной белой шевелюрой.
– Боже, мне снилось, что я падаю, падаю в космосе и этому нет конца. Дай прийти в себя.
– Прошу расписаться в вахтенном журнале, сэр, – отчеканил Рэдли.
– В четыре часа воображаемого утра? Ладно, Рэдли, хотя бы стряхну дурные сны. Пойду с тобой, распишусь. Как там наши компьютеры? Вычисляют?
– Плавятся, сэр, от такой загрузки.
– Торопишься меня опровергнуть?
– Вы утверждали, что правда на вашей стороне, сэр, – ответил Рэдли. – Я бы предпочел это доказать.
Капитан вышел в коридор, и я попятился еще дальше в темноту, хотя он и без того не мог меня увидеть. Они с Рэдли направлялись в сторону центрального отсека, а я крался следом.
– Я тебя насквозь вижу, Рэдли. Не лежит у тебя душа к этой погоне, ведь так?
– Если под «погоней» вы подразумеваете наши первоочередные задачи – нанесение на карту звезд и исследование миров…
– Нет, нет! Заверни-ка сюда! – произнес капитан, заходя в огромный центральный отсек, почти безлюдный в этот ранний час, и указал на звездный экран.
Светящееся трехмерное изображение парило в воздухе.
– Что тебе известно о путях темных планет и ярких комет?
– Очевидно, вам придется меня просветить, сэр, – ответил Рэдли.
– Что ж, просвещайся, – начал капитан. – Здесь тысячи тысяч звездных карт, утвержденных, заархивированных и рассортированных. Проведи рукой по этому пространству. Дотронься до длинного следа кометы Галлея; почувствуй жар кометы Малый Аллиостро. Вот они, плоды ночных сомнений и терзаний Господа, всех Его долгих дум. Бог видит радостные сны – появляются зеленые земли. Бог испытывает муки: из бескрайних врат Его воспаленных глаз и губ выплывает Левиафан. Он несется сюда! Я знаю способ встретить его лобовой атакой, дать отпор за шесть недель до того, как он уничтожит Землю. Мы должны поторапливаться, чтобы застать его врасплох.
– Врасплох? – Рэдли отвернулся от ярких, светящихся в воздухе карт. – Комету невозможно застать врасплох, сэр. Она неживая, ей все равно.
– Но я-то живой, и мне не все равно, – парировал капитан.
Рэдли пожал плечами:
– И потому вы решили переложить груз знаний на плечи какого-нибудь великого юного скитальца, бича Вселенной, которого носит по разным мирам, как неприкаянного, вечно бездомного. Я…
– Продолжай, – подбодрил капитан.
– Сэр, если, как учит преподобный Колуорт, весь космос – это наша плоть от плоти, а все галактики, солнца, живые твари – ростки одного семени, одной всеохватной воли, тогда призрак, о котором вы говорите, сэр, этот великий и ужасный монстр, то бишь комета, слетает с уст Божьих. Не болезнь, не отчаяние, но Его светлая воля, озаряющая вселенскую ночь. Готовы ли вы противиться этому дыханию?
– Коль скоро оно перевернуло мне душу и выжгло глаза – да, готов! Прислушайся к его реву, который не умолкает даже сейчас за обшивкой корабля, там, снаружи.
Его протянутая рука коснулась какого-то дисплея. Корабль пронзили токи неукротимой энергии, прокатившиеся по всем отсекам.
Кивком указывая на изображение, капитан продолжил:
– Вот дыхание, о котором ты говорил. От него веет холодом. Это холод всех кладбищ мира, переброшенных в космос, и еще это саван длиною в световой год, накрывший мириады потерянных душ, которые вопиют об избавлении. Мне – нам – предстоит их спасти.
– Этот звук – тупая, безжизненная субстанция, сэр, просто комбинация, рожденная хаосом, притягиваемая и отталкиваемая то одним, то другим приливом. Пытаться остановить эту нескончаемую бледную пульсацию – все равно что пытаться остановить свое сердце.
– А что, если оба остановятся одновременно? – спросил капитан. – Не будет ли моя победа над этой пульсацией столь же сокрушительной, как ее победа надо мной? Маленький человек и необъятный судный день, летящий в пространстве: вес их одинаков, если на другой чаше весов – смерть.
