Текст книги "Занимательные истории"

Автор книги: Рео Жедеон де Таллеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Мюло

Сказано это было довольно смело, но некий г-н Мюло из Парижа, которого Кардинал сделал каноником Сент-Шапель, говорил с ним еще смелее. По правде говоря, Кардинал был весьма обязан этому человеку; ибо в ту пору, когда Кардинал был сослан в Авиньон[193]193
  Кардинал де Ришелье был сослан в Авиньон 7 апреля 1618 г.


[Закрыть], Мюло продал все, что у него было, и принес ему три-четыре тысячи экю, в коих тот весьма нуждался. Ничто так не претило г-ну Мюло, как то, что его называли Капелланом Его Высокопреосвященства. Однажды Кардинал, желая позабавиться, ибо он нередко даже щекотал себя, чтобы засмеяться, притворился, будто получил письмо, на котором значилось: «Господину Мюло, канонику Его Высокопреосвященства», – и отдал ему это письмо. Мюло вскипел и заявил во всеуслышание, что тот, кто так написал, – глупец. «Ого! – воскликнул Кардинал, – а ежели это сделал я?». – «Ежели это сделали бы вы, – ответил Мюло, – это была бы не первая ваша глупость». В другой раз он стал укорять Кардинала, что тот не верит в бога и признался ему в том на исповеди. Однажды Кардинал велел подложить ему терниев под седло, и не успел бедный Мюло сесть на лошадь, как седло нажало на тернии и лошадь, почувствовав уколы, стала так сильно брыкаться, что славный каноник чуть не сломал себе шею. Кардинал смеялся, как сумасшедший; Мюло удается слезть с коня; кипя негодованием, он подходит к Кардиналу: «Вы злой человек!». – «Молчите, молчите! – отвечает Его Высокопреосвященство, – вот я велю вас повесить: вы разглашаете тайну исповеди». У этого г-на Мюло был такой нос, по которому сразу было видно, что его хозяин не гнушается вина. И в самом деле, он до того любил его, что не мог воздержаться от едких упреков по отношению к тем, у кого не водилось хороших вин; подчас, пообедав у кого-нибудь, кто не угостил его добрым вином, он вызывал к себе слуг и говорил им: «Эх, и горемыки же вы, неужто не можете вы растолковать вашему хозяину, – тот-то, быть может, в этом ничего не смыслит, – как он вредит себе тем, что не может попотчевать своих друзей хорошим вином!». Мюло питал большую дружбу к г-же де Рамбуйе; прознав, что г-н Лизье, хотя и был человеком состоятельным, продолжает владеть небольшим участком земли, отданным ему когда-то в пожизненное владение свекром вышеназванной дамы, никак не мог с этим примириться и чуть ли не на каждом шагу норовил ему все высказать. Всякий раз, как он видел г-жу де Рамбуйе, первыми его словами были: «Сударыня, г-н де Лизье вернул вам земли?». В конце концов г-же де Рамбуйе пришлось встать перед ним на колени, чтобы добиться у него обещания никогда больше не говорить об этом. Г-н де Лизье давно позабыл, от кого он получил в подарок эту землю, или точнее говоря, позабыл, что ею владеет. Ни один человек не был так плохо осведомлен о собственных делах, как он.

На Кардинала довольно часто находили столь сильные приступы меланхолии, что он посылал за Буаробером и другими, кто умел его развлекать, и просил: «Развеселите меня, если знаете, как это сделать». И тут каждый дурачился, как мог, и когда у Кардинала становилось легче на душе, он снова принимался за дела.

Было замечено, что кардинал де Ришелье весьма сурово усмирил мятеж «Босоногих»[194]194
  «Босоногие» (франц. va-nu-pieds, – так называли себя восставшие) – участники народного восстания в Нормандии в августе 1639 г. Поводом к нему послужило введение соляного налога – габели. Ришелье был беспощаден и поручил усмирить мятеж канцлеру Сегье.


[Закрыть] в Нормандии потому, что эта провинция когда-то имела своих государей, что она кичится своей древностью более чем какая-либо другая провинция, что она соседствует с англичанами и, возможно, все еще склонна к тому, чтобы иметь своего герцога.

