Текст книги "Святой дьявол - Распутин и женщины"

Автор книги: Рене Фюлёп-Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

* * *

Утром того же 16 декабря Распутин, как обычно, очень пьяным вернулся домой, он чувствовал себя усталым и поэтому по возможности сократил свою дневную программу. В десять часов утра он подошел к телефону и поговорил с Анной Вырубовой, причем с огромным усилием, еле ворочая языком. Затем он быстро принял несколько просителей и в сопровождении агентов отправился в баню, чтобы выгнать хмель. Около полудня он поприветствовал свою преданную маленькую Муню, которая пришла к нему, и затем отправился в спальню, чтобы немного отдохнуть. Только вечером он вышел в "святилище", где его уже нетерпеливо ожидало несколько учениц, с радостью принял только что принесенную телеграмму, в которой сообщалось, что царь назначил его протеже Добровольского министром юстиции.

Муня спросила, какие у него планы на вечер, так как она охотно осталась бы у него подольше, в тот день ей было особенно тяжело расставаться с любимым старцем. Но тот с таинственной, хитрой улыбкой заявил, что собирается уйти, но не хочет говорить, куда.

– Я все равно узнаю, – заметила Муня нежно, – и я приду за тобой, хочешь ты этого или нет!

Шутя отец Григорий ответил:

– Нет, моя голубка, туда, куда я сегодня иду, тебе нельзя следовать за мной! – Он поцеловал Муню в губы, перекрестил головку и, прощаясь, сказал: – Благослови тебя Господь, моя душенька, теперь я должен идти.

Муня неохотно простилась со старцем, покинула его квартиру. На лестнице она встретила Анну Вырубову, спешившую к Распутину. Она наскоро сообщила, что вечером Григорий Ефимович собирается уйти и ведет себя очень таинственно; но Анна все-таки хотела сама выяснить его планы.

Вырубова пришла по поручению императрицы передать старцу икону из Новгорода; он с радостью принял ее, отнес в свой кабинет, поставил рядом с другими украшенными образами и зажег перед ней лампадку. Затем объяснил Анне, что министр внутренних дел Протопопов сообщил о своем визите по очень важному делу и должен прибыть с минуты на минуту. Когда Вырубова попросила все-таки сказать ей, что он намеревается делать этой ночью, старец после недолгого сопротивления посвятил ее в свою тайну, потому что он слишком хорошо знал, какой преданной, разумной и скрытной была Анна. Итак, он рассказал ей о приглашении молодого князя Юсупова и о его просьбе никому, особенно Головиным, не рассказывать об этом.

Такая таинственность вызвала неудовольствие Вырубовой, в этом она усмотрела нечто оскорбительное. Если Юсупов и его супруга стеснялись принять Распутина днем, открыто, при всех, то старцу, по ее мнению, следует отказаться от приглашения. Но Григорий Ефимович описал ей по-детски нежную привязанность, выказываемую ему в последнее время князем Юсуповым, и указал на то, что его попросили вылечить больную княгиню Ирину. Отказаться нельзя: если Бог дал ему дар врачевания, он должен помогать больным. После долгих настоятельных уговоров Вырубовой он пообещал отложить визит на следующий раз, но сделал это, лишь чтобы отвязаться от доброй Анны, в душе твердо решив, этой ночью все же поехать к Юсупову. Там он не только познакомится с прекрасной Ириной Александровной и покажет свое искусство врачевания, милый Феликс твердо обещал снова спеть цыганские романсы: как же отказаться от вечера, сулившего ему столько радостей.

Анна на этот раз смогла побыть у отца Григория совсем недолго, так как царица попросила ее вечером зайти к ней и поподробнее рассказать о дорогом "друге". Поэтому она вскоре простилась, в дверях обернулась и еще раз умоляюще произнесла:

– Не правда ли, отец, ты не поедешь к Феликсу, ты обещал мне!