– Но, разрушая ее, – убеждал Рэдли в тихом отчаянии, – вы, капитан, разрушаете и свою плоть, которая на время дана вам Богом.
– Для меня эта плоть – оскорбление! – вскричал капитан. – Раз мир един, значит, Бог проявляется в минералах, в лучах света, в движении, во тьме или в человеке разумном; но ежели комета, моя кровная сестра, была призвана испытать мое терпение, подобное терпению Иова [22], не совершила ли она богохульство, когда для начала меня изувечила? Если я – плоть от плоти Божьей, отчего был я поражен слепотой? Нет, нет! Эта сила неудержима и греховна. Ее страшный лик беспрепятственно парит над бездной. За слепящим сиянием я чую кровь, что смазывает шестерни и засовы ночных кошмаров. И неважно, где явится мне эта сила: то ли при виде бедняги, сгорающего в геенне огненной, то ли в схватке с акулой, перемазанной человечьей кровью, то ли при встрече со слепящей белой маской, брошенной среди звезд для устрашения людей и нанесения удара, который не убьет человека, но сломает ему хребет и душу, – я дам отпор. Так что избавь меня от ханжеских увещеваний, любезный. Эта сила попробовала меня на завтрак. Я закушу ею нынче за ужином.
– Раз так, – прошептал Рэдли, – да поможет нам Бог.
– Поможет, – отозвался капитан. – Если мы – живые Божьи твари, значит, мы укрепим Его длань, простертую, чтобы остановить чудовище длиною в световой год. Ты же не устранишься от этой величайшей схватки?
– Устранюсь, – пробормотал Рэдли, – тем более что надо компьютеры проверить, сэр.
Он уже собирался уйти, но был остановлен словами капитана:
– Тогда отчего тобою владеет ярость, подобная моей? Нет, твоя еще сильнее. Ибо я не доверяю «реальности» и ее слабоумной матери, Вселенной, а ты хочешь остаться праведником и выбираешь для себя хлипкие подпорки, кои сулят счастливый финал. Но с волками жить – кастратомбыть. Еще немного – и тебя возьмут в хор Папы Римского. От такой праведности я весь трепещу.
– Сэр, – отозвался Рэдли, – я вам не союзник. Но вы меня не бойтесь. Пусть капитан убоится капитана. Бойтесь самого себя… сэр.
Рэдли снова развернулся – и на этот раз смог удалиться без помех.
Глава 4
Вконец подавленный, я вернулся к себе. За время, оставшееся до рассвета, мне так и не удалось заснуть – я только метался и крутился с боку на бок; а Квелл безмятежно посапывал и видел свои инопланетные сны.
Вскочив по первому звонку побудки, я помчался на радиолокационную палубу. Там мне попался на глаза мой знакомец Смолл, склонившийся над пультом.
– А ты знаешь, что ракета подпитывает себя в космосе? – спросил он.
– Подпитывает? Это как?
– Барахтается, – объяснил он. – Как огромная рыбина в потоках солнечного ветра, космических лучей, межзвездных радиоактивных излучений. Вечно голодные, мы – я имею в виду этот корабль – рыщем в поисках пиршеств крика, голосов и отголосков. Я сижу тут день за днем, чтобы своевременно засекать стремительные атаки из окружающего нас космоса. Обычно улавливаю только безымянные звуки в разных сочетаниях – шумы, радиопомехи и резонанс. Но иногда ни с того ни с сего… вот послушай!
Смолл тронул кнопку, и из динамика на пульте понеслись голоса – отчетливые человеческие голоса. Он повернулся ко мне, и его лицо приняло непривычное выражение.
Мы с ним стояли и слушали радиопередачи, адресованные земной аудитории двухсотлетней давности. В эфире выступал с речью Черчилль, бесновался Гитлер, делал ответное заявление Рузвельт, ревели уличные толпы, гремели трансляции футбольных и бейсбольных матчей ушедших дней. Звук то нарастал, то затихал, набегал океанской волной и откатывался назад.
Потом Смолл заговорил:
– На самом деле ни один звук, единожды вырвавшись, никуда не исчезает. Он поглощается электрическими облаками, и, если повезет, мы в одно касание сможем вернуть себе эхо суровых, забытых войн, долгих дней лета и теплых месяцев осени.
