Текст книги "Рассказы. Часть 1"

Автор книги: Рэмси Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Он крикнул: «Ау?» Отрывистый звук напомнил ей именно это слово. Он был где-то за углом – на той узкой улочке, как надеялась Вайолет, а вовсе не по ту сторону забора. Подбежав к повороту, она окинула улицу взглядом. Почему-то тут стало намного темнее. Хоть солнце уже почти село, сумерки еще не должны были так сгуститься. Впрочем, Вайолет сумела разглядеть, что на улочке никого нет.

– Лоуренс! – вновь позвала она. – Скажи мне, где ты?

Ее голос эхом отразился от возвышавшихся с двух сторон от улочки заборов, сменившись столь густой тишиной, словно она и не говорила ничего. Что за детские игры затеял Лоуренс? Даже если он хотел устроить сюрприз, который, как он полагал, придется Вайолет по душе, ей не нравилось его поведение.

– Лоуренс! – Она кричала все громче. – Лоуренс!

Вайолет двинулась обратно по улице, высматривая другую дыру в заборе, хотя бы небольшую щелочку. Она все еще искала мужа, в отчаянии вслушиваясь в эту гнетущую тишину, когда дошла до поворота. Забор – без единого изъяна – тянулся сколько хватало взора. Наверное, он все-таки шел по краю скалы. В столь внезапно сгустившихся сумерках Вайолет обратила внимание на то, что тут не было уличных фонарей. Наверное, подумалось ей, те, кто построил это селение, не собирались транжирить электричество на незваных гостей. Впрочем, улица все еще хорошо просматривалась – пустые окна бунгало смотрелись в столь же темные фасады домов напротив. Запустение. Ни единой живой души. Вайолет как раз собиралась в очередной раз позвать Лоуренса, когда ее отвлек дорожный указатель. Плакат, раньше скрывавший первый слог указателя, отвалился, будто за ненадобностью, и слова на табличке почему-то вдруг показались женщине намного короче, чем раньше.

Плакат подхватило холодным ветром и бросило на сухие плиты мостовой к ее ногам. На этом объявлении хулиган не только закрасил мордочку пропавшего пса, но и нарисовал на ее месте карикатурное изображение человеческого лица – при этом рисовал он с таким нажимом, что плакат порвался. Можно было даже вообразить, что хулиган не нарисовал картинку, а напротив – обнажил личину, скрывавшуюся под мордой животного. Но почему она не могла разобрать слова, написанные под кличкой Ловца? Даже если возникла какая-то проблема с файлом при распечатке объявления и на бумаге вместо слов возникла череда каких-то непонятных символов, почему никто этого не заметил? Странно все это. Впрочем, этот плакат только отвлекал ее от поисков Лоуренса. Оставив объявление на мостовой, Вайолет позвала мужа и, оглянувшись, уловила какое-то движение.

Конечно, это был Лоуренс. Вайолет заметила движение у «шевроле», значит, он встретит ее там, а потом, наверное, отведет полюбоваться тем замечательным видом, который запомнился ему с детства. Ей показалось, что он манит ее рукой, – этот жест она могла проинтерпретировать только так. А потом он свернул в проход между двумя домами.

– Да погоди же ты! – крикнула Вайолет. – Куда ты так торопишься?

Вероятно, он опасался, что с заходом солнца изумительный вид в какой-то мере утратит свою красоту, и Вайолет поспешно последовала за мужем, чтобы не разочаровывать его. Но когда она дошла до улочки за домами, та оказалась пуста.

– Что за игры ты затеял, Лоуренс? Выходи, бога ради! – запыхавшись, позвала Вайолет, но дыхания не хватало и ее голос звучал слишком тихо.

Должно быть, он вернулся к той дыре в заборе – Вайолет показалось, что он свернул к домам, ссутулившись, точно готовясь проползти в проем. Но почему он не мог подождать ее на углу?

– Ну ладно, показывай…

Дойдя до поворота, она осеклась, точно утратив голос.

