Текст книги "И быть подлецом (сборник)"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава двенадцатая

Инспектор Кремер удобно расположился в красном кожаном кресле, под рукой у него было пиво на маленьком столике. Из левого уголка рта почти под прямым углом лихо торчала незажженная сигара.

– Да, – признал он. – У меня не наберется успехов и на пять центов – забирайте, они ваши. Вот такие дела. Либо я старею, либо убийцы становятся умнее.

Он действительно поседел, а его талия, хотя ей было далеко до талии Вульфа, пыталась с ней конкурировать. Однако глаза смотрели, как всегда, проницательно, а широкие плечи не согнулись под бременем забот.

– Но, – продолжал он (голос его звучал резковато из-за необходимости удерживать на месте сигару и говорить сквозь зубы), – я не ожидаю от вас и пяти центов. Непохоже, чтобы вам было что-то нужно. У вас такой довольный вид, как будто кто-то только что подарил вам герань.

– Я не люблю герань.

– Тогда чего вы радуетесь? Добрались до того момента, когда готовы приказать Арчи выслать клиенту счет?

Кремер не только не был резок – он положительно был сентиментален. Обычно он называет меня Гудвином, а вот Арчи – только когда хочет создать впечатление, будто он член семьи. Что далеко от истины.

Вульф покачал головой:

– Нет, до этого еще далеко. Но я действительно доволен. Мне нравится положение, в котором я нахожусь. Похоже на то, что вы и ваши квалифицированные сотрудники – полагаю, целая тысяча занимается таким громким делом – будут трудиться изо всех сил, чтобы помочь мне заработать вознаграждение. Разве этого недостаточно, чтобы вызвать у меня самодовольную улыбку?

– Что вы там мелете? – Тон Кремера сделался уже не таким сладким. – Если верить газетам, вознаграждение будет выплачено, только когда вы раскроете дело.

– Так и есть.

– Вам заплатят за то, что сделаете вы, а не мы.

– Конечно, – согласился Вульф. Он откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул. – Вы слишком проницательны, чтобы не оценить все своеобразие этой ситуации. Описать ее вам?

– С удовольствием послушаю. Вы хороший рассказчик.

– Да, полагаю, что так. Вы не продвинулись с этим делом, прошло десять дней, а вы так и вязнете в болоте, потому что не обнаружили одного важного факта. А я обнаружил. Выяснил, беседуя с теми самыми лицами, которых много раз допрашивали вы и ваши люди. Они пошли на откровенность неохотно. Только приложив немалые усилия, я откопал этот факт. Так зачем же мне отдавать его вам? Почему бы не использовать самому и не добиться триумфа?

Кремер поставил свой стакан с пивом.

– Вы спрашиваете об этом меня?

– Это риторический вопрос. Проблема в том, что без этого факта вы не стронетесь с места, но, даже заполучив его, вынуждены будете проделать некоторую работу. Чтобы выполнить ее, вам придется и дальше разбираться с теми же самыми людьми, их историями и взаимоотношениями. Я уже сделал все возможное в этом направлении, для дальнейших действий мне пришлось бы нанять целую армию. А у вас она уже есть. Вероятно, понадобится немало потрудиться на ниве, которую ваши люди способны возделывать вполне сносно, а некоторые из них – даже хорошо. Так почему бы им этим не заняться? Разве в обязанности полиции не входит ловить убийцу?

Теперь Кремер был осторожен и осмотрителен.

– Еще один ваш вопрос? – осведомился он. – Снова риторический?

– О нет. Этот вопрос требует ответа. Уверен, что вы ответите утвердительно. Итак, я делаю предложение: я даю вам факт, а вы приступаете к поимке убийцы. Когда он будет пойман, мы с вами обсудим, важен ли был сообщенный мною факт для вашего успеха, могли бы вы без него докопаться до истины и получить доказательства. Если мы сойдемся во мнении, что не могли бы, то вы сообщите об этом моим клиентам и я получу свое вознаграждение. Не потребуется никаких документов – достаточно устной договоренности. Разумеется, это касается только моих клиентов. Для меня не имеет значения, что́ вы скажете журналистам и вашему начальству.