Было также замечено, что запрещение взвешивать пистоли оказалось большой ошибкой; ибо их стачивали до того, что стоимость их по весу упала до шести ливров, и, когда приходилось вывозить золото из Франции, Король много на этом терял; в конце концов у Кардинала открылись глаза. По правде говоря, он избрал верный путь, дабы пресечь это злоупотребление, – он сразу обесценил такие пистоли. Пришлось затем принять решение касательно тех, кто их стачивал. Монторон выдавал всех виновников Королю и убеждал присудить их к возможно более высокому денежному штрафу. Мошенников оказалось столько, что в Королевстве не хватило бы веревки, чтобы их всех повесить. Из-за некоторых членов Государственного Совета, у коих водилось неполновесное золото, был издан нелепый указ, запрещавший взвешивать пистоли. Это заставило начать чеканку луидоров.

Кардинал выступил в Парламенте в присутствии Короля, и речь его, довольно пространная, наделала большого шуму. Немало способствовал сему и сам оратор, ибо в сущности его речь была не бог весть что. (Талон старший, товарищ прокурора, человек недалекий, стал по глупости расхваливать в Парламенте, в присутствии Короля, кардинала де Ришелье сверх всякой меры. Выходя оттуда, Кардинал сказал ему: «Господин Талон, вы не сделали сегодня ничего ни для себя, ни для меня».) Пошли разговоры о том, что ее надобно напечатать. Ришелье попросил кардинала де Лавалетта созвать кое-кого из людей сведущих; собрались у Ботрю. Пришли г-н Годо, г-н Шаплен, г-н Гомбо, г-н Гийе и г-н Демаре, которого Ботрю привлек по собственному побуждению. Речь читали крайне внимательно, как того хотел Кардинал. Сидели с десяти часов утра до вечера и отметили только самое главное; узнав, что речь изучали столь долгое время, Кардинал тотчас же передумал и решил ее не публиковать. Ботрю был против того, чтобы показывать Кардиналу все пометки, сделанные собравшимися, ибо пометок было множество и это могло бы рассердить Ришелье. Речь была полна ошибок в языке, точно так же как составленный им Катехизис или Христианское поучение. Он хорошо умел судить о вещах, но плохо развивал свою мысль. Когда же говорил кратко, то излагал ее превосходно и очень тонко. Перу его принадлежит только «Наставление приходским священникам», да и то здесь он взял ото всех понемногу; в остальных же сочинениях содержание заимствовано у Леско, а французский язык у Демаре.

В дальнейшем он не был столь покорен; он считал, что пишет прозою лучше чем кто-либо на свете, но ценил только стихи. Он написал Катехизис, который был напечатан, где, между прочим, говорится: «Это все равно, как если бы кто-то пытался понять «Мавра» Теренция без комментариев». Это свидетельствует о том, что Теренция он все же читал. Катехизис его был исправлен впоследствии г-ном Демаре, который привел его в тот вид, какой он имеет ныне.

Есть еще две других книги, написанные Кардиналом; первая называется «Совершенство Христианина». В предисловии он сообщает, что составил эту книгу во время беспорядков в Корби[195]195
  Беспорядки в Корби начались при вступлении в город испанских войск (1636).


[Закрыть]. Это нелепое чванство. Будь это даже так, что совершенно неправдоподобно, ибо ему недоставало досуга и голова его была занята совсем другим, говорить об этом не следовало. Г-н Демаре, по распоряжению г-жи д'Эгийон, а также г-н епископ Шартрский Леско, который был его духовником, немного исправили это сочинение.

Вторая книга озаглавлена: «Трактат, указующий на самый легкий и самый надежный способ обращения тех, кто отпал от церкви». (Многие полагали, что сие последнее сочинение принадлежит г-ну де Шартру, ибо стиль его достаточно сходен (насколько можно судить по имеющемуся образцу) с одобрительным отзывом, который этот прелат предпослал книге. Кардинал заставлял работать над различными темами многих лиц; после этого он отбирал из них нужные и выбирал довольно удачно.) Эту книгу проверили г-н де Шартр и аббат де Бурзе. После этого г-жа д'Эгийон попросила г-на де Шаплена переделать некую «Мольбу к Святой Деве Марии». Он это выполнил, но она ничего не изменила в тексте, то ли по совестливости, то ли из уважения к своему дяде.

В этом человеке меня поразило еще одно: он никогда не читал Мемуаров о царствовании Карла IX[196]196
  Таллеман имеет в виду «Мемуары о положении Франции в царствование Карла IX», опубликованные Симоном Гуларом в 1577 г.


