Текст книги "Вопросительная история"

Автор книги: Рената Либина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Неизвестный художник. Портрет Ж. Ф. Шампольона. Первая четверть XIX в.

Узнав в 11 лет о нерасшифрованных иероглифах, Шампольон-младший решил, что прочесть их должен именно он. Оставшиеся 30 лет жизни все другие задачи носили для него второстепенный характер: «Я весь для Египта, и он для меня – всё». Ему не было и 15-ти, когда он знал уже десяток языков, западных и восточных. Занятия в Лицее с учителями проходили по будним дням, а по воскресеньям было скучно. Чтобы заполнить время, Шампольон стал учить китайский. Никогда не лишне понять одних людей, пишущих иероглифами, если хочешь понять других, писавших ими когда-то. Но главным языком для раскрытия тайны должен был стать коптский. Расшифровать иероглифы Шампольон решил в тот год, когда завершился Египетский поход Наполеона. Не только египетские древности приехали в Европу вместе с участниками той компании. Египетские христианские священники, помогавшие Наполеону, были приглашены во Францию. Они знали коптский. Этот язык, потомок древнеегипетского, оставался в Египте языком богослужений. Случилось так, что коптский священник Шефтитши стал проповедником в Гренобле, в церкви, что стояла на соседней улице с Лицеем. И, разумеется, лицеист Шампольон старался не пропускать ни одной проповеди. Он использовал любую возможность прочитать или написать что-нибудь по-коптски, например, в дневнике. Но чтобы разгадать тайну иероглифов, нужно было думатьтак, как думали древние египтяне. Или хотя бы так, как думали их потомки, говорившие на коптском языке. В 1809 г. 19-летний Шампольон писал брату: «Я стараюсь думать по-коптски. Я не делаю ничего, кроме как думаю по-коптски. Я перевожу на коптский всё, что приходит мне в голову. Я сам с собой разговариваю по-коптски, потому что больше никто не может меня понять. Это реальный способ вложить в мою голову чисто египетский язык».

Неизвестный художник. Портрет Ж. Ф. Шампольона в арабском костюме. XIX в.

Так основательно Шампольон подходил не только к коптскому языку. Мелкий масштаб был не его стихией. Однажды, получив от друга посылку с книгами, он воскликнул: «В принципе, меня интересует всё, о чём неизвестно ничего». В 12 лет Жан Франсуа написал «Хронологию человечества от Адама до Шампольона Младшего». В 20 лет – преподавал курс под названием «Взгляды историков всехвремён и народов». Тогда же он задумал сочинить «Описание Египта» – его географии, истории, языка. На создание этой работы Шампольон отвёл себе 50 лет.

Наряду с погружением в коптский, знание всего, что касалось Египта, было вторым условием для решения иероглифической задачи. Шампольон не мог предвидеть заранее, какие сведения понадобятся и в какой момент это случится. В ожидании момента он прочитал о Египте всё, что только было возможно.

Поначалу Шампольон шёл путём Окерблада и Юнга. Картуши, картуши, картуши. Чем больше греческих имён прочитано, тем больше известно букв. А понимание системы письма всё не появлялось.

В свой день рождения, 23 декабря 1821 г. Шампольон решил посчитать, сколько египетских иероглифов приходится на одно греческое слово в тексте Розеттского камня. Если Гораполлон прав, и, за исключением немногих имён, каждый знак передаёт целое слово, разных знаков должно быть примерно столько же, сколько разных слов в греческом тексте. Шампольон насчитал 486 греческих слов и рассчитывал обнаружить меньшее число иероглифов – ведь иероглифическая часть текста была неполной, обломанной. Всё оказалось наоборот. 1419 иероглифов. Эта цифра в три раза превышала число греческих слов. Значит, в среднем, одно слово писалось тремя иероглифами. Но что же это за письмо такое? Письменности бывают буквенными, слоговыми или словесными. Но египетская иероглифика ни на что не похожа. Следовательно, египетские иероглифы – комбинация знаков-слов и знаков-букв. Позже Шампольон описывал свой расчёт как главный шаг к дешифровке. Это была и правда, и неправда. Что иероглифы – не только целые слова, что водятся среди них и буквы, догадывались и Окерблад, и Юнг. Сочинение Окерблада Шампольон читал, а с Юнгом состоял в переписке. Он и сам так думал уже давно. Только, как и Юнг, был уверен: принцип алфавита египтяне позаимствовали у греков и буквамипользовались лишь в поздниевремена. Розеттский камень выбивали на закате древнеегипетской истории, поэтому там и встретились буквы. Но почти всю свою долгую историю египтяне применяли знаки только для целых слов – никак не для звуков. Ну не могли они изобрести алфавит раньше греков, и всё тут. До ключевой догадки оставался ещё год.