Кремер хмыкнул. Он вынул изо рта сигару, с подозрением взглянул на изжеванный конец, словно ожидал увидеть там жука, и снова отправил в рот. Потом, прищурившись, посмотрел на Вульфа:

– Вы не повторите все это?

Вульф повторил, как будто читал по бумаге, не изменив ни единого слова.

Кремер снова хмыкнул:

– Вы сказали: если мы сойдемся во мнении. Вы имеете в виду: если вы согласитесь со мной или если я соглашусь с вами?

– Ба. Это же так просто.

– Да. Когда вы говорите особенно просто, нужно смотреть в оба. А что, если у меня уже есть этот замечательный факт?

– У вас его не было два часа назад. Если он имеется у вас сейчас, значит, мне нечего вам дать и я ничего не получу взамен. Если я открою вам этот факт и вы заявите, что он у вас уже был, то расскажете, когда и от кого его узнали. – Вульф нетерпеливо зашевелился в кресле. – Конечно, он связан с теми фактами, которые вы имеете в своем распоряжении. Например, с тем, что в бутылке с отравой был сладкий кофе вместо «Хай-Спота».

– Разумеется, они вам это сказали.

– Или что в вашей лаборатории на бутылке обнаружены следы клейкого вещества, опоясывающие горлышко полосой полудюймовой ширины.

– Этого они сказать вам не могли. – Глаза Кремера сузились. – Есть только шесть-семь человек, которым это известно, и все они состоят на государственной службе. Черт возьми, назовите имя вашего осведомителя, прежде чем мы пойдем дальше.

– Тьфу, – с отвращением произнес Вульф. – Я могу найти лучшее применение деньгам моих клиентов, нежели покупать информацию у полиции. Чем вам не нравится мое предложение? Что с ним не так? Честно говоря, я от души надеюсь, что вы его примете, причем немедленно. Если же нет, мне придется нанять две дюжины человек и начинать все сызнова, разбираясь с теми же людьми, – а я уж скорее стану есть хлеб из булочной.

– Хорошо. – Кремер не расслаблялся. – Черт побери, я сделаю что угодно, чтобы спасти вас от этого. Я слушаю. Итак, ваше предложение – при условии, что я получу факт здесь и сейчас.

– Полу́чите. Вот оно, и мистер Гудвин даст вам отпечатанную копию. Но сначала я должен попросить вас ради одного из моих клиентов держать в секрете маленькую деталь, если это будет возможно.

– Я не могу держать в секрете доказательство, фигурирующее в деле об убийстве.

– Знаю, что не можете. Я же сказал: если это будет возможно.

– Посмотрим, но не обещаю, а если бы и дал такое обещание, то, вероятно, не смог бы его выполнить.

– Конечно. Мисс Фрейзер не в состоянии пить «Хай-Спот», потому что этот напиток вызывает у нее несварение.

– Какого черта?! – У Кремера округлились глаза. – Орчард не пил «Хай-Спот», он пил кофе, и от этого у него не было несварения – это его убило.

Вульф кивнул:

– Я знаю. Но это и есть та маленькая деталь. И от имени моей клиентки я прошу по возможности держать ее в тайне. Нам потребуется какое-то время, быть может час, а ваш стакан и бутылка пусты. Арчи?

Я встал и приступил к обязанностям бармена, правда без всякого энтузиазма, поскольку мне не нравилось, какой оборот принимает расследование. На всякий случай я скрестил пальцы. Одно дело, если Вульф, осуществляя хитрый маневр, скормит инспектору пару крошек, надеясь получить взамен буханку (не из булочной). Я готов был аплодировать, если это ему удастся. Но что, если он действительно откроет суму и вывалит из нее все содержимое, позволив Кремеру есть от пуза?

В таком случае он играет в открытую, а это могло означать только одно: Вульфу все надоело до чертиков и он действительно собирается сидеть и читать стихи или рисовать лошадей, позволив копам зарабатывать для него вознаграждение. Это мне не нравилось. Трудно спорить с тем, что деньги – главное, но зарабатывать их можно по-разному.

