Текст книги "И быть подлецом (сборник)"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава седьмая

Если бы спустя тридцать три часа, в четверг, кто-нибудь захотел узнать, как обстоят дела, то мог бы удовлетворить свое любопытство, заглянув в столовую и понаблюдав за поведением Вульфа во время обеда, состоявшего из кукурузных оладий с осенним медом, сосисок и целой миски с салатом. За едой он всегда бывает экспансивен, разговорчив и добродушен, но сейчас был угрюм, хмур и раздражителен. Фриц не на шутку расстроился.

В среду Вульф занимался мисс Коппел с одиннадцати до часа, мисс Фрейзер – с двух до четырех, мисс Вэнс – с восьми тридцати вечера до одиннадцати, Натаном Траубом – с полуночи, а Талли Стронгом – в четверг, с одиннадцати утра до обеда.

Я исписал сотни страниц блокнотов, но там нет абсолютно ничего интересного.

Разумеется, пробелы были заполнены, но чем? Мы даже получили признания, но в чем?

Билл Медоуз и Натан Трауб признались в том, что часто играют на бегах.

Элинор Вэнс поведала, что ее брат занимается гальванопластикой и, насколько ей известно, часто использует материалы, содержащие цианид.

Маделин Фрейзер открыла нам, что не может поверить, будто кто-то добавил яд в одну из бутылок и ему было все равно, кому из четырех участников передачи достанется отравленный напиток.

Талли Стронг сообщил, что полиция обнаружила его отпечатки пальцев на всех четырех бутылках. Он дал этому такое объяснение: пока врач, опустившись на колени, осматривал Сирила Орчарда, он, Стронг, пришел в ужас от мысли, что с «Хай-Спотом», продукцией самого важного спонсора, что-то не так. В панике он схватил все четыре бутылки, ибо у него возникла идиотская идея спрятать их где-нибудь, но мисс Фрейзер и Трауб отняли у него бутылки и вернули на стол. Это признание выглядело особенно любопытным, поскольку подсказывало, почему исследование отпечатков пальцев на бутылках ничего не дало копам.

Дебора Коппел созналась, что хорошо разбирается в цианидах, их применении, воздействии, симптомах отравления, дозах и доступе к ним, потому что много читала о них после смерти брата, шесть лет назад.

За все время работы с этими людьми Вульф показал себя несносным всего два раза, когда расспрашивал о смерти Лоренса Коппела сначала Дебору, его сестру, а потом Маделин Фрейзер, его вдову.

То обстоятельство, что в связи с именем мисс Фрейзер снова упоминался цианистый калий, представляло собой лакомый кусочек для газет в течение последней недели. Один бульварный листок опубликовал даже статью эксперта, рассуждавшего о том, действительно ли шесть лет назад имело место самоубийство, хотя ни тогда, ни потом даже вопроса такого не возникало.

Однако Вульфа интересовало другое. Лоренс Коппел умер у себя дома, в маленьком городишке Флитвилл, штат Мичиган. Вульф желал знать, не было ли во Флитвилле или его окрестностях кого-нибудь, носившего фамилию Орчард, или имевшего родственников с такой фамилией, или сменившего свою фамилию на Орчард.

Не знаю, с чего ему пришло в голову, будто это стоящая идея, но он без конца с ней носился и сделался совершенно несносен. Вульф так долго донимал этим Маделин Фрейзер, что к четырем часам, когда наступало время дневного свидания с орхидеями, ничего не спросил у нее о скачках.

Кроме бесед с пятью кандидатами в тот день, ночь и утро произошли и другие события. Мы с Вульфом обсуждали многочисленные способы, которыми решительный и умный субъект способен раздобыть цианид, а также получить доступ к бутылкам в холодильнике студии радиовещания. Говорили мы и том, стоит ли пытаться выудить у инспектора Кремера или сержанта Пэрли Стеббинса какие-то сведения об отпечатках пальцев. Все эти рассуждения дали нам не больше, чем собеседования.

Дважды напоминал о себе по телефону Кремер, звонил Лон Коэн и кое-кто еще. Кроме того, нам обещал нанести визит профессор Ф. О. Саварезе.