Когда Распутин остался один, он позвал горничную, бывшую крестьянку Катю Иванову, с недавнего времени следившую за его хозяйством, и велел ей приготовить новую, расшитую васильками, рубашку из голубого шелка, начистить до блеска высокие сапоги, потому что хотел в этот вечер выглядеть особенно празднично. Одевался он с величайшей тщательностью, уделяя внимание каждой мелочи своего костюма, как будто речь шла о празднике святого Воскресения в церкви.

Когда он пытался застегнуть верхнюю пуговицу рубахи, его неловкие огрубевшие крестьянские пальцы отказались повиноваться, тщетно мучался он перед большим зеркалом, перед которым обычно приводили в порядок свои прически и туалеты его посетительницы. Ему никак не удавалось застегнуть эту чертовски упрямую пуговицу, и он выругался последними словами. В конце концов он, плача, словно большой беспомощный ребенок, бросился в кухню и попросил Катю помочь, так как глупая княгиня Шаховская пришила на рубаху слишком большую пуговицу.

Как только Катя встала на скамеечку, чтобы застегнуть рубашку Григория, у черного хода раздался звонок. Катя спрыгнула и побежала к двери, а затем сообщила, что прибыл его превосходительство министр Протопопов. После того как Распутин назначил его вместо предателя Хвостова министром внутренних дел, Протопопов стал постоянным гостем старца и самым подробным образом обсуждал с ним любое важное правительственное распоряжение. Он всегда приходил с черного хода, незаметно проскальзывал в кабинет Григория, чтобы его никто не видел. Жители дома прекрасно его знали и молчали, делая вид, что не замечают его посещений.

Войдя в кухню, Протопопов поздоровался со старцем, вид у него был растерянный. Первый министр был очень возбужден и весь дрожал; он задыхался, осунувшееся лицо покрывала смертельная бледность, а глаза ненормально блестели. На какое-то мгновение Распутину показалось, что не так уж не правы были его противники, утверждавшие, что Протопопов душевнобольной, но как бы то ни было, он был честным и богобоязненным, а это самое главное для старца. Приветливо улыбаясь, он заключил министра в свои объятия и успокаивающе спросил:

– Что с тобой? Опять эти негодяи в Думе сыграли с тобой злую шутку?

Затем он увлек гостя в кабинет, и там Протопопов опять бросился ему на шею, обнимал и целовал, как будто прощаясь. Взволнованно и не сдерживаясь заговорил:

– Григорий Ефимович, умоляю тебя, в ближайшие дни никуда не ходи один! Я отдал агентам приказ охранять твой дом особенно тщательно, потому что злые люди хотят уничтожить тебя. Заклинаю тебя, будь осторожен, не делай ни шага без сопровождения, не посещай рестораны, никуда не ходи, я опасаюсь самого худшего!

Распутин, не перебивая, дослушал до конца. Поистине добрый и богобоязненный человек, этот Протопопов, подумал он, но иногда все же не в себе! Достаточно лишь посмотреть на него, чтобы понять, что не следует его принимать всерьез!

– Ты хороший человек, мой милый, – сказал наконец старец сердечно, но поверь мне, ты сегодня слишком возбужден! – Со спокойной уверенностью он взял руку Протопопова, погладил и твердым уверенным голосом продолжил: – Не бойся, я во власти Божией, и без Его воли никто не сделает мне ничего плохого! Теперь иди домой, мой дорогой, и хорошенько выспись. Сегодня мне предстоит еще нечто важное!

Эти слова заметно успокоили министра; спокойное, уверенное поведение Распутина на какое-то мгновение рассеяло его страхи.

– Снова новая возлюбленная? – шутливо проговорил он, уходя, но Григорий Ефимович не ответил, только улыбнулся и подтолкнул его к выходу:

– Иди, иди мне еще надо одеться!