Вульф открыл-таки суму и вывалил из нее все. Отдал Кремеру все, что у нас было. Даже процитировал по памяти телеграмму, посланную маме Шепард, и я с трудом удержался, чтобы не высказаться по этому поводу. Ведь телеграмму сочинил я, а не он. Но мне пришлось промолчать. Иногда я подтруниваю над ним в присутствии посторонних, но при Кремере делаю это редко, и не тогда, когда готов вспылить, как сейчас.

У Кремера нашлось много вопросов, и Вульф безропотно отвечал на них. А мне пришлось встать со своего кресла, чтобы Кремер мог опустить в него толстый зад, пока звонил в свою контору.

– Роуклифф? Записывай, но не произноси вслух. – Он был очень тверд и деловит, настоящий инспектор. – Я в кабинете у Вульфа, и у него кое-что есть. Думаю, он в кои-то веки выложил все. Нам нужно начинать все сначала. Это одно из тех чертовых дел, когда убили не того человека. Яд предназначался для этой Фрейзер. Я расскажу тебе, когда приеду, через полчаса или чуть позже. Обзвони всех, кто занят в расследовании. Выясни, где сейчас комиссар и окружной прокурор. Вызови Элинор Вэнс и Натана Трауба, а также кухарку Фрейзер. Собери этих троих к моему приходу. Других вызовем утром. Кто тогда ездил в Мичиган? А, вспомнил – Дарст. Не забудь про него, я хочу его видеть…

И так далее. Отдав еще с дюжину приказов, Кремер повесил трубку и вернулся в красное кожаное кресло.

– Что еще? – спросил он.

– Это все, – заявил Вульф. – Желаю вам удачи.

Когда Кремер захватил мое кресло, он бросил свою изжеванную сигару в мою корзину для бумаг, а теперь взял другую и не глядя сунул в рот.

– Вот что я вам скажу, – обратился он к Вульфу. – Вы дали мне факт, тут нет никаких сомнений, но я впервые вижу, чтобы вы выворачивали все карманы, поэтому снова присяду. Прежде чем я уйду, мне бы хотелось посидеть пару минут и спросить себя: почему?

Вульф издал смешок:

– Разве я только что не слышал, как вы приказываете своим людям работать на меня?

– Да, наверно. – Сигара приняла почти вертикальное положение. – Все это кажется правдоподобным, но и раньше случалось, что ваши слова походили на правду. И честное слово, если тут есть какой-то подвох, он слишком хорошо спрятан. Вы даже не даете никаких советов.

– У меня их нет.

И у него их действительно не было. Я это видел. И не было тут никакого подвоха. Ничего удивительного, что Кремер его подозревал, учитывая свой опыт общения с Вульфом в прошедшие годы. Но для меня представлялось совершенно очевидным: Вульф действительно выложил все, чтобы не утруждать свои мозги.

Слишком много часов я просидел вместе с ним в этом кабинете и видел слишком много спектаклей, которые он устраивал для разной публики, чтобы не знать, когда он загадывает шараду. Конечно, я не всегда догадываюсь, что́ он замышляет, но сразу пойму, когда он не замышляет вообще ничего.

Он просто хотел, чтобы за него поработали те, кому платит жалованье государство.

– Советуете ли вы, например, – осведомился Кремер, – арестовать мисс Фрейзер, обвинив ее в утаивании улики? Или остальных – за то, что они препятствовали отправлению правосудия?

Вульф покачал головой:

– Мой дорогой, вы охотитесь на убийцу, а не на тех, кто утаивает улики или чинит вам препятствия. В любом случае вы не добьетесь ареста на основании подобных обвинений – за исключением особых случаев, и вам это известно. Вы намекаете, что не в моем духе выдвигать подобное обвинение против клиента, но разве вы ее арестуете? Нет. Надеюсь, вы сделаете вот что: выясните, кто хочет ее убить. Как я могу давать вам советы? Вы знаете об этом деле гораздо больше меня. Расследование подобных преступлений может вестись по тысяче линий, которыми я не занимался, а вы, несомненно, проработали их все. Я не стану вас оскорблять, предлагая их список. Но тем не менее я здесь, я всегда здесь, если вам захочется перекинуться со мной словечком.