– Знаешь, Смолл, – оживился я, – нужно записать эти передачи, чтобы прослушивать их снова и снова. У тебя есть что-нибудь еще? Что удалось поймать?
– Как-то нашли мы целый фонтан, бьющий из прежних дней Земли. Голоса минувших столетий. Странные какие-то радиоведущие, смешки не к месту, политические недомолвки. Послушай.
Смолл опять поколдовал над настройкой пульта. И мы услышали: дирижабль «Гинденбург» [23]охвачен пламенем. В тысяча девятьсот двадцать седьмом Линдберг приземлился в Париже. Некто Демпси победил некоего Танни в тысяча девятьсот двадцать пятом. [24]Толпы захлебывались криком, демонстранты ликовали. Потом звук стал затухать.
– Ладно, проехали, – сказал Смолл.
– Верни обратно! – вскричал я. – Это же наша история!
Из динамика на пульте уже несся другой голос:
– Сегодня днем в резиденции на Даунинг-стрит премьер-министр Черчилль…
Тут на палубу вошел капитан.
– Сэр, – повторил для него Смолл, – мы нашли целый фонтан, бьющий из прежних дней Земли. Голоса минувших столетий. Странные какие-то радиоведущие, смешки не к месту, политические недомолвки. Послушайте!
С большой грустью капитан кивнул:
– Да-да. – И вдруг отрезал: – Смолл, Джонс, отставить! Эти люди общаются между собой. Нам с ними не играть, не смеяться, не плакать. Они мертвецы. А нас ждет встреча с настоящим.
Смолл опять потянулся к настройкам, и последний голос успел выкрикнуть:
– Передача по линии! Мантл [25]благополучно добрался до первой базы!
А потом – тишина.
Я смахнул со щеки слезу. Что меня проняло? – подумалось мне. Эти голоса не принадлежали ни моим близким, ни моему времени, ни моим демонам. И все же они когда-то были живыми. Их прах забился мне в уши, попал в глаза.
Внезапно по громкой связи прогремело: «Степень готовности – „синяя“. Всем сканирующим станциям. Перейти на визуальное наблюдение. Звездный сектор СВ-семь. Перейти на визуальное наблюдение. Степень готовности – „синяя“!»
* * *
Мы с Квеллом стояли перед его смотровым экраном, потрясенные увиденным.
– Боже милостивый, – выдавил я. – Что там?
– Какая-то луна, – ответил Квелл.
– Это понятно, – отозвался я. – Только уж очень необычная. Совсем древняя на вид. Гораздо старше нашей, облепленной большими и малыми городами, вековыми садами. Как по-твоему, долго эта луна в одиночку крутилась в космосе?
Квелл сверился с приборной панелью и увеличил картинку.
– Десять тысяч витков за миллион лет, – сообщил он. – Ах, любо-дорого посмотреть… шпили, витражи, безлюдные и запущенные дворики, припудренные пылью.
Потом мы услышали голос Рэдли:
– Приготовиться! Торможение.
Тут вмешался голос капитана:
– Рэдли!
– Сэр, луна! Очень древняя, красивая. Наша задача – исследовать, находить, докладывать.
– Да, Рэдли, твой тон дает о ней полное представление. Это одинокий, затерянный, блуждающий мирок, обаяние старины; жаль пролетать мимо, но ничего не поделаешь. Идем прежним курсом.
По громкой связи раздался приказ:
– Полный вперед! Отставить «синюю» степень готовности!
Изображение незнакомой луны, транслируемое на все бортовые дисплеи, стало медленно таять.
– Опять затерялась, – сказал Квелл.
И корабль погрузился, как прежде, в космический мрак.
Глава 5
Из динамика на пульте Смолла раздались голоса – далекие, еле слышные, перекрываемые радиопомехами:
– «Луч-один» вызывает «Сетус-семь». «Луч-один» на связи. Возвращаемся после двенадцати лет полета. «Сетус-семь», как слышите?
«Вот это да! – подумал я. – Встречный корабль».
Мои мысли передали ответ Квелла:
– Уму непостижимо. Среди всех этих миллиардов космических миль. Какова вероятность встречи…
– С другим кораблем? – договорил я вслух.
