Текст книги "Смерть демона (сборник)"

Автор книги: Рекс Стаут

Соавторы: Патриция Хайсмит,Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Глава 21

К рождественскому поздравлению Телмы в этом году была приложена фотография ее сына; мальчик стоял в неглубокой луже и смотрел в объектив серьезными, широко открытыми глазами. Красивый, черноволосый, как отец, плотного сложения, как мать; ему шел уже второй год. Письмо супругам Тьюри не было похоже на прежние письма Телмы. Даже почерк ее изменился, стал крупнее и размашистее, строчки капризно загибались кверху.

"Дорогие Нэн и Ральф! Вы смогли бы узнать Ронни? Спорю, что нет. Он уже такой большой, что я с трудом беру его на руки (23 фунта!), но, к счастью, мне редко приходится его поднимать. Он и без меня легко добирается туда, куда ему надо, иногда слишком легко!

Я так давно вам не писала, что не знаю, с чего начать. Впрочем, начну с главного, так будет вернее всего. На этой неделе я выхожу замуж, и я так счастлива, что еще чуточку счастья – и грудь моя разорвалась бы! Его зовут Чарли, он вдовец, дети у него взрослые, лучше его нет в мире человека. Мы повстречались летом на пляже Малибу. Он прогуливался с собакой, и собака укусила меня за ногу. Не очень-то романтично! Жить мы будем в Санта-Монике, у Чарли там дом (собственно говоря, я пишу оттуда – Чарли во дворе мастерит качели для Ронни). Надеюсь, у вас найдется время сообщить добрые вести обо мне Эстер, супругам Уинслоу и миссис Мэлверсон и передать им мои наилучшие пожелания. Теперь я долго не буду писать, равно как и получать писем от вас. Постараюсь объяснить почему и надеюсь, вы на меня не обидитесь. Чарли ничего не знает о моей прошлой жизни. Он думает, я вдова, потому что так я ему сказала при нашей первой встрече, а теперь должна придерживаться этой версии. Прошу вас, постарайтесь войти в мое положение и понять причины, по которым я не называю фамилию Чарли и мой новый адрес. Он удивительный человек, и я думаю, если бы он узнал обо мне всю правду, то простил бы, но я не могу идти на такой риск. Я слишком нежно его люблю.

Ощущаю себя на пороге совершенно новой жизни для себя и для Ронни (теперь ему нужен отец, посмотрели бы вы, как он тянется к Чарли!). И я не могу подвергать опасности его счастье, даже если для этого придется прервать общение с самыми дорогими моими друзьями.

Прошу вас понять и благословить меня – с любовью, Телма".

Нэнси безмерно обрадовалась такой вести.

– По-моему, это ужасно романтично.

– Поистине, – сказал Ральф. – А откуда ты знаешь, что он женится на ней не из-за денег?

– Каких там денег? У нее только то, что она получила на содержание ребенка из наследства Рона.

– А ты случайно не знаешь, что это за сумма?

– Нет, да и ты не знаешь, мой милый, Эстер об этом помалкивает.

– Зато другие не так щепетильны. Некий доцент кафедры французской филологии через жену связан с Мартиндейлом, адвокатом, которого наняла Телма. Так вот, после того, как Телма покинула город, Мартиндейл купил себе новый дом и машину на проценты с полученной Телмой суммы. Значит, сумма кругленькая.

– Даже если это так, у тебя нет оснований полагать, что Чарли женится на Телме из-за денег. Она пишет, что у него свой дом, стало быть, не такой уж он бедняк. Просто ты неисправимый циник, только и всего.

– Да, конечно.

– А я все равно считаю, что это очень романтическая история.

– Незачем так кричать, – сказал Ральф. – Да, я подумал еще об одном пункте. На месте Чарли я счел бы подозрительным, что моя жена начисто порвала со своим прошлым.

Той весной Тьюри получил приглашение прочесть курс лекций, в летнем городке Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Оплата предлагалась превосходная, и отказаться от приглашения Тьюри не мог. Но, с другой стороны, он не мог позволить себе везти жену и детей через весь континент и снять для них приличное жилье. А они все горели желанием поехать с ним, и страсти бушевали, пока Эстер вдруг не предложила компромиссное решение проблемы. Она уезжала с мальчиками на июль-август в Европу и предложила Нэнси с девочками воспользоваться охотничьим домиком.