Она не видела не только Лоуренса. Дыры в заборе тут не было. При виде этого у Вайолет пересохло во рту, а мысли в голове точно замерли, лишив ее способности думать. Метнувшись к участку забора, где, как она была уверена, раньше зияла дыра, она оперлась о доски, чувствуя, как подгибаются ноги. Она надеялась, что доски поддадутся под нажимом, окажутся все такими же ветхими, она даже принялась колотить в них кулаками, но лишь ушибла руки – дерево было прочным, новым и ничуть не отличалось от остального забора. Ошеломленная, она даже подумала на мгновение, мог ли кто-то починить этот забор, пока она искала Лоуренса. Потом ей пришла в голову столь же неприятная мысль: должно быть, она что-то перепутала, и дыра находится на другом конце улицы. Наверное, это старческое. Мозг начал подводить ее. Но ничего, она справится, главное – найти Лоуренса. Может быть, поддерживать друг друга в такие моменты – это часть старения? Нет ничего постыдного в том, чтобы заблудиться и признать это. В конце концов, разве не Лоуренс виноват во всей этой ситуации? Неважно, вот она найдет его – тогда и подумает, насколько он провинился и сколько она будет на него за это дуться. Думая об этом, Вайолет заставила себя дойти до другого конца улицы. Но бессмысленно было отрицать очевидное. В заборе не было ни трещинки.

Пошатываясь, Вайолет вернулась к дорожному знаку на улице. Ветер теребил валявшийся на мостовой плакат, приподняв край листа с закрашенной мордочкой пса.

– Лоуренс! – крикнула Вайолет.

Она как раз подходила к машине, когда кто-то выглянул из-за соседнего дома, стоявшего рядом с давней тропинкой, – и спрятался. Женщина была уверена, что это Лоуренс, но как он мог себя так вести? Неужели он всего за один вечер впал в старческий маразм? Она снова и снова звала его, но ее голос постепенно слабел. Вайолет устремилась к тропинке.

Между домами было безлюдно, как и на узкой улочке за ними. Вайолет чуть не вскрикнула от разочарования – или чувство, охватившее ее, было другим? Она поспешно принялась оглядываться, словно отчаяние могло каким-то образом вернуть ей Лоуренса. В этот момент она заметила какое-то движение в окне, которое раньше мыла столь неприветливая женщина. Теперь окно закрывали плотные шторы, но Вайолет больше не к кому было обратиться. Пройдя по тропинке, она обогнула дом и подошла к входной двери.

– Есть кто? – не сдержалась она, едва нажав на кнопку звонка.

Вайолет не слышала ни звука – но вдруг за матовым стеклом двери возник какой-то силуэт. Очертания стоявшей там женщины казались искаженными из-за витиеватых узоров на стекле, на месте лица – бледное размытое пятно.

– Вы чего тут расшумелись? – едва слышно осведомилась женщина, не открывая дверь. – Да кем вы себя возомнили?!

– Никем я себя не возомнила! – отрезала Вайолет, но потом, спохватившись, решила, что так делу не поможешь. – Вы видели меня за вашим домом. Вы со мной говорили.

– Ну, считайте, вам повезло. Больше мне вам сказать нечего.

– Я ищу своего мужа.

– Тут вы его не найдете.

– Но вы ведь тоже его видели. – И тут в Вайолет вспыхнула искорка надежды. – Вы ведь следили за ним, верно? Вы не видели, куда он пошел?

– Далеко ему не уйти.

– Это верно, но он может заблудиться. – Эта мысль казалась Вайолет все более вероятной. – Я уверена, постороннему человеку тут легко заблудиться.

– Он недолго будет блуждать тут.

Вайолет и сама не знала, почему эти слова прозвучали зловеще. Наверное, так на нее влияла мысль о том, что она может потерять Лоуренса. Пустая улица, темная, как и дом внутри, искаженная стеклом фигура за дверью…

– Я могу воспользоваться вашим телефоном? – выдохнула Вайолет.

– Ни в коем случае.

Вайолет решила, что эти слова ей просто послышались. В конце концов, женщина за дверью говорила очень тихо.

– Мне нужно поговорить с мужем. У меня телефон сел.

– Они тут не приветствуются.

Вайолет так и не поняла, что же эта женщина имела в виду – телефоны, таких людей, как Лоуренс, или что-то большее.

– Просто помогите мне его найти! – взмолилась Вайолет. – И мы оставим вас в покое.

– Его и так найдут.