Рано утром 14 сентября 1822 г. в дом на улице Мазарини, 28, пришла почта. Друг Шампольона архитектор Николя Гийо прислал ему рисунки храма в Абу-Симбеле, что стоит далеко на египетском юге. На одной картинке изображался обелиск с картушами. Весь облик храма и гигантские статуи фараонов у входа не оставляли сомнений: его возвели задолго до греков. А значит, и царские имена, заключённые в картуши, – из глубокой египетской древности. Шампольон склонился над рисунками. Вот царское имя из четырёх иероглифов:  . Первый – красный диск, второй – перевязанный сноп, и ещё две параболы. В поздние времена такие параболы были просто-напросто буквой «с». Красный диск похож на солнце. Его так рисуют все – и дети, и астрономы. По-коптски «солнце» будет ра. Получается ра  ссс перевязанным снопом посередине. Ну, может быть, между двумя «с»стоит добавить «е»для благозвучия, ведь в Египте могли не писать гласные, как в соседних странах. Получится ра  сес.

Но это же Рамсес! Фараон, о котором написано в Библии. Тогда перевязанный сноп звучит мес. По-коптски месзначит «рождать». Имя царя переводится «рождённый солнцем».

Однако это не правильно. Египтяне до греков не могли записывать звуки. А если правильно? Шампольон почувствовал, как заржавевший ключ начал медленно поворачиваться в замке. Вот ещё один картуш. Птица, перевязанный сноп, парабола . Всё читается, кроме птицы, получается   мес eс. Птица с длинным клювом на подставке, должно быть, непростая. Что она тут делает? Длинный клюв был у ибиса. Из греческих писателей Шампольон, конечно же, знал, чьей священной птицей являлся ибис. Бога звали Тот. Собственно, ибис и был Тотом. Значит, всё вместе будет читаться тот-мес-ec или тот-мес, если последнее естолько подтверждает правильность чтения снопа. Теперь уже не сложно догадаться, о каком царе речь. Его зовут Тутмос. В Библии этого имени нет, но его называет античный историк Манефон.

Гипотезу нужно проверить. Шампольон ещё раз берётся за Розеттский камень. Пусть текст, в котором двадцать лет назад де Саси отыскал имя Птолемея, послужит теперь ключом. Вот праздник,слово, прочитанное ещё Окербладом. А рядом только что открывшийся мес.«Праздник дня рождения!» – догадывается Шампольон.

Всё. Ключ повернулся. Открыть заржавевшую дверь стало теперь делом времени. Тайны больше не было. Египетское письмо состояло из букв, слогов и целых слов. «И так – в каждом тексте, каждом предложении, каждом слове», – напишет Шампольон через несколько дней. Так было задолго до греков. Так было всегда. Египтяне придумали буквы не для греческих имён и никому при этом не подражали. Они решали свои задачи и делали собственные открытия. Они первыми создали буквы, а уж потом эти буквы позаимствовали другие.

Розеттский камень.

Почему же столько времени учёные не могли догадаться: египетское письмо не или – или, и даже не и – и, оно и то, и другое, и третье,и было таким всегда? Потому что так сложно в древности не писал никто. Обычно письмо начинало свой путь с целых слов. Потом с самыми короткими начинали играть, превращая их в слоги, из которых можно было, как из кубиков, строить новые слова. Потом появлялись буквы и отмирали знаки для целых слов. Но только самое древнее письмо – египетское – появилось сразуво всей своей сложности и содержало всё, что только бывает на свете. За три тысячи лет египтяне ничего не изменили в системе письма. Все виды знаков продолжали существовать и дополнять друг друга. Все иероглифы, думали египтяне, красивы и хороши. Зачем же от них отказываться? Ведь лучшее – враг хорошего.

