Текст книги "Роза Черного Меча"

Автор книги: Рексанна Бекнел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Розалинде не удалось убежать далеко. Прежде чем она успела скрыться в спасительной чаще густого леса или хотя бы найти сомнительную защиту в обществе Клива, Черный Меч догнал ее. Он схватил ее и поднял, как ничтожного котенка, а потом развернул и, обвив ее талию железными обручами рук, прижал беглянку к груди.

– Нет! Пусти! – кричала она, вырываясь из этой мертвой хватки. Отпусти меня!

– Разрази меня гром, женщина! Можешь ты хоть раз просто выслушать меня, не перебивая и не давая стрекача?

– Нет! Нет!.. – Она сопротивлялась изо всех сил, брыкаясь и пиная босыми ногами его твердые голени.

Но тут прозвучал еще один гневный выкрик, который заставил ее замолчать и мгновенно прекратить бесплодную борьбу.

– Руки прочь от нее, ты, грязный ублюдок! – в исступлении вопил Клив на бегу, приближаясь к ним. Подобно собаке, атакующей медведя, мальчик бросился на мужчину.

Какое-то мгновение Черный Меч стоял неподвижно, глядя на разъяренного пажа, словно не верил собственным глазам. Потом издав приглушенное проклятие, он оттолкнул Розалинду в сторону и повернулся, чтобы лицом к лицу встретить слабого, но рассвирепевшего противника.

При этом неожиданном повороте событий Розалинда упала на колени. Когда же она подняла глаза, открывшееся ей зрелище наполнило ее душу одновременно и облегчением и испугом.

Клив, бледный от ярости, уже почти вплотную приблизился к Черному Мечу, сжимая в руках толстый сук – единственное оружие, которое он мог бы противопоставить бесспорному преимуществу врага в росте и в силе. Ясно, что юноша не представлял серьезной опасности для опытного разбойника. Сделав быстрое обманное движение и круто повернувшись, Черный Меч сбил все расчеты Клива, с легкостью выхватив у него сук. Он высоко занес это злосчастное орудие, к великому ужасу Розалинды, которая тут же вообразила, что он собирается обрушить сук на голову Клива. Она закричала во весь голос, пытаясь предостеречь пажа. Однако, вместо того чтобы использовать свой трофей. Черный Меч просто забросил его в чащу и лишь потом с сердитым лицом повернулся к Кливу. И все-таки, несмотря на очевидное неравенство сил, юноша не собирался отступать.

– Я убью тебя, дьявольское отродье! – шипел он, описывая круги вокруг могучего обидчика.

– Боже милостивый, Клив! Отойди! Отойди! – заклинала Розалинда.

Но слишком глубокие корни пустило в душе Клива чувство долга, и слишком горячо вспыхнуло в нем негодование против злодея, который пытался обесчестить его госпожу.

– Я убью тебя! – выкрикнул он снова, предпринимая очередную попытку нападения.

На этот раз он изловчился обхватить врага за грудь, или, может быть, наоборот, его самого схватил Черный Меч. Впоследствии Розалинда не могла припомнить точно, как все это происходило. Но, так или иначе, схватка на этом закончилась, потому что совсем рядом раздался звук сигнального рога и из леса на лужайку вырвалась группа всадников. В мгновение ока все трое были окружены.

В смятении и растерянности первых секунд Розалинда не сразу осознала, что означает появление этих новых лиц. Сначала она была застигнута врасплох полнейшей неожиданностью их маневра. Затем над всеми чувствами возобладал ужас: она вспомнила то первое нападение на них, с которого началась череда бедствий. Но потом она узнала цвета знамени, которое развевалось над предводителем отряда – темно-зеленый и золотой, – и ее страх сменился изумлением и несказанным облегчением.

– Стенвуд! – закричала она, еще не смея поверить, что они спасены. Стенвуд!..

И сразу же изменилось соотношение сил в стычке между Кливом и Черным Мечом. Чувствуя, что обстоятельства складываются благоприятно для него, Клив отказался от дальнейших попыток самолично покарать наглеца и вырвался из его захвата, тогда как тот мгновенно насторожился.