Требовалось также организовать встречу с Нэнсили Шепард, но тут возникла заминка. Мы знали о ней все: ей шестнадцать лет; она живет с родителями на Уиксли-авеню, 829, в Бронксе; у нее белокурые волосы и серые глаза; отец ее работает на складе. Телефона Шепарды не имели, так что в четыре часа в среду, когда отбыла мисс Фрейзер, а Вульф поднялся в оранжерею, я вывел из гаража машину и отправился в Бронкс.

Многоквартирный дом под номером 829 на Уиксли-авеню принадлежал к числу тех, где люди живут не потому, что им так хочется, а потому, что другого позволить они себе не могут. Дому следовало себя стыдиться, и, вероятно, так и было.

Я нажал кнопку, рядом с табличкой «Шепард», но щелчка, с каким открывается замок, не последовало, так что я отправился в подвальный этаж на поиски уборщика. Он вполне гармонировал со зданием.

Уборщик сказал, что я поздновато спохватился и зря звоню Шепардам. Они три дня как уехали. Нет, не вся семья, только миссис Шепард и девочка. Он не знает, куда они уехали, и никто здесь не знает. Кое-кто думает, что они смылись, а другие считают, что их замели копы. Лично он полагает, что они мертвы. Нет, мистер Шепард жив. Он каждый день возвращается с работы вскоре после пяти, а уходит каждое утро в половине седьмого.

Я взглянул на свои часы: без десяти пять. Я предложил уборщику доллар за то, чтобы он поболтался неподалеку от входа и дал мне знать, когда появится Шепард. Его взгляд подсказал мне, что я зря потратил по крайней мере полдоллара из денег клиентов.

Ждать пришлось недолго. Когда я увидел Шепарда, то понял, что зря оторвал уборщика от работы: расстояние от бровей до волос у отца семейства было таким же, как до подбородка, – этого хватило бы для беглого описания. Кто бы ни спроектировал это лицо, он начисто утратил чувство пропорции. Когда Шепард собирался войти в вестибюль, я возник перед ним и осведомился:

– Мистер Шепард?

– Убирайся! – рявкнул он.

– Моя фамилия Гудвин, и я работаю на мисс Маделин Фрейзер. Как я понимаю, ваши жена и дочь…

– Убирайся!

– Но я только хочу…

– Убирайся!

Он не дотронулся до меня и не оттолкнул плечом, так что непонятно, каким образом ему удалось пройти в вестибюль, не соприкоснувшись со мной. Однако он это проделал и вставил ключ в замочную скважину.

Конечно, у меня имелась дюжина вариантов, начиная с того, чтобы схватить его за ворот, и кончая тем, чтобы дать ему в челюсть. Однако таким образом я выпустил бы пар, но ничего не добился бы. Стало ясно, что пока папаша в сознании, он и не подумает сказать мне, где Нэнсили, а будучи без сознания, не сможет этого сделать. Я сдался.

Вернувшись на Тридцать пятую улицу, я оставил автомобиль у обочины, направился в кабинет и набрал номер Маделин Фрейзер. Ответила Дебора Коппел, и я спросил у нее:

– Вы в курсе, что Нэнсили уехала? Со своей матерью?

Да, сказала она.

– Вы об этом не упомянули, когда были у нас сегодня утром. И мисс Фрейзер тоже.

– Не было причин упоминать об этом, правда? Нас не спрашивали.

– Вас спросили о Нэнсили, вас обеих.

– Но не о том, не уехала ли она и где находится.

– Тогда могу ли я спросить вас сейчас? Где она?

– Я не знаю.

– А мисс Фрейзер?

– Нет. Никто из нас не знает.

– Откуда вы узнали, что она уехала?

– Она позвонила мисс Фрейзер и сказала, что уезжает.

– Когда это было?

– Это было… это было в воскресенье.

– Она не упомянула, куда едет?

– Нет.

Вот и все, чего я добился. Повесив трубку, я сел и задумался. Был шанс, что Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств будет в настроении подбросить мне кость, раз уже Кремер нам частенько названивает. Но Стеббинс захочет чего-нибудь взамен, а мне нечего ему предложить. Так что когда я снова взял трубку, то набрал не его номер, а позвонил в «Газетт».