Шампольон решил задачу о том, как египтяне думали. Не зря он сам с собой говорил по-египетски и даже смотрел египетские сны.

Какая радость в слове «школа»?

«За что меня школа учит?» – спросил один мой знакомый, собираясь утром в первый класс. Будем милосердны. Простим древних греков. Они не хотели. Они не знали, что так получится. И представить себе не могли, как оно потом обернётся. Слово «школа» происходит от древнегреческого «схолэ». Откроем словарь и обнаружим, что в переводе σχολη означает «досуг», «свободное время», «свобода», «отдых», «праздность», «бездействие». Да, но как же из «свободного времени» могла получиться «школа»? Они там что, в Древней Греции, все были прогульщиками? Вовсе нет. Слово «схолэ» появилось в те далёкие времена, когда древнегреческих мальчиков ещё никто не будил по утрам, чтобы отправить в учебное заведение, и прогуливать им было попросту нечего. «Схолэ» придумали взрослые древние греки, большие любители поговорить. Некоторые из них были не прочь обсудить устройство природы и смысл жизни и полагали, что заниматься этим лучше в компании признанных мудрецов. Как правило, хорошая древнегреческая погода не препятствовала таким разговорам, хватало свободного времени и мудреца выслушать и, если придёт охота, поспорить. Такие дружеские собрания тоже стали называть «схолэ». Читаем словарь дальше: «занятие на досуге», «разговоры», «учёная беседа». Когда древнегреческим детям пришлось-таки отправиться на учёбу, их занятия назвали словом, относившимся прежде только к учёным беседам взрослых, которые те вели на досуге и для собственного удовольствия. Так взрослое «свободное время» стало «школой» для детей.

Л. Альма Тадема. Сцены из античной жизни. XIX в.

Не стоит думать, что древнегреческие взрослые были полными бездельниками и лишь развлекались, пока их дети корпели над грамматикой и математикой. Для работы, труда у греков тоже слово нашлось. Оно звучало «асхолиа» – «отсутствие отдыха». Но не отменяло школы, бывшей когда-то досугом.

Что открыл Генрих Шлиман?

Был такой человек, Генрих Шлиман, известный открытием Трои, города, из-за которого случилась Троянская война. Её описал Гомер – поэт, которого любили древние греки. Правда, не все верят, что Троя, Троянская война и Гомер были на самом деле. Но что же тогда открыл Шлиман?

Г. Шлиман. Фотография. 1892 г.

Э. де Морган. Елена Прекрасная. 1898 г.

Попробуем разобраться. Древние греки любили рассказывать мифы. Некоторые из них звучали довольно красиво – про яблоко раздора, Елену Прекрасную, Троянского коня. Примерно в IV в. до н. э. греки записали стихами те сказки, которые им особенно нравились. Получились поэмы «Илиада» и «Одиссея». Обе они излагали лишь эпизоды из жизни любимых героев. Остальное было известно и так. Всё началось с преступления, совершённого царевичем Парисом из малоазийского города Илион, также именовавшегося Троей. Однажды троянский царевич похитил из Греции и увёз в Трою красавицу Елену, жену спартанского царя Менелая, за которого немедленно вступились вожди греческих городов, больших и малых. Под предводительством микенского царя Агамемнона греки отправились отвоёвывать Елену и наказывать Трою. Осада продолжалась десять лет, и всё из-за богов, непрестанно помогавших обеим сторонам, так что чаша весов никуда толком не склонялась. Выход нашёл хитроумный Одиссей, придумав затею с деревянным конём. Троя пала, Елену вернули мужу. Из 10 лет Троянской войны «Илиада» описывала 49 дней, те, когда поссорились греческие вожди – Ахилл и Агамемнон. И, пока славный Ахилл пребывал в глубокой обиде, греки терпели одно поражение за другим. Только увидав гибель своего друга Патрокла, Ахилл вновь взялся за оружие. На этом «Илиада» кончалась. Узнать о продолжении осады и гибели Трои желающие могли из других сказаний. Вторая поэма – об Одиссее – рассказывала о волшебных приключениях хитроумного героя по пути домой на остров Итаку, царём которого он был.