Не успел Протопопов уйти, как опять раздался звонок, и вошла "сестра Маша". Это была высокая полноватая светловолосая женщина, приблизительно двадцати пяти лет, одетая в элегантное пальто. В последнее время она часто появлялась у Распутина, но никто о ней ничего не знал, в доме все называли ее "сестра Маша". Старец уже начал терять терпение, поэтому небрежно выслушал ее и побыстрее выпроводил. Затем потушил в кабинете свет, теперь помещение освещалось лишь тусклым желтоватым светом лампады и, полностью одетый, прилег на кровать.

Когда около одиннадцати часов вечера домой вернулись его дочери и маленькая племянница Анюта, гостившие у знакомых, они, прежде чем отправиться в свою светлую девичью комнату, как обычно, зашли в кабинет Григория Ефимовича пожелать ему доброй ночи. Они застали его одетого в сапогах, лежащего на кровати с открытыми глазами, и слегка испугались такого необычного вида, поинтересовались, что он собирается делать. Распутин помолчал некоторое время, но потом все же ответил:

– Я еду в гости к "малышу", он заедет за мной в полночь. Но вы не должны об этом никому говорить, дети! Вы слышали? Никто не должен об этом знать, особенно Муня! – Он приложил указательный палец к губам, а затем шутливо пригрозил девочкам.

Немного позднее в комнату вошла Катя и поинтересовалась, не надо ли чего старцу. Он велел ей идти спать. Катя снова ушла, но сразу же поняла, что что-то не так, и про себя решила не спать, потому что уж очень хотелось узнать, что затевает ее хозяин. Ей не пришлось ждать слишком долго – скоро у черного хода раздался короткий звонок, и Катя услышала, как Распутин прошел через кухню и открыл дверь, тщетно стараясь не стучать своими тяжелыми сапогами.

На минутку Катя высунулась из ниши, где стояла ее кровать, и ей удалось на секунду увидеть позднего гостя. Это был высокий стройный мужчина, одетый в шубу с надвинутой на лицо шапкой. Он осторожно, опасливо оглянулся и тихо спросил:

– Ты один? Нас никто не слышит?

По голосу Катя узнала незнакомца, того самого "малыша", который в последнее время неоднократно бывал у Распутина. Она не знала его имени, но ей было известно, что он супруг одной великой княгини. Они говорили друг с другом очень тихо, и служанка поняла только, что Григорий Ефимович спросил: "Зачем ты так закутался?" "Малыш" ответил что-то невнятное, после чего старец взял его под руку и повел в свой кабинет. Этим Катин интерес был достаточно удовлетворен, и она вскоре заснула.

После того как Григорий Ефимович вместе с Юсуповым вошел в кабинет, он сказал:

– Сегодня вечером здесь был Протопопов и заявил, что злые люди хотят убить меня. Пусть только попробуют, им это не удастся! Руки коротки! Затем надел пальто, выдвинул ящик стола и достал оттуда деньги. Юсупов с любопытством посмотрел на пачки денег, на что Распутин заметил: – Моя дочь Матрена в ближайшее время выходит замуж за офицера; я смогу дать ей хорошее приданое! – Затем тщательно запер ящик и задул свечу.

В этот момент Феликс почувствовал что-то вроде обжигающего стыда за свое низменное намерение. Ведь желая заманить в свой дом под предлогом гостеприимства беззащитного человека и там убить его, он собирался совершить самый дурной из поступков. На какое-то мгновение он даже хотел отказаться от своего плана, но стыд перед своими товарищами был сильнее стыда перед жертвой, он призвал на помощь мысль о "высокой цели" своих намерений и преодолел этот приступ слабости.

Григорий Ефимович закончил приготовления, запер за собой все двери, мягко взял Феликса под руку и осторожно повел вниз по лестнице. У Юсупова, терзаемого муками совести, было чувство, будто старец сжал его руку железной хваткой. Темнота на лестнице смущала и угнетала его, и, казалось, прошла вечность, прежде чем они вышли из дома и сели в большую защитного цвета машину, за рулем которой неподвижно сидел доктор Лазоверт. По дороге Юсупов нервничал, несколько раз смотрел в заднее стекло, чтобы удостовериться, что их никто не преследует. На улицах было совершенно пусто, и доктор Лазоверт на хорошей скорости, сокращая дорогу, подъехал к Мойке, свернул во двор дворца и остановил машину у бокового входа.