[Закрыть]. Вот убедительное тому доказательство. Кто-то упомянул в беседе с ним о «Добровольном рабстве» Этьена де Ла-Боэси; это один из трактатов, входящих в сии «Мемуары» (и такой трактат, если уж говорить все, что я о нем думаю, который представляет собою лишь расширенное ученическое сочинение и на долю которого выпала большая слава, нежели оно того заслуживает)[197]197
  «Рассуждение о добровольном рабстве» Этьена де Ла-Боэси появилось впервые в третьем томе «Мемуаров», опубликованных Симоном Гуларом.


[Закрыть]; Кардиналу захотелось увидеть сие произведение; он посылает одного из своих дворян, дабы тот прошел по всей улице Святого Иакова, спрашивая книгу «Добровольное рабство». Книготорговцы в один голос отвечали: «Мы не знаем, что это такое». Они позабыли, что сей Трактат содержится в Мемуарах о царствовании Карла IX. В конце концов сын некоего Блэза, довольно известного книготорговца, вспомнил это и сказал отцу; и когда тот дворянин снова зашел к ним, он сказал ему: «Сударь, есть тут один любитель редкостей, у которого найдется то, что вы разыскиваете, но без переплета; и просит он за эту книгу пять пистолей». – «Неважно», – отвечает Дворянин. Хитрец выходит в заднюю комнату, возвращается с тетрадями, которые он расшил, и получает свои пять пистолей.

Кардинал оставил также записки, дабы по ним написать потом историю своего времени. Г-жа д'Эгийон впоследствии справилась об этом у г-жи де Рамбуйе, услугами которой она могла воспользоваться. Г-жа де Рамбуйе спросила на сей счет мнение г-на де Вожла, который назвал ей г-на д'Абланкура и г-на Патрю. С первым она не захотела иметь дело из-за его веры, а что до Патрю, побеседовать с коим она поручила г-ну Демаре, то он ответил, что для лучшего составления этой истории надобно отказаться от всего остального; что он, стало быть, будет вынужден расстаться с жизнью при Дворе, пусть, мол, ему пожалуют бенефицию, приносящую тысячу экю ренты, или же единовременную сумму. Г-жа д'Эгийон предложила ему должность Наместника округи Ришелье. Он ответил, что даже за сто тысяч экю не согласен расстаться со своими парижскими друзьями и утратить их беседы. Впоследствии он мне клялся, будто был тогда в восторге, что его не поймали на слове, и что он пришел бы в ярость, ежели бы его заставили расхваливать тирана, который упразднил все законы и надел на Францию невыносимое ярмо. Всего каких-нибудь четыре года назад г-н де Монтозье полагал, что в какой-то мере способствовал назначению на вышеназванную должность г-на д'Абланкура, ибо г-жа де Вижан, с коей он и Шаплен имели случай говорить, ушла в твердом убеждении, что различие в вероисповедании не может здесь служить препятствием и что г-жа д'Эгийон не могла сделать лучшего выбора. Но это ни к чему не привело, хотя с ним и расстались, назначив ему две тысячи пенсии. Поговаривали, что епископ Санси в Сен-Мало работает над историей и над Записками Кардинала, но они так и не появились. Когда этот дворянин из Сен-Мало был послом в Оттоманской Порте, его секретарю, по имени Мартен, удалось устроить побег из Семибашенной Цитадели знатным полякам и некоей даме, которая обещала выйти за него замуж. Мартен спасся вместе с ними. Санси получил за это сто ударов палкой по пяткам. В ту пору он еще епископом не был.

После смерти Кардинала нашли то, что впоследствии было названо его «Дневником»[198]198
  Так называемый «Дневник» кардинала де Ришелье был опубликован во время Фронды. Речь идет о подлинных записках, которые, однако, никак не могут быть названы «Дневником» кардинала в точном смысле этого слова. Это лишь пометки, составленные на основании тайных донесений шпионов и некоторых высокопоставленных лиц, услугами которых кардинал пользовался.


[Закрыть]. «Дневник» этот был опубликован. Из него видно, что многие из тех, кого Кардинал считал своими врагами, давали ему советы против своих же друзей.

Касательно Академии, которую Сен-Жермен назвал довольно колко «Псафоновым птичником»[199]199
  Псафон(миф.), желавший, чтобы его признали богом, завел большое количество птиц, которых научил говорить: «Псафон – бог». Становится понятной ирония Сен-Жермена, назвавшего Академию, которая восхваляла Ришелье, Псафоновым птичником.