Почему в этих словах ей слышалась угроза? Вайолет уже паниковала, поэтому грубость женщины окончательно вывела ее из себя.

– Помогите мне, иначе я наделаю такого шума, что разбужу всю округу! – возмущенно заявила она.

– Кричите, сколько влезет. Тут все равно никто не спит.

После этих слов женщина отступила в темноту дома, и ее силуэт исчез.

– Вам от меня так просто не избавиться! Пока я не найду мужа, я вас в покое не оставлю! – заорала Вайолет, собираясь кричать до тех пор, пока люди из соседних домов не выйдут помочь ей.

И в этот момент она услышала, как ее позвал Лоуренс. Он произнес только первый слог ее имени. Она ненавидела, когда ее называли Вай, но сейчас ей радостно было услышать его голос, пусть он и звучал как-то странно. Муж звал ее со стороны широкой улицы – по крайней мере, звук точно не доносился со стороны обрыва.

– Лоуренс! – Вайолет повернулась так резко, что чуть не упала. – Иди сюда! Вернись!

Пустая улица точно поглотила ее слова, впитала их, не пропустила дальше. Неосвещенные дома, где каждое окно закрывали бесцветные шторы, подчеркивали спустившуюся на землю темноту. Вайолет показалось, что эта ночь разлучает ее с Лоуренсом.

– Поговори со мной! – крикнула она. – Я сейчас к тебе подъеду.

– Нет! Не надо!

Зачем ему говорить ей такое? Зачем бы он вообще сказал сейчас такое кому-нибудь? Наверное, она просто ослышалась.

– Я сейчас, – пробормотала она, направляясь к машине.

Пристегнув ремень безопасности, Вайолет вдруг подумала кое о чем – и эта мысль совсем ей не понравилась. Может быть, это все – просто сон? Кошмарный сон, что же еще! Она уснула, пока Лоуренс вез их домой, и вскоре проснется. И все будет в порядке, они оба будут в безопасности.

В какой-то момент эта мысль даже в чем-то привлекла Вайолет, но в то же время она навеивала страх. Будто самой только мыслью об этом она предавала Лоуренса, бросала его на произвол судьбы на этих темных равнодушных улицах. Вдруг эта мысль – всего лишь отговорка, чтобы не искать Лоуренса? Нет, нельзя на такое пойти. Она опустила стекла в обеих передних дверцах, словно холодный воздух мог вернуть ее в явь, не дать уснуть.

– Лоуренс! – позвала она, включая фары. – Говори со мной.

Вайолет развернула машину, и луч фар выхватил из темноты одно бунгало, потом – второе, точно такое же, третье… Все они были совершенно одинаковыми. Если бы она поехала вперед, то уперлась бы в тупик, да и все равно, она и так уже заблудилась, даже не заезжая в темноту этого незнакомого селения. Женщина медленно, со скоростью шага, доехала до перекрестка, так напряженно всматриваясь вперед, что заболели глаза. Она все звала Лоуренса. Свернув на соседнюю улицу, она услышала его голос.

И уже собралась ответить, когда поняла, что это не Лоуренс зовет ее, а лает какой-то пес. Это был первый звук, услышанный ею в этом «Пристанище странников». Когда она перестала слышать птиц? Лай пса точно складывался в какие-то неразборчивые слова – неудивительно, что она спутала его с голосом человека. Она задумалась об этом псе, чтобы отогнать от себя мысли о том, почему же Лоуренс сказал тогда: «Нет! Не надо!» Если это лаял сбежавший Ловец, то кто-то другой найдет потерявшегося пса, не она.

– Лоуренс! – еще громче позвала она.

Но ответом ей вновь был лишь громкий заливистый лай. Она уже почти подъехала к повороту, когда что-то увидела впереди.

Это вполне мог быть Ловец – он стоял на задних лапах, как на плакате, будто выпрашивая угощение, хотя рядом никого не было. Но прежде чем Вайолет смогла рассмотреть что-то, он встал на четыре лапы и юркнул за угол. А когда она доехала до угла, на соседней улице уже никого не было. Нет, ей нельзя отвлекаться, нельзя думать о том, почему никто из соседей не вышел и не подобрал пса.

– Лоуренс! – крикнула она, словно этим могла отогнать животное и призвать своего мужа.