Хорошие поэмы, но что в них толку для истории?

Для истории, как её понимали в XIX в., важны были записи событий с указанием мест, имён и, главное, дат. А греки с этим тянули. У всех приличных древних народов – египтян, ассирийцев, персов – письмо уже было, а у греков – нет. Наконец около 776 г. до н. э. греки научились писать и читать. И поэтому смогли впервые составить список победителей очередной Олимпиады. Некоторые древние писатели решили этим воспользоваться: назвали Олимпиаду первой и повели от неё счёт лет. Большинству древних греков было при этом совершенно всё равно, откуда считать годы и считать ли их вообще. С тех пор историки полюбили писать о Древней Греции, начиная рассказ с той самой «первой» Олимпиады. Всё, что было до неё, позднейшие ученые считали досужими вымыслами. Ведь греки о том времени не писали, а только в прозе и стихах.

Ф. Приматиччо. Похищение Елены. рассказывали мифы 1530–1539 гг.

Получалось, правда, немного странно. Древние греки придумали театр, науку, демократию, спорт и много других полезных вещей. Но как-то уж очень с места в карьер. Только что не умели читать и писать – и откуда ни возьмись – философия, математика, литература. Греческий мир во всём его великолепии явился вдруг и неоткуда. «Разве так бывает?» – спрашивали скептики, но ответа не получали.

Зато был, да и до сих пор есть, другой вопрос, на который можно получить любое количество ответов. Называется он «гомеровским». Кто сочинил «Илиаду» и «Одиссею» и есть ли в них намёк на правду? Сами греки считали сочинителем слепого старца Гомера и настолько им восхищались, что семь городов спорили за право называться его родиной. Города так и не доспорили, зато много веков спустя появилась английская эпиграмма:

 
Быть родиной Гомера захотели,
Когда он умер, семь богатых городов.
В котором, интересно, в самом деле
Живой поэт просил на хлеб и кров?
 

Затем о Гомере заспорили учёные. «Такие большие и прекрасные поэмы не мог создать один автор. Гомер – не человек, а собирательный образ», – утверждали одни. «Автор один, – не соглашались другие, – и звали его Гомер, но он чистый сказочник!»

«Какая разница, как его звали, – говорили третьи, – главное отыскать правду, из которой эти сказки получились». Английская эпиграмма подводила итог научных дискуссий:

 
Нет, не Гомер творец поэм, а, например,
Другой поэт по имени Гомер.
 

В самый разгар споров, в 1822 г., в немецком княжестве Мекленбург в семье пастора Шлимана родился мальчик, названный Генрихом. Почти через полвека, в 1871 г., он сообщил учёному миру об открытии гомеровской Трои. Той самой, которую греки 10 лет осаждали и в конце концов сожгли. Одни поверили, другие – нет, но все хотели знать подробности. Шлиман написал книгу о раскопанном городе и предисловие – о своей мечте найти Трою. Чуть позже картину дополнили биографы.

Мечта откопать Трою зародилась в детстве, в деревне Нойбуков, где обитало семейство пастора Шлимана. Вместо сказок он читал детям Гомера, и маленькому Генриху было жаль Трою. В беседке пасторского сада обитал призрак предыдущего пастора, а из соседнего пруда еженощно подымалась дева с серебряной чашей. Так рассказывали селяне. А ещё они говорили, что рыцарь-разбойник похоронил своё дитя в золотой колыбели. И всякий раз, когда пастор жаловался на бедность, маленький Шлиман недоумевал, почему бы не откопать это сокровище? И люди в деревне были сродни её тайнам. Например, хромой одноглазый Густав. Этот неграмотный крестьянин обладал удивительной памятью и любую проповедь отца Генриха мог повторить наизусть. Больше всего Генриху нравилось слушать рассказы старожилов и воображать, как в один прекрасный день он откопает запрятанные сокровища. На рождество 1829 г. Генрих получил от отца книжку по истории с картинками мсье Жеррара. Была там и горящая Троя, нарисованная с такими подробностями, что Генрих обрадовался. Чтобы так нарисовать, художник должен был видеть. Значит, Троя исчезла не совсем.