– Он убийца! Это вор, он напал на нас! – воззвал Клив к несколько растерявшимся всадникам, которые кружили по краям поляны, поднимая в воздух слепящее облако пыли. – Он набросился на леди Розалинду!

Да, набросился, мысленно согласилась Розалинда. Он действительно набросился на нее и обошелся с ней самым непочтительным образом. Но когда всадники обнажили мечи и кинжалы и сгрудились вокруг единственного пешего человека плотным, непроницаемым кольцом, она вдруг смертельно испугалась за него.

– Не трогайте его! – закричала она, когда за лошадьми и стеной пыли уже ничего не было видно, а дело становилось опасным. – Не убивайте его!

Но этот возглас затерялся в угрожающем хаосе звуков. Розалинду быстро подняли на руки и усадили в седло перед одним из рыцарей, который сразу же развернул коня и пришпорил его. Место свалки уже скрылось за поворотом дороги, но перед глазами Розалинды все еще стояла страшная картина, открывшаяся ей, когда она в последний раз увидела Черного Меча. Ударом плеча его сбила с ног одна из лошадей, и Розалинда вскрикнула, представив, что его сейчас растопчут, хотя понимала, что как бы тяжело ни легла на него десница судьбы – он это заслужил. Но что-то в ее душе не позволяло ей тешиться его страданиями.

Клива оттащил в безопасное место коренастый рыцарь, а еще двое туг же заняли места по обе стороны от них. Но Черный Меч остался далеко позади, окруженный рассерженными рыцарями с оружием наготове. И сколь ни велика была телесная мощь удалого разбойника, Розалинда понимала, что без коня и оружия ему не на что надеяться.

Миновав небольшую рощу, они остановились и спешились. Предводителем отряда, обнаружившего их, был пожилой рыцарь, сэр Роджер, которого она помнила еще с детских лет. Его радость оттого, что он нашел Розалинду, была несомненна... но как же ликовала она! Она спасена, и Клив тоже – не чудо ли это? И спасена не кем-нибудь, а рыцарями ее отца! И – что уж совсем поразительно – среди них присутствовал один из рыцарей ее дяди, единственный оставшийся в живых из четырех рыцарей ее эскорта! Он и поведал ей, что ему и Нелде удалось ускакать верхом на одной лошади, добраться до Стенвуда и привести помощь. Больше, чем за все остальное, Розалинда возблагодарила Бога за спасение хотя бы этих двух жизней.

Но когда она попыталась заступиться за Черного Меча, сэр Роджер даже и слушать не стал.

– Не беспокойтесь насчет него, – сказал он, помогая ей усесться у передней луки седла перед молчаливым молодым рыцарем. – Мои люди о нем позаботятся, можете не сомневаться.

Сколь ни туманны били эти слова, но кустистые брови сэра Роджера изогнулись весьма красноречиво, и невольная дрожь внезапного страха пронизала Розалинду.

– Что это значит? – настойчиво спросила она. – Что вы собираетесь с ним сделать?

– Только то, чего заслуживает человек, нападающий на невинных женщин и детей, – коротко ответил он. – Такие, как он, миледи, не заслуживают даже того, чтобы вы голову повернули в их сторону.

– Его надо вздернуть! – врезался в разговор Клив, метнув сердитый взгляд на Розалинду. – Он вор и убийца, и... – Тут паж осекся и через мгновение отвел взгляд от ее помертвевшего лица. – И он должен быть повешен! – закончил он не вполне убедительно.

Пожилой капитан несколько мгновений переводил пристальный взгляд то на взбешенного юношу, то на внезапно побледневшую девушку. Затем неловко переступил с ноги на ногу и шумно прокашлялся.

– Он... то есть ему не... – Он заколебался, потом беззвучно ругнулся. Он причинил вам какой-нибудь вред, миледи?

Розалинда почувствовала, каким предательским румянцем вспыхнуло ее лицо, но не промедлила с ответом ни единого мига.