Но вокруг опять воцарилась тишина, и только холодный ветер задувал в открытые окна машины. Через какое-то время она доехала до зеленой лужайки перед деревушкой – не увидев и не услышав ничего, что подсказало бы ей, где сейчас Лоуренс.

Может быть, зря она так быстро выехала из деревни? Может, пропустила какие-то улицы по дороге? Вайолет пристально уставилась на темные бунгало, словно, до боли всматриваясь в темноту, могла каким-то образом призвать Лоуренса сюда, уговорить его выйти на эту лужайку. Затем достала из кармана телефон. Она надеялась, что, хоть в деревне он и разрядился, сумеет его включить. Но экран по-прежнему не загорался – телефон прямоугольным камешком лежал в ее руке. Вряд ли Лоуренс уже покинул селение – он не мог двигаться быстрее автомобиля.

Вайолет не знала, как долго петляла по темным улицам, сколько раз возвращалась на лужайку перед деревней. Сколько раз проезжала мимо «ягуара», припаркованного на стоянке. А может быть, таких автомобилей тут было несколько, и они только вводили ее в заблуждение, запутывали, не позволяли понять, где она находится. Вайолет охрипла, во рту у нее пересохло. Она даже пыталась сигналить клаксоном, но и от этого ни в одном окне не зажегся свет. Должно быть, жители селения спали – и во сне видели себя самих, подумалось ей. В отчаянии она прибавила скорость, будто так могла обогнать Лоуренса, не дать ему заблудиться еще сильнее. Она знала, что кто-то из них рано или поздно потеряет другого, но и представить себе не могла, что это случится вот так. И вдруг ее поразила ужасная мысль: Лоуренс ведь, по сути, потерялся только тогда, когда она сказала об этом той женщине из дома у тропинки. Если такое вообще возможно, не означает ли это, что она сможет вернуть его одним только словом?

Она вновь и вновь повторяла его имя, жала на клаксон и вдруг увидела, как в стороне от луча фар что-то промелькнуло. Опять раздался лай – теперь он еще сильнее походил на человеческий голос, словно пес пытался сказать ей: «Беги, беги, беги!» Ей даже почудилось, что он избегает света, будто стесняется показаться ей на глаза. Что, если пес приведет ее к Лоуренсу? Конечно, Вайолет не помешалась настолько, чтобы верить в это, но вдруг поняла, что действительно едет за ним, позабыв, куда собиралась сворачивать, на какую улицу. Все они казались ей зловещими, будто помощи ждать было неоткуда. Она опять потеряла пса из виду, и вскоре улицы вывели ее к лужайке перед деревней.

Вайолет резко затормозила, и визг шин точно послужил заменой воплю, который ей хотелось испустить от отчаяния. Она выбралась из машины. Эти темные дома точно изгнали ее прочь – и будут гнать отсюда всякий раз, когда она будет проезжать мимо них в поисках Лоуренса. Женщина в последний раз ухватилась за мысль о том, что ей просто снится кошмар – и во сне таким вот искаженным образом воплощается их с Лоуренсом пожелание «привнести немного волшебства» в свою жизнь. Да, вскоре она проснется в машине и рядом, за рулем, будет сидеть Лоуренс. Но Вайолет знала, что это невозможно: Лоуренс никогда так и не научился водить автомобиль. У нее сильно дрожали руки, и потому ей едва удалось поднести их ко рту:

– Лоуренс, вернись! – истошно завопила она, и этот крик болью отдался в ушах, ранил саму ее душу.

И тут ей почудилось, что откуда-то из-за домов раздалось: «Оставь».

Вайолет не знала, относилось ли это слово к ней. Всматриваясь в темные ряды бунгало, она вдруг увидела, что из прохода между двумя домами кто-то выглядывает. Фары освещали зелень лужайки, и потому разглядеть что-то в темноте за ней было трудно. Вайолет не могла разобрать, кто же там, но существо поскуливало и тяжело дышало, дрожа на холодном ветру, голова у него была косматой, лицо – искаженным, словно бы размытым. А потом оно метнулось к Вайолет, и она не знала, поднимется ли оно на задние лапы или подпрыгнет и лизнет ее в лицо. Она смогла лишь завопить:

– Лоуренс!