Нэнси с благодарностью приняла это предложение, и страсти в семействе Тьюри улеглись. Исчезла горячность, высохли слезы, Нэнси и девочки перестали дуться и занялись приготовлениями к лету.

* * *

Тьюри отправился в путь в начале июня, автобусом доехал до Детройта, затем авиалайнер доставил его на западное побережье. Он собирался прожить как можно экономнее, чтобы привезти домой не только воспоминания и полезный опыт, но и кое-какую наличность. Поэтому он снял небольшую меблированную квартирку недалеко от университетского городка, окна которой выходили в лимонную рощу.

Сначала время летело незаметно. Надо было и работать, и ознакомиться с местными достопримечательностями, и изучить этот маленький испанский городок, ютившийся между горами и морем. Преподаватели факультета и их жены проявляли дружеское гостеприимство. Приглашали Тьюри на обеды, на концерты, на загородные вылазки; однако оставались еще долгие вечера, которые он проводил в одиночестве, особенно в субботу и в воскресенье, когда его коллеги занимались семейными делами. В одну из пятниц ему пришла в голову мысль поехать в Санта-Монику с утра в субботу и попытаться отыскать Телму.

Тьюри знал, что эта мысль таилась в его мозгу еще до его отъезда из Торонто, ибо положил в чемодан последнее письмо Телмы с фотографией Рони. Он сделал это потихоньку, ничего не сказав Нэнси, и вот теперь достал письмо, перечитал его и понял, что намерение отыскать Телму возникло у него сразу же, как зашла речь о поездке в Калифорнию. Тьюри не отдавал себе отчета, почему собирался это сделать: то ли из любопытства, то ли во имя старой дружбы, то ли просто хотел убедиться, что у нее все в порядке.

Перечитал письмо дважды, отыскивая, за что бы зацепиться. Потом взял туристические справочники Американской автомобильной ассоциации, карту Южной Калифорнии и блокнот многократного использования для заметок.

Чарли. Фамилия неизвестна. Род занятий – не установлено. Ловец женщин, насколько я понимаю, – мрачно подумал Тьюри. Возраст – вдовец со взрослыми детьми, стало быть, лет сорок пять-пятьдесят. Может, и больше, но это маловероятно, если судить по влюбленности Телмы. Другие сведения: владелец дома в Санта-Монике и кусачей собаки, иногда бывает на пляже Малибу.

Тьюри сверился по карте и по справочникам. Пляж Малибу тянется на много миль, а расположенный к югу от него город Санта-Моника имеет население свыше семидесяти одной тысячи человек. Шанс отыскать мужчину средних лет по имени Чарли, владельца дома и кусачей собаки был ничтожно мал.

Значит, от письма мало проку в поисках. Оставалась фотография мальчика, Ронни. Она была ясной и четкой, серьезное лицо ребенка вполне позволяло опознать его. Видно, снимал кто-то более искушенный в вопросах фотографии, чем Телма. Возможно, Чарли. Может, Чарли увлекается фотографией. Едва ли это помогало сузить круг поисков – любителей фотографии в Калифорнии не меньше, чем крашеных блондинок.

Однако, разглядывая фотографию, Тьюри почувствовал, как в нем нарастает возбуждение, потому что в голову ему пришла мысль, которая пробилась сквозь все наслоения и обрела отчетливость.

"Смышленый мальчуган, – подумал он. – Выглядит крепким и здоровым. Телма, видимо, следит за ним ястребиным оком и водит к врачу по крайней мере раз в месяц. И не к какому-нибудь старенькому местному врачу, а к специалисту. К педиатру. Да, конечно, педиатры. Все так просто, почему это сразу не пришло мне в голову? К черту Чарли, кому он нужен?"

Тьюри снова заглянул в туристический справочник – Санта-Барбара, население около пятидесяти тысяч жителей, – затем взял местную телефонную книгу. На пожелтевших страницах в разделе "Терапевты и хирурги" он нашел восемь педиатров. Если в Санта-Монике такое же соотношение, то там какая-нибудь дюжина педиатров.

Дюжина педиатров и фотография маленького мальчика. Если повезет, этого может оказаться достаточно.