– Нет, – спокойно и тихо произнесла она. А потом добавила уже громче. Он помог нам добраться до этих мест.

При этом она бросила на Клива уничтожающий взгляд.

– Не очень-то было похоже, что он вам помогал, – саркастически процедил сэр Роджер.

– А я вам говорю, что он не заслуживает такого обращения!

Но при всей настойчивости Розалинды ей так и не удалось узнать, какая же судьба постигла Черного Меча. Он все еще находился на опушке, а ее и Клива отвезли глубже в лес. Когда по сигналу сэра Роджера их отряд двинулся в путь, она, почти обезумев от неизвестности, попыталась хоть краешком глаза увидеть, что же происходит с Черным Мечом, но из этого ничего не вышло. Рыцари умышленно заслоняли то место, где он был схвачен. Но вот всадники пришпорили коней, удаляясь от покинутой стоянки, и тогда она склонила голову в горестном раскаянии и помолилась о том, чтобы из-за нее больше никто не был убит.

Рослый всадник, который вез ее в своем седле, не сказал по пути ни слова. Их окружали другие рыцари, а Клив тащился где-то сзади на вьючной лошади. Но о Черном Мече она ничего не знала-и это было хуже всего. Ее ни в малейшей степени не утешала мысль, что его все равно ждала петля, и она туг была ни при чем. Он выполнил обязательства, которые принял на себя: доставил ее домой, как обещал. Да, он воспользовался преимуществом своего положения, он виноват перед ней, но неужели теперь он должен поплатиться за это своей жизнью? Может быть, раньше она придерживалась другого мнения, но сейчас она знала наверняка; ничто из сделанного им не заслуживало столь жестокой кары. Провинность не была такой ужасной. Что ни говори, эта его провинность подарила ей нечто неожиданное и удивительное. Она едва осмеливалась признать это даже перед самой собой. Но против правды не поспоришь. Он мог показаться грубым и жестоким, но как нежны были прикосновения его рук и губ...

Внезапный трепет охватил ее, и она ощутила, какая жаркая волна прокатилась по всему телу. Розалинда досадливо зажмурилась, пытаясь отогнать сладостные, хотя и отдающие горечью воспоминания. Теперь она уже не девственница; она – женщина. Она лежала с мужчиной – с супругом, а уж при каких условиях их брак был заключен, не имело никакого значения. Но он, может быть, уже отдал за это свою жизнь. А ведь надо принять во внимание, что, возможно, она уже зачала дитя... И как же она объяснит все это отцу?

Розалинда была настолько измучена всем, что ей довелось перенести, столь истерзана обуревающими ее чувствами, что едва держалась в седле. Она склонилась к шее лошади, и крупная слеза катилась по ее щеке. За ней последовала другая, третья... Когда лошади перешли на тряскую рысь, Розалинда уже заливалась горючими, солеными слезами – она плакала обо всем, что случилось, и обо всем, чему уже никогда не бывать. Она горевала о маленьком брате, об убитых рыцарях, о своей матери, которой так давно лишилась. Но больше всего она убивалась, думая о человеке по прозвищу Черный Меч – об Эрике из Уиклиффа, как он себя называл.

Она оплакивала Эрика из Уиклиффа. И себя.

11.

Они скакали так быстро, словно сам дьявол гнался за ними. Даже когда на землю упала ночь, даже когда луна скрылась за тучами и перестала посылать им свой слабый холодный свет, невзирая на тьму, окутавшую окрестности непроглядной чернотой, они мчались во весь опор, хотя устали и кони, и всадники.

Они прибыли в Стенвуд в холодный предрассветный час. В надвратной башне горели факелы, и сколь ни смутно было на душе у Розалинды, даже она почувствовала, в каком необычном беспокойстве пребывал замок. Решетка ворот была опущена, люди и лошади кружили во дворе без какой-либо видимой цели, и в дрожащем оранжевом свете факелов все это выглядело так, как мог бы выглядеть ад в больном воображении.