Парис и Елена. Роспись краснофигурной вазы. Греция. IV в. до н. э.

– Папа, ты ошибся, Жеррар, наверное, видел Трою. Как бы он тогда рисовал?

– Сынок, это придуманная картинка.

– Но у Трои такие стены, как на картинке?

– Да.

– Тогда они не могли пропасть, они должны быть под землёй.

Бегство Елены. Роспись краснофигурной вазы. Греция. V в. до н. э.

Отец возражал, Генрих настаивал на своём. Пора было спать. Сошлись на том, что надо будет Генриху как-нибудь попробовать покопать.

До находки оставалось 42 года. В 13 лет Генрих Шлиман покинул родительский дом. Мама умерла, отец лишился должности и не мог содержать детей. Генриха отправили к дяде, но и там ему были не особо рады. В 14 лет Шлиман начал работать в бакалейной лавке. С 5 утра до 11 вечера. Так прошло пять лет. Однажды Генрих поднял слишком тяжёлую бочку, пошла горлом кровь. Оставаться на прежней работе он уже не мог. Да и надоела ему такая жизнь. Шлиман нанялся юнгой на корабль, отходивший в Венесуэлу. Но от берегов Европы не удалось отплыть далеко. Корабль потерпел крушение, лишь девяти пассажирам и морякам удалось выбраться на голландский берег. Остальные погибли. Выйдя из больницы и едва не умерев с голоду, Шлиман получил работу рассыльного за мизерное жалованье. Снова потянулись однообразно утомительные дни, но на этот раз – в Амстердаме, торговой столице мира. Сюда съезжались коммерсанты из разных стран Европы и разъезжались по всему свету. Коммерсантам нужны были переписчики и переводчики. Первым не было счёта, вторых не хватало. Шлиман решил стать переводчиком. Для этого, правда, требовалось свободно владеть иностранными языками. Шлиман начал с английского. На половину зарплаты он купил книги, включая роман «Векфильдский священник» Голдсмита, и принялся учить английский текст наизусть. Немецкий перевод был рядом. Драматическая судьба священника, всё потерявшего, но спасённого почти чудом, напоминала Шлиману собственную. Ждать чуда, однако, он мог только от себя. Шлиман разучивал роман дома и на работе, стоя в очереди на почте или разнося письма. Потом писал сочинения о чём-нибудь интересном и показывал их англичанину, согласному за небольшую плату исправлять его ошибки. Откорректированный текст он также учил наизусть. Шлиман считал, что у него плохая память. Но ежедневными многочасовыми упражнениями он натренировал её настолько, что, прочтя 20 страниц три раза, мог повторить их наизусть. Важно было учить вслух, привыкая к звучанию слов. Чтобы знать, как слова произносятся, Генрих посещал проповеди в англиканской церкви с бо́льшим усердием, чем прихожане – дважды каждое воскресенье.

Г. Шлиман. 1854 г. Самый ранний из известных портретов Шлимана.

Через много лет Шлиман напишет, что метод облегчитьизучение языков подсказала ему нужда. Через полгода «облегчающего» метода он свободно говорил и писал по-английски. Ещё полгода ушло на французский. Случались и неприятности. Шлиман жил на чердаке, и однослойные деревянные перекрытия голландского дома доносили его голос до первого этажа. Соседи жаловались, хозяева дважды выгоняли жильца из его мансарды. А языки учились всё быстрее. Память натренировалась настолько, что язык давался теперь за шесть недель. Голландский, испанский, итальянский, португальский – через полтора года непрерывных занятий Генрих стал полиглотом. Однажды он явился в крупнейшую торговую компанию Амстердама – дом Шрёдера. Шесть языков свободно? В 22 года? Небольшой экзамен подтвердил, что молодой человек говорит правду. Шлимана взяли вести бухгалтерию и писать письма. Он оказался не только отличным переводчиком, но и прирожденным коммерсантом. Шлиману назначили приличное жалование. Однако Генрих не изменил привычек и взялся за седьмой язык – русский, которого в Амстердаме не знал никто. Через шесть недель он написал первое деловое письмо и побеседовал с русскими купцами, прибывшими закупать синюю краску индиго. После русского Генрих сделал перерыв, отложив овладение новым языком, чтобы изучить литературу на семи прежних.