Кремер поднялся и вышел.

Глава тринадцатая

Не могу отрицать, что с чисто практической точки зрения в тот вечер пятницы Вульф заключил с Кремером весьма хитроумную сделку, решив сэкономить энергию и не перетруждать свой мозг. И не требовались формулы профессора Саварезе, дабы продемонстрировать: вероятность того, что факт, переданный Вульфом Кремеру, станет главным пунктом в расследовании, весьма высока, чем бы ни кончилось дело. Это было хорошее пари при любом раскладе.

И все же… Условия сделки заключали в себе один роковой изъян. Чтобы заработать вознаграждение для Вульфа, пока он играл в свои игрушки, полицейские должны были раскрыть преступление. В том-то и состояла загвоздка. Я никогда не видел более запутанного дела.

Прошла целая неделя с тех пор, как Вульф, улестив Кремера, переложил свою работу на плечи копов. Я следил за ходом расследования, читая газеты и нанося визиты в отдел по расследованию убийств на Двадцатой улице, чтобы поболтать с сержантом Пэрли Стеббинсом и другими знакомыми, а дважды – с самим Кремером. Это было унизительно, но мне хотелось хоть таким способом оставаться в курсе дела, над которым работали мы с Вульфом.

Впервые меня встречали в полицейском управлении с распростертыми объятиями, особенно первые три-четыре дня. Просто слезы наворачивались на глаза, до того трогательно они приветствовали меня, принимали как дорогого друга, несомненно надеясь, что я пришел поделиться еще одним фактом.

И стражи порядка действительно в нем нуждались. Как и я, они, конечно же, читали газеты, а пресса в своих лучших традициях вовсю поносила копов: ну не умеют они взяться за дело, которое при быстром и компетентном подходе… Дальше вы сами знаете.

Пока публике не сообщили, что у мисс Фрейзер случается несварение от «Хай-Спота». Если бы только газетчики пронюхали об этом!

Вульф палец о палец не ударял. Не скажу, что это был рецидив. Рецидивом я называю другое. Это когда дело чем-то так его оскорбляет, внушает ему такое неодолимое отвращение или требует для своего разрешения таких пугающе неимоверных усилий, что он почитает за лучшее делать вид, будто никогда о нем не слышал и не желает даже говорить.

На сей раз вышло иначе. Он просто не собирался работать, если только его к тому не вынудят. При всем том он охотно читал о расследовании в газетах и откладывал книгу, чтобы выслушать последние новости, когда я возвращался после визита в убойный отдел.

Но если я донимал его, пытаясь принудить хотя бы к слабому усилию – например, вызвать Сола, Фреда и Орри, чтобы они чего-нибудь нарыли, или на худой конец придумать небольшое поручение для меня, – он просто снова брался за книгу.

Если развитие событий и вызывало в нем какой-то отклик, он не подавал виду. Элинор Вэнс арестовали, продержали два дня, как важного свидетеля, а потом выпустили под залог.

Новость, которую я принес из отдела по расследованию убийств, заключалась в том, что против Элинор ничего нет, за исключением того, что у нее, единственной, кроме кухарки, было больше всего возможностей подсыпать что-нибудь в кофе.

Правда, у многих имелся шанс, и список вырос, когда выяснилось, что кофе готовили накануне, наливали в бутылку и держали всю ночь в холодильнике в квартире мисс Фрейзер, где бывали посетители.

Занимались и мотивами. В деле об убийстве всегда можно выискать несколько мотивов, но гораздо сложнее привязать их к фигурантам. Все зависит от обстоятельств. Несколько лет назад в Бруклине один парень зарезал дантиста, нанеся ему одиннадцать ударов ножом в грудь, потому что ему удалили не тот зуб. В нашем деле мотивы подбирались средненькие – так, ничего особенного. Правда, кое-что представлялось перспективным.