Розалинда не сразу смогла собраться с мыслями, когда они остановились посреди мощенного камнем двора. Она еще не вполне стряхнула с себя тяжелую полудремоту, которая навалилась на нее в конце пути, требовалось какое-то время, чтобы сознание обрело ясность. Ее растерянность возрастала еще и оттого, что тихий говор окружающей толпы внезапно сменился шумными криками и возгласами.

Первым соскочил с коня сэр Роджер. Затем он поспешно снял Розалинду с седла и поставил на землю, хотя дрожащие ноги подгибались и плохо держали ее. Клив без промедления пробился к ней, и как ни сердилась она на него за бессмысленное упрямство, приходилось благодарить судьбу уже за то, что рядом есть хоть одно знакомое лицо. К ней стремительно приблизилась высокая прямая фигура, и Розалинда оказалась в крепких объятиях своего отца.

И тут ее покинули последние остатки самообладания. Слезы туманили глаза, и долго подавляемое рыдание вырвалось из горла, когда она порывисто уткнулась, в грудь человека, которого любила и боялась. "Отец!" – прошептала она в грубую шерсть его туники. "Отец!" – закричала она и безудержно зарыдала.

– Ты в безопасности, ты дома, – тихо повторял он скова и снова, наклонив голову так, что его лицо почти касалось ее темных спутанных волос. Он прижал ее к себе еще крепче, словно опасаясь, что она может исчезнуть. Ты спасена.

Остальные подробности возвращения в родной дом потерялись в гудении голосов присутствующих и в отрывистых командах сэра Роджера. Вместе с отцом она как-то добралась до парадной залы. От пытливых наблюдателей их отгородила пара огромных дверей, которые закрылись за ними. В зале, кроме нее самой и ее отца, остались сэр Роджер и еще один рыцарь, который выглядел весьма обеспокоенным. И только здесь отец позволил ей отстраниться, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки.

– Я боялся, что потерял и тебя тоже, – тихо и хрипло выговорил он. Он моргнул, прокашлялся и выпустил ее руки. – Ты действительно цела и невредима?

В ответ Розалинда только кивнула головой: говорить она была не в силах. Отец любит ее – вот какая мысль кружила в ее голове, хотя поверить в это было трудно. Он еще любит ее: его мучила мысль, что он мог ее потерять. Это было чудом, почти непостижимым чудом – ведь все эти годы он относился к ней чуть ли не с пренебрежением. Потом она яснее осознала смысл его слов, и у нее перехватило дыхание. Он думал, что потерял и ее тоже. Он знал о Джайлсе.

– Отец, – обратилась она к отцу и робко коснулась его груди, покрытой темной туникой. – Я приехала из-за Джайлса. Я... мне так больно...

При этих скупых словах, слишком невыразительных, чтобы передать всю глубину ее собственного страдания, он словно одеревенел, и она почувствовала, с каким внезапным отчуждением он словно отдалился от нее. За один короткий миг он снова, превратился из любящего отца, которого она помнила по годам своего раннего детства, в холодного, неприступного молчуна, каким он стал после смерти жены. В паническом страхе, что она может снова его потерять, Розалинда вцепилась в ткань его свободной туники.

– Я пыталась спасти его, отец! Я все, все делала, что могла! Я использовала все средства, которые знала! Я очищала ему кровь отваром из побегов бузины, одуванчика и крапивы, а легкие – медуницей и иоанновым корнем... Когда у него был жар, я поила его настоемиз вербены и ивовой коры и сушеной малины, я даже окуривала его комнатку полынью и репейником... Она захлебывалась словами, она спешила высказаться. – Но ничего, ничего не помогло! Я старалась... Я так старалась...

Речь ее прервалась: слезы снова хлынули потоком, и спазмы сдавили горло.

Даже сквозь слезы, застилающие глаза, Розалинда видела, как побледнел Отец и как стиснуты его челюсти, – казалось, он призвал на помощь всю свою выдержку. Потом он заговорил, и теперь ни малейшего следа теплоты не было в этом голосе:

– Джайлс всегда был болезненным ребенком. Такова была воля Господа.