* * *

Наверху играл граммофон, звучала американская песня. Распутин в удивлении остановился и спросил:

– Что это там? У тебя гости?

Феликс попытался успокоить его:

– Нет, там только несколько моих друзей и подруг моей жены. Они скоро уйдут. Пойдем пока в столовую и выпьем по чашечке чая!

Ничего не подозревающий Григорий Ефимович последовал за ним вниз по лестнице и с любопытством оглядел мнимую столовую. Особенно его заинтересовал шкаф с зеркалами и фигурками; с детской радостью открывал и закрывал он маленькие дверцы и осматривал все внутри. Затем последовал приглашению Юсупова и сел за накрытый стол.

Заговорили об общих друзьях, о семье Головиных, Анне Вырубовой, о царской семье. Феликс, которому от чрезмерного волнения казалось, что гость стал недоверчивым, намеренно вернулся к предостережению Протопопова и спросил, почему так испугался министр.

– Да, – заметил Распутин, – я у многих словно соринка в глазу, потому что я всегда говорю правду. Ваши аристократы исполнены ненависти и зла! Но почему я должен их бояться? Они ничего не смогут мне сделать! Они пытались неоднократно, но каждый раз Бог расстраивал их гнусные планы!

Пораженный Юсупов слушал эти слова, казавшиеся ему достаточно язвительными, и при этом у него была только одна мысль как можно быстрее покончить с этим крестьянином. Он налил старцу чаю и предложил пирожное, но у него не хватило мужества протянуть отравленный кусок, и он сначала дал неотравленный. Только через несколько минут он переборол свою нерешительность и с напускной сердечностью протянул гостю тарелку с отравленным куском. Григорий Ефимович схватил его и уничтожил в одну секунду.

Князь Феликс ожидал каких-либо изменений во внешнем виде Распутина, потому что, по словам доктора Лазоверта, цианистый калий имеет мгновенное действие. Но старец продолжал разговор как ни в чем не бывало. Крайне обеспокоенный Юсупов подошел к подносу, на котором стояли стаканы с ядовитым вином и предложил Григорию Ефимовичу отведать знаменитого юсуповского вина из Крыма. Ничего не подозревающий, Распутин с явным удовольствием опустошал стакан за стаканом, хозяин стоял перед ним и следил за каждым движением, ожидая, что старец вот-вот упадет на пол, но у того не изменилось даже выражение лица.

После томительной паузы он встал, прошелся по комнате и потребовал еще вина. Феликс протянул ему еще один стакан с ядом. Григорий опрокинул его, но и в этот раз не произошло никаких изменений.

И вот гость и хозяин сели друг против друга. Князь в отчаянии ломал голову, как объяснить, что яд не подействовал. Может быть, доктор Лазоверт ввел их всех в заблуждение? Или он сам ошибся и вместо смертельного порошка насыпал другой? Или же этот Распутин был сверхчеловек огромной жизненной силы и без всякого для себя вреда мог вынести такое количество яда, способное убить несколько человек? Все это казалось ему маловероятным!

Он пристально посмотрел на своего гостя и ему показалось, что в глазах у того появилось подозрение и недоверие. Тогда Юсупов поднялся, подошел к стене, снял висевшую гитару. Григорий Ефимович радостно улыбнулся, увидев это, и ласково попросил:

– Ах, сыграй же что-нибудь, что-нибудь веселое! Я так люблю, когда ты поешь!

Князь Феликс играл и пел неестественно спокойным и вкрадчивым голосом, исполнял один цыганский романс за другим, а старец, улыбаясь, слушал. Как только князь замолкал, он тут же просил продолжать, и лицо его было ясно, как лик святого.

Между тем остальные заговорщики, собравшиеся в кабинете Юсупова, начали терять терпение и принялись шуметь, намереваясь этим подтолкнуть князя к более быстрым действиям. Распутин посмотрел наверх и спросил, что там происходит.