Лон Коэн сразу же перешел на личности. С чего я взял, осведомился он, что рекламное заявление для прессы открывает мне неограниченный кредит?

– Когда-нибудь, дружище, ты получишь нечто потрясающее, – заверил я его. – Скажем, месяцев через шесть – судя по нашим темпам. Газета должна оказывать услуги обществу, а мне они требуются. Ты знал, что Нэнсили Шепард слиняла вместе с мамашей?

– Конечно. Отец пришел в ярость из-за того, что она оказалась замешана в деле об убийстве. Он чуть не убил двух фотографов. Папа с характером.

– Да, я видел папу. Что он сделал с женой и дочкой – урыл их?

– Отправил из города. Насколько нам известно – с разрешения Кремера. Кремер, конечно, знает, где они, но молчит. Естественно, мы сочли это возмутительным. Разве следует держать в неведении великий американский народ? Нет. Но, должно быть, у тебя нюх, так как менее часа назад мы кое-что разузнали. Нэнсили и ее мать в Атлантик-Сити, в отеле «Амбассадор». Номер с гостиной, спальней и ванной.

– Ничего себе! А кто оплачивает?

Лон не знал. Он согласился, что это безобразие: американский народ, представителем которого являюсь и я, не проинформирован о такой важной детали. И прежде чем повесить трубку, заверил, что непременно постарается исправить это упущение.

Когда Вульф спустился в кабинет, я доложил ему о своих достижениях. В тот момент нас ожидали еще три встречи с кандидатами в подозреваемые, но уже стало ясно: нам понадобится все, что только можно раскопать. Поэтому Вульф велел мне позвонить Солу Пензеру. Сола не было дома, но через час он перезвонил.

Сол Пензер – свободный художник. У него нет офиса, да офис Солу и не нужен. Он такой ценный специалист, что всегда запрашивает двойное вознаграждение и получает его. И в любой день недели у Пензера отбоя нет от предложений, так что он может выбирать. Тем не менее не припомню случая, чтобы Сол отказал Вульфу, – разве что был занят по горло.

Сол взялся за дело. Вульф поручил ему в тот же вечер отправиться поездом в Атлантик-Сити, переночевать там, а утром убедить миссис Шепард, чтобы она позволила Нэнсили съездить в Нью-Йорк для беседы с Вульфом. Солу было велено привезти девчонку – если нужно, с мамашей.

Когда Вульф заканчивал разговор с Солом, вошел Фриц с подносом. Я взглянул на него с удивлением: Вульф редко пьет пиво за час до ужина. Но когда Фриц поставил поднос на письменный стол, я увидел, что он принес не пиво. На подносе стояла бутылка «Хай-Спот» и три стакана. Вместо того чтобы повернуться и уйти, Фриц остался.

– Возможно, напиток слишком холодный, – предположил он.

Бросив презрительный взгляд на бутылку, Вульф достал из верхнего ящика открывалку, откупорил бутыль и начал наполнять стаканы.

– Мне кажется, – заметил я, – что это бесполезная жертва. Зачем страдать? Если Орчард никогда прежде не пил «Хай-Спот», он не знал, каким должен быть вкус. И даже если бы напиток ему не понравился, он должен был отпить из стакана – просто из вежливости, раз они были в эфире. – Я взял поданный Фрицем стакан, наполненный на треть. – В любом случае он выпил достаточно, чтобы испустить дух, так какое значение имеет, что́ мы думаем?

– Он мог пить его прежде. – Вульф поднес стакан к носу, понюхал и скорчил гримасу. – Во всяком случае, убийца должен был это допустить. Он бы слишком рисковал, окажись разница во вкусе заметной.

– Понятно. – Я отхлебнул. – Не так уж плохо. – Я отпил еще. – Единственный способ докопаться до истины – это выпить «Хай-Спот», а потом попробовать цианида. У вас, случайно, нет?

– Хватит трепаться, Арчи. – Сделав два маленьких глотка, Вульф поставил стакан. – Боже мой! Что они туда кладут, Фриц?

