Текст книги "Смерть демона (сборник)"

Автор книги: Рекс Стаут

Соавторы: Патриция Хайсмит,Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

"Двое слабоумных, – с презрением подумал Тьюри, – от скуки вообразили себя героями драмы и оказались в таком положении, из которого и ему, и ей выбраться не под силу". А вслух спросил:

– Гарри ничего не заподозрил?

– Нет.

– К вашему сведению: Эстер заподозрила и сейчас подозревает.

– Я тоже так думаю. Уж очень холодно она со мной разговаривала, когда я позвонила ей на той неделе и пригласила на сеанс к моей подруге. А я просто хотела оказать ей любезность.

– Почему?

– Ради Рона. Я не хочу, чтобы он был отлучен от детей Эстер, как это случилось с ребенком от первой жены. Это несправедливо.

– Судьи думают иначе.

– В нашей стране – да. О, у нас тут глупые провинциальные нравы. Я хотела бы жить в Штатах с Роном и моим ребенком.

Входная дверь открылась, и в вестибюль гостиницы вошел Гарри; он шел нетвердой походкой, широко расставляя ноги, точно сошедший на берег матрос, и на твердой земле оберегающий себя от килевой и бортовой качки. Хотя ночной воздух еще не остыл, губы у Гарри посинели, а взгляд был остекленелый, словно невыплаканные слезы остались в глазах и превратились в лед.

– ...в каком-нибудь месте где нет такой ужасной долгой зимы, – продолжала Телма. – О, как я ненавижу здешние зимы! Я до того дошла, что не могу даже радоваться весне, потому что знаю, как она коротка и как скоро придет осень, печальная пора, когда все вокруг умирает.

– Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз, – оборвал ее Тьюри. – А теперь скажите, Рон заехал к вам на "кадиллаке"?

– Кажется, да.

– Верх был поднят или опущен?

– По-моему, опущен. Да, конечно, опущен. Я теперь вспоминаю, что когда у окна махала ему на прощанье, подумала, как бы он не простудился от завихрения встречного воздуха у него на затылке. Ведь он жаловался, что неважно себя чувствует.

– Еще бы!

– Да нет. Он жаловался на нездоровье, до того как я ему сказала про ребенка. Я вижу, Ральф, вы сегодня в прескверном настроении.

– Отчего бы это?

– В конце-то концов, вы не на собственных похоронах.

Гарри медленно, но неуклонно шел прямо к телефонной кабине и, подойдя, распахнул ее дверцу, хоть Тьюри и старался одной рукой удержать ее.

– Дай мне поговорить с ней.

Тьюри сказал в трубку:

– Телма, подошел Гарри. Он хочет поговорить с вами.

– А я не хочу с ним говорить. Мне нечего ему сказать.

– Но...

– Скажите ему правду или сочините что-нибудь, мне все равно. Я сейчас повешу трубку, Ральф. А если мой телефон снова зазвонит, я не отвечу.

– Подождите, Телма.

В трубке щелкнуло, это был безусловно конец разговора.

– Она повесила трубку, – сказал Тьюри.

– Почему?

– Не расположена к беседе, как я понимаю. Не беспокойся об этом, старина. Женщины становятся очень капризными при...

– Я хочу перезвонить ей.

– Она сказала, что не снимет трубку.

– Я лучше тебя знаю Телму, – вяло улыбнулся Гарри. – Она не выдержит, если телефон зазвонит.

И они снова поменялись местами, Гарри набрал номер миссис Гарри Брим в Вестоне.

Телефонистка дала телефону прозвонить раз двенадцать, потом обратилась к Гарри:

– Очень жаль, сэр, но ваш номер не отвечает. Может быть, попробовать ещё раз минут через двадцать?

– Нет, спасибо. – Гарри вышел из кабины, вытирая лоб рукавом рыболовной куртки. – Ничего не понимаю, черт побери. В чем дело? В чем я-то провинился?

– Ни в чем. Поедем обратно в охотничий домик и выпьем.

– О чем ты так долго говорил с Телмой?