– Наверное, это гости моей жены собираются уходить, – растерянно ответил Феликс. И, радуясь, что нашел предлог покинуть комнату, сказал: – Я поднимусь туда и посмотрю, что там!

С этими словами он встал и быстро вышел, решив взять револьвер, и если старца не взял яд, то, может, пуля возьмет.

Распутин же спокойно и ласково посмотрел ему вслед, он верил, что Феликс, вернувшись, возьмет гитару и еще споет. Ах, как все-таки приятно слушать пение этого милого и изящного юноши!

* * *

Служанка Катя Иванова проснулась, как обычно, уже в пять часов утра. Прежде чем приняться за обычные дела по хозяйству, она заглянула в спальню хозяина, чтобы почистить его одежду и сапоги, но кровать оказалась пуста.

В том, что Григория Ефимовича в это время дня еще не было дома, не было ничего удивительного, но события предыдущей ночи, странное поведение старца, таинственный, закутанный гость и его разговор шепотом с Григорием Ефимовичем – все это испугало служанку. Охваченная внезапным страхом, она побежала в комнату девочек, растормошила Матрену и испуганно закричала:

– Матрена Григорьевна, вставай, я боюсь! Григорий Ефимович не вернулся!

Полусонная Матрена, услышав крик, тут же вспомнила, что сказал отец накануне вечером. Поэтому ее рассердил Катин страх, и она сонно проворчала:

– Глупое создание! Ведь отец же пошел к "малышу", возможно, он там и заночевал!

Проблема ей показалась совершенно ясной, она повернулась на другой бок и вскоре опять заснула.

Но в семь часов ее опять разбудили: Катя, вне себя от испуга, стояла у ее кровати, трясла ее и в неописуемом страхе кричала:

– Полиция!

Теперь испугалась и Матрена. Она быстро поднялась, разбудила сестру, набросила халат и вышла в соседнюю комнату, где ее уже ожидало несколько сыщиков. Они спросили у нее, куда этой ночью ушел Григорий Ефимович, а затем принялись расспрашивать всех домочадцев о мельчайших подробностях прошедшего вечера. Матрена рассказала, что, со слов отца, тот хотел навестить "малыша", Варя и Анютка подтвердили ее слова, и Катя добавила о ночном посетителе в шубе и надвинутой на лицо шапке. Полицейские заставили подняться наверх также швейцара и дежуривших на лестнице агентов и допросили их. Выяснилось, что около полуночи к дому подъехала большая военная машина защитного цвета, господин в шубе позвонил и затем по черной лестнице поднялся в квартиру Распутина. После того как полицейские тщательно записали показания, они ушли, ни одним словом не намекнув членам семьи старца, что же, собственно, случилось.

Не успели полицейские уйти, как Матрена поспешила к телефону и позвонила Муне Головиной; но та успокоила ее и объяснила, что если Григорий Ефимович провел ночь у Феликса Юсупова, то нет ни малейшего повода для беспокойства, возможно, он там спал и скоро наверняка возвратится домой.

Около восьми утра появились, как обычно, первые просители: крестьяне из дальних губерний с прошениями в руках, младшие и старшие чиновники, хотевшие получить протекцию старца, купцы, бедные вдовы, матери с больными детьми, генералы, простые солдаты, епископы, монахини и броские дамы с ярко накрашенными губами. Все они ожидали от этого визита на Гороховую счастливого поворота жизни: приема на службу, повышения по службе, пенсии, подаяния, успешной сделки, быстрого выздоровления, благословения или просто отеческого поцелуя.

Около десяти часов утра просители заняли уже всю приемную, но Григорий Ефимович все еще не вернулся. Иногда кто-либо из домочадцев быстро пробегал через прихожую, не обращая абсолютно никакого внимания на вопросы ожидавших, временами открывалась дверь в столовую и оттуда на мгновение выглядывала какая-нибудь ученица.