Тьюри узнал по телефону расписание идущих на юг автобусов, написал бодрое письмо Нэнси, сообщив план действий, поставил будильник на пять утра и лег спать.

В ту ночь он увидел во сне Телму, она шла по широкому безлюдному пляжу, ее длинные светлые волосы развевались на ветру. Внезапно из-за валуна вышел мужчина с маленькой собачкой. Он указал рукой на море, Телма повернулась и медленно, но неуклонно пошла в воду и шла, пока волны не накрыли ее с головой. Мужчина засмеялся, маленькая собачка залаяла, а воздух зазвенел от пронзительных криков чаек и свиста крыльев бакланов.

Тьюри проснулся от звона будильника и звона в глубине его сознания.

Было темно, в комнату врывался холодный сырой воздух, напоенный запахом цветущих лимонных деревьев. Тьюри встал и закрыл окно. Сладкий запах дурманил. Как запах цветов на похоронах. Он подумал о Телме, тонущей в море, о ее последнем письме, написанном в непривычном стиле и изменившимся почерком, что Нэнси объяснила, заявив, будто почерк меняется в зависимости от настроения, а Телма, дескать, писала письмо, будучи на седьмом небе от счастья.

Возможно, даже не она написала это письмо. Может, ее нет в живых, а этот самый Чарли сам написал и отправил это письмо, чтобы успокоить друзей Телмы и в то же время удержать их от попыток найти ее.

А как же мальчик, Ронни? Может, и он?..

– Нет – вслух сказал Тьюри. – Нет. Это все лимонный дурман. Я от него задыхаюсь. С ребенком все в порядке.

Это все лимонный дурман. – С ребенком все в полном порядке, – повторил он, будто кто-то ему возражал.

* * *

В Санта-Монику Тьюри приехал в десятом часу, на автобусной станции купил план города и, воспользовавшись телефонной книгой, составил список местных педиатров. Позвонив двоим из них, узнал, что они принимают только до полудня, поскольку день субботний.

Значит, в его распоряжении два с половиной часа. Надо что-то придумать. И Тьюри придумал, мысленно попросив прощения у Нэнси; совершил свой первый экстравагантный поступок за это лето – взял напрокат машину.

Ни жена, ни друзья не считали Тьюри способным на методические эффективные действия. Но при нехватке времени он обнаружил именно эти способности. Не стал перебирать врачей в алфавитном порядке, а сгруппировал их по адресам. Пятерых он проверил и сбросил со счетов сразу же – все они работали в Детской клинике. Никто из них не вспомнил мальчика на фотографии.

Шестой проводил отпуск в Монтане. Седьмой уехал в Лос-Анджелес навестить своего больного в Детской больнице.

К половине одиннадцатого Тьюри добрался до восьмого имени в списке. Это был доктор Гамильтон, имевший свой кабинет в Диагностическом центре. В справочном бюро сказали, что доктор Гамильтон уехал в больницу Святого Иоанна, но вот-вот должен вернуться. Не сможет ли его секретарша чем-нибудь помочь? По коридору в конце вестибюля третья дверь слева.

Секретарша доктора Гамильтона оказалась утомленной блондинкой в очках и безупречно белом халате.

– Мисс Гиллспай, к вашим услугам. Вы к доктору?

– Да.

– Ждем его с минуты на минуту. На десять сорок пять у него назначен прием одному из пациентов. Садитесь, пожалуйста.

– Благодарю вас.

Однако Тьюри не сел. Посмотрел на часы, взял было журнал, но тотчас положил его обратно на столик, прошелся взад-вперед по приемной, и наконец мисс Гиллспай сказала:

– Может, я могу чем-нибудь быть вам полезна?

– Да, возможно. Вы давно работаете у этого врача?

– Более трех лет.

– Я – Ральф Тьюри. Приехал из Торонто в надежде отыскать некую даму, моего старого друга. Я знаю, что она живет – или жила – в Санта-Монике, но адрес потерял. Здесь она снова вышла замуж, а фамилии ее нового мужа я не знаю.

– Вы уверены, что пришли куда надо? Доктор Гамильтон – педиатр.

– Вот именно поэтому я и пришел сюда. У этой дамы есть маленький мальчик. Только по нему я и могу надеяться отыскать ее. На Рождество она прислала его последнюю фотографию. Ему уже почти два года. Зовут его Ронни.