Перевод: О. Малая

Не та игра

Конрад, лучше сразу признаюсь: я не считаю, что это для вашей книги. Это не беллетристика, хотя я и дал такое название, потому не воображаю, что это подойдет. Надеюсь, по меньшей мере, у вас достанет сил откликнуться на это – возможно, даже помочь мне понять, что со мной случилось. Прошу, примите к сведению, что я не виню вас. Наверное, мне следовало бы самого себя винить.

Вы припомните, что я – один из тех писателей, которых вы пригласили в антологию небылиц, на примерах писем, возвращенных на почту как невостребованные. Идея мне понравилась, я готов был принять участие, но к тому времени, когда предложение отыскало издателя, я уже с головой ушел в несколько собственных проектов и таким образом подвел вас. Другая работа вытеснила из моих мыслей антологию, и когда пару месяцев назад я получил письмо, то совсем и не думал о вашей идее.

Как правило, я не рассматриваю почту, прежде чем вскрыть ее, но это послание меня насторожило. Плотный подложенный белый конверт (если быть точным, то защитный с прокладкой производства корпорации «Силд эйр»), с наклеенным ценником на обороте (39 пенсов), из почтового отделения в Осборне. Выглядел пакет необычно-нетронутым, словно был создан казаться девственно чистым. Штамп почтового отправления первого класса оттиснут не был, а мой адрес был написан не одним человеком. Большая его часть выписана жирными прописными буквами черным фломастером, а почтовый индекс подправлен шариковой ручкой. Можете понять, отчего подозрение во мне крепло, если только не считаете, что не так-то много требуется, чтобы пробудить во мне паранойю. Содержимое и вас бы, возможно, настроило на тот же лад.

Внутри я нашел небольшой белый конверт, который, по-видимому, надписывали несколько человек. Адресован он был Роланду Маллесону в Лондон (Уэст-Хит, ЮВ2), Харвелл-Кресент, д. 1, но все это было перечеркнуто и помечено: «ПО ДАННОМУ АДРЕСУ НЕ ПРОЖИВАЕТ». Кто-то написал на месте, где полагалось бы быть марке: «Почтовый сбор не оплачен». На обороте я прочел написанное уже другим почерком: «АДРЕС ПЕРЕСЫЛКИ НЕ УКАЗАН», – а некто пятый, вооружившись розовым маркером, начертал: «Вернуть отправителю». Предназначалось ли все это для того, чтобы запутать меня окончательно, чтобы я и не думал, что извлекаю из конверта? Одно в особенности насторожило меня. Хотя извещение про «НЕ ПРОЖИВАЕТ» было выписано синим маркером, его, несомненно, исполнила та же рука, что и мой адрес на всем пакете. Письмо Роланда Маллесона не вернулось на почту, хотя мне внушалась мысль, что его вернули.

Другие особенности тоже не говорили о правдивости. Конвертик был грубо вскрыт, но если адресат действительно неизвестен, то зачем было получателю вовнутрь заглядывать? Во всяком случае, это позволило и мне поступить так же. В конверте лежала пара картонных прямоугольников примерно два с половиной на четыре с половиной дюйма^[11], грубо вырезанных из большого куска картона и перетянутых лентой так плотно, что места между ними хватало только для клочка бумаги. Мне пришло в голову, что во времена наркотика ЛСД на промокашке именно так его, возможно, и рассылали по почте. Еще раз назовите меня параноиком, если пожелаете, Конрад, но я испугался, что кто-то меня подставил, что если я вскрою картонную упаковку, то сам буду себя винить или меня осудят за содеянное. Даже подумалось, а не причастна ли к этому почта.

Была суббота 24 апреля, и сортировочный цех все еще был открыт. Я задержался ненадолго у раковины в туалете: руки казались грязными, и, помню, я разглядывал их, убеждая себя, что грязи на них нет, – а потом пошел в сортировочный. Он в пятнадцати минутах ходьбы от этого дома, в трех минутах езды в моем возрасте. Несколько женщин стояли в ожидании, готовясь забрать почту, и я видел, как быстро росла очередь у туалета, поскольку за стойкой сидел всего один почтовый служащий. Когда наконец я добрался до окошечка, то показал ему пакет, но из рук его не выпустил.