Дверь в таинственный кабинет старца, в который тот обычно водил хорошеньких просительниц, теперь была настежь открыта. Кто-то в спешке забыл закрыть ее. Таким образом, просители из прихожей могли подробно разглядеть всю обстановку кабинета: простую железную кровать с меховым покрывалом, туалетный столик и украшенные лентами иконы у окна. Этот таинственный кабинет, на который все гости обычно зачарованно глядели, когда Распутин исчезал в нем с какой-нибудь женщиной, сегодня казался совершенно обычной и, собственно говоря, довольно скромной комнатой, пустой и печальной, без какого-либо намека на таинство.

В десять часов, как всегда, зазвонил телефон; все просители знали, что это был звонок из Царского Села. Но если обычно служанка или какая-нибудь ученица спокойно подходили к аппарату, чтобы затем позвать старца, то в этот раз звонок вызвал величайшее волнение. Казалось, несколько человек поспешило к телефону. Сквозь полуприкрытую дверь был слышен шум голосов, а когда та захлопнулась, собравшиеся в прихожей уже не могли расслышать разговор.

Просителями постепенно овладевало определенное беспокойство: никто не мог объяснить, где так долго был старец и что должна означать эта возбужденная суета слуг, этот шепот и всеобщая нервозность. Тем не менее, старались говорить друг с другом только шепотом, и вскоре помещение наполнилось ропотом тихо шушукавшихся людей.

Около одиннадцати часов появилась Муня Головина в сопровождении матери. Когда она узнала, что Григорий Ефимович все еще не вернулся, она побледнела, как смерть, и ее девичьи тонкие губы задрожали. Она высказала готовность немедленно позвонить Феликсу Феликсовичу и с этой целью отправилась в ближайшую овощную лавочку, так как не хотела привлекать внимание к разговору в самой квартире. Вернувшись, она сообщила, что князь еще утром вышел из дома и еще не вернулся, она смогла застать лишь камердинера, но тот заявил, что ничего не знает.

В оцепенении женщины молча сидели в столовой вокруг стола; вдруг зазвонил телефон, и Катя сообщила, что князь желает поговорить с Матреной. Но та от страха и возбуждения была абсолютно не в состоянии сдвинуться с места, и поэтому к аппарату подошла госпожа Головина. Остальные женщины слушали, как она довольно взволнованно заговорила по-английски, затем, смертельно побледневшая, вернулась к столу и возбужденно шепнула дочери, что Феликс утверждает, будто бы Григорий Ефимович в эту ночь вообще не был у него.

Это сообщение вызвало всеобщее замешательство. Дочери и Анютка, перебивая друг друга, утверждали, что Григорий ясно сказал, что собирается пойти к "малышу", и Кате даже казалось, что она определенно узнала его в ночном госте. Госпожа Головина очень робко заметила, что она заблуждается, но никто не хотел этому верить, и всех охватило чувство беспомощного отчаяния.

Снова установилась напряженная тишина, и часы потянулись мучительно медленно; вдруг появилась Катя и сообщила, что епископ Исидор, уже с раннего утра занимавшийся поисками пропавшего старца, пришел в сопровождении полицейского и желает поговорить с Матреной.

Вошли епископ с полицейским, который держал в руке большую коричневую галошу. Он положил ее на стол перед Матреной и деловито спросил:

– Вы дочь Григорий Ефимовича Распутина? Вы признаете, что эта галоша марки "Треугольник", размер 10, вашего отца?

Матрена взяла галошу в руки, несколько секунд пристально смотрела на нее и затем вместо ответа разразилась отчаянными слезами. Подбежали Варя, Анютка, Головины и другие почитательницы старца, и все узнали галошу Распутина.

Напрасно полицейский старался продолжить служебный акт и рассказывал, как около полудня двое рабочих обратили внимание сторожа Петровского моста на галошу на льду, и он обнаружил между третьей и четвертой опорами следы крови. Немедленно известили полицию, околоточный отправился на место происшествия, галошу забрали, тщательно исследовали и для опознания принесли сюда. Никто в квартире Распутина не слышал рассказ полицейского, дочери старца отчаянно рыдали, у учениц началась истерика, а служанка Катя носилась по всем комнатам, плача и причитая, словно помешанная.