– У нас десятки Ронни, – сказала мисс Гиллспай с недовольной гримасой, будто каждый из этих Ронни сидел у нее в печенках. – А можно взглянуть на фотографию? Собственно говоря, я знаю пациентов доктора лучше, чем он сам. Я их развлекаю и успокаиваю, пока не подойдет их очередь. Если вы думаете, что это легко, заходите как-нибудь после четырех, когда мы выбиваемся из расписания, а экстренные случаи сыплются, как из рога изобилия, причем дети орут, телефон не умолкает – я думаю, вы можете себе представить.

– Очень даже ясно. У меня своих четверо.

Тьюри протянул секретарше фотографию Ронни, и та внимательно на нее посмотрела.

– Да, это один из наших пациентов, я в этом уверена. Его приводят довольно часто. У него аллергия на шоколад, яйца, молоко и так далее.

– Кто его приводит?

– Мать. Она из тех сумасшедших матерей, которым ничего не стоит поднять доктора с постели в час ночи из-за малейшего признака болезни у ее сына. Сверхзаботливая мать.

Похоже на Телму. Значит, она жива. Действительно, это был лимонный дурман. И Тьюри спросил:

– А как она выглядит?

– О, ничего особенного. Я хочу сказать, что трудно описать женщину, которая выглядит обыкновенно. Разве что волосы – они у нее роскошные. – Мисс Гиллспай еще раз глянула на фотографию, удивленно подняла брови и вернула ее Тьюри. – Вы сказали, мальчика зовут Ронни?

– Да.

– Уверена, что вы ошиблись. Или я. В общем, кто-то из нас.

– Почему?

– Этот мальчик – Гарри Брим.

Глава 22

Дом располагался среди холмов за городом. Почтовый ящик в начале идущей по дуге бетонной дорожки был выполнен в виде старинного дилижанса. Имени владельца на нем не оказалось, только номер дома – 2479. Дверцы дилижанса были открыты. Там лежала незабранная почта – один журнал «Лайф» и больше ничего.

Долину продувал ветер. Он тряс ветви стоявших вдоль дороги эвкалиптов, слетавшие с них сухие стручки стучали по крыше машины и с шуршаньем разлетались по сторонам, точно испуганные мыши.

Дом из слегка подкрашенной красноватой древесины выглядел просто и элегантно, перед ним был просторный дворик, который, как видно, недавно полили из шланга. От плитки поднимался пар, словно под ним тлел скрытый огонь. Кроме поднимающегося пара, не было никаких признаков того, что дом обитаем. Тьюри нажал кнопку звонка у калитки, подождал, нажал еще несколько раз подряд – никакого отклика.

Тогда он прошел через двор и спустился по крутой тропинке между пышных гераней за дом. Там был второй дворик, поуютнее, с крышей из плексиглаза, украшенный камелиями, которые росли в кадках из красноватого дерева.

Сначала он увидел мальчика, тихо сидевшего в песочнице и" самозабвенно работавшего с игрушечным самосвалом. Потом увидел и женщину. Возможно, она была в доме и видела, как подъехала машина, или слышала, как заскрипела калитка и на тропинке раздались чьи-то незнакомые шаги. Во всяком случае, она приготовилась к появлению гостя, ждала его. Сидела напряженно выпрямив торс, в плетеном парусиновом шезлонге, предназначенном для отдыха полулежа. Руки ее были крепко прижаты к коленям, будто примерзли к ним.

– Привет, Телма.

В ответ она лишь заморгала глазами.

– Давненько не виделись.

– Не так уж давно. Можно сказать, совсем не так давно. – Она устало смотрела, как он подходит к ней. – Как вы меня нашли?

– По фотографии мальчика.

– Да, это была моя ошибка, правда? Что ж, теперь дела не поправишь. – Она откинулась на спинку шезлонга и посмотрела на небо, словно возносила к нему молчаливую мольбу. – Я боялась, что в один прекрасный день я буду вот так же сидеть здесь и вдруг появитесь вы. Теперь это произошло на самом деле, но мне кажется нереальным.

– Это вполне реально.

– Да.

– Как поживает Чарли? Молчание.

– А Энн?

На этот раз вместо ответа Телма устало пожала плечами.

– Никакого Чарли не было, – сказал Тьюри. – И никакой Энн. Никогда не было... много чего.