[Закрыть], я не могу ничего добавить к тому, что сказал г-н Пелиссон в составленной им «Истории». Скажу только, что Кардинал бывал в восторге всякий раз, когда ему присылали решение какого-либо трудного вопроса. Он благодарил за это академиков и просил присылать ему такие решения почаще. Но разве его скупость при этом не была смехотворной? Ежели бы он назначил вознаграждение для Вожла, на которое тот мог бы безбедно существовать, (Он восстановил пенсию Вожла, равную тысяче двумстам экю; но Вожла так ничего и не получил.) не занимаясь ничем, кроме Словаря, этот Словарь был бы составлен, ибо потом можно было бы ограничиться назначением членов комиссии, которые просмотрели бы вместе с ним каждую букву. Пришлось бы, разумеется, оплачивать и членов комиссии; но разве Кардиналу это что-нибудь стоило бы? Разве он платил людям из собственных средств? Это принесло бы Франции пользу и почет. Кардинал не подумал о том, чтобы построить здание для этой несчастной Академии.

Он был падок до похвалы. Меня уверяли, что во вступительном послании к некоей книге, которую ему посвятили, он вычеркнул слово «герой» и поставил «полубог».

Некий полоумный, по имени Лапер, додумался до того, что поместил на титульном листе одной из своих книг большое солнце, в центре коего был изображен Кардинал. От солнца отходили сорок лучей, на конце которых были начертаны имена сорока академиков. Канцлеру Сегье, как самому сведущему, достался прямой луч. Второй прямой луч, кажется, был отдан г-ну Сервьену, в ту пору Государственному секретарю; за ним шел Ботрю и прочие – «по мере своих заслуг», пользуясь словами суперинтенданта де Ла-Вьевиля. Лапер поместил туда Шерель-Ботрю вместо комиссара Абера, хотя Шерель-Ботрю вовсе не был академиком. Последний был родом из Оверни и сочинял нелепые трактаты по хронологии.

Я уже упомянул, что Кардинал любил одни только стихи. Однажды, находясь вдвоем с Демаре, которого ввел к нему Ботрю, он спросил у него: «Как вы думаете, что доставляет мне наибольшее удовольствие?». – «Печься о благе Франции», – ответил Демаре. «Отнюдь, – отпарировал Кардинал, – сочинять стихи». Он бешено завидовал успеху «Сида» по той причине, что его пьесы Пяти Авторов[200]200
  Содружество Пяти Авторов вначале состояло из шести членов: Корнеля, Ротру, Демаре, ГийомаКольте, л'Этуаля и Буаробера. Это были литераторы, привлеченные кардиналом Ришелье для совместной с ним работы над драматическими сочинениями. Написали они всего две пьесы: «Тюильри» и «Слепец из Смирны». Корнель, позволивший себе переделать третий акт «Тюильри», вызвал недовольство Ришелье и вышел из состава группы. Содружество Пяти Авторов распалось в 1642 г., после смерти кардинала.


[Закрыть] имели не слишком большой успех. В пьесах он писал только отдельные тирады; но когда он работал, то никого не принимал. Кардинал не терпел, чтобы его исправляли. Однажды л'Этуаль, менее снисходительный, нежели остальные, заметил как только мог мягче, что в одном из стихов надо кое-что переделать. В стихе этом было всего-навсего три лишних слога. «Полегче, господин де л'Этуаль, – сказал ему Ришелье, словно речь шла о каком-нибудь Указе, – пропустим его и так».

Однажды он набросал план театральной пьесы со всеми мыслями, которые желал бы развить в ней; он дал ее Буароберу в присутствии г-жи д'Эгийон, которая, выйдя вслед за Буаробером, попросила его, чтобы он как-нибудь помешал появлению этой пьесы, ибо нелепее ничего нельзя было себе представить. Несколько дней спустя, чтобы выполнить эту просьбу, Буаробер в разговоре начал было искать какую-нибудь лазейку. Кардинал смекнул, в чем дело, и приказал: «Принесите кафедру для дю Буа (я потом скажу, почему он так его называл), он собирается читать проповедь». Впоследствии г-н Шаплен по распоряжению Кардинала внес в план пьесы кое-какие исправления; все они были крайне безобидны. Его Высокопреосвященство разорвал пьесу, затем склеил обрывки (причем все это ночью, лежа в постели) и наконец решил о ней более не упоминать.