Так, шесть месяцев назад между мисс Фрейзер и Биллом Медоузом разразилась бурная ссора. Маделин уволила партнера, так что он не участвовал в программе три недели. Теперь оба заявили, что нежно любят друг друга.

Не так давно Нат Трауб попытался убедить производителя супов, одного из спонсоров программы Фрейзер, оставить ее и заключить договор с вечерним комедийным шоу. Мисс Фрейзер ему отомстила, уговорив спонсора сменить рекламное агентство. Кроме того, ходили смутные слухи, что она открыла военную кампанию, склоняя остальных спонсоров, включая «Хай-Спот», сделать то же самое, но в данном случае не преуспела. И опять-таки она и Трауб клялись, что они лучшие друзья.

Гильдия радиосценаристов с удовольствием отравила бы мисс Фрейзер из-за несговорчивости, которую та проявила, когда сценаристы потребовали пересмотреть их контракты, а Элинор Вэнс являлась влиятельным членом гильдии.

Что касается Талли Стронга, то мисс Фрейзер выступала против образования совета спонсоров и по-прежнему была от него не в восторге, а если бы совет упразднили, его секретарь, разумеется, лишился бы места.

И так далее. Словом, мотивы имелись, но ничего эффектного.

Пожалуй, первое место занял бы мотив Деборы Коппел. Кто-то в конторе окружного прокурора вынудил мисс Фрейзер открыть условия ее завещания. Она отписала по тысяче долларов племяннику и племяннице, детям сестры, живущим в Мичигане, а все остальное завещала Деборе.

Это был весьма неплохой куш, исчислявшийся шестизначной цифрой, которая начиналась то ли с двойки, то ли с тройки – так что имело смысл потратиться на яд, если мыслишь в таком направлении.

Однако ничто не указывало на то, что Дебора мыслила именно так. Она и мисс Фрейзер, тогда еще мисс Оксхолл, дружили с детства, в Мичигане преподавали в одной школе и породнились, когда Маделин вышла замуж за брата Деборы, Лоренса.

Что касается Лоренса, то его смертью занялись снова. Главным образом из-за цианида, который фигурировал и в деле о самоубийстве мужа Маделин. Он был фотографом, и цианид всегда находился у него под рукой – только протяни ее к полке с реактивами.

А что, если он не кончал с собой? Или покончил, но кто-то подумал, будто его убила жена, чтобы получить пять тысяч долларов страховки? И теперь, спустя шесть лет, решил поквитаться, устроив так, чтобы сама мисс Фрейзер отравилась цианидом?

Естественно, лучшим кандидатом на эту роль была Дебора Коппел. Но для развития этой версии не смогли найти ни единой зацепки. Ни малейших доказательств не отыскалось ни в прошлом, ни в настоящем. Все говорило за то, что Дебора и Маделин – близкие подруги, которых связывают общие интересы, взаимное уважение и нежность.

Кроме того, в Мичигане ничуть не сомневались, что смерть Лоренса Коппела была самоубийством. Он слыл ипохондриком, страдавшим неврастенией, и письмо, которое он послал лучшему другу, местному адвокату, не оставляло никаких сомнений на сей счет. Мичиган с готовностью отвечал на запросы Нью-Йорка, но сам не проявлял ни малейшего интереса.

Еще одной из тупиковых линий расследования стала попытка связать с Мичиганом кого-нибудь из сотрудников мисс Фрейзер, главным образом Элинор Вэнс. Ранее ту же попытку предприняли в отношении Сирила Орчарда, а теперь пробовали на других. Это ничего не дало. Никто из взятых на заметку никогда в Мичигане не бывал.

Как я уже сказал, Вульф почитывал заметки о нашем деле в газетах и любезно выслушивал прочие новости от меня. Однако ему не удавалось ограничиться ролью благосклонного наблюдателя. В течение этой недели к нам дважды забегал Кремер, а Андерсон, президент «Хай-Спот», заглядывал один раз. Являлись и другие.