– Говорит «Луч-один», – зазвучал тот же голос, – «Сетус-семь», просим сигнала к снижению скорости.
Все члены экипажа сбежались на главную палубу и приникли к мониторам.
– «Сетус-семь», дайте добро на сближение, стыковку и посещение вашего борта.
– Да! – заорала команда.
– Нет! – прогремел капитан.
– «Сетус-семь», как слышите? Прием.
Капитан приказал Смоллу выйти на связь.
– «Луч-один», говорит «Сетус-семь». В сближении отказано.
– «Сетус-семь», просим подтвердить: в сближении отказано? Мы правильно поняли?
– Да, – отрезал капитан.
– К вам обращаются мои люди, капитан, выслушайте их!
И по каналу связи, за несколько тысяч миль, до нас донеслись возмущенные протесты с другого корабля.
– Что за детский сад! – буркнул наш капитан. – Времени нет. Время не позволяет.
– Время?! – вскричал голос с «Луча-1». – Опомнитесь, времени в космосе навалом. У Бога прорва времени. Поставьте себя на мое место! У меня за спиной годы скитаний, чужие звезды, смертоносные кометы.
– Кометы? – встрепенулся наш капитан.
– Величайшая комета во Вселенной, сэр! – сказал капитан «Луча-1».
– Начать сближение, – скомандовал наш капитан. – Посещение нашего борта разрешаем.
Не отрываясь от экранов слежения, мы наблюдали за стыковкой. Два корабля протянули навстречу друг другу механические руки и обнялись, как друзья. Стыковка сопровождалась глухим лязгом; уже через час капитан «Луча-1», ступив на борт «Сетуса-7», отсалютовал:
– Иона Эндерби с «Луча-один» прибыл.
Он вышел из переходного шлюза, а позади него оказалось около десятка членов его команды: белые и черные, мужчины и женщины, рослые и приземистые, земляне и инопланетяне – все с любопытством оглядывались вокруг. Мы встретили их улыбками, желая поскорее услышать их историю.
* * *
Позднее, во время обеда в кают-компании, старший офицер Эндерби провозгласил тост за нашего капитана, с которым сидел за центральным столом:
– За ваше здоровье, сэр. Нет, за мое. Господи, девять месяцев не было случая выпить от души. Я на сносях. И ребеночка зовут – жажда!
Капитан «Луча-1» осушил свой стакан.
– Надо повторить! – потребовал он.
– Разумеется, – согласился капитан, – а потом побеседуем.
– Хотите узнать о кометах? – спросил Эндерби.
– Сгораю от нетерпения, – ответил наш капитан, сверкнув глазами.
Чтобы послушать рассказ, мы все придвинулись ближе, насколько позволяла субординация.
– Бога вытошнило мне в морду, – начал Эндерби. – До сих пор не могу отмыться. Потому что это был жирный, длиннющий, слепящий…
Наш капитан договорил за него:
– Левиафан?!
Эндерби так и ахнул:
– Откуда вы знаете?
– Значит, вы его выследили?
– Да уж, выследили! Он пустил мне кровь, переломал кости – я чудом уцелел!
– Ага! – вскричал капитан. – Слышал, Рэдли?
Эндерби продолжал:
– Это не шутки, сэр. Он меня пожрал, изжевал, сгрыз. Проглотил вместе с кораблем и командой, в один присест. Мы жили у Левиафана во чреве!
– Во чреве! Слыхал, Рэдли? В брюхе!
Командир «Луча-1» заметил:
– Вам лишь бы посмеяться, сэр.
В гробовой тишине наш капитан поднялся:
– Я не хотел вас оскорбить. Мне, как никому другому…
– А мы и сами посмеялись всласть! – не дослушал Эндерби. – Чем еще заниматься у чудовища в брюхе? Джигу отплясывали у него в кишках!
– И все же вы сейчас здесь, с нами!
– Сэр, он с самого начала нас не переваривал! Потому как мы травили его смехом. Все нутро ему оттоптали: то поднимались, то падали, то опять поднимались, а сами дивились судьбе и уповали на случай. Наш хохот пушечными ядрами разил его в сердце!
Капитан содрогнулся.