– О жизни, – ответил Тьюри. И это была святая правда.

– О жизни? В три часа утра по междугородному телефону?

– Телме захотелось поговорить. Ты же знаешь женщин, иногда им надо облегчить душу, выговорившись перед кем-то посторонним. Телма была в возбужденном состоянии.

– Она всегда может рассчитывать на то, что я ее пойму.

– Надеюсь, это так, – мягко сказал Тьюри. – Дай Бог, чтоб так оно и было.

– Меня просто убивает эта неопределенность. Почему бы ей не поговорить со мной? Почему она без конца повторяет имя Рона?

– Она хорошо относится к Рону и беспокоится о нем. Разве мы все не испытываем такого же беспокойства?

– Мой Бог, конечно! Рон – мой лучший друг. Я как-то спас его, когда он тонул, еще в школьные времена, я рассказывал тебе об этом?

– Да, – ответил Тьюри не потому, что так оно и было, а потому, что устал от иронии судьбы и не мог проглотить еще один ее фокус, в глотке у него пересохло и саднило. – Поехали, Гарри, судя по твоему виду, тебе обязательно нужно выпить.

– А может, мне лучше переночевать в этом городке, снять номер, поспать часок-другой, а потом все же попробовать дозвониться до Телмы?

– Оставь ты ее в покое на какое-то время. Дай ей прийти в себя.

– Возможно, ты и прав. Надеюсь, она вспомнит про оранжевые таблетки, которые я ей оставил. Они прекрасно снимают Напряжение. Говорят, с их помощью папа римский избавился от икоты, которая мешала ему произносить речи.

Тут Тьюри почувствовал солидарность с Телмой и осудил Гарри. Его так и подмывало сказать, что недомогание Телмы не имеет ничего общего с икотой, и ей не помогут ни оранжевые, ни синие, ни розовые таблетки.

– Здесь нам больше делать нечего, – только и сказал он. – Вот разве что сообщить в полицию, что Рон исчез.

– А может, он уже объявился. Вполне вероятно, что, когда мы возвратимся в охотничий домик, он уже будет там. Ты со мной не согласен?

– Вполне возможно.

"Но не очень-то вероятно, – добавил Тьюри про себя. – Будь я в шкуре Рона, мне меньше всего на свете хотелось бы заявиться в охотничий домик и повстречаться с Гарри. Рон мог остановиться на ночь в гостинице. Мог уехать в свой коттедж в Кингсвилле. А может, катает по дорогам вкруговую, как он не раз делал, удирая от ссоры с Эстер. Рон терпеть не может сцен, от любой размолвки он страдает, можно сказать, физически. Как-то раз мы с Биллом Уинслоу заспорили о политике, и Рон просто-напросто исчез, а потом Эстер нашла его за живой изгородью из самшита, его рвало".

Гарри посмотрел на часы, и одного этого взгляда было достаточно для того, чтобы он широко зевнул, так что на глазах его выступили слезы.

– Бог ты мой, уже четыре часа!

– Вот я и говорю.

– Через час-другой ребята начнут вставать и рваться туда или сюда. Ты не думаешь, что нам надо поскорей вернуться?

– Я давно, с тобой согласен.

– Ей-богу, Ральф, ты что-то знаешь, верно? Я теперь чувствую себя гораздо лучше. Намного, намного лучше. Не могу точно определить, что ты сказал или сделал, но ты заставил меня по-иному взглянуть на многие вещи.

Тьюри выдавил из себя подобие улыбки.

– Ну и прекрасно.

– Да, достопочтенный сэр, вы заставили меня взглянуть на дело под другим углом. Ну что мы так беспокоимся о двух совершенно взрослых людях – Роне и Телме? В конце-то концов, ни один из них не наделает глупостей.

– В твоих словах есть определенный смысл.

– Поехали обратно в охотничий домик и обмоем это дело.

– Обмоем – что?

– Не знаю. Я только что чувствовал себя препаршиво, а теперь мне кажется, что все прекрасно, за это и надо выпить.