В субботу днем после шестичасовой беседы с Кремером и его подчиненными прибыл Талли Стронг. Вероятно, в полиции его нещадно заклевали, как и всех остальных, в отместку за то, что их компания бесстыдно лгала копам. Поэтому Стронг был ужасно расстроен. Когда он оперся на стол Вульфа, обвиняя того в предательстве, и его очки сползли на кончик носа, он даже не потрудился их поправить.

Он настаивал на том, что договор с Вульфом недействителен, поскольку тот нарушил принятые на себя обязательства. Как бы все ни повернулось, Вульф не то что не получит вознаграждения – ему даже не возместят расходы. Кроме того, будут преследовать по закону за причинение ущерба. Разглашение им факта, способного нанести большой урон мисс Фрейзер и ее программе, радиосети и компании «Хай-Спот», поступок безответственный и непростительный, несомненно, послужит достаточным основанием для возбуждения дела.

Чушь, парировал Вульф. Он не нарушал договора.

– Да? – Стронг выпрямился. Его галстук сбился на сторону, волосы не мешало бы причесать. Он поднес руку к очкам, едва державшимся на кончике носа, но вместо того, чтобы водрузить на место, снял их. – Вы считаете, что нет? Посмотрим. И кроме того, вы подвергли опасности жизнь мисс Фрейзер! Я пытался ее защитить! Мы все пытались!

– Все? – усомнился Вульф. – Вот и нет. Все, кроме одного.

– Нет, все! – Стронг пришел к нам отвести душу и не желал, чтобы ему мешали. – Никто, кроме нас, не знал, что яд предназначался ей! А теперь это знают все! Кто сможет ее защитить? Я попытаюсь, мы все попытаемся, но какой у нас шанс?

Мне казалось, что его слова лишены логики. Единственная угроза мисс Фрейзер, насколько нам было известно, исходила от того, кто колдовал над кофе, и, уж конечно, этот субъект не узнал ничего нового для себя.

Мне пришлось проводить Талли Стронга до дверей и выставить его. Если бы он мог успокоиться настолько, чтобы сесть и побеседовать, я бы этому не препятствовал, но он уж чересчур разошелся. И когда Вульф велел его выдворить, я не имел ничего против.

И тут Стронг окончательно разъярился. Одного взгляда на нас двоих хватило бы, чтобы понять: если дойдет до рукопашной, я справлюсь с ним одной левой. Однако, когда я взял его за руку, он вырвался и повернулся ко мне с таким видом, словно для него сбить меня с ног – пара пустяков. К тому же он держал в руке очки. Мне удалось выпроводить его так, что ни один из нас не пострадал.

Как и следовало ожидать, не только Талли Стронг посчитал, что Вульф предал интересы клиентов, выложив копам их роковой секрет. Все они дали нам это понять – если не лично, то по телефону.

Особенно горячился Нат Трауб. Вероятно, из-за добровольного признания Билла Медоуза, что именно Трауб подал стакан и бутылку Орчарду. Наверно, команда Кремера вцепилась зубами в это обстоятельство, и я мог себе представить, как они играли на нервах Трауба, повторяя данное признание на разные лады.

Об одном я предпочитал не думать: что бы нам сказали мистер Уолтер Б. Андерсон, президент «Хай-Спот», и Фред Оуэн, специалист по связям с общественностью, если бы кто-нибудь поведал им, как далеко зашел Вульф в своем предательстве?

Другой посетитель нагрянул днем в понедельник. Это был поклонник формул, профессор Саварезе. Он тоже пришел к нам прямо после длительной беседы с копами и был сильно взволнован, но по другой причине.

Копов больше не интересовали его отношения с Сирилом Орчардом, да и вообще Орчард, и профессор желал знать почему. Полицейские в объяснениях ему отказали. У него выведали всю его биографию, с самого рождения, и расспрашивали снова и снова, но заходили с разных сторон.