– Звучит не очень правильно грамматически, но это, конечно, правда. Никогда не было ни Чарли, ни Энн.

– А только вы и Гарри?

– Только Гарри и я.

– А Рон?

– Рон. – Она произнесла это имя как будто давно его не слышала и не думала о нем. – Да. Вы наверняка хотите поговорить о Роне?

– А вы не хотите?

Телма криво улыбнулась.

– Не совсем так. Я... садитесь, Ральф. Мне надо уложить малыша, ему пора соснуть часок. – Неловко выбравшись из шезлонга, она подошла к песочнице, где играл мальчик, и протянула к нему руки. – Пойдем, малыш. Оставь пока свой самосвал. Пора немного поспать.

Мальчик испустил довольно вялый протестующий вопль.

– Ну, Гарри, веди себя прилично. У нас гость. Иди, поздоровайся с дядей.

Гарри выполз из песочницы на четвереньках, робко улыбнулся Тьюри и побежал впереди матери в дом, хлопнув решетчатой дверью с сеткой от москитов.

– Я скоро, – сказала Телма. – Он хорошо засыпает днем. Он... Я хотела бы...

Она схватилась рукой за горло, словно пытаясь унять боль от невысказанных слов. Потом повернулась и быстро вошла в дом.

Тьюри гадал, что она хотела сказать: "Он чудесный мальчик... Я хотела бы, чтобы вы ушли и оставили нас в покое... Я хотела бы, чтобы вы не приезжали сюда..."

Из кухни слышались разные звуки: открывалась и закрывалась дверца холодильника, брякали стаканы, жужжал миксер.

– Вот тебе апельсиновый сок, Гарри.

– Я хочу молока.

– Тебе нельзя молоко, дорогой, ты же знаешь, что сказал доктор.

– Я хочу молока.

– А знаешь что, Гарри, когда я была маленькой девочкой, мы не видели столько апельсинов, сколько их видишь ты. Впервые я увидела апельсин на Рождество, и он был такой красивый, что я не стала его есть, как будто он из чистого золота. И я держала его у себя в комнате, мечтая о том дне, когда его съем. Но я так и не съела его, потому что он засох, сморщился и есть его было уже нельзя.

Казалось, сна говорит эти слова не ребенку, а Ральфу, старается что-то объяснить, оправдаться – апельсин из чистого золота, который она сорвала, засох и сморщился.

– Ну, вот, ты и выпил все до дна, молодец. Теперь пойдем в кроватку.

Образы всплывали в сознании Тьюри, точно сталкивавшиеся друг с другом пузыри, все они лопались, пока не остался один, четкий и ясный. Фигура в белом. Дежурная сестра отделения травматологии, куда привезли Гарри после аварии, и женщина с заученной улыбкой, в накрахмаленном халате.

Мисс Хатчинс. Он видел ее лишь однажды два года назад. Не думал, не гадал, что снова увидит ее хотя бы в мыслях, не думал, что она, преодолев годы и тысячи миль, вновь предстанет перед ним в дворике за домом Телмы и повторит свои слова о Гарри: он был мертвецки пьян, когда его привезли... анализ крови на содержание алкоголя показал всего одну десятую процента... от такой дозы нормальный человек даже не запьянеет... он, видно, их тех, кто слаб на спиртное".

Но Гарри никогда не был слаб на спиртное, в их компании он держался лучше всех. Еще долго после того, как Уинслоу сползал под стол, Гэлловей блевал, склонившись через перила черного хода чьего-нибудь дома и сам Тьюри впадали черную меланхолию, Гарри оставался душой компании.

Значит, не был он мертвецки пьян. Притворялся, разыгрывал одну из заранее спланированных и тщательно рассчитанных по времени сцен, в которых играл роль трагической жертвы, чтобы отвлечь внимание от настоящей жертвы – Гэлловея. Все его поступки представляли собой умелую инсценировку, от звонка Телме из Уайертона до его последнего письма о назначении на работу в Боливийскую нефтяную компанию. А доверчивые зрители реагировали на его игру, как ему требовалось. Действие первое: ах, бедный Гарри, какой жестокий удар для такого славного парня! Действие второе: Гарри смело начинает искать новый путь и находит его. Действие третье: Гарри исчезает на нефтепромыслах Боливии.