Но затем он отвернулся, и, хотя вслух ни в чем ее не упрекнул, Розалинда остро почувствовала, что он не принял ее оправданий. Весь его вид...

Внезапно по телу Розалинды пробежала судорога, а голова у нее закружилась. Она рухнула бы на пол, если бы сэр Роджер не подхватил ее вовремя. Он усадил ее в кресло с высокой спинкой и быстро позвал кого-то, приказав, чтобы ей принесли вина. К тому моменту, когда Розалинда, давясь и кашляя, сумела проглотить немного крепкого красного напитка, отец снова склонился над ней с выражением самой тревожной озабоченности на лице.

– Тебе плохо? Что-нибудь болит? Ты не ранена? – почти сердито требовал он ответа.

Она отрицательно покачала головой, но вместо нее ответил сэр Роджер:

– Мы нашли ее примерно в десяти лигах к западу, на полпути к реке Стур. Она и тот паренек, который у нее в услужении, подверглись нападению здоровенного бродяги... по прозвищу Черный Меч – так говорит паренек.

– Вы разделались с мерзавцем? – гневно осведомился сэр Эдвард.

– Э-э... видите ли, сэр, за нами дело бы не стало. Только... – Он неуверенно покосился на Розалинду. – Ваша дочь потребовала, чтобы мы его не убивали. Поэтому я приволок его сюда, милорд, чтобы вы поступили с ним по своему усмотрению. – У него вырвался вздох облегчения, когда его сюзерен коротко кивнул в знак одобрения. – Должен добавить, сэр, что парнишка показал себя весьма достойно. Он ранен и ослабел, но пытался дать бандиту отпор с такой отвагой, что просто любо-дорого было глядеть.

– Его следует щедро наградить, – коротко распорядился сэр Эдвард. Затем он снова испытующе взглянул на дочь, у которой в лице ни кровинки не было. Так что с тобой, Розалинда? Этот человек... он тебя...

Он осекся, словно с языка не шли слова, слишком омерзительные, чтобы позволить им прозвучать; словно даже помыслить о таком было невозможно. Но Розалинда поняла, о чем он спрашивает, и вся душа ее содрогнулась при одной мысли, что можно дать отцу правдивый ответ. Ни к чему хорошему такая правда не приведет, быстро смекнула она. Ни для нее самой, ни для отца. И уж наверняка ни к чему хорошему для человека по прозвищу Черный Меч. Она испытала невыразимое облегчение, поняв из слов сэра Роджера, что Черный Меч еще жив. Но она понимала и другое: ему недолго суждено оставаться в живых, если отец узнает, что произошло между ними. И когда она наконец заговорила, ложь прозвучала в ее устах вполне убедительно:

– Я так устала, отец. Я вся в грязи, мое платье изорвано в клочья, ноги у меня... – Она примолкла, вспомнив о башмачках из кроличьих шкурок, которые и привели ее к падению. Но она прерывисто вздохнула и заставила себя продолжать:

– Я перепугана сверх всякой меры, но никакого телесного вреда никто мне не причинил.

Их глаза встретились в молчаливой попытке понять друг друга. Поверил ли он ей? – беспокойно гадала она. Способен ли он прочесть в ее глазах, что она солгала? Потом он медленно кивнул, и она перевела дух: сама того не замечая, она даже задержала дыхание. Пока отец распоряжался, чтобы ей приготовили комнату и ванну для купания, Розалинда сидела неподвижно, в оцепенении от всего пережитого. Ее рассудок требовал сна, собственное тело почти ей не повиновалось, так она была измотана и опустошена. Но было еще одно дело, которое она была обязана исполнить. Собрав последние силы, она поднялась с кресла и подошла к отцу, который отдавал последние указания человеку с волосами песочного цвета.

– ...ее комнату в восточной башне, – говорил он. В это самое время Розалинда боязливо потянула его за рукав. Тогда он движением руки отослал собеседника и обернулся к ней.

– Отец, насчет этого человека...