Бреннер покачал головой в недоумении:

– Рвотный корень? Шандру?[7]7
  Рвотный корень (ипекакуана) – травянистое растение семейства мареновых, встречающееся в тропиках. В малых дозах используется как отхаркивающее средство, в больших – как рвотное. Шандра (конская мята) – травянистое растение семейства яснотковых, применяется в пивоварении и ликеро-водочной промышленности, народной медицине. – Ред.


[Закрыть] Не хотите выпить шерри?

– Нет. Воды. Я налью сам.

Вульф встал, направился в прихожую и свернул на кухню. Он считает, что перед ужином ему нужны физические упражнения.

В тот вечер, в среду, нашими жертвами стали сначала Элинор Вэнс, затем Натан Трауб. Был четвертый час утра, когда Вульф наконец отпустил Трауба. Таким образом, мы работали уже две ночи подряд.

В четверг, в одиннадцать часов утра, мы взялись за Талли Стронга. Посреди беседы, ровно в полдень, позвонил Сол Пензер. Вульф взял трубку, сделав мне знак слушать разговор. С первого же слова я понял по голосу Сола, что он не добился успеха.

– Я на вокзале в Атлантик-Сити, – сообщил Сол, – и могу либо через двадцать минут сесть в поезд до Нью-Йорка, либо броситься в океан – на ваше усмотрение. Мне не удалось подобраться к миссис Шепард. Я испробовал один трюк, но он не сработал. Когда они с дочерью наконец спустились в вестибюль отеля, я подумал, что будет лучше подкатить к ним на улице. Это срабатывало тысячу раз, но с ней не прошло. Она позвала копа и потребовала арестовать меня за то, что я ей досаждаю. Позже я попробовал еще раз, но ничего не добился. А теперь все бесполезно. Я подвел вас в третий раз за десять лет, а это слишком много. И я не хочу, чтобы вы мне платили, – даже расходы беру на себя.

– Вздор. – Вульф никогда не сердится на Сола. – Ты можешь изложить мне детали позже, если есть что-то интересное. Успеешь доехать до Нью-Йорка вовремя, чтобы появиться у меня в кабинете к шести часам?

– Да.

– Хорошо. До встречи.

Вульф возобновил беседу со Стронгом. Как я уже упоминал, кульминацией тяжких двухчасовых трудов стало признание Стронга, что он пытался спрятать бутылки. Как только он ушел, мы с Вульфом направились в столовую вкушать уже описанный мною обед: кукурузные оладьи с осенним медом, сосиски и миска салата.

Конечно, плохое настроение Вульфа усугублялось тем, что в два часа ожидался визит Саварезе. Вульф любит, чтобы продолжительность трапезы определялась исключительно его настроем и едой, а не какими-то посторонними обстоятельствами вроде звонка в дверь.

Увы, в дверь позвонили минута в минуту.

Глава восьмая

Вы наверняка слышали о том, что исключение подтверждает правило. Профессор Ф. О. Саварезе был как раз таким исключением.

Принято считать, что итальянец непременно брюнет и если не совсем коротышка, то, по крайней мере, невысок ростом; что профессор – сухой подслеповатый педант; что математик витает в заоблачных высях и лишь изредка спускается оттуда, чтобы навестить родственников.

Так вот, Саварезе, американский профессор математики итальянского происхождения, был высокий (на два дюйма выше меня) жизнерадостный блондин. Он ворвался в кабинет как утренний мартовский ветер.

Первые двадцать минут профессор рассказывал нам с Вульфом, как здорово и чертовски важно для практики было бы разработать набор математических формул, пригодных для раскрытия преступлений. Его любимый раздел математики, сказал он, связан с объективным численным измерением вероятностей. Прекрасно. А что такое работа детектива, как не объективное измерение вероятностей? Все, что он предлагает, это добавить вычисления – не как замену, но как вспомогательный инструмент.

– Я покажу вам, что́ имею в виду, – предложил он. – Можно мне бумагу и карандаш?

Математик подскочил ко мне, прежде чем я успел шевельнуться, взял блокнот и карандаш, которые я ему подал, и устремился к красному кожаному креслу. Карандаш с полминуты танцевал по бумаге, затем профессор оторвал верхний лист блокнота и подтолкнул через стол к Вульфу. Потом исчиркал следующий лист, через минуту оторвал и его и ринулся ко мне.