Да, Боливии. Господи, какими дураками были мы все! Мы ни на минуту не подвергали сомнению ни один из его фарсов. Отречение Телмы от Гарри, его неудачная попытка вернуть ее, настойчивое желание Телмы пробиваться в жизни в одиночку, ее отказ отвечать на его письма, реакция на его "женитьбу" – все это был обман. Мы полагали, что Гарри и Телма все больше удаляются друг от друга, на самом деле они становились все ближе друг к другу, ибо теперь их связывали не только узы любви, но и более сильные узы совместной вины.

Телма вышла из дома. Она надела свитер и сейчас застегивала пуговицы у ворота, как будто вдруг похолодало.

– Я позвонила Гарри. Он едет домой.

– Он на работе?

– Нет. У врача. Он не совсем... здоров. – Перед последним словом она запнулась, потом заспешила, чтобы прикрыть свое секундное замешательство. – Вы прекрасно выглядите Ральф. Как поживает Нэнси? А девочки? Они все приехали с вами?

– Нет. Они проводят лето в охотничьем домике.

– Ах, охотничий домик, как далеко до него и как давно все это было. – Она села в зеленое парусиновое кресло-качалку и начала раскачиваться, как ребенок, словно в этом качании находила особое удовольствие. – Вы проделали такой путь, чтобы найти Гарри и меня?

– Только вас.

– Вы не надеялись найти и Гарри?

– Нет, – сказал Тьюри, слегка краснея. – Я думал... мы все думали, он в Боливии.

– Естественно. – Голос ее звучал серьезно, но в глазах на мгновенье засветилась насмешка. – Опять же эта мысль принадлежала Гарри. Он ведь очень... у него богатое воображение.

Снова она запнулась перед последними словами, как будто у нее на уме были и другие фразы, более вредные и менее точные, которые, однако, ее внутренний цензор не пропустил. Она, должно быть, поняла, что ее запинка подстегнула любопытство Тьюри, так как добавила в виде объяснения:

– Очень трудно описывать того, кого любишь всей душой. Попробуйте сами.

– Не время и не место.

– Может, вы и правы.

– Кто придумал Чарли?

– Гарри.

– Он послал бумеранг. Если бы не Чарли, я бы здесь не появился. Мне этот Чарли показался подозрительным. И я захотел удостовериться, что с вами и с мальчиком все в порядке.

– Вы приехали сюда из-за Чарли? Забавно. Страшно забавно.

Однако она не засмеялась. Продолжала раскачиваться взад-вперед на качалке, глядя в лицо Ральфу. – Что вы теперь будете делать?

– Не знаю. Положение сложное.

– Не казните Гарри. Пожалуйста, не казните его.

– А что я могу поделать?

– Казните меня. Я одна во всем виновата. Это я все придумала. Тьюри не поверил ей, но оставил сомнения при себе.

– Зачем?

– Зачем? На то была не одна причина. Их были десятки, они копились годами. Я всегда недолюбливала Рона за то, что ему все преподносилось на блюде, за то, как он помыкал Гарри. Я видеть не могла, как Гарри стелется перед ним. – Она помолчала. – Бедный Гарри, ему вечно не везло.

Пожалуй, больше всего Гарри не повезло, когда он встретил Телму, но эта мысль явно не приходила ей в голову.

– Ну вот хотя бы то, что вы приехали и нашли нас, – сказала Телма. – Чистое невезение.

– В конце концов кто-нибудь да нашел бы вас.

– Нет. Вы один были заинтересованы в том, чтобы нас найти. И никогда не нашли бы меня, если бы я не послала фотографию маленького Гарри. Мне хотелось похвастаться им, и с этим я ничего не могла поделать. Вот в чем моя ошибка. Гордость. Тщеславие.

– Не гордость и не тщеславие. Ваша ошибка – алчность.

– Я ничего не хотела для себя, только для мужа и ребенка.

– Но ведь отец ребенка...

– Гарри, – отрезала она. – Гарри – отец ребенка. Рона я не подпускала к себе, пока не узнала наверняка, что беременна. Потом, разумеется, подстроила наше с ним сближение. Была вынуждена это сделать. Близость с Роном была частью нашего плана, самой трудной для меня, но жизненно важной. Рон должен был увериться в том, что отец ребенка – он. Иначе Гарри никогда не удалось бы уговорить его написать письмо Эстер, которое было нужно для создания версии самоубийства.