– Седрика? – спросил сэр Эдвард, указывая на быстро удаляющегося сенешаля.

– Нет. Нет, не его. – Розалинда плотно сжала ладони. – Знаешь, насчет этого человека... Черного Меча.

Лицо отца сразу же окаменело.

– Пусть мысли об этом молодчике не тревожат тебя больше ни единой секунды, дочка. Его наказание – моя забота, и можешь не сомневаться – он заплатит самую высокую цену за то, что осмелился повредить мне или тому, что мне принадлежит.

– Но он ничего такого не сделал! – воскликнула она, охваченная вновь вспыхнувшим страхом за человека, который был и негодяем, и спасителем, и мошенником, и любовником.

– Если он и не навредил тебе, то уж во всяком случае не от отсутствия желания это совершить. Только благодаря пареньку не случилось худшее.

– Не правда! – Она резко встряхнула головой, отчаянно пытаясь найти слова, которые убедили бы отца. – Я наняла его, чтобы он проводил нас до дома. Клив был ранен. Мы остались без всякой помощи. Он был единственным, кто согласился нас выручить. О, неужели вы не понимаете? Наказывать его несправедливо. Я обещала ему вознаграждение!

Розалинда знала, как много берет на себя, втягивая отца в подобный разговор. Этим делом надлежало заниматься мужчинам, и ее настойчивость выходила далеко за рамки дозволенного для женщин. Но что было делать с совестью, которая неумолчно нашептывала ей: нельзя допускать, чтобы Черного Меча пытали или казнили за его грехи. Несмотря на его непростительное обращение с ней, он мог бы по праву сослаться на их шутовской брак. Ее отец об этом не знал, а если бы узнал, то, вероятно, еще больше укрепился бы в намерении убить пленника. Но она-то знала, что брак действительно заключен, и не могла допустить, чтобы из-за этого он погиб.

У нее не было времени, чтобы придумать, как поступить, как хотя бы удержать Черного Меча – если ему будет сохранена жизнь, – чтобы он не вздумал открыть все ее отцу. Она хотела бы обдумать все позднее, когда придется этим заняться вплотную. Но сейчас она помнила одно: всякая мука, которую ему приходится терпеть, падет на ее голову, а она просто не в силах и дальше выносить это жгучее чувство вины.

– Я обещала ему награду, – повторила она более мягко. – Вы не можете просто убить его.

– Вряд ли это можно будет назвать убийством, – сурово возразил сэр Эдвард, сверля ее пронизывающим взглядом. Трудно было выдержать этот взгляд, но она выдержала. Какое-то чутье подсказывало: лорд предпочитает верить ее объяснениям хотя бы потому, что любая другая история была бы слишком неприятной и ему оказалось бы много труднее такую историю переварить. Он хотел получить свою дочь целой и невредимой. Если ему не будут представлены неопровержимые доказательства обратного, он примет ее рассказ на веру.

Неловкое молчание было нарушено приходом служанки, которая остановилась в уголке, ожидая, когда нужно будет проводить Розалинду в ее комнату. Но Розалинда не двигалась с места, безмолвно умоляя отца смилостивиться.

– Я разберусь в этом деле, – уступил он наконец. – Обещаю тебе, что мое решение не будет, принято в спешке.

И затем, всем своим видом показывая, что разговор окончен, он двинулся к выходу.

– Тебе нужно выспаться, дочка. О том, что делать дальше, мы поговорим позднее.

***

Одна темница похожа на другую, думал Эрик, с отвращением оглядывая черную яму, куда его втолкнули. Холодно. Темно. Пахнет мочой и плесенью. Охнув от боли, которую причиняло каждое движение, он поднялся, чтобы принять сидячее положение, а затем осторожно поднял руку, чтобы ощупать бровь. На лбу вспухла громадная шишка; костяшки пальцев кровоточили после единственного удара, которым он сумел ответить группе рыцарей, всем скопом кинувшихся на него; а левая рука давала о себе знать таким ощущением, словно ее выдернули у него из плеча. Но он пока был жив и усердно пытался найти в этой мысли хоть какое-то утешение.