У него был довольно дурной вкус. Известно, что он несколько раз кряду заставлял играть для себя глупейшую пьесу в прозе, написанную Ла-Серром. Называлась она «Томас Мор». В одной из сцен Анна Болейн говорит Генриху VIII в ответ на обещание Короля вступить с нею в брак: «Государь, нынче даже маленькие девочки смеются над обещанием жениться». В другой сцене, поучительно рассуждая о бренности всего человеческого, она говорит Королю, что королевский трон – это трон из соломы. «Стало быть, – отвечает Король, – он из бриллиантовых соломинок». «Соломинкой» в бриллиантах называется пятнышко, которое считается изъяном.

К литераторам Кардинал обычно относился весьма учтиво. Он ни за что не желал в присутствии Гомбо сидеть в шляпе, потому что тот упорно оставался перед ним с непокрытой головой; положив свою шляпу на стол, Ришелье однажды сказал: «Мы только будем стеснять друг друга». Судите, однако, согласуется ли это с нижеследующим: он сел и заставил Гомбо читать комедию стоя, невзирая на то, что свеча, горевшая на столе (ибо дело происходило ночью), стояла слишком низко. Вот что значит быть учтивым и неучтивым в одно и то же время. (С ним это почти никогда не случалось. Обычно он заставлял Демаре надевать шляпу, усаживал рядом с собою в кресло и требовал, чтобы тот называл его попросту «Сударь».) Кардинала все же хвалили за то, что он умел быть внимательным, когда хотел. (Кардинал отвел герцогине Энгиенской маленькую комнату, где было шесть кукол: роженица, кормилица, почти как настоящая, ребенок, сиделка, повитуха и бабушка. М-ль де Рамбуйе, м-ль де Бутвиль и другие дамы играли с герцогиней в куклы. Каждый вечер кукол раздевали и укладывали спать, а на следующее утро снова одевали; их кормили, давали лекарства. Однажды она захотела их выкупать, ее с трудом от этого отговорили. «Ах, – воскликнула она, – и славный же малый Сен-Мегрен! Как хорошо он играет в куклы!».)

У Кардинала, по словам Ла-Менардьера, было намерение основать в Париже большую коллегию с пенсионным фондом в сто тысяч ливров, куда он хотел привлечь самых выдающихся людей нашей эпохи. Там должна была бы разместиться и Академия, которая и управляла бы этой коллегией. В Нарбонне, как говорит тот же Ла-Менардьер, Кардинал незадолго до своей смерти вызывал его семь или восемь раз, дабы поговорить о своем проекте; и, невзирая на болезнь и всякого рода дела, которые в ту пору обременяли его, он очень часто думал о нем. К тому времени, добавляет Ла-Менардьер, он уже купил какое-то здание для коллегии. Кардинал оставил довольно хорошую библиотеку, но скупость г-жи д'Эгийон и ее нерадивость в отношении этих книг обрекли их на жалкую участь. Покойный Фуриль, обер-квартирмейстер, когда Король поселился в Кардинальском дворце, пожелал во что бы то ни стало получить ключ от библиотеки. Впоследствии там оказалось книг на семь или восемь тысяч ливров. Нынче там живет пустой щеголь де Ла-Серр, который превратил помещение бог знает во что.

Просыпаясь иногда по ночам, Кардинал любил диктовать свои мысли. На сей предмет к нему приставили одного бедного юношу, по имени Шере, родом из Ножана-ле-Ротре. Юноша понравился Кардиналу, потому что он был прилежен и умел молчать. Спустя несколько лет некий человек был заключен в Бастилию; Лафема, которому было поручено допросить узника, нашел в его бумагах четыре письма от Шере, в одном из которых юноша писал: «Я не могу прийти к вам, ибо мы здесь живем в страшнейшей неволе и находимся в зависимости от величайшего тирана, который когда-либо жил на свете». Лафема относит письма к Кардиналу, и тот велит немедленно позвать Шере. «Шере, – спрашивает он, – что у вас было, когда вы поступили ко мне на службу?». – «Ничего, Монсеньер». – «Напишите это. А что у вас есть теперь?». – «Монсеньер, – ответил бедный юноша, весьма удивленный, – мне надобно немного подумать». – «Ну, как? подумали?» – спрашивает Кардинал через некоторое время. – «Да, Монсеньер, у меня столько-то того, столько-то сего, и т. д.». – «Пишите». Когда все было написано, Кардинал спрашивает: «Это все?». – «Да, Монсеньер». – «Вы забываете, – добавил Ришелье, – о своей доле в пятьдесят тысяч франков». – «Монсеньер, я не получал этих денег». – «Я сделаю так, что вы их получите; это я заставил вас участвовать в этом деле». В итоге набралось добра на сто двадцать тысяч экю. После этого Кардинал показал ему письма. «Это ваш почерк, не правда ли? Прочтите! Ступайте, вы – негодяй и не показывайтесь отныне мне на глаза». Г-жа д'Эгийон и Генерал-инспектор артиллерии убедили Кардинала взять Шере обратно: быть может, он знал нечто такое, разглашения чего они опасались. Это отнюдь не значит, что Кардинала не боялись; но, по мне, на сей раз Его Высокопреосвященство был довольно милостив. Ныне Шере управляет Счетной палатой. Он пристроил к Генерал-инспектору артиллерии одного из своих братьев, который тоже, кажется, в чем-то провинился. Некий юноша, имени которого я так и не смог узнать, начинал уже входить у Кардинала в доверие. Но однажды тот заметил, что сей молодой человек читает бумаги, лежавшие на столе. Такое любопытство не понравилось Ришелье: он взглянул на него с не приязнью и на следующий день уволил его, не объяснив ему причины.