Пройдя вперед, Гарри открыл дверь. Он улыбался и шел легкой, пружинящей походкой.

– Господи, какая ночь! – воскликнул Гарри. – Ты только принюхайся.

Тьюри ничего не оставалось, как принюхаться. Ночь пахла ветром и водой, обманом и предательством.

Глава 4

В обратный путь они тронулись довольно спокойно. После кратковременного приступа словоохотливости Гарри забрался на заднее сиденье, скрючился и уснул.

Тьюри вел машину медленно, ему не давала покоя проблема, как сказать правду Гарри, не убивая его насмерть. Ему будет больно, тут уж никуда не денешься, речь шла лишь о том, как бы смягчить удар, избежать слишком резкого потрясения.

До этой ночи Тьюри всегда считал Телму легкомысленной и недалекой. Но теперь он понял, как ловко она сделала его хранителем ее тайны. Это все равно что быть смотрителем критической массы урана; если он не освободится хоть от какой-то части ее, она в любой момент может взорваться и распылить его на атомы. Стало быть, задача заключалась в том, чтобы разряжать эту бомбу понемногу, памятуя о ее страшной взрывной силе.

"Скажите ему правду или сочините что-нибудь", – произнесла Телма, но было ясно, что она хочет, чтобы он сказал правду, и вовсе не потому, что он способен сделать это мягко и тактично, она просто-напросто хотела снять это бремя с себя. Телма не собиралась больше возиться с Гарри, она не страдала, оттого что причинит ему боль, не собиралась просить у него прощенья или давать какие бы то ни было объяснения и вообще не хотела больше его сидеть. Последнее обстоятельство представлялось Тьюри самым неправдоподобным. Три года все они считали супругов Брим идеальной парой. Те не спорили и не одергивали друг друга на людях, не перекидывались язвительными замечаниями в компании и никогда не рассказывали друзьям о Недостатках друг друга. Тьюри всегда слегка завидовал им, так как сам он него жена Нэнси частенько вступали в жаркие споры, которые обычно заканчивались обращением к чисто физиологическим терминам: "У тебя циклическая депрессия, какая была у твоего дядюшки Чарлза, этого несчастного параноика – нечего и удивляться, что дети проходят какую-то маниакальную фазу". Супруги Тьюри бросали друг в друга не пепельницы, а эдиповы комплексы, генетическую предопределенность и неврозы навязчивых состояний.

Гарри на заднем сиденье начал храпеть, негромко и чуть ли не застенчиво, словно опасался, как бы его не заставили повернуться на бок и стихнуть. Его храп почему-то выводил Тьюри из себя. Ему казалось, что это скулит во сне больной щенок.

– Гарри! – резко окликнул он друга.

– Ой, – откликнулся Гарри, как будто его толкнули локтем в живот. – А? Что? Что такое?

– Проснись.

– Видно, я задремал. Извини.

– Перестань ты извиняться всю дорогу. На нервы действует.

– А что на них не действует? – спросил Гарри, смиренно вздохнув. – Не прими это как упрек, старина. Мне не до того. Ты испытываешь стресс, только и всего. Научись расслабляться. Помнишь, я говорил тебе об оранжевых таблетках, которыми папа римский излечился от икоты?

– Да трудно забыть.

– У меня случайно оказалось с собой несколько штук. Прими-ка одну из них, а я какое-то время поведу машину.

Тьюри так же мало доверял водительским способностям Гарри, как и его таблеткам.

– Нет, спасибо, лучше я останусь в стрессе.

Гарри перелез на переднее сиденье и по привычке, ставшей дли него почти обязанностью, опять завел речь о Телме, о ее многих уникальных достоинствах. Гарри открыто не говорил, что все остальные женщины – просто куски мяса, но молчаливо предполагал это.

– ... и вот Телма пригласила старика к нам домой и угостила его чаем. Она такая, ее сердце открыто каждому...

– Гарри!

– ... даже совершенно незнакомому человеку. Потом она связалась с падчерицей старика и...

– Гарри, я хочу тебе что-то сказать.

– Ладно, старина. Я, собственно говоря, кончил. Выкладывай.