"Будь она проклята, эта дрянь! – думал он с горечью. – Чтоб ей гореть в аду за то что она бросила меня на съедение воякам, как только представилась возможность!"

С холодной расчетливостью человека, давно приученного самому заботиться о себе в трудных обстоятельствах, он обследовал новую темницу, куда его бросили. Клетка оказалась невелика: каждая сторона меньше, чем два его роста. Каменные стены были настолько неровными и шероховатыми, что даже прислоняться к ним не хотелось. Слой слежавшейся соломы прикрывал каменный пол. Единственным источником света служило оконце в тяжелой дубовой двери, забранное решеткой из стальных брусьев. В небольшом ковше, цепью прикрепленном к стене, находилась вода; дыра в полу позволяла смывать нечистоты. Как ни посмотри, местечко было не из тех, где хочется провести побольше времени. Но впрочем, маловероятно, что ему придется здесь задержаться, подумал он с насмешливым цинизмом. Если уж она побежала к батюшке со своей горестной историей, жить ему осталось самое большее денек-другой. Он прекрасно знал, что единственное достояние, которое ценится превыше всего у благородной леди, – это ее девственность, Было ли там какое-то весеннее обручение или нет – ее отец, несомненно, предпочтет убить его, лишь бы не оставлять свидетеля, которому известен изъян в достоинствах его наследницы.

В который уже раз он проклял тот миг наваждения, когда вообразил, что может заполучить и девушку, и поместье таким простым способом – переспав с ней. Воистину, он, должно быть, тогда совсем рехнулся! Но стоило ему вспомнить, как она выглядела, когда стояла в этой тихой заводи, а искры солнечного света сверкали на ее влажных ресницах и ее гибкие руки и точеные ноги были открыты его взгляду, – и он был вынужден признаться, что ему точно известно, какого сорта безумие накатило тоща на него. Он полностью – и совершенно неожиданно – отдался во власть непреодолимого желания, которое потянуло его к стройной, похожей на нимфу девушке, и это желание всецело подчинило его себе и замутило разум. А теперь, похоже, ему придется дорого заплатить за свою ошибку.

В гулкой беспросветности маленькой клетки он изо всех сил старался обрести то же состояние спокойствия, которого в конце концов добился в темнице Данмоу, – добился ценой немалых усилий. Тогда он бесновался из-за несправедливости ложного обвинения, его выводило из себя, что он даже не знает, кто же обрек его на этот ужасный конец, он терзался от незавершенности жизни, которую не удалось прожить как было задумано. И все-таки за долгие дни и ночи, прошедшие в ожидании неминуемой казни, он достиг некоей готовности принять выпавшую ему судьбу. Он поклялся встретить Создателя со всем достоинством, которое сможет найти у себя в душе.

Но потом, когда произошел неожиданный перелом, он почти воспылал гневом. Броня отрешенности и смирения была разрушена, и снова страх и боль вырвались наружу, словно открылась рана, которая только что начала заживать.

Растрепанная грязнуля, с таким страхом поднявшаяся на помост гнусной виселицы, являла собой одновременно и посланца дьявола, и ангела Божьего. Невозможно было поверить, что она не просто плод его воображения, не примерещившийся ему ответ на страстные молитвы о спасении. Все-таки она стояла там, испуганная... устрашенная... почерпнувшая смелость в собственном отчаянии. Она тогда в страхе ухватилась за его тунику, и ее поразительные глаза горели лихорадочным блеском. Но не блеск этих глаз заставил его решиться. Может быть, при других обстоятельствах его и растрогали бы эти огромные горящие глаза. Но в тот день... в тот день почему-то на него сильнее всего подействовало неожиданное тепло ее пальцев, слегка коснувшихся его груди.

Каким-то странным образом смерть уже начала прибирать его к рукам, когда из веселящейся толпы к нему рванулась эта девчонка.