– Хохот? Пляски? – усомнился он.
Тогда Эндерби с «Луча-1» коснулся своего правого глаза.
– Уж поверьте! Однако для начала он едва не лишил меня зрения. Вот. Чистой воды ирландское хрустальное стекло. Вставной глаз! Клянусь. Могу вынуть – сыграем с вами в камешки, хотите?
– Нет-нет. Не утруждайтесь, – вздохнул наш капитан. – Я вам верю.
– Понятное дело, верите! – ответил Эндерби. – Левиафан решил меня ослепить, но справился лишь наполовину. Будь у него хоть малейшая возможность, он бы и второго глаза меня лишил. Но мы такой бунт устроили, что Левиафана стошнило, и он изрыгнул нас обратно, к звездам!
Наш капитан стиснул руку Эндерби:
– Где это было?
– В десяти миллионах миль от самой дальней точки орбиты Сатурна.
– Слышишь, Рэдли? – подскочил наш капитан. – Враг идет строго по курсу!
– По курсу? – Капитан «Луча-1» хохотнул. – По какому еще курсу? Думаете, он соображает, что делает, куда направляется? Мыслимо ли составить график хаоса, рассчитать его движение, задать ему курс?У нас еще остался джин? Хорошо идет.
Рэдли поспешил наполнить его стакан.
– Мои расчеты выверены и точны. – Схватив Рэдли за локоть, наш капитан расплескал джин. – Я желаю встретиться с этим демоном!
– Уж не по нашему ли примеру? – изумился Эндерби. – Может, я рисую чересчур яркими красками? А зря. – Он покачал головой. – Ладно, давайте: за шутовские колпаки с бубенчиками и развеселую джигу. За вас с Левиафаном, сэр. Чтоб ему захлебнуться желчью, когда он вас изрыгнет! Да, если будет на то воля Небес, он, будем надеяться, вас изрыгнет.
– Нужно продолжать путь, и прямо сейчас, – сказал капитан, внезапно покрывшись испариной. – Аврал!
Вставая из-за стола, Эндерби спросил:
– Капитан, нельзя ли нам еще чуток погостить? Команда жаждет увидеть новые лица, завести новые знакомства, узнать, что творится на Земле. Мы выжжены и иссушены, как песок.
– Моя жажда сильнее, – бросил капитан. – Нам пора.
Эндерби осушил свой стакан и в сердцах стукнул им по столу:
– Ну и катитесь! Ищите ветра в поле, сэр, если вам приспичило.
По знаку Эндерби его команда последовала за ним. Прошагав коридорами до дверей переходного шлюза, гости надели скафандры и покинули борт.
Прошло совсем немного времени, и «Луч-1» уже скрылся из виду, унося свой экипаж обратно, в космическое безмолвие.
Глава 6
Глубокой искусственной ночью наш капитан расхаживал по коридору вдоль кают экипажа. Просканировав его мысли, Квелл нашептал их мне: «Притворяетесь спящими? То-то же – прикусили свои поганые языки, которые меня хаяли, когда не дал вам разгуляться. Пусть даже сам Иисус Христос явится нынче в космосе…»
И Квелл, уже своим голосом, поправил:
– Христос не Христос, а один из его заплутавших пастырей.
* * *
С утра пораньше Рэдли вызвал меня и Квелла к радиолокационной установке Смолла. Там нас ждал старый знакомый – Даунс.
– Эти переговоры записаны прошлой ночью, – сказал Рэдли, кивая Смоллу, который подрегулировал настройки на своем пульте.
Мы обратились в слух, но не различали ничего, кроме обыкновенных радиопомех и пульсации космоса, пока наконец кто-то не заговорил внятным голосом:
– Говорит космическая шхуна «Рахиль», – донеслось издалека. – Богословская шхуна «Рахиль» [26]под командованием Пия Скитальца вызывает «Сетус-семь». «Сетус-семь», как слышите? Прием.
Тут в эфир вышел наш капитан:
– «Сетус-семь» на связи.
Безрадостный голос Пия заполнил эфир:
– Не встречалась ли вам небольшая аварийная ракета в дрейфующем полете? Ее унесло космической бурей. На ней были достойнейшие священнослужители, которые настигли комету…
– Левиафан?! – вырвалось у капитана.