– Я не думаю, что мы найдем Рона в охотничьем домике, когда приедем туда.

– Почему?

– По-моему, он вообще не появится ни в охотничьем домике, ни в каком-нибудь другом месте, где может встретить тебя.

– А при чем тут я?

– Мне кажется, Рон избегает тебя.

– Меня избегает? Да почему?

– Потому что ему слишком нравится твоя жена.

– Телма всегда ему нравилась. Они с самого начала приглянулись друг другу.

– А теперь они слишком уж друг другу приглянулись. – Тьюри на короткое мгновенье оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на лицо Гарри в слабом свете приборной доски. Гарри улыбался. – Ты слышишь, Гарри? Рон влюблен в твою жену.

– Это тебе Телма рассказала, конечно?

– Да...

– Тогда не беспокойся, это пустое дело, – твердо сказал Гарри.

– Ты, я вижу, очень уверен в себе.

– Послушай, Ральф, я не сказал бы никому на свете, но ты мой друг, тебе я поведаю эту тайну.

Тьюри опустил стекло окна. У него было такое ощущение, что он и Гарри неподвижны, а за ними гонится клубящаяся тайнами ночь. В лучах полумесяца сверкали воды залива. Волны, набегая одна на другую, хитро подмигивали и шептали каждая о своей тайне.

– Дело в том, – сказал Гарри, – что Телма видит сны наяву. Ничего серьезного, разумеется, но время от времени ей приходит в голову, что такой-то в нее влюблен. Это ни к чему не ведет. Через неделю Она об этом забывает.

– Понятно.

– На этот раз – Рон. Когда-то был и ты.

– Я? Но почему? Господи Боже, я ведь даже не...

– Знаю, знаю. Все это – ее воображение; И она с ним ничего не может поделать. Просто в ее характере есть романтическая жилка. Ей доставляет удовольствие верить, что кто-то безнадежно влюблен в нее. По-моему, это укрепляет ее веру в собственное очарование. – Гарри вздохнул. – Значит, теперь она думает, что в нее влюбился Рон, это ее и встревожило? Так она тебе и сказала?

– Она сказала мне не только это...

– Бедняжка Телма. Сны наяву – это что-то вроде спиритических сеансов, на которые она ходит. На самом-то деле она в них не верит, да и нет у нее умерших, с которыми она хотела бы пообщаться. Просто хочет быть не такой, как все, хочет возбуждать интерес, ну, ты сам понимаешь, Ральф, да?

– Пожалуй.

– Никогда и ни с кем я так не говорил о своей жене, – торжественно изрек Гарри. – Надеюсь, ты меня за это не осудишь.

– Разумеется, нет.

– Спиритические сеансы – ее последнее увлечение, в это дело ее втянула наша соседка. А сны наяву начались, когда она была еще девочкой, от них она так и не смогла избавиться. Они как бы восполняют то, чего ей не хватает в жизни, создают волнующую воображение романтику. А я, при всем моем старании, пожалуй, не тот человек, который... скажем так: я продаю таблетки. Это не впечатляет, как я понимаю. Вот ее сны наяву и восполняют этот пробел хоть в какой-то мере.

"А может и в полной мере", – сказал про себя Тьюри, но вслух произнес:

– А ты не думаешь, что сны наяву – дело опасное?

– Не для Телмы и не для меня. И откуда в них опасность?

– Долгий сон может смешаться с реальностью.

– Но послушай, Ральф, ты слишком уж критически к этому относишься. Я понимаю, ты желаешь нам добра, но не всегда такая точка зрения оказывается оптимальной. Телма и я, мы счастливы, что мы такие, какие есть. Если сны наяву восполняют какие-то несоответствия в ее жизни...

– Ты сам себе противоречишь.

– Ну ладно, – сказал Гарри, и в голосе его впервые прозвучали нотки раздражения. – Это мое дело. Я могу противоречить себе и хоть уйти со сцены, черт побери, если мне это придет в голову.

– Безусловно. Ну и валяй.