В 1846 г. торговому дому Шрёдера потребовался представитель в Петербурге. Шлиман отправился в Россию, чтобы провести там 20 лет. Это были нескучные годы. Коммерция увлекала его не меньше, чем языки. Он торговал индиго, маслом, свинцом, индийским чаем, американским золотом. Как и в случае с языками, его отличала скорость. Он многое успевал заметить раньше, чем конкуренты. В 1860 г. только ленивый не говорил в Петербурге о том, что скоро будет крестьянам воля. А Шлиман в это время молча скупал бумагу. И когда правительство собралось печатать афиши с объявлением Манифеста о воле для рассылки по огромной стране, бумагу оно приобрело у Шлимана. Бумажный бизнес не был для него главным. А что было главным – он и сам не знал. Может быть, всё-таки языки. Он продолжал их учить, включая и те, о которых давно мечтал – ново– и древнегреческий. Кроме того, он путешествовал, взяв за правило вести дневник в каждой стране на её языке. К 46 годам Шлиман стал очень богатым человеком. Можно было и дальше увеличивать богатство или отправиться на покой. Но Шлиман решил иначе: бросить бизнес и употребить своё состояние на поиски Трои.

Экспедиция Г. Шлимана у Львиных ворот Микен.

Странным выглядит решение преуспевающего предпринимателя, отца троих детей, бросить все дела, чтобы искать древний город, у большинства учёных считавшийся выдумкой. Эту странность не раз пытались объяснить. Сам Шлиман – детской мечтой, что началась с картинки. Другие – стремлением к славе. Один исследователь, прочтя сотни написанных Шлиманом писем, заключил, что причиной тому было горе, испытанное в детстве – смерть матери. Откапывая останки древних героев, Шлиман пытался показать, что воскресить былую жизнь возможно. Иные биографы говорят о подорванной деловой репутации и срочной попытке найти применение миллионам. А может, ему, знавшему уже полтора десятка языков, стало скучно и захотелось удивляться и удивлять? Что с того, что бо́льшая часть жизни осталась позади? Самое интересное ждало его дальше. Как бы то ни было, Шлиман закрыл своё дело и отправился в Париж изучать археологию. Пошёл третий десяток лет самообразованию, начавшемуся на амстердамском чердаке.

Свои первые раскопки Шлиман провёл на Итаке. Он искал дворец Одиссея. Обнаружить его не удалось, и Шлиман отправился дальше по следам гомеровских героев. Его путь лежал в Турцию, на берега Босфора, туда, где Европа смыкается с Азией. За эти земли издревле шла борьба. Владевший Босфором контролировал один из главных мировых торговых путей. Вот почему и в древности, и в средние века, и в годы Первой мировой войны Босфор не раз служил яблоком раздора. Впервые это случилось в «троянском» мифе. Троя – могучий страж Босфора. Её десять лет осаждали греки, но где именно стоял этот славный город? Побережье Босфора велико, и холмов, скрывающих древности, там тоже немало. Какой из них Троя? С томиком Гомера Шлиман обходит эти холмы. Вот Бунарбаши. Немногие верящие в Трою считают, что это она. Ведь Гомер говорит о двух источниках, горячем и холодном. Шлиман насчитал их 34, а градусник довершил приговор – вода во всех была одинаково тёплой, 17° по Цельсию. Бунарбаши не годился на роль Трои. Зато годился Гиссарлык. По-турецки это значило «дворец». Шлиман верил древним словам. Просто так холм никто называть бы не стал. Значит, он и в самом деле скрывает дворец. Скорее всего, старца Приама, троянского царя. Холм стоял всего в километре от южного входа в Босфор. Если Вы задумали контролировать ворота между Европой и Азией, лучшего места для крепости не найти. В 1822 г., том самом, когда родился Шлиман, шотландский журналист Макларен опубликовал статью, в которой утверждал, что искать Трою следует на месте Гиссарлыка. Первым это попробовал сделать англичанин Франк Кальверт, американский вице-консул в Турции и владелец поместья на западной стороне холма. Как и Шлиман, он знал множество языков и верил словам Гомера. Именно Кальверт обратил внимание Шлимана на Гиссарлык. Не откладывая дела, Шлиман вступил в переписку с турецким правительством о разрешении на раскопки. Письма он, разумеется, писал на только что выученном турецком. В апреле 1870 г. раскопки начались. Шлиман, как всегда, следовал своим принципам: скорость и самый короткий путь к цели. Целью было доказать: Троя существовала, Троянская война – не выдумка, Гомер говорил правду.