Тут просители в приемной, с самого утра беседовавшие только шепотом, заговорили громко, взволнованно перебивая друг друга. Важные генералы и высокие чиновники, пришедшие, чтобы получить протекцию Распутина, постарались как можно быстрее покинуть квартиру Распутина, потому что чувствовали, что приедет полиция, и не хотели, чтобы их здесь застали, так как судя по всему, Григорий Ефимович был мертв. Никто не мог с уверенностью сказать, кто же теперь будет принимать решение о раздаче должностей и чинов, и поэтому лучше было не компрометировать себя.

Большинство бедняков, крестьян, мелких чиновников и нуждавшихся просительниц и просителей, напротив, остались в квартире; некоторые подошли к дверям во внутреннее помещение и даже прошли внутрь. Вскоре комнаты наполнились и любопытными, и благоговейно удивлявшимися людьми; двери были открыты настежь, просители входили и выходили, повсюду слышались причитания, всхлипывания, возбужденные голоса.

Кто-то в страшном волнении рассказывал, что старец еще в начале месяца предчувствовал приближение смерти и говорил, что скоро умрет от страшных мук, потому что, несмотря на все его грехи, он избран свыше невинной жертвой. Другой утверждал, что на этот раз он не хотел отпустить сына Митю на Рождество в Покровское и сказал ему:

– Митя, не езди, ты меня больше не увидишь, я уже не встречу Новый год!

Затем появилась полиция; сыщики открыли все шкафы, осмотрели документы, взломали письменный стол, вскрыли множество пакетов и допросили секретарей Распутина. Они искали деньги. То сказочное богатство, которым по слухам обладал Григорий Ефимович, а также письма царицы, чтобы своевременно спрятать их.

После этого несколько сыщиков подошли к посетителям, которые еще не покинули квартиру, и потребовали, чтобы они шли домой. Беспокойная, переговаривающаяся то шепотом, то в голос толпа бедных людей, мелких служащих, солдат, старух, крестьян, монахинь спустилась по лестнице и растворилась в туманных сумерках зимнего вечера.

* * *

Еще когда Анна Вырубова вечером 16 декабря рассказала царице, что Григорий Ефимович собирается к Юсупову, чтобы познакомиться с его женой, Александра удивленно заметила:

– Это, вероятно, недоразумение, ведь Ирина Александровна находится совсем не в Петербурге, а в Крыму.

Поэтому телефонный звонок утром следующего дня о загадочном отсутствии старца сразу же обеспокоил Анну Вырубову. Не успела Матрена Распутина сказать ей, что отец еще не вернулся, как она уже поспешила к императрице, и подруги долго обсуждали это непонятное происшествие. Царице нужно было утром посетить лазарет, но спустя некоторое время она, гонимая внутренним беспокойством, снова вернулась во дворец и позвонила министру Протопопову. Тот сообщил ей, что патрулировавший перед Юсуповским дворцом охранник слышал ночью выстрелы. Причина их пока остается неизвестной. Царица смертельно испугалась, у нее едва хватило сил поручить министру немедленно лично провести расследование и постоянно держать ее в курсе дела.

Император в это время находился в Ставке, с ним были придворный комендант Воейков и почти все адъютанты, и поэтому императрица и Анна оказались в совершенно беспомощной ситуации. Они уже почти не сомневались, что со старцем произошло несчастье, и ими овладел жуткий страх. Александра никак не могла свыкнуться с мыслью, что ее единственный "друг", спаситель ее сына, самый преданный советчик ее супруга, мертв. Что станет с ними без доброты, любви и помощи отца Григория? Среди бесчисленных врагов, недоброжелательных, злых людей, он был для них единственным, посланным Богом советчиком; с его кончиной должна будет погибнуть и царская семья. Александра чувствовала это совершенно ясно. Плача, она бросилась Анне на шею, только она одна могла понять ее боль, так как и она со смертью Григория теряла все.