Гарри закурил сигарету, потом снова заговорил, но уже более мягким тоном:

– Ты умный парень, Ральф, у тебя глубокие мысли, ты знаешь кучу вещей, о которых мы, твои друзья, не имеем представления, потому что у тебя высшее образование и все такое прочее. Только...

– Только что?

– Не пытайся подвергать анализу Телму. Я люблю ее такую, какая она есть. Пусть себе видит сны наяву.

– Да на здоровье, мне-то что.

– Самое удивительное в моей жизни – это женитьба на Телме. И ничто на свете не заставит меня изменить отношение к ней. Я ни за что не сделаю ничего такого, что изменило бы сложившуюся между нами связь.

– Тебе и не надо будет ничего делать, – заметил Тьюри, но урчанье мотора и грохот бьющихся о скалы волн заглушили его слова. Повторять их он не стал. "Значит, вот как обстоят дела, – подумал он. – Гарри хочет остаться на седьмом небе. И пусть его".

Оставшиеся несколько миль проехали не то чтобы молча, – Гарри принялся насвистывать какой-то веселый мотив, – но; во всяком случае, разговора не возобновляли. Тьюри не обращал внимания на свист, а думал о Телме, пробовал разобраться в ее образах, возникших в его воображении этой ночью.

Первый из этих образов, разумеется, – Телма, жена Гарри, невысокая спокойная женщина приятной наружности, которой перевалило за тридцать. Знает толк в стряпне и в домашнем хозяйстве, и, казалось бы, ее ничто не интересует вне стен дома из красного кирпича, приобретенного Гарри после их женитьбы. Тьюри всегда считал ее глуповатой, ибо она почти не высказывала собственных суждений и замечаний, а без конца ссылалась на Гарри, точно его верный отголосок: "Гарри совершенно прав... как сказал Гарри не далее, чем вчера... Гарри сказал, и я с ним согласна, что..." Со стороны казалось, будто она из тех женщин, которые не хотят самостоятельно принимать какие бы то ни было решения и не способны что-либо задумать или вообразить. Даже ее недавнее увлечение спиритизмом и всякого рода предчувствиями возникло под влиянием соседки.

Однако мысль Ральфа тут забегала вперед, потому что спиритические сеансы, строго говоря, относились ко второму образу Телмы, женщины, видящей сны наяву, которая подкармливала свою посредственность сочными кусками мечтаний, пока эта самая посредственность не раздобрела настолько, что сама Телма не могла ее узнать. Благодаря такому столу Телма превратилась в женщину, наделенную уникальными психическим возможностями, в femme fatale, в которую мужчины безнадежно влюблялись. Вообще сны наяву – девчоночье занятие, а Телма давно уже не девчонка. А может, она и не видит сны наяву; Ральфу пришло в голову, что Гарри все это выдумал, спасаясь от горькой правды, заключавшейся в том, что Рон Гэлловей крутит любовь с его женой.

Отсюда возник и третий образ, размытый и нечеткий, но все же более реальный, чем первые два: Телма – женщина, которая хотела ребенка, с узко-эгоистической решимостью и без оглядки на мораль действовала в этом направлении и нашла способ зачать.

Гарри перестал насвистывать и глядел в окно, чтобы не пропустить поворот к охотничьему домику.

– А почему ты думаешь, – сказал вдруг Тьюри, что, если я начну "анализировать" Телму, как ты называешь, это повлияет на ваши супружеские отношения?

– Я этого не говорил.

– Но подразумевал.

– Не надо, Ральф, – грустно сказал Гарри, – не надо. Не продолжай. Есть вещи, которые лучше не трогать. Подвергай анализу своих студентов, если тебе надо, или своих домашних, кого угодно, только не Телму. Возможно, она не вполне счастлива, но я делаю все возможное, чтобы исправить положение. Мне не хотелось бы говорить о подробностях.

– Она хочет ребенка.

Гарри сделал удивленные глаза:

– Откуда ты знаешь?

– Она сама сказала.

– Сегодня ночью? По телефону?

– Да.