Капитан «Рахили» отозвался без промедления:
– Да! На борту оказался и мой сын, мой единственныйсын, доброе дитя Господа. Отважный, пытливый. «Большая Белая Невеста» – так прозвал он комету. С двумя другими добрыми людьми ушел он по следу Белой Невесты. А теперь я сам ищу его след. Вы поможете?
– Даже и сейчас я теряю время, сэр, – отрезал наш капитан.
– Время! – вскричал капитан «Рахили». – Да я потерял целую жизнь. Вы обязаны мне помочь.
Капитан заговорил опять:
– Летите! Я сам поквитаюсь за вашего сына. Бог вам в помощь, капитан.
Голос капитана «Рахили» угасал:
– Бог вам судья, командир «Сетуса-семь».
Запись окончилась. Мы только переглянулись, потрясенные услышанным. Потом я сказал:
– Получается, что «Рахиль», которая плачет о детях своих, исчезла, а мы несемся навстречу… чему? Уничтожению?
Мои товарищи отводили глаза.
Общее молчание нарушил Квелл:
– Вызывали, мистер Рэдли?
Где-то у нас над головами открылась дверь герметичного отсека, и мы скорее ощутили, нежели услышали ни на что не похожую, гипнотическую поступь капитана.
Даунс посмотрел наверх и спросил:
– Речь о нем?
– И не только, – сказал Рэдли. – Мы пренебрегли старым радиоэфиром, который взывал к нам на разных языках. Не обогрели измученных и одиноких космических скитальцев, а ведь они нам родственные души. Отказываемся спасать богословские корабли. Забросили дела…
Даунс перебил его:
– Но, сэр, капитан говорит, что эта комета и есть наше главное дело.
– В таком случае, – сказал Рэдли, – посмотрим на карты капитана. Левиафан нацелен на Землю, верно?
– Пожалуй, да, – согласились все мы. – Верно.
– Вот Земля, – сказал Рэдли, указывая на карту. – Ну-ка, Даунс, подсвети ее. А теперь подсветим Левиафана, вот так. Двигай и Землю, и белое облако по их траекториям – поглядим, что получится. Компьютер все просчитает и выдаст ответ. Следите!
Огромная звездная карта вспыхнула огнями. Мы видели нашу планету. Видели комету. Земля поплыла сквозь пространство. Поплыл и Левиафан. Вселенная пришла в движение. Левиафан прорезал космос, Земля вращалась вокруг Солнца.
– Вот, уже видно, – встрепенулся Даунс. – Столкновение неминуемо! Комета действительно уничтожит Землю! Капитан не зря говорил.
– Не гони, – осадил его Рэдли.
Мы неотрывно смотрели на меняющуюся звездную карту, и у нас на глазах огромная комета пролетела мимо, не задев Землю.
– Смотрите, уходит, – прокомментировал Рэдли. – Комета продолжает полет, не причинив Земле никакого вреда.
Мы проводили глазами меркнущее изображение кометы.
Рэдли выключил карту.
– Капитаны не лгут, – заявил Даунс.
– Не лгут, – согласился Рэдли, – если не поражены безумием. В ином случае ложь – это их правда. Квелл?
Мы посмотрели на Квелла, который беспокойно топтался на месте.
– Кто-кто, а Квелл знает, – сказал Рэдли. – Квелл, эти люди тонут. Дай им воздуха глотнуть.
Но Квелл стоял с закрытыми глазами и молчал, а потом заговорил – будто бы сам с собой:
– О, да простят меня отцы времени. – Вслед за тем он жестом подозвал нас ближе и обнял своими паучьими лапами. – Сюда. Дайте мне объединить ваши мысли. Вот так. Хорошо.
Мы ощутили единение. Подняли головы. Квелл, прижав нас к себе, связал каждого с душой, сознанием и голосом капитана.
Тут с самой верхней палубы корабля, из-под звезд, донесся крик нашего капитана: «Кажется, вижу!»
Нас поразила отчетливость его речи, хотя он находился невероятно далеко.
Квелл покачал головой и отступил назад; голос капитана затих.
– Квелл, – потребовал я, – давай дальше! Пожалуйста. Мы должны слышать это.