– Нужно, чтобы это было у вас обоих, – пояснил он, – тогда вы сможете следовать за моей мыслью.

Не стану притворяться, будто смог бы написать это по памяти. Оба листа сохранились у меня в папке с надписью: «ОРЧАРД». Вот что на них начертано:

– Это, – объявил Саварезе с сияющим видом (на лице его были написаны энтузиазм, дружелюбие и желание помочь), – второе приближение к нормальному закону распределения погрешностей, иногда называемому обобщенным законом погрешности. Давайте применим его к простейшей детективной проблеме, скажем к вопросу, кто из трех слуг в доме украл кольцо с бриллиантом из запертого ящика стола. Я должен объяснить, что X – отклонение от среднего числа, D – стандартное отклонение, k…

– Пожалуйста! – чуть не взвыл Вульф. – Вы что, пытаетесь сменить тему?

– Нет. – У Саварезе был удивленный и слегка обиженный вид. – Разве? Какова была тема?

– Смерть мистера Сирила Орчарда и то, как вы с ней связаны.

– О, конечно. – Он виновато улыбнулся и развел руками. – Быть может, позже? Это одна из моих любимых идей – применение математических законов вероятности и погрешностей к детективным проблемам. И возможность обсудить ее с вами поистине бесценна.

– В другой раз. А пока что, – Вульф постучал пальцем по обобщенному закону погрешности, – поговорим о другом. Кто из людей, присутствовавших на радиопередаче, поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом?

– Не знаю. Мне весьма интересно сравнить вашу работу с действиями полиции. Вот что вы делаете: пытаетесь перейти от вероятности к достоверности, как можно ближе. Скажем, начинаете с одного шанса из пяти, что я отравил Орчарда. Предположим, что у вас нет субъективного предубеждения. Тогда ваша цель – двигаться как можно быстрее от этой позиции, причем вас не интересует направление. Все, что я скажу или сделаю, продвинет вас в одну или другую сторону. Если вы движетесь в одну сторону, то один из пяти станет одним из четырех, одним из трех и так далее, пока не обратится в один из одного и ничтожно малую дробь, что будет достаточно близко к утвердительной достоверности, и таким образом вы придете к выводу, что это я убил Орчарда. Если вы движетесь в другую сторону, то один из пяти станет одним из десяти, одним из ста, одним из тысячи, а когда обернется одним из десяти миллиардов, вы приблизитесь к отрицательной достоверности и заключите, что я не убивал Орчарда. Существует формула…

– Не сомневаюсь. – Вульф превосходно держал себя в руках. – Если вы хотите сравнить меня с полицией, то должны позволить мне время от времени вставить слово. Вы когда-нибудь видели мистера Орчарда до той передачи?

– О да, шесть раз. Первый раз – за тринадцать месяцев до передачи, в феврале сорок седьмого года. Вы увидите, что я удивительно точен, так как полиция без конца расспрашивала меня об этом. Я вполне способен дать вам все, что смогу, для продвижения к утвердительной достоверности, поскольку субъективно вы, вероятно, предпочитаете это направление. Мне это сделать?

– Непременно.

– Я так и думал, что вам это понравится. Как математика меня всегда интересовало применение теории вероятностей к различным видам азартных игр. Генезис нормальных распределений…

– Не сейчас, – резко оборвал его Вульф.

– О, конечно! В силу некоторых причин исключительно трудно вычислить вероятность исхода скачек, и тем не менее люди делают миллионные ставки на бегах. Год с небольшим назад, изучая возможности некоторых формул, я решил ознакомиться с газетами, печатающими информацию о скачках, и подписался на три. Одной из них была «Бега» – эту газету издавал Сирил Орчард. Когда в полиции меня спросили, почему я выбрал именно ее, я смог лишь сказать, что не знаю. Забыл. Это выглядит подозрительно и для них, и для вас. Для меня же тут нет ничего странного. Обычная забывчивость, и не более того. Однажды в феврале прошлого года выпало подряд два результата, предсказанных Орчардом, и я пошел с ним повидаться. Он был не лишен интеллекта и, если бы интересовался математическими проблемами, мог бы мне пригодиться. Но они его не интересовали. Тем не менее иногда я с ним виделся, а однажды он провел вместе со мной уик-энд в доме друга в Нью-Джерси. В целом до дня той передачи я виделся с ним шесть раз. Это подозрительно, не так ли?