– А, так вот что вывело ее из равновесия. Скорей всего, она заснула и проснулась от какого-нибудь привычного кошмара. Этой весной они ее одолевают. Ей снится, что она родила ребенка, но с ним что-то случается, то он деформирован при рождении, то заболевает и умирает, то его похищает с целью выкупа Китаец. По-моему, сон про Китайца она видела, после того как днем ходила в прачечную за моими шортами... И знаешь, Телме я еще ничего не говорил, хочу сделать ей сюрприз, но на этой неделе я побывал в двух агентствах по приемным детям, навел справки... Поворот должен быть где-то здесь.

"Ты проскочил поворот много месяцев тому назад, – подумал Тьюри. – Проскочил, Гарри, и не заметил".

Охотничий домик Гэлловей построил отчасти как свадебный подарок Эстер, отчасти как убежище, где можно было переждать время, пока не позабудется скандал, вызванный его разводом с первой женой. Но домик оказался не убежищем, а достопримечательностью, восхищаться которой или критиковать которую съезжались соседи со всего побережья залива от Пенитэнгишина до Тобермори. И действительно, постройка получилась слишком уж шикарной для этой местности и для своего назначения. Нижний этаж был выложен из местного камня, а верхний – в полудеревянном английском стиле, с крутой рифленой крышей, которая выдерживала бы толстый слой снега, скапливавшегося за долгую зиму и не препятствовала бы его сходу при первой оттепели.

Для сторожа было предназначено помещение над гаражом, точная копач домика, и от весны до осени его занимал пожилой механик по имени Мак-Грегор. По договоренности Мак-Грегор должен был лишь следить за домом и содержать в порядке участок, заготовлять дрова и обеспечивать нормальную работу водопровода и канализации. А фактически большую часть времени он проводил в лодочном сарае на берегу, колдуя над дизельным катером Гэлловея, получившим название "Эстрон".

Управлял катером только Мак-Грегор. Он не настаивал на этой привилегии, а просто давал понять, что "Эстрон" обладает чувствительностью и темпераментом, словно женщина, и потому нуждается в сильной и уверенной руке, которая сдерживала бы губительные порывы, обусловленные его естеством.

Никто, включая Эстер, не знал, зачем Гэлловей купил катер. Он ненавидел воду и боялся ее, при малейшем волнении страдал морской болезнью, а в достоинствах дизеля не разбирался, механическая часть не интересовала его вообще. Когда Мак-Грегор сидел за штурвалом, Гэлловей сидел рядом с ним на переднем сиденье, сжав кулаки, и глаза его ворочались в глазницах, как будто поднимались и опускались вместе с волнами. По возвращении к причалу, ступив на твердую землю, Гэлловей выглядел бледным, но возбужденным, словно одержал победу над заклятым врагом и тем утвердил себя.

Окна жилища Мак-Грегора обычно оставались темными. Когда приезжали гости, он держался в стороне, пренебрегая тем, что называл "чепуховиной", и появлялся только тогда, когда Гэлловей и его гости хотели воспользоваться катером.

Тьюри поставил машину между низкорослых северных сосен, и два друга направились к дому гуськом, след в след, словно каторжники, связанные невидимыми цепями. Свет горел лишь в большой комнате внизу, там еще не угасло пламя тлевших в камине дров.

Хепберн заснул в красном кожаном вольтеровском кресле с книжкой на коленях. Когда входная дверь открылась, он проснулся, косо посмотрел на вошедших и сердито сказал:

– Давно пора кому-нибудь появиться. А то я чувствую себя как единственный участник бдения над покойником.

Тьюри саркастически поднял брови:

– Может, ты как раз и...

– Рона не нашли?

– Дома его нет. Мы позвонили Эстер – он не появлялся и не звонил, но ее, судя по всему, это никак не беспокоит. Тогда мы позвонили Телме. – Тьюри бросил взгляд на Гарри, чтобы увидеть, как он воспримет упоминание о его жене, но тот стоял перед угасающим камином, повернувшись к ним спиной. – Телма сказала, что Рон заезжал за Гарри, они выпили и поболтали, а потом Рон уехал, как предполагалось, сюда.