Шарпантье

У Кардинала был первый секретарь, человек несколько более порядочный, чем его патрон; звали его Шарпантье. Этот человек никогда не брал даже ничтожной доли конфискованного имущества, отказывался от подношений и довольствовался весьма малым.

Господин Главный

Настало время поговорить о Господине Главном. Кардинал, который был не очень-то доволен Луизой де Лафайетт и понимал, что надо чем-то развлечь Короля, обратил свои взоры на Сен-Мара, второго сына маршала д'Эффиа. Он заметил, что Король уже питает некоторую склонность к молодому сеньору, который был красив и хорошо сложен, и решил, что, будучи сыном его ставленника, тот станет послушнее ему, нежели кто-либо другой. Сен-Map противился этому возвышению целых полтора года; он любил удовольствия и достаточно хорошо знал Короля; в конце концов он покорился своей судьбе. Король никогда никого не любил так горячо. Король называл его «любезным другом». При осаде Арраса, когда Сен-Мар находился там с маршалом де Лопиталем и пожелал стать во главе прикрытия военного обоза, ему пришлось писать Королю по два раза на дню; и однажды Государь даже заплакал, долго не получая от него вестей. Кардиналу хотелось, чтобы Сен-Map докладывал ему обо всем до самых мелочей, а тот желал докладывать Кардиналу лишь о самом для него важном; их разлад впервые обнаружился, когда Господин Главный вознамерился присутствовать на Государственном Совете.

Кардиналу не понравилось также, когда Сен-Map отказался от должности Первого шталмейстера Малой конюшни, выразив желание стать Главным шталмейстером. Король в его присутствии говорил обо всем; он был посвящен во все дела. Кардинал указал Королю на все могущие последовать от сего неприятности; Сен-Map де еще слишком молод. Это вывело Господина Главного из себя, и он добился того, что Король грубо обошелся со шпионом Кардинала Ла-Шене, своим первым камер-лакеем, и с позором его выгнал. Выгоняя его, Король сказал присутствующим: «Он-то, по счастию, не дворянин». Он обругал его негодяем и пригрозил побить палкой. Сен-Map попытался по мере сил обелить себя в этом случае перед Кардиналом и сказал ему, что Ла-Шене, замыслив поссорить его, Сен-Мара, с Королем, помешал бы ему исполнить свой долг перед Кардиналом. Ламейре, свойственник Сен-Мара, предложил ему в Рюэле, где он всячески защищал молодого человека, подписать бумагу, в которой бы он обязался передавать Кардиналу все, что услышит от Короля. Сен-Map ответил, что это значило бы подписать себе обвинительный приговор.

Более всего, по-видимому, настроил Сен-Мара против Его Высокопреосвященства некто Фонтрай; (Знатный человек из Лангедока, с горбом на груди и на спине, весьма некрасивый, но с далеко не глупой физиономией. Он очень низкого роста и толст.) он был бешено зол на Кардинала, и вот почему. Фонтрай, Рювиньи и другие находились в передней Кардинала в Рюэле; доложили о прибытии уж не помню какого посланника. Кардинал выходит к нему навстречу в переднюю и, застав там Фонтрая, говорит ему, пожалуй, чересчур насмешливо: «Станьте-ка в сторонку, господин де Фонтрай, и не попадайтесь на глаза: этот посланник не любит уродов». Фонтрай заскрежетал зубами и подумал: «Ну и шельма, ты вонзил мне в грудь кинжал, но я отплачу тебе, или мне не жить». Вскоре Кардинал пригласил его войти и шутливо заговорил с ним, дабы загладить свои слова. Но Фонтрай так ему их и не простил. Быть может, именно эти слова и привели к большому заговору, от которого Кардинал едва не погиб.