Было ясно, что теперь их интересует, что́ связывает его с мисс Фрейзер. Почему? Какой новый фактор введен? Введение дотоле неизвестного и нежданного фактора нанесло бы большой ущерб его вычислениям вероятностей, но если такой фактор существует, профессору нужно его знать, и немедленно.

Ему впервые представился хороший шанс проверить свои формулы в действии на самой драматичной из всех проблем – деле об убийстве, и он не потерпит никаких пробелов. Что за новый фактор? Почему теперь такую важность придают тому, был ли он прежде знаком, прямо или косвенно, с мисс Фрейзер?

До какого-то момента Вульф терпеливо его слушал, но наконец вскипел и призвал меня, чтобы я выдворил и этого гостя. Я повиновался без особого энтузиазма. Во-первых, Вульф упускал еще один шанс хоть немного поработать, раз уж Саварезе был здесь и рвался побеседовать. Во-вторых, я противился искушению.

У меня возник вопрос: как бы этот чародей цифр отнесся к тому, чтобы включить в свою математическую формулу несварение мисс Фрейзер? Возможно, я не узнал бы ничего интересного, но, по крайней мере, это помогло бы мне скоротать время и годилось для раскрытия преступления ничуть не меньше, чем все, что делал Вульф.

Но, не желая, чтобы нас снова обвинили в предательстве, я промолчал и выпроводил математика из кабинета.

В любом случае это был еще только понедельник. Спустя четыре дня, в пятницу, миновала уже неделя с тех пор, как мы сообщили Кремеру пресловутый факт, и у меня появились все шансы заработать смирительную рубашку. В тот вечер, вернувшись в кабинет вместе с Вульфом после особенно хорошего ужина, которому не смог воздать должное, я почувствовал отвращение при мысли о следующих трех-четырех часах. Когда босс уютно устроился в кресле и потянулся за книгой, я объявил:

– Ухожу в свой клуб.

Он кивнул и раскрыл книгу.

– Вы даже не спрашиваете меня, – язвительно заметил я, – в какой клуб, хотя прекрасно знаете, что я не состою ни в одном клубе. Мне чертовски надоело сидеть здесь день за днем и вечер за вечером, ожидая, когда вас осенит, что детектив должен заниматься расследованиями. Вам и жить-то лень, настолько вы ленивы. Вы считаете себя гением. Допустим, так и есть. Но если гениальность идет в комплекте с самодовольством, непомерной толщиной и инертностью, я бы предпочел оставаться собой.

Он читал.

– Я дошел до ручки, – вырвалось у меня. – Вернее, вы меня довели. Знаю я ваше оправдание – оно мне осточертело. Дескать, мы не можем сделать ничего, чего бы уже не делали копы. – Я говорил сухо и сдержанно, с безупречными интонациями. – Если это дело вам не по зубам, почему бы не заняться другим? В газетах их полно. Как насчет шайки, которая вчера украла целый грузовик сыра прямо здесь, на Одиннадцатой авеню? А что вы скажете про пятиклассника, запустившего учителю в глаз конфетой? Страница пятьдесят восьмая в «Таймс». Или если все, кроме убийства, ниже вашего достоинства, чем вам плоха кончина предсказательницы, выпекавшей политико-экономические прогнозы? Леди по имени Бьюла Пул, которой вчера вечером всадили пулю в затылок? Первая полоса в любой газете. Вероятно, вы могли бы разобраться с этим убийством на сон грядущий?

Он перевернул страницу.

– Завтра, – не унимался я, – суббота. Выпишу себе чек на жалованье, как обычно. И отправлюсь на матч в Мэдисон-сквер-гарден. Хороший контраст: вы в этом кресле и пара приличных боксеров среднего веса на ринге.

С тем я и удалился.

Однако на бокс не пошел. Первую остановку я сделал в аптеке на углу, откуда из телефонной будки позвонил Лону Коэну в «Газетт». Он был на месте и уже заканчивал работу. Лон не имел ничего против того, чтобы я поставил ему восемь – десять порций спиртного, при условии, что закусывать он будет стейком толщиной в два дюйма.