Около полудня зазвонил телефон, и Протопопов подробнейшим образом доложил, как продвигается расследование. Из его сообщения женщины получили достаточно ясную картину событий прошлой ночи.

Патрулировавший на Мойке полицейский, как следовало из его рассказа, вскоре после полуночи услышал доносившиеся со двора Юсуповского дворца звуки нескольких выстрелов, поспешил на место происшествия и во дворе встретил самого князя. На его вопросы, что случилось, князь, улыбаясь, ответил, что один из его гостей, будучи навеселе, стрелял в воздух.

Полицейский не посмел усомниться в словах такого важного господина, вытянулся, отдавая честь, и ушел. Но спустя некоторое время Юсупов велел своему дворецкому позвать его и провести в кабинет. Там также был какой-то господин в серой военной форме, и тот неожиданно обратился к полицейскому, представился депутатом Думы Пуришкевичем и сообщил, что только что убили опасного преступника и вредителя Распутина; если полицейский любит своего царя, он должен хранить это в глубокой тайне. Хотя полицейский и обещал, все же он выполнил свой долг и немедленно сообщил о случившемся инспектору.

Уже наутро в Юсуповском дворце появились полицейские, произвели обыск дома, при этом обнаружили много следов крови, тянувшихся вниз по лестнице и дальше через двор. Юсупов пытался объяснить это тем, что один из гостей ночью убил собаку. И, действительно, посреди двора лежал труп животного, но вскоре установили, что вытекшей крови слишком много для собаки.

Протопопов сообщил императрице, что при всех этих обстоятельствах едва ли можно сомневаться, что Распутина действительно убили Юсупов и его друзья. Но арест его, как министр тут же объяснил, невозможен, так как в деле замешан член императорской фамилии, поэтому неприкосновенность распространяется и на других участников.

Только теперь Александра поняла всю низость этого заговора и малодушие убийц, завлекших в свое грязное дело великого князя Дмитрия Павловича, чтобы этим избежать наказания. Итак, императрице была совершенно уже ясна ситуация, когда убийцы один за другим пытались оправдаться перед ней. Первым позвонил великий князь Дмитрий и попросил разрешения засвидетельствовать царице свое почтение, в чем ему было категорически отказано. Спустя некоторое время подобную просьбу по телефону изложил Феликс Юсупов; Александра велела передать ему, что если он хочет дать объяснения, то он может сделать это письменно.

Вечером во дворец действительно было доставлено письмо князя, в котором тот отрицал, что Распутин этой ночью был у него, и опять приводилась версия о застреленной собаке. Императрица сильно возмутилась подобным малодушием убийцы и немедленно передала письмо Юсупова новому министру Добровольскому для дальнейшего расследования.

Кроме того, чрезвычайно взволнованная Александра написала супругу в Ставку.

"Мы все сидим вместе, – говорится в этом письме от 17 декабря 1916 года, – и ты не можешь представить себе наши чувства: Распутин исчез! Еще вчера у него была Аня, и он сказал ей, что хочет ночью посетить князя Юсупова. За ним действительно заехали двое в штатском в военной машине и увезли его...

В последние дни Распутин находился в отличном настроении. Феликс утверждает, что он не был у него, но едва ли можно сомневаться в том, что это ложь. Я еще рассчитываю на милость Божию и надеюсь, что Распутина только затащили куда-нибудь. Протопопов делает все возможное, чтобы прояснить дело. Пожалуйста, пришли мне немедленно дворцового коменданта Воейкова, потому что мы, женщины, со слабыми нервами здесь совсем одни. Мы также должны что-нибудь сделать для Аниной безопасности, иначе дойдет очередь и до нее. Я не могу и не хочу верить, что Распутин действительно убит! Господи, сжалься над нами! Я в отчаянии, но я все-таки не могу поверить, что он действительно мертв!"