– Уговорить?

– Применять силы не было необходимости. Рон выпил, до того как приехал, и еще выпил шотландского виски с Гарри и со мной. А пьяного его всегда легко было уговорить. К тому же, когда он узнал, что я жду ребенка, он так был подавлен стыдом и сознанием вины, что ему захотелось признаться жене, хоть как-то пострадать за то зло, которое он причинил Гарри и Эстер.

– И Гарри сказал ему, что именно написать?

– Гарри подсказал. Рон был слишком ошарашен, чтобы думать самому. Вы же знаете, он очень любил Гарри. Все его любили. – На лице ее выступила краска. – Какая глупая ошибка – сказать в прошедшем времени, будто он умер или что-нибудь еще.

– Или стал другим.

– Он не стал другим, вовсе нет.

Но ее возражение было слишком поспешным и решительным, и Тьюри подумал, столько лет притворства и обмана, угрызений совести и гнетущего чувства вины подействовали на Гарри.

– А телефонный звонок Дороти в тот вечер, когда Рон умер?

– Звонил не Рон. Гарри. Как и письмо, этот разговор входил составной частью в версию о самоубийстве. Эту версию необходимо было внушить всем заранее, чтобы ни у кого не возникло и мысли об убийстве. Если бы кто-нибудь подумал об убийстве и начал настоящее расследование, Гарри и я были бы весьма уязвимы. Ни один из нас не смог бы объяснить, что делал в тот субботний вечер. Гарри вовсе не уезжал по срочному вызову в Мимико, он был со мной, мы ждали Рона, чтобы осуществить свой замысел. И машина у Гарри не испортилась, чем он объяснил вам свое опоздание. Он даже не сидел за ее рулем. Нашу машину вела я. А Гарри вел машину Рона, и я ехала за ними, чтобы в нужный момент Гарри мог пересесть в нашу машину и ехать в охотничий домик. Время было рассчитано по минутам. Но мы все предусмотрели. Гарри довез меня до Мифорда, где я села на автобус, отправлявшийся на Вестон в десять тридцать. И приехала домой за десять минут до того, как Гарри позвонил мне из Уайертона.

– И этот звонок был запланирован?

– Каждое слово нашего разговора.

Тьюри не мог опомниться от изумления и растерянности:

– Я не могу... я просто не могу этому поверить.

– Иногда я сама себе не верю.

Вдруг она повернула голову, заслышав звуки шагов, которые ждала и которые были ей хорошо знакомы. Через полминуты из-за дома показался Гарри.

Он немного отпустил брюшко, немного облысел, но шаг его оставался таким же упругим, а улыбка – мальчишеской. И улыбка выглядела вполне естественной, словно Гарри был искренне рад встретить старого друга.

Он пошел через дворик, протягивая руку:

– Ральф, старина. Бог ты мой, прямо-таки глазам больно, когда смотришь на тебя. Не постарел ни на день. Правда, Телма? Ну, садись, садись. Как насчет рюмочки, дружище? Что бы ты?..

– Брось эту игру, Гарри, – резко вмешалась Телма. – Прошу тебя.

– Ну вот еще, должны же мы проявить гостеприимство, разве не так, любовь моя? Почему бы не выпить по рюмке за добрые старые времена?

– Я не уверена, что Ральф примет угощение от тебя или от меня.

– Ерунда. Он наш друг.

Никто ничего не сказал, но слова "каким был и Гэлловей" повисли в воздухе, точно пыль в снопе солнечных лучей. Наконец Тьюри сказал:

– А Гэлловей?

– Что Гэлловей? – У Гарри между бровей появилась капризная морщинка. – Не понимаю, о чем ты говоришь.

– В тот вечер, когда Гэлловей умер, он принял от тебя рюмочку.

– Даже две.

– И обе с барбитуратами?

– Ничего подобного, с чистым шотландским виски.

– Тогда как же тебе удалось напичкать его снотворным?

– Снотворным? Чепуха. Он зашел, сказал, что неважно себя чувствует и не прочь промыть желудок. И я налил ему. Может быть, слишком много. Совершенно случайно.

– Гарри...