Таким образом через час мы с Лоном оказались за угловым столиком в ресторане «У Пьетро». Лон опрокинул уже не один стаканчик и всерьез принялся за стейк. Я за компанию пил виски с содовой и расправился с двумя фунтами арахиса. Только теперь, набросившись на орешки, я понял, как скверно поужинал, сидя напротив Вульфа.

Мы обсудили самые разные темы, от политики до состязаний профессиональных боксеров, не исключая и убийство. Лону достаточно часто наполняли стакан, и он исправно закусывал стейком, так что достиг состояния, в котором был открыт для предложений. И я сделал попытку, с бесстрастным видом сказав, что, по моему мнению, газеты слишком уж набросились на копов из-за дела Орчарда.

Он лукаво взглянул на меня:

– Ради бога! Кремер пригрозил отобрать у тебя лицензию или случилось еще что-то в этом роде?

– Нет, честное слово, – настаивал я, потянувшись за орешками. – Случай действительно сложный, и ты это знаешь. Они делают все, что в их силах. И кроме того, ваши статьи чертовски банальны. Какую газету ни возьми, всегда одно и то же: через неделю вы начинаете придираться к копам, а через две поднимаете крик. Поэтому все заранее знают, что́ напишут в газетах, и никогда их не читают. Знаешь, что бы сделал я, если бы издавал газету? Начал бы публиковать материалы, которые люди читали бы.

– О господи! – Лон вытаращил глаза. – Какова идея! Напиши мне колонку на эту тему. Кто же научит их читать?

– Колонка – это только для начала, – ответил я. – Мне нужна целая полоса. Но в данном случае хватит и передовицы. Сегодня у нас пятница. К воскресенью ты должен отдать в набор статью о деле Орчарда. Эта тема актуальна и все еще интересует публику. Но…

– Я же не редактор – всего лишь корреспондент.

– Знаю. Бьюсь об заклад, что в воскресенье твоя газета опубликует передовицу о деле Орчарда. И что же там будет написано? Вы озаглавите ее «Стражи порядка» и заведете все ту же старую песню. Ни один из тысячи читателей не пойдет дальше первой строчки. Тьфу! А вот я назвал бы передовицу «Слишком старый» или «Слишком толстый» и в кои-то веки оставил в покое копов. Впрочем, Ниро Вульфа напрямую я бы не упомянул. Я бы написал о том, сколько шуму вызвало решение некоего прославленного частного детектива взяться за расследование дела Орчарда и какие ожидания это вызвало у публики. О том, что его репутация, казалось, оправдывала ожидания. И о том, как глупо было надеяться, потому что прошло уже десять дней, а все мы видим, что он ничего не достиг. Написал бы и о том, что он слишком стар, или слишком неповоротлив, или просто не способен больше раскрутить по-настоящему сложное дело. Какова бы ни была причина, это доказывает, что все свои надежды на защиту от злобных преступников мы должны возлагать только на нашу доблестную и знающую свое дело полицию, а не на так называемых гениев. Я говорил, что не упоминал бы копов? Думаю, их стоит упомянуть – в самом конце. Я мог бы добавить, что, хотя они и увязли в деле Орчарда, это отважные люди, защищающие устои нашего общества – сам знаешь от чего.

Лон, проглотив кусок стейка, хотел было заговорить, но я опередил его:

– Они это прочитают, не сомневайся. Я знаю, ты не редактор, но ты не последний человек в своей газете и можешь переговорить с теми, кто ставит материалы в номер, не так ли? Мне бы хотелось увидеть подобную передовицу, хотя бы в порядке эксперимента. Мне так этого хочется, что в случае публикации я бы при первой возможности выразил свое одобрение газете, побаловав ее интересным сообщением и предоставив ей «право первой ночи».

Лон поднял брови:

– Если ты не хочешь мне наскучить, выкладывай свое интересное сообщение.

– Прекрасно! Ты хочешь поговорить об этом или нет?

– Конечно. Я готов говорить о чем угодно.

Я сделал официанту знак снова наполнить стаканы.