– К кому мне нужно обратиться с этим?

– Зависит от того, что это. Я не подойду? – Его гладкое круглое лицо выглядело так, будто он тер его, стараясь сделать помоложе, и мне показалось, что я уловил запах мыла сквозь щелку под окошком (может быть, у него под ногтями кое-где даже кусочки розового мыла застряли).

– Могу я видеть заведующего?

– В данный момент она занята. – Профессиональная выучка не помогла ему совсем скрыть обиду, когда он добавил: – Я могу помочь.

– Если скажете мне, почему я получил это.

Он уставился на написанное на лицевой стороне пакета, который я сунул в окошко.

– Это вы? Потому и получили.

Когда он толкнул пакет обратно, мне показалось, что он несколько нетерпелив в желании вернуть его.

– Загляните вовнутрь. – Я и впрямь уловил намек на нежелание или мне показалось?

Он ткнул во внешний конверт указательным и большим пальцами, ощупал его, а потом вытряхнул из него на стойку конверт поменьше. Прочел написанное на обеих сторонах, затем повернул конверт адресом Маллесона ко мне.

– Вы отправляли это?

– Конечно же, нет. Я и не слышал никогда о нем.

– Так, кто бы ни переправил письмо вам, он, должно быть, считал, что отправили вы.

– А с чего бы им считать?

Почтовый служащий заглянул вовнутрь, но картонную упаковку не тронул.

– Что это?

– Полагаю, вы должны проверить. Разве это не ваша обязанность? Собственность Королевской почты.

– Перестает быть таковой после доставки, – сказал служащий и просунул пакет в окошко. – Это ваше, и вы вольны делать с ним что вам угодно.

Я не мог не подумать, что служащий осторожен так, как имел все права быть я сам. Уж не пытался ли он сделать вид, будто считает, что пакет несет смертельную угрозу?

– Я вскрою это здесь, – заявил я, – если вы будете свидетелем. – Я вполне мог вообразить, что почтовик пытается состязаться со мной в осторожности.

– Свидетелем чего? – уперся он.

– Того факта, что я только сейчас вскрыл это.

– Вы могли уже проделать это раньше, а потом скрепить обратно.

– Я не делал ничего подобного, – сказал я с куда как меньшим раздражением, чем то, которое испытывал. – Даю вам слово.

Он сосредоточенно уставился в никуда, в нечто незримое. Потер руки ладонь о ладонь, явно ощущая, что они недостаточно чисты, а я тем временем извлек картонки из конверта. И проделал это так, чтобы он наверняка видел, как плотно льнула лента к картону, когда я ее отдирал. Высвободив концы картонок, выудил то, что лежало между ними. Будь я один, так рассмеялся бы от разочарования: наградой мне послужили две игральные карты, двойка треф и шестерка червей.

– Пользуетесь почтой для игры? – предположил почтовый служащий.

– За свой счет, вам бы следовало иметь в виду.

– Есть люди, которые играют в шахматы по переписке, ведь так? Может, кто и в карты играет.

– Я бы так не считал. – На тот случай, если он меня имел в виду, заметил: – Я в карты не играю с тех пор, как ваш возраст миновал.

– Так что вы намерены делать с этим?

– Карты я возьму домой. Как вы сказали, они были посланы мне.

Подумал ли я уже тогда, что они, возможно, подскажут мне идею рассказа для вашей антологии, Конрад? Если мы с вами схожи, то вы никогда не отбросите материал, каким бы тривиальным он ни казался. Я положил карты в конверт, конверт – в плотный пакет и уже пошел к выходу мимо очереди, собравшейся за моей спиной, как раздался оклик почтового служащего:

– А это взять не желаете? – Он размахивал пустой картонной упаковкой.