– Зачем ворошить все это? Что было, то было, все давным-давно кончено. К тому же у меня болит голова. Всякий раз, как иду к врачу, она начинает болеть. Терпеть его не могу. Он шарлатан и дурак.

– Так зачем ты ходишь к нему?

– Телма посылает. А со мной все в порядке. Глупости. Я прекрасно себя чувствую. Хожу к нему, чтобы угодить Телме. Разве не так, дорогая?

Та молчала.

– Ну, скажи ему, Телма. Скажи, что со мной все в порядке. И к доктору sL хожу только ради тебя. Телма!

Женщина оставалась безмолвной, на мужа не глядела, а устремила взор в небеса, будто осталась одна на необитаемом острове и искала в заоблачных высях знаки близкого спасения.

– Скажи ему правду, Телма. Давай. Правду.

– Помогай нам Бог, сказала Телма, повернулась и пошла к дому.

– Телма, вернись!

– Нет. Ну, пожалуйста.

– Я тебе велел вернуться. И ты должна подчиняться мне. Я – хозяин в семье. Мы об этом договорились два года назад, помнишь? Хозяин я или нет?

Телма мгновение колебалась, прикусив краешек губы. Потом спокойно сказала:

– Да, Гарри. Конечно, ты хозяин.

– И ты не имеешь права вот так поворачиваться и уходить от меня. Неуважение. Мне это не нравится, и я этого не потерплю. Слышишь?

– Да, Гарри.

Он протянул к ней руки ладонями кверху, и на запястье каждой руки Тьюри увидел багровый шрам в виде креста.

– Ты знаешь, что мне придется сделать, если ты не будешь обращаться со мной как подобает, если не будешь послушной женой.

– Нет, Гарри. Не надо. Не заставляй меня еще больше страдать.

– Ты страдаешь? Ах, Телма, Телма! Тут ты ошибаешься. Это я должен страдать. Я должен смывать твои грехи своей собственной кровью. Так сядь и веди себя прилично. Ральф приехал в такую даль, чтобы повидаться с нами. Мы обязаны проявить гостеприимство. Он наш старый друг. Верно, Ральф? Сколько лет мы дружим, а?

– Лет двенадцать, – ответил Ральф.

– Всего-навсего? С Роном мы дружили в два раза дольше. Рон умер, – добавил Гарри, словно сообщил новость. – Теперь моя очередь.

– Почему ты так думаешь?

– Тот же вопрос задают мне Телма и доктор. Но я не думаю. Я знаю. Некоторым людям это дано. Они просто знают, без всяких доводов и рассуждений. Придет и мой день, особый день. И я сразу об этом узнаю. Будут знаки в небе, в воздухе, на деревьях, и я буду знать: вот он, мой день.

– А как же твоя жена и твой мальчик?

– Мой мальчик? Значит, ты ей поверил. Я тебя не осуждаю, она рассказывает очень убедительную историю. Только это неправда. Ребенок не мой, а Гэлловея. Телма солгала тебе чтобы уберечь мое самолюбие. Она талантливая лгунья. Когда-то и я поверил, что она забеременела до того, как сблизилась с Роном. Поверил, потому что очень хотел поверить. Даже убедил себя, что все анализы, сделанные в Торонто, были ошибочными, что я вовсе не бесплоден, а такой же мужчина, как и все. Но вот однажды, купая ребенка, я заметил, что его левое ухо немного больше оттопырено, чем правое, точь в точь, как у Рона. Форма рук и ног – тоже. И я понял, что Телма солгала мне. О, разумеется, из благородных побуждений, но солгала, обманула меня, одурачила. Это был ее грех. Мне надо было что-то сделать, чтобы спасти ее душу. Попробовал смыть ее грехи своей кровью. – Он показал шрамы на запястьях. – Она меня не поняла. Вызвала этого дурака-доктора и они отправили меня в больницу. Но долго продержать меня там не удалось. Для этого я слишком хитер. Я был вежлив, прилично вел себя, отвечал на все вопросы. Фокус в том, чтобы рассказывать им достаточно, но не слишком много. Надо было заставить их подумать, что я вполне коммуникабелен, а свои тайны оставить при себе. Мели все, что хочешь, о своем детстве, но не о своем ребенке. Тем более, если он на самом деле не твой. Телма!