Квелл опять привлек нас к себе. В его глазах горел огонь, щеки зеленели больше обычного. Голос капитана, прошедший через Квелла, опять зазвучал в полную силу.
– Да, я почти уверен. Далекие безжизненные миры проносятся перед моими незрячими глазами, снова и снова повторяя: «Мы живы! Помни о нас! Не забывай. Да простятся грехи наши! Да восславятся наши добродетели, даром что нет у нас ни плоти, ни крови, ни сладостных токов. А с ними ушла и безысходность, что звалась надеждой и будила нас по утрам. Помни о нас!» Я вас помню, хотя и не знаю. Ваши неизбывные муки и страшные сны не забыты… Они хранятся у меня как мои собственные; это я облекаю в плоть ваших демонов гнева; ваша духовная битва направляет мою руку для удара; вашими устами говорит со мною день и наставляет меня ночь. И придет пора мне воззвать к иным мирам, как нынче вы воззвали ко мне, и тогда свершения этой ночи, слова и дела наши на одиноком пути, отделенные миллионом лет от этого часа, прорастут и расцветут на далеком берегу, где вам подобные начнут поднимать головы, и прозреют, и узнают о наших обретениях и потерях, и увидят, как пробуждается жизнь или клонится ко сну смерть.
Дальше капитан заговорил совсем тихо:
– Подобно им, скитаемся мы вечными призраками, стучимся в ворота, заглядываем в двери, говорим своими делами, в который раз обещая исполнение старых снов, дурных или добрых. И все же мы движемся вперед, преодолевая один световой год за другим, никого не зная впереди. Подобно им и их близким, мы с нашими близкими будем показывать вечность в театре теней: два разных фильма на разных экранах, а между ними – пустота, пустота и пустота. Здесь, грядущей ночью, я убью или буду убит. Но там, в сетях и тенетах световых бурь, я еще не рожден. О Боже, дай мне стать этим младенцем, чтобы начать сызнова, а начав, обрести хоть малую толику покоя в чистое крещенское утро.
С закрытыми глазами Квелл отпустил нас, резко опустив паучьи руки.
– Одному Богу известно… – забормотал Рэдли, взволнованный и подавленный.
– Вот именно, одному Богу, – сказал Смолл. – Только больше не надо этого, не надо. Хватит.
Квелл перевел дыхание, и тут вновь раздался голос капитана:
– Бесконечными днями я взывал к Господу. И бесконечные ночи были мне наградой. О, эта белизна! Мое бледное, странствующее наваждение. Восстань, о мертвый дух! На сей раз я не дрогну. Даже силы тяготения не уведут меня в сторону! Подобно мирам, что светятся вокруг солнца, моя душа летит по одной орбите. Пусть я слеп, но моя истерзанная плоть стала мне глазом. Я наведу затмение, чтобы погрузить в вечную тьму то зло, которое посмело меня ослепить. Фата станет саваном. Никчемный покров обовьется вокруг бледной шеи. Левиафан! Левиафан!
Мы явственно ощущали, как его руки тянутся схватить, удержать и задушить.
И наконец:
– Позволь мне сделать это и загасить мои огни.
Квелл, словно усталое эхо, повторил своим собственным голосом:
– Огни.
Мы умолкли; капитан больше не сказал ни слова.
Глава 7
Первым заговорил Рэдли:
– Что скажете?
Даунс поднял взгляд на первого помощника:
– Подслушивать – это немыслимо, недопустимо, преступно. Мы не имеем права!
– Но и опасностьнемыслимая!
– Уж не думаете ли вы поднять мятеж, сэр? – спросил Смолл.
Рэдли отпрянул; его лицо исказилось ужасом.
– Мятеж?!
Тут вмешался Квелл:
– Он думает… совершить захват власти.
Мы замерли, и наши лица исказил тот же ужас.
Рэдли спросил:
– Разве вам не ясно, какой разлад у него в душе и на что он готов пойти?
Ему ответил Даунс:
– Нам все ясно. Но эти мысли капитана, которые мы позаимствовали… чем они отличаются от наших? У каждого в душе живут поэт и убийца, только это принято скрывать.
Смолл не выдержал:
– Вы требуете, чтобы мы судили о человеке по его мыслям!