Маска Агамемнона из царской гробницы в Микенах, найденная Г. Шлиманом.

Кратчайшим путём Шлиман избрал сквозную проходку холма. С севера на юг повели траншею 40 м шириной и 17 м глубиной. Шлиман был убеждён, что гомеровская Троя лежала где-то внизу и не могла не «попасться в сети». Это был неправильный метод, разрушавший постройки более поздних эпох. Именно этим неправильным методом Шлиман добрался до города, лежавшего почти в самом низу под слоями позднейших эпох. Стены города хранили следы пожара. В домах держали сосуды с совиными лицами. А разве сова – не птица богини Афины, до последнего помогавшей троянцам? Но, главное, клад, обнаруженный у крепостной стены за день до намеченного конца раскопок. Кубки, диадемы, кольца. Больше 10 тыс. предметов из золота, серебра и меди. Разве могло такое богатство принадлежать кому-нибудь, кроме царя Приама? Гомеровская Троя найдена – подытожил Шлиман и отправился дальше по следам гомеровских героев.

Большая золотая диадема из клада Приама.

C. Шлиман, супруга Г. Шлимана, в золотых украшениях из клада Приама.

Путь его лежал в Микены, город Агамемнона, вождя всех греков, вернувшегося из троянского похода, чтобы найти гибель в стенах родного дворца. Во дворе крепости, под многовековым мусором, там, где никто не думал искать, Шлиман провёл масштабные работы и обнаружил могилы, полные золота. Могилы рода Агамемнона, полагал археолог. Следующий на его пути – Тиринф, крепостные стены которого, по убеждениям древних греков, были сложены одноглазыми великанами-циклопами. Мощные стены и дворцовые росписи, обнаруженные Шлиманом, значительно отличались от вещей и построек, созданных руками классических греков. Это была другаяГреция. Та, в которой рождались мифы. История Европы стала старше на восемь веков. Это был грандиозный успех. Вот только Троя не давала покоя. Не все поверили в открытие гомеровского города. Найдена ли Троя в действительности? Троя ли то, что найдено? Сомнениям критиков не было конца. Одолевали они и Шлимана. Поэтому он три раза возвращался в Турцию для новых изысканий. Что же было не так? Больно уж маленьким выглядел «высокий приамов скворечник» – всего 100 м в поперечнике. Следы пожаров на стенах, это, конечно, хорошо. Но неужто могущественной греческой армии потребовалось десять лет, чтобы спалить эту большую деревню, пусть и с каменными стенами? Гомеровские герои, оборонявшие Трою, все как один пользовались бронзовым оружием. Но в раскопанном городе попадались лишь каменные ножи. Хотя, с другой стороны, 10 тыс. ювелирных изделий в одном месте – это не шутка! Только великий владыка мог сосредоточить в своих руках такое богатство. Самым веским доказательством величия предполагаемой Трои был клад. Если, конечно, был.

Золотой браслет из клада Приама.