– Бросьте это в мусор, сделайте одолжение, – произнес я, а теперь думаю, не стоило ли забрать картонки с собой? Хотя понятия не имею, что бы это изменило. Направляясь к машине, поймал себя на том, что потираю большим пальцем сложенный указательный. Прямо будто тик одолел, особенно если учесть, что не было для него никакой причины, и это отгоняло почти все мысли о Маллесоне. Была ли эта фамилия вовсе мне незнакома? Не имела ли она отношения к какому-то сборищу, в каком я состоял много лет назад? Наверняка я держал в голове имя Майлза Маллесона^[12]. Он был занят во многих хаммеровских фильмах ужасов, которые я отыскал сразу, как только одолел планку шестнадцати лет, а десятилетия спустя видел, как у него брали интервью на Фестивале фантастических фильмов в Манчестере. Тем не менее это не помогло мне ухватить витавшую в мозгу, но никак не дававшуюся мне мысль. Казалось, она была слишком расплывчатой, чтобы иметь отношение к актеру.

Добравшись домой, я отправил вам, Конрад, сообщение по электронной почте с вопросом, не вы ли отправили мне тот пакет, невзирая на то что мне пришлось отклонить изначальное предложение. Само собой, вы не замедлили заявить, что не вступаете ни в какую переписку по поводу направленного вами участникам вашей антологии. После вашего ответа я, не теряя времени, сделал то, что следовало бы сделать с самого начала: стал искать в Интернете Роланда Маллесона и его адрес.

Имя найти не смог, адреса в том виде, что был обозначен на конверте, не существовало. Хотя есть некая Харвелл-Кресент в ЮВ2, а в Бирмингеме есть такой Уэст-Хит. Однако в этот район Харвелл-Кресент не входит. После дальнейших поисков и некоторых расходов я сумел добыть имена и телефоны обитателей дома в Лондоне, а заодно и дома номер 1 по Харвелл-Кресент. Ни тот, ни другой не носили фамилию Маллесон. Лондонский телефон не отвечал, и я попытался дозвониться в Бирмингем, где раздалось восемь гудков, прежде чем женский голос произнес:

– Да?

Голос звучал не так уверенно, как произнесенное слово. Я было начал объяснять причину своего звонка, как вдруг мне пришло в голову просто произнести:

– Маллесона.

После некоторого молчания женщина заговорила, но не со мной:

– Кто-то спрашивает Маллесона.

– Я с ними поговорю. – И через секунду мне в ухо заговорил мужской голос, делавшийся все резче. – Алло, что вам угодно?

– Все, что вы могли бы рассказать о Роланде Маллесоне.

– Кому угодно знать?

– Я уверен, вы отправили мне пакет, предназначавшийся ему.

– Точно. – Хотя мужчина, похоже, не собирался подавать виду, будто это что-то меняет, голос его, в котором слышался говор центральной Англии, сделался крикливее. – Это, да не подсказывайте мне, – сказал он то ли мне, то ли кому-то с ним рядом. – Это, еще секунда, и сам вспомню. Рамси как-то там. Рамси Макдоналд, ведь это вы, точно?

– Он умер. – Отнюдь не впервые кто-то пытался назвать меня этим именем, однажды им даже предварили мое выступление на каком-то важном сборище. – Я из другого клана, – говорю. – Рэмси Кэмпбелл.

– Значит, я не очень-то промазал, точно.

Он говорил так, будто считал меня неразумным, что побудило меня на ответный выпад:

– Вы сумели в точку попасть, когда пакет отправляли.

– Это оно. – Безо всякого энтузиазма мужчина произнес: – Ну так сейчас-то вам чего надо?

– Для начала хотелось бы узнать, зачем вы мне это послали.

– Роланд говорил, что играл с вами.

Память меня подводила временами, были случаи, но я почему-то надеялся, что этот – не из их числа.

– Когда? – спрашиваю.

– Когда он увидел ваши книги в магазинах. С тех пор уж годы прошли.

Об этом мне напоминать было незачем, и без того во мне росло сожаление, что я в это дело впутался.

– Спрашивая, когда, я имел в виду, когда я играл во что бы мне играть не приписывалось. Я этого точно не помню.

– В карты. – Если только триумф может быть безучастным, то этому мужчине такой фокус удался одной фразой: – Малли говорил, что это было давно-давно, еще до того, как вы в магазинах появились.

Кажется, в памяти что-то слегка-слегка шевельнулось, как проблеск движения в совершенно лишенном света месте. Не стану делать вид, что был рад этому, однако я собирался попросить рассказать подробнее, как тут из очереди выскочил еще один вопрос:

– Кто вскрыл конверт? Как я полагаю, не он.