– Не нравится – судите по делам! – ответил Рэдли. – Левиафан приближается. Мы меняем курс, чтобы пойти на столкновение. При этом кто-то влезает в компьютер: только сутки назад результат был один, а сейчас – другой.
Даунс не уступал:
– На то они и машины. Им что одна астрономическая задачка, что другая. Но кровь в жилах – куда лучше. Плоть податливей. А разум и воля – вообще ни с чем не сравнимы. И капитану их не занимать. Разве компьютер знает о моем существовании? А капитан знает. У него все под контролем, он делает выводы, принимает решения. И отдает мне приказы. А поскольку он мой капитан, я пойду туда, куда он прикажет.
– Прямиком в ад, – заключил Рэдли.
– Да хоть бы и в ад, – пожал плечами Даунс. – Комета, между прочим, оттуда родом. Капитан отслеживает эту тварь. Я и сам ее ненавижу. Капитан при мне сказал ей «нет!». А я – его верное эхо.
Смолл поддержал:
– И я!
– А ты, Квелл? – Рэдли повернулся к зеленому инопланетянину.
– Я и так слишком много сказал, – ответил Квелл. – И все это были слова капитана.
– Измаил? – спросил Рэдли.
– Мне… – начал я, – мне страшно.
Даунс и Смолл отступили назад:
– Мы можем идти, мистер Рэдли?
– Нет! – вскричал Рэдли. – Господи прости, он и вас ослепил. Как мне открыть вам глаза?
– День-то прошел, Рэдли, глаза скоро закрывать пора, – сказал Смолл.
– Но я вас заставлю видеть, черт побери! Я иду к капитану. Прямо сейчас. Не хотите стоять рядом со мной – стойте позади. И услышите все из его собственных уст.
– Это приказ, сэр?
– Да.
– Раз так, – ответил Смолл, – есть, сэр.
– Есть, сэр, – повторил за ним Даунс.
Эти трое зашагали к трапу, и нам с Квеллом ничего не оставалось, как пойти следом, прислушиваясь к странным электронным ритмам капитана, таким близким и таким далеким.
Глава 8
– Подстрекаете к бунту, мистер Рэдли.
Впустив нас к себе в каюту, капитан остановился к нам лицом; даже не верилось, что его жуткие белые глаза ничего не видят.
– Сэр, – отозвался Рэдли, – для меня самоочевидно…
Капитан не дал ему закончить:
– Самоочевидно? Температура Солнца равна двадцати тысячам градусов. Самоочевидно, что оно спалит Землю. Так? Я не доверяю людям, которые приходят с самоочевидными фактами, а потом пророчат беду. А теперь, Рэдли, слушай внимательно. Я передаю тебе командование этим космическим кораблем.
– Капитан! – Рэдли не поверил своим ушам.
– Уже не капитан. Грядущие великие свершения будут твоей заслугой.
– Я не стремлюсь к великим свершениям, – ответил Рэдли.
– Раз ты сам это признаешь, значит, стремишься. Пришел с фактами в руках? Унесешь с собой нечто большее, чем факты. Кто из вас хоть раз видел комету вблизи?
– Никто, сэр, только вы.
– Кто дотрагивался до ее тела?
– Опять же никто, насколько нам известно.
– Что же в ней такого, что мы спешим ей навстречу с распростертыми объятиями?
– Вот вопрос, капитан.
– Вопрос! Мы забрасываем невод, как рыбаки. Мы спускаемся, подобно горнякам, в богатые, неистощимые, бездонные копи. Левиафан плывет сквозь космос, как стая рыб, сверкает, как ценнейшее сокровище всех времен. Забросим же наши сети и вытащим великое множество рыбы [27], незамутненные слитки энергии – перед этим уловом померкнут все богатства Галилеи [28]. Отомкнем необъятную сокровищницу и возьмем, что пожелаем. У нас будет десять миллиардов алмазных жил, слепящих взгляд своим блеском. Таких черных алмазов должно хватить на всю нашу жизнь: они еженощно сыплются из космоса, но сгорают дотла. А мы станем ловить этот дождь. Сбережем самые яркие слезинки, чтобы с выгодой продать на обычных рынках самым необычным способом. Кто от такого откажется?