Прежде чем рассказать об остальном, следует упомянуть о Каталонии и Русийоне, поскольку катастрофа произошла под Перпиньяном[201]201
  Перпиньян – город в северной Испании, занятый французами 9 сентября 1642 г. Говоря о катастрофе под Перпиньяном, Таллеман хочет сказать, что сведения о заключении тайного договора с Испанией, подписанного Сен-Маром, стали известны Ришелье и Людовику XIII в лагере под Перпиньяном.


[Закрыть]. Поначалу Кардинал почти не уделял внимания Каталонии, ибо, как мне кажется, никогда не читал «Мемуаров Лиги», а также «Мемуаров о царствовании Карла IX» и не знал, что изгнать испанцев из Италии и Нидерландов надобно через Пиренеи, а не через Альпы; быть может, он и знал, но ему хотелось затянуть войну. Как бы то ни было, когда Ламотт-Уданкур через Ла-Вале, посланного Королем в армию, действующую в Каталонии, направил Кардиналу записки, из которых явствовало, что у него, Ламотт-Уданкура, большие связи в Аррагоне и Валенсии, Ришелье, протягивая посланцу руку, сказал: «Заверьте г-на де Ламотта, что вскоре я доставлю в Испанию Короля собственной персоной». Мне думается, что, поскольку Король устал от войны, Кардинал на этот раз в самом деле выполнил бы свое обещание. С этой целью он уговорил Короля совершить поездку в лагерь под Перпиньяном. Во время осады сего города самые богатые люди Сарагосы удалились в Кастилию и другие провинции. Намерения Кардинала заключались в том, чтобы доставить Короля в Барселону во главе сорокатысячной армии, послать одного из лучших генералов с некоторой частью войск в Португалию и одновременно осадить Фонтарабию, взяв которую (ибо, по всей видимости, Испанский король не смог бы оказать здесь должный отпор), армия должна была пройти вдоль Пиренеев, дабы соединиться затем с войсками Короля. Во всей Наварре надобно было осаждать только Памплону. Королю эта затея пришлась весьма по вкусу, и он приказал привести в порядок дорогу на Монт-Серратскую обитель. В самом деле, на это потратили восемь тысяч ливров, а работы произвели более чем на сто тысяч франков, ибо крестьяне, узнав, что это делается для короля Франции, не хотели брать денег. Кольюр взяли до Перпиньяна, но только благодаря чистейшему случаю: замок, стоящий на скале и обнесенный стенами ужасающей толщины, не страшился ни ядер, ни подкопов. Маршал де Ламейре, однако, велел – без особого смысла – заложить минную галерею, и взрывом засыпало единственный колодец у осажденных. Таким образом, чтобы не помереть от жажды, им пришлось сдаться.

Сальс ценится гораздо выше. Покойный принц Конде[202]202
  Имеется в виду Анри II, принц де Конде.


[Закрыть] взял его. Ботрю говорил, что по этому поводу можно было бы выпустить внеочередной номер «Газетт»[203]203
  «Газетт» – вестник политических новостей, вышел впервые во Франции 30 мая 1631 г.


[Закрыть], поскольку до того Принц потерпел неудачу под Долем и Фонтарабией. Человек, знающий свое дело, может, сидя в Сальсе с пятьюстами солдат, погубить сорокатысячную армию. Эспенан ввел туда три тысячи человек, которые совершенно изголодались. Впоследствии этот город был застигнут нашими врасплох, когда шли на Перпиньян. Этот Эспенан был полнейшим невеждою: он разместил большое количество конницы в Таррагоне, а потом сдался неизвестно по какой причине. Умер он в должности коменданта Филипсбурга. В начале войны было нетрудно пробить себе дорогу; ежели кто знал воинское ремесло хоть понаслышке, перед ним уже заискивали, ибо этого ремесла не знал никто.