– До некоторой степени, – согласился Вульф.

Саварезе кивнул:

– Мне приятно видеть, что вы объективны, насколько это возможно. А вот как насчет такого? Когда я узнал, что популярная радиопрограмма государственной сети спрашивает мнение слушателей, стоит ли привлечь к участию в ней «жучка», продающего информацию о скачках, я написал письмо в поддержку этой идеи и попросил пригласить меня в качестве второго гостя программы, а также предложил, чтобы они позвали Сирила Орчарда. – Саварезе одарил нас сияющей улыбкой. – Как теперь насчет одного из пяти?

Вульф хмыкнул:

– Я не занимал подобную позицию – это вы приписали ее мне. Думаю, у полиции есть письмо, которое вы написали?

– Нет. Ни у кого нет. Кажется, сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию дольше двух-трех недель. По-видимому, мое письмо было уничтожено. Если бы я узнал об этом вовремя, мог бы не откровенничать, излагая его содержание в полиции. Впрочем, не факт. Очевидно, мое отношение к проблеме повлияло на вычисления вероятности того, арестуют ли меня за убийство. Но для решения мне требовалось знать наверняка, во-первых, что письмо уничтожено, а во-вторых, что сотрудники мисс Фрейзер смутно помнят его содержание. Я узнал об этих двух фактах слишком поздно.

Вульф шевельнулся в кресле:

– Что еще на пути к утвердительной достоверности?

– Давайте посмотрим. – Саварезе немного поразмыслил. – Думаю, это все, если только мы не займемся анализом распределений, а это следует оставить для вторичной формулы. Например, изучение моего характера a posteriori[8]8
  На основании опыта (лат.).


[Закрыть] показало бы вероятность того, что я способен совершить убийство ради истинной революционной формулы. Еще одна деталь – мое финансовое положение. Моего жалованья едва хватает на достойное существование, но я каждую неделю платил по десять долларов за «Бега».

– Вы играете на тотализаторе? Посещаете ипподром?

– Нет. Никогда этим не занимался. Я знаю слишком много – или, скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок, которые делают на бегах, есть результат выплеска эмоций, а не упражнений ума. Я ограничиваю свои эмоции профессиональной деятельностью. – Саварезе взмахнул рукой. – Это направляет нас в другую сторону – к отрицательной достоверности и выводу, что я не убивал Орчарда, и мы вполне можем туда отправиться. Начнем.

Мне не удалось бы подбросить Орчарду яд. Я сидел наискосок от него и не помогал передавать бутылки. Невозможно доказать, что я когда-либо купил, украл, одолжил или хранил у себя цианистый калий. Нельзя установить, что я извлек бы какую-либо выгоду из смерти Орчарда. Когда я прибыл в студию без двадцати одиннадцать, все уже находились на месте, и, конечно, попытка подойти к холодильнику и открыть дверцу не осталась бы незамеченной. Нет доказательств, что в моих отношениях с Орчардом присутствовал элемент враждебности или предубежденности. – Саварезе сиял. – Как далеко мы ушли? Один из тысячи?

– Не мы, а вы, – ответил Вульф не без враждебности. – Я вовсе не продвигался с вами по этому пути, да и ни по какому другому. Я хожу вокруг да около, выясняя то одно, то другое. Вы когда-нибудь бывали в Мичигане?

В продолжении всего часа, остававшегося до свидания с орхидеями, Вульф засыпал Саварезе вопросами, и тот отвечал кратко и по делу. Очевидно, профессору действительно хотелось сравнить методы Вульфа и полиции. Он вникал в каждый заданный вопрос – скорее с видом судьи, пытающегося составить собственное мнение, нежели подозреваемого в убийстве, которого подвергают допросу. Объективная позиция.

Это продолжалось до четырех часов, затем я проводил носителя объективной позиции к входной двери, а Вульф пошел к лифту.