Это был лишь скелет правды. Только знающий человек мог бы одеть его плотью, наполнить кровью жилы, придать жизненно важные органы и получить нечто цельное, взяв по кусочку от всех: от Телмы, от Гарри, от Рона, от Эстер и от тех, кто так или иначе связан с этими людьми. Правда так же сложно устроена, как человек. Так что мало построить ее скелет. В него надо еще вдохнуть жизнь.

"Что же теперь? – подумал Тьюри, – Что мне теперь делать?"

Хепберн предложил временное решение:

– Вы, наверное, хотите выпить, ребята?

Гарри отвернулся от камина и взял с круглого столика журнал. Это был октябрьский номер "Маклина" за прошлый год, лежавший здесь со времени их последней вылазки. Дата выпуска журнала словно ударила Гарри по глазам. "Прошлогодний, – подумал он.

– В апреле прошлого года я был счастлив. Мне принадлежал весь мир. Всего год назад..."

В каком-то внезапном порыве Гарри сложил журнал и со злостью швырнул его точно на середину темнеющей кучки углей. Бумага начала тлеть.

– За каким дьяволом ты это сделал? – спросил Хепберн.

– Не знаю.

– В нем была статья, которую я хотел почитать.

– Извини. – Бумага вспыхнула. Гарри смотрел на дело рук своих с горьким удовлетворением. С прошлым годом покончено.

– Уже поздно. Пойду-ка я спать. Устал.

– Я приготовил тебе выпивку.

– Не хочу.

– Тебе надо выпить, дружище.

– Нет, спасибо. Слишком длинный был день. Спокойной ночи.

– Не переживай, Гарри.

– А я и не собираюсь.

И Гарри поплелся наверх, всей тяжестью тела налегая на перила, будто его ноги не держали. Через минуту Тьюри услышал, как брякнулись на пол его ботинки, заскрипели пружины матраца, потом послышался долгий вздох.

Хепберн протянул Ральфу его рюмку.

– Да что это с ним такое? – спросил он.

– То, что он сейчас сказал: слишком длинный был день.

– Ерунда. Никогда в жизни не видел, чтобы Гарри устал.

– Теперь увидел.

– Должна же быть какая-то причина. Может, что-нибудь не так с Телмой?

– Может быть.

– Если ты меня спросишь, так я тебе скажу, что Телма – занятная бабенка.

– Мне незачем тебя об этом спрашивать, – сказал Тьюри, мрачно глядя на остывающие угли и пытаясь представить себе, что делает Телма в эту минуту. Строит планы? Рыдает? Придумывает то одно, то другое или же преспокойно спит, убежденная в том, что впервые в жизни поступила совершенно правильно?

– Я думаю, всякая женщина по-своему занятна.

– Не все. Нэнси не такая. – Тьюри верил в это и будет продолжать верить, пока они с женой в очередной раз не поцапаются.

– Ты необъективен. – Хепберн допил рюмку и поставил ее на каменную консоль камина. – Слава Богу, я не женат. Настой мажорной ноте я с тобой и распрощаюсь.

– Ступай. Свет я погашу.

– Может, оставить одну-другую лампочку на тот случай, если Рон...

– А, нуда, конечно.

– Спокойной ночи, Ральф.

– Спокойной ночи.

Хепберн помедлил, потер подбородок. Ему уже пора бриться, глаза покраснели, оттого что он мало спал и много пил, фланелевая рубашка стала грязной, на вороте не хватало одной пуговицы.

"Выглядит он как оболтус, – подумал Тьюри. – Может, таков он и есть. Может, все они оболтусы, и мне среди них не место. Я должен был остаться с семьей, а не тащиться сюда и строить из себя такого же, как они".

– Иди выспись, – резко произнес он, раздраженный собственными мыслями. – Бог ты мой, ну и ночка выдалась.

– Она еще не кончилась.

– Вот давай и завершим ее.

– О'кей, но не падай духом, старина. В этом никакого проку. Мы все влипли в это дело.