Отправляясь в Русийон, Кардинал узнал в Тарасконе, что Машо, советник по приему прошений, велел весьма неосмотрительно повесить в Нарбонне нескольких хлеботорговцев. Кардинал захотел узнать все подробности этого дела. Ему сказали, что в городе находится некий парижский адвокат, по имени Ланглуа (во Дворце Правосудия его звали Ланглуа «фехтмейстер», потому что его отец занимался этим ремеслом, дабы отличить его от других, носивших то же имя). Этот адвокат был когда-то Королевским прокурором в ведомстве Машо. Ланглуа приходит к Кардиналу и, излагая ему дело, все время называет его не иначе как «Сударь». Все, кто при этом присутствовали, шепчут ему: «Говорите «Монсеньер»». Тот продолжает по-прежнему говорить «Сударь». Кардинал давился от смеха, видя, как стараются все эти льстецы, и слушал Ланглуа весьма внимательно. Адвокат, закончив свое изложение, сказал: «В суде, при обращении, мы всегда говорим только «Сударь»; я – судейский и другого обращения не знаю».

Но вернемся к Господину Главному. Адмирал де Брезе только что прибыл (было это перед Рождеством 1641 года), когда Кардинал, желавший отправиться в конце января под Перпиньян, сказал ему, что надлежит снарядить корабли, стоящие в Бресте, а затем, пройдя пролив, стать на якорь перед Барселоной, дабы воспрепятствовать оказанию помощи Перпиньяну. Несколько дней спустя Брезе вошел в спальню Короля: вы, разумеется, понимаете, что страж у дверей не заставлял его стучаться дважды. В это время Король и Господин Главный разговаривали в алькове, Брезе, не замеченный ими, слышит, как Господин Главный вовсю бранит Кардинала. Брезе удаляется; он хочет все обдумать наедине. Ему в ту пору не исполнилось еще и двадцати двух лет; он боялся, что ему не поверят. И он решает как можно чаще сопровождать Короля на охоте, а ежели случится встретить Господина Главного, отвести его в сторону и заставить обнажить шпагу. Однажды он встретил его весьма удачно; но. увидев какую-то собаку, подумал, что сейчас сюда явятся и люди. На следующий день Кардинал приказал Брезе отправляться через сутки в путь. Два дня Адмирал скрывался, велев привести в порядок свой экипаж. Его Высокопреосвященство узнал про то, послал за ним и сурово отчитал его. В конце концов молодой Брезе, не зная, как поступить, идет к г-ну де Нуайе, рассказывает о том, что слышал и что намерен сделать. Г-н де Нуайе говорит ему: «Сударь, лучше вам завтра еще не уезжать». Кардинал, узнав обо всем, вызывает де Брезе, благодарит его за усердие и отпускает, сказав, что сам наведет здесь порядок.

Когда разнесся слух, будто Сен-Map созвал людей с целью убить Кардинала, герцог Энгиенский предложил Его Высокопреосвященству покончить с Господином Главным. Маркиз де Пьенн, узнав про угрозу, рассказал о ней Рювиньи, который посоветовал Сен-Мару сообщить обо всем Королю. На следующий день Господин Главный говорит Рювиньи: «Король сказал мне: «Возьми несколько моих гвардейцев, дорогой друг»». Рювиньи, глядя Сен-Мару прямо в глаза, спрашивает: «Так почему же вы их не взяли? Вы говорите неправду». Молодой человек покраснел. «По крайней мере, – добавил Рювиньи, – ступайте к г-ну Герцогу в сопровождении трех-четырех ваших друзей, дабы он убедился, что вы ничего не боитесь». Сен-Map отправляется туда. Герцог играл, гостя приняли очень любезно и весьма оживленно беседовали с ним. Сопровождал Сен-Мара Рювиньи.

В дороге отношения обострились. Кардинал хотел, чтобы Господина Главного прогнали, Король не хотел, потому что этого хотел Кардинал, но не потому, как вы вскоре увидите, что по-прежнему любил Сен-Мара. Его Высокопреосвященство удаляется в Нарбонн под предлогом обычного недомогания и оставляет Фабера – капитана Гвардии, любимчика кардинала де Лавалетта, к которому Король благоволил и даже сказал однажды, что желал бы воспользоваться им, дабы отделаться от Ришелье. Его выбрали как человека храброго и здравомыслящего. Г-н де Ту решил однажды распознать, что он за человек, желая перетянуть его на сторону Господина Главного. Фабер дал понять, что ему известно многое, и попросил де Ту не говорить ему ничего такого, о чем он, Фабер, обязан был бы сообщить. «Но вам за это ничего не платят, – сказал де Ту, – вашу должность капитана Гвардейской роты вы купили». – «А вам, – ответил Фабер, – разве вам не стыдно быть на поводу у молодого человека, который еще совсем недавно был пажом? Вы в худшем положении, нежели думаете».