– Да он и не мог бы, даже если и был бы здесь. – Не успел я распространиться об этом, как мужчина произнес: – Мы вскрыли, точно? Нам понадобилось выяснить, почему мы все еще получаем почту за него.

– А было в конверте еще что-нибудь?

– Только то, что вы получили. По-вашему, что, не мы послали вам что бы там ни было? – Тон его был до того неуместен, что я едва не рассмеялся.

– Все ж я не понимаю, почему вообще вы это послали.

– Потому, что он говорил, что помогает вам с картами.

– Помогает мне с ними делать что?

– Нет, я говорю, что он говорил, что они вам помогают, точно? – Я только собирался расспросить об этом, а то и просто отрицать сказанное, а мужчина уже говорил: – Мы можем оставить эту тему сейчас? Она очень расстраивается из-за всех этих разговоров о ее брате.

– Простите, но хотелось бы, чтобы в этом было побольше смысла. Кто послал ему карты? Надеюсь, вы не воображаете, что я?

– Могли и вы. – Великодушнее, чем у него было хоть какое-то на то право, мужчина уступил: – Если это были не вы, то, возможно, один из тех, кому не нравилось, как Малли играл в карты. – Что-то похожее на воспоминание забрезжило в сознании, но мужчина развеял его. – Я немедленно прекращаю этот разговор, точно, – сказал он. – Мы достаточно его воскресили.

– Не говори так, – услышал я женский плач, на том связь и прервалась. Я сидел за столом, разглядывал реку, над которой упрямая полоса тумана изображала состояние моих мозгов. Я мог лишь еще раз хорошенько рассмотреть карты. Хотя на рубашках у них рисунок был одинаков, они вполне могли бы быть и не из одной колоды, поскольку одна была красной, как кровь, а червонка какой-то бледной смеси голубого и зеленого цветов, какой я, по-моему, нигде в жизни не видел. На каждой карте был изображен стройный силуэт женщины, прислонившейся к пальме под смотрящим вверх месяцем. На женщине, похоже, была юбка из травы: травинки, что укрывали одну согнутую ногу, напоминали пучки побегов, пробившихся из черной земли, – и она играла с ожерельем. Почему я решил, что предмет на конце ее ожерелья был амулетом, а не медальоном? Картинка в целом вызвала – и я сам не знаю, почему, – в памяти одну фразу: «За этим скрыто колдовство».

Рассуждать времени не было. Меня охватывает нервозность, когда приходится публично выступать по теме, которую я прежде не затрагивал: в данном случае возникновение идей и как их развивать. Долгое время я понятия не имел, откуда они берутся, но несколько месяцев назад согласился поговорить об этом на Фестивале книги и фильма в Бурнемауте, и совершенно неожиданно (так оно всегда и бывает) книжкин день выпадал на завтра. Как обычно, меня грыз червь позорной неподготовленности, и на следующее утро все еще грыз, пока я, стоя под душем, репетировал куски из своей речи. Уже уходя из дому, решил прихватить с собой Маллесонов пакет, уверяя себя, что, возможно, смогу как-то ввернуть его в свое выступление.

Возможности обдумать, как именно, не было, пока я вел машину до Бурнемаута. Дорога заняла большую часть воскресения, притом что выехал я на рассвете. Когда же я оказался в своем гостиничном номере, времени хватило лишь на то, чтоб под душем обмыться да бежать на вечернее мероприятие – в зал, где кресел было гораздо больше, чем зрителей. Организаторы задержали начало на несколько минут (почти всегда зловещий признак), но в конце концов выпустили меня на потребу дюжины слушателей. По крайней мере, дама, объявлявшая меня, правильно выговорила мое имя и не слишком-то много неточностей допустила, описывая мою карьеру. Я прочел пару отрывков из своих сказаний и немного продвинулся в анализе того, как зарождаются истории, после чего получил от публики полдюжины вопросов. Пока говорил, все, связанное с Маллесоном, валандалось без дела у меня в уме, а выступать оставалось еще больше десяти минут. Повинуясь позыву, я достал пакет из компьютерной сумки, служившей мне портфелем, и вынул карты, чувствуя себя фокусником, поленившимся спланировать фокус.