А ведь он уже смирился со своей судьбой и перестал цепляться за жизнь. Но ее теплое прикосновение... Оно было подобно прикосновению самой жизни, манящей его... соблазняющей его – использовать этот последний шанс, не сдаваться.

Эрик откинулся назад, прислонившись к шершавой стене, не обращая внимания на острый каменный выступ, упирающийся в его больное плечо. Что же, он использовал этот шанс, избегнув тогда петли палача, но теперь стало ясно, что то была лишь отсрочка казни. Временная передышка. А теперь она окончена.

Со злобным проклятием, еще раз застонав от боли, он поднялся на ноги и осторожно повел левым плечом. Кровь Господня, он не хочет умирать! Он беспокойно мерил шагами маленькую душную камеру. Три широких шага в одну сторону, потом три шага обратно. И столь же нетерпеливо метался по одному и тому же кругу его взбудораженный разум, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь путь к спасению, хоть какой-нибудь выход из дьявольской западни, в которую он угодил. Но и здесь перед ним вставали такие же каменные стены. Он мог измышлять какие угодно планы, но в конце концов все возвращалось к одному и тому же. Если она не надумает встать на его защиту, он умрет. Если она не станет отрицать, что он лишил ее невинности, его шансы выжить просто смехотворны. Что скажет он сам – не имеет никакого значения для ее отца. Все зависит только от нее.

Когда этот вывод вполне угнездился в его сознании, он уперся обеими руками в дубовую дверь и привалился к ней всей тяжестью, признавая свое поражение. Если его судьба в ее руках – он обречен.

***

Розалинда спускалась по древним каменным ступеням, все еще нетвердо держась на ногах. Она дома, повторяла она себе снова и снова. Именно к этому она стремилась, и ей можно наконец почувствовать себя счастливой. Но, как она себя ни уговаривала, ничего из этого не получалось. Она не могла избавиться от убийственного ощущения страха, которое нависало над ней, словно черная туча. Опустошенность и полнейшая растерянность все еще держали ее в своих когтях. Она только что проснулась, но некое чувство подсказывало ей, что рассвет уже давно миновал. И хотя перед сном она, с помощью одной из прислужниц, приняла ванну и платье на Розалинде теперь было новое – пусть и не модное, но во всяком случае чистое, – она не могла насладиться обретенной наконец безопасностью. Слишком многое оставалось еще не решенным. Когда мысли несколько прояснились, на нее накатило острое чувство вины, что она так долго спала. Дело с Черным Мечом былодалеко не завершено, и требовалось поскорее узнать, освободил ли его сэр Эдвард. Затем она увидела Клива, который в одиночестве сидел за столом. Перед ним стоял огромный деревянный поднос с сыром, нарезанным мясом и сушеными фруктами; казалось, он был вполне доволен собой. Если бы Черный Меч был на свободе, Клив вряд ли выглядел бы таким умиротворенным.

– Клив!

Ее возглас заставил его прекратить процесс запихивания еще одного куска сыра в рот, который уже и без того был набит снедью.

– Клив! – повторила она, и на этот раз в ее тоне явственно прозвучало осуждение.

Он сразу вскочил с виноватым видом. На голове у него красовалась чистая повязка, и Розалинда отметила, что и ему уже удалось принять ванну. Но ее занимали вопросы более важные, чем внешность юнца, и она подошла к нему ближе. Что-то происходило, и Клив наверняка знал, что именно.

– Почему никто не разбудил меня раньше? Который час? – требовательно спросила она. Тут в животе у нее заурчало от проснувшегося аппетита, и, ухватив с подноса горсть изюма, она с жадностью принялась его есть. Однако это не усыпило ее подозрений. – Почему никого не видно? Где все?

– Сейчас около полудня, миледи, А насчет того, где кто находится, так, на мой взгляд, домашняя прислуга здесь не слишком-то многочисленна. – Он обвел пренебрежительным взглядом просторную залу, обстановка которой красноречиво свидетельствовала о заброшенности и запустении. – А те, кто есть, все побежали поглазеть на этого подлеца. На Черного Меча.