Через 100 лет после первых раскопок Шлимана были опубликованы его письма и дневники. В сравнении с газетной хроникой тех лет они нарисовали картину, несколько отличавшуюся от рассказов Шлимана в беседах с журналистами. Не было детской мечты найти Трою. Книжку с картинкой Трои отец семилетнему Генриху не дарил, купец 1-й гильдии Шлиман купил её много лет спустя в лавке петербургского антиквара. Искать именно Трою Шлимана побудила встреча с первооткрывателем Илиона Кальвертом. И кораблекрушения в юности по дороге в Венесуэлу не было. 19-летний Генрих без приключений прибыл туда, куда собирался – в Голландию. Однако Шлиман выдумывал не всё. Многие удивительные страницы его биографии не были опровергнуты новыми документами. Шлиман и в самом деле говорил на полутора десятках языков, овладевая новыми в считанные месяцы и даже недели. Тому было множество свидетелей. Правдой оказалось и его решение на склоне лет превратиться из преуспевающего бизнесмена в археолога, употребив бо́льшую часть своего состояния на поиски следов гомеровских героев. Но вот клада, судя по всему, не было. В гигантской траншее, пронзившей холм, рабочие Шлимана обнаруживали предметы разных слоёв и эпох. Шлиман собрал эти предметы и объявил их единым кладом, чтобы «придать вес» древнейшему сгоревшему поселению – тому, в котором он хотел видеть гомеровскую Трою.

Золотой перстень из клада Приама.

Шлиман был вторым, но не последним, кто искал под толщей Гиссарлыка Трою, 10 лет осаждавшуюся греками. Эти 10 лет назывались Троянской войной. Между тем в раскопанном поселении Шлиман не обнаружил ни следов греческого нападения, ни признаков названия Троя. Люди в этом городе не знали письма. Была ли то гомеровская Троя? И случилась ли там Троянская война?

В 1890 г., после смерти Шлимана, раскопки Гиссарлыка возглавил его помощник Вильгельм Дёрпфельд. Как и Шлиман, он верил, что Троянская война была, но подходил к делу куда более строго. Он определил, что Гиссарлык хранит развалины девяти поселений, сменявших друг друга на протяжении 3,5 тыс. лет. Так их и стали называть: самый древний – Троя-1, чуть младше – Троя-2 и так до Трои-9, дожившей до средних веков. Дёрпфельд пришёл к выводу, что Троянская война происходила не со вторым снизу городом, как думал Шлиман, а с шестым. Во-первых, он был в два раза больше Трои-2 – 200 метров в диаметре. К тому же его окружали могучие крепостные стены шириной 4 м и высотой 9 м, а дома значительно превосходили постройки предшествующих слоёв. Жителям Трои-6 было, что защищать. Во-вторых, шестой город, на тысячу лет моложе шлимановского, оказался ближе к той дате, которую высчитывали для Троянской войны древнегреческие историки. А в-третьих, как и положено гомеровской Трое, этот город был уничтожен. Вертикальные трещины в крепостных сооружениях и камни, упавшие со стен, заставляли думать, что причиной гибели послужило землетрясение. Вот тут-то Дёрпфельду и начинали возражать. Ведь гомеровская Троя, если она была, сгорела, а не погибла от землетрясения. Поиски следовало продолжать.

Золотая булавка из клада Приама.

Золотая пектораль из клада Приама.

Раскопки Трои на холме Гиссарлык. Турция.

В 1930-е гг. эстафета троянских раскопок перешла к американскому археологу Карлу Блегену. Для него гомеровским городом стала Троя-7. Она погибла от штурма и пожара. На улицах и в домах в беспорядке лежали кости и черепа. Археологам попадались наконечники стрел и копий, однако не греческих. Жители города как будто предчувствовали свою судьбу. Их дома теснились у крепостных стен, в то время как в предыдущих «Троях» пространство у стен оставляли свободным. Видимо, у строителей Трои-7 стояла задача сделать город таким, чтобы он мог вместить беженцев из округи в случае вторжения неприятеля. В земляные полы были врыты огромные пифосы – сосуды для продуктов и воды. Они были накрыты тяжёлыми каменными плитами, которые каждый день невозможно было сдвигать. Жители явно готовили запасы на случай осады. Гомеровская Троя найдена Блегеном? Сомнения оставались. Тесные дома, наспех отстроенные на развалинах Трои-6. Мог ли этот бедный город вызывать зависть греческих царей с их обширными дворцами? К тому же Греция сама в это время испытывала нашествие, и представить себе заморскую экспедицию союза греческих государств в это время совершенно невозможно. Кто-то взял Трою-7 штурмом и сжёг. Но это были не греки.