Вскоре после пяти прибыл Сол Пензер. Его макушка едва достает до мочки моего уха, и сложения он самого субтильного, а в красном кожаном кресле кажется еще меньше. Он тоже весьма объективен, и я редко видел его обрадованным или расстроенным, что бы ни случилось с ним самим или с другими по его вине. Однако в тот день Сол выглядел раздосадованным.

– Я принял неверное решение, – сообщил он мне мрачно и нахмурился. – Никуда не годное решение. Мне стыдно смотреть в глаза мистеру Вульфу. У меня была наготове хорошая история, и я не сомневался, что она сработает. Все, что мне требовалось, это десять минут потолковать с мамашей, чтобы ее изложить. Но я недооценил эту даму. Я обсудил ее с двумя коридорными отеля и говорил с ней по телефону. У меня был хороший шанс захватить ее в вестибюле отеля или на улице, но я превратно судил о ней. Ничего не скажу тебе о ее мозгах и характере, но она определенно умеет постоять за себя. Я был очень близок к тому, чтобы провести день в тюрьме.

Он рассказал мне все, и я должен был признать, что это невеселая история. Ни один сыщик не любит возвращаться с пустыми руками после такого простого задания, а уж Сол Пензер тем более. Чтобы отвлечь Сола, я налил ему виски с содовой и вынул колоду карт, предложив перекинуться в джин-рамми. К шести, когда из оранжереи спустился Вульф, прервав нашу партию, я выиграл более трех долларов.

Вульф сел за свой стол и выслушал доклад Сола, не прерывая и не комментируя. В конце он рассудил, что Солу не за что извиняться, попросил его позвонить после ужина для получения инструкций и отпустил.

Оставшись наедине со мной, Вульф откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Казалось, он даже не дышит. Я сел за машинку и напечатал отчет Сола. Когда я шел к шкафу, чтобы положить его в папку, Вульф подал голос:

– Арчи.

– Да, сэр.

– Я обезоружен. Это все равно что толочь воду в ступе.

– Да, сэр.

– Мне позарез нужно поговорить с этой девушкой. Позвони мисс Фрейзер.

Я позвонил, но с тем же успехом мог и не звонить. Я слушал вместе с Вульфом. Мисс Фрейзер выразила сожаление, что нам пока нечем похвастать. Она готова сделать все, что в ее силах, чтобы помочь, но боится, что ее попытки позвонить миссис Шепард в Атлантик-Сити и уговорить ту привезти дочь в Нью-Йорк для беседы с Вульфом не возымеют успеха. Нет никакого сомнения, что миссис Шепард откажется наотрез. Мисс Фрейзер признала, что пользуется влиянием на эту девочку, Нэнсили, но только не на ее мать. Что касается звонка самой Нэнсили с предложением приехать одной, она и думать о таком не станет. Тем более что сама дала денег, чтобы мать и дочь смогли уехать.

– В самом деле? – Вульф позволил себе изобразить удивление. – Мисс Коппел сказала мистеру Гудвину, что никто из вас не знает, куда они уехали.

– Мы и не знали, пока не увидели сегодняшнюю газету. Отца Нэнсили вывели из себя – и это еще мягко сказано – все эти фотографы и репортеры, и он обвинил во всем меня. Я предложила оплатить поездку, но не знала, куда они решили уехать.

Мы дали отбой и обсудили положение дел. Я рискнул предложить два-три других направления расследования, но Вульф зациклился на Нэнсили. Должен признать, что не мог винить его за нежелание начинать новый раунд переговоров с уже отработанными кандидатурами. Наконец он изрек непререкаемым тоном, давая понять, что обсуждения закончены:

– Мне нужно поговорить с этой девушкой. Езжай и привези ее.

Я так и знал.

– В сознании? – небрежно спросил я.

– Я сказал «поговорить с ней», а не «говорить ей». Она должна быть в состоянии говорить. Ты можешь привести ее в чувство после того, как доставишь сюда. Мне следовало сразу же отправить тебя, зная, как ты действуешь на молодых женщин.

– Большое спасибо. Она не молодая женщина, а соплячка. Ходит в носочках.

– Арчи.

– Да, сэр?

– Привези ее.