Текст книги "Одна пуля — для одного"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Он направился к гладиаторам.

– Не надо так себя вести, – объявил он. И тотчас Дороти очутилась рядом с ним.

– Этому человеку, – говорила она, указывая на Поула, – было предложено удалиться, а он не пожелал. Я здесь хозяйка, а ему нечего делать под этой крышей. Я напишу иск о вторжении или о нарушении спокойствия. Он хотел убить стулом мистера Талботта – а потом еще и утюгом.

Телефон я поднял с пола, поставил на место и теперь блуждал вокруг, представитель закона зыркнул на меня:

– А с чего бы это, Гудвин, ты подобрал когти?

– Безо всякого злого умысла, просто, – ответил я уважительно, – чтоб на них не наступили.

Теперь Талботт и Поул заговорили в два голоса.

– Понимаю, понимаю, – твердил ошеломленный сыщик. – С такими людьми, как вы, надо, по-моему посидеть, поговорить, обсудить проблемы, но после того что случилось с Кейсом, это обычное дело… – Он воззвал к Дороти: – Вы предъявляете ему обвинение, мисс Кейс?

– Разумеется.

– Тогда так! Следуйте за мной, мистер Поул!

– Никуда я не пойду, – проговорил все еще отдувавшийся Поул. – Я здесь по праву и никуда не пойду!

– Пойдете, пойдете! Слышали, что сказала эта леди.

– Ее-то я слышал, да вы ведь меня не выслушали. На меня нападают, меня же обвиняют. Тогда и я обвиняю. Я мирно сидел в кресле, даже пальцем не пошевелил, а Талботт хотел меня придушить, ударил меня – да вы видели, что он меня ударил?

– В порядке самообороны, – заявила Дороти, – Когда вы бросили в него утюг…

– Чтоб спасти себе жизнь. Он напал…

– Хватит, – оборвал его представитель закона. – Вы оба пойдете со мною, оба – понятно?!

И они-таки пошли; сперва поизрасходовали силы на воздух, на крики да жесты, а потом пошли.

У меня появилась возможность потрудиться на пользу порядка: я поднял стул, на котором только что восседал Поул, подобрал и вернул на место утюг.

– А вы, оказывается, трус, не так ли? – поинтересовалась Дороти.

– Спорный вопрос, – сказал я, – Скажем, на городском празднике авиации против безоружного лилипута я отважен как лев. Или с женщиной. Попробуйте ущипнуть меня. Но, конечно, против…

Задребезжал звонок.

– Телефон, – сказала Дороти.

Я подтянул к себе аппарат, снял трубку.

– Мисс Кейс там?

– Ага, – сказал я. – Она заседает. Что-нибудь передать ей?

– Скажите, что мистер Дональдсон пришел к ней.

Я исполнил эту просьбу, и впервые за время нашего знакомства лицо Дороти на сто процентов усвоило общечеловеческую мимику. Едва прозвучало имя Дональдсон, как испарились малейшие признаки игры с воздеваемыми бровями, лицо напряглось и побледнело. Так или иначе, Дороти, была вконец перепугана… Мне надоело ждать, и я повторил:

– Мистер Дональдсон пришел к вам.

– Я… – она облизала пересохшие губы. Потом непроизвольно сглотнула. Потом встала и произнесла отнюдь не мягким тоном:

– Скажите, чтоб послали его в кабинет Талботта.

Я передал это распоряжение, попросил «город» и набрал все тот же номер. Мои часы показывали пять минут четвертого, и я на секунду опешил, услышав голос все того же Орри.

– Арчи, – коротко представился я. – Дай-ка мне Сола.

– Сола? Его нет пока. Уже несколько часов.

– Мне казалось, он на прогулке. Тогда – Вулфа.

– Да, Арчи, – пророкотал Вулф.

– Я в конторе Кейса, за его столом. Один-одинешенек. Наших клиентов истребили. Бродайка прихватили за скупку краденого – дизайны, что брал у Талботта, Поула – за нарушение спокойствия, а Талботта – за оскорбление действием. Кроме того, мисс Кейс только что чуть не отдала с перепугу Богу душу.

– О чем ты говоришь? Что произошли?

Я объяснил. А поскольку делать ему было нечего: знай сиди себе и отвечай на звонки, то мой рассказ вышел в свет без купюр. Исчерпав факты, я внес предложение принять такой – думаю, неплохой – план действий: я узнаю, что там есть у этого Дональдсона, почему женщины бледнеют, заслышав это имя.

– Нет, думаю, это излишне, – сказал Вулф. – Разве что, он портной. Просто разузнай, не портной ли он – причем потихоньку. Поосторожней с утечкой информации. Если портной, установи его адрес. Найди мисс Руни. Войди к ней в доверие. Пускай даст волю своему язычку…

– Какую цель я преследую?.. Да нет, какую цель я преследую, мне известно. А вот вы – какую?

– Не знаю. Черт побери, ты ведь знаешь, чем кончаются такие дела и какие опасности в себе таят: сплошные пробы и ошибки.

Краешком глаза я уловил какое-то шевеление у входа и тотчас направил свое внимание туда. Кто-то вошел и двинулся ко мне.

– О'кей, – сказал я Вулфу, – тут даже и слухов о ее местонахождении нет, но я найду ее, даже если на это придется потратить весь день и всю ночь. – Я повесил трубку и произнес приветствие: – Алло, мисс Руни! Не меня ли ищете?

На Анни Руни красовалось новое шерстяное платье, но она была далека от довольства собой – или кем-нибудь еще. Просто невообразимо: такая розовая кожа – и такая кислая мина на лице. Она начала с вопроса:

– А как повидать человека, которого арестовали?

– Смотря кого, – ответил я. – И не напирайте на меня с таким апломбом. – Я его не арестовывал. И вообще, кто он? Кого вам надо повидать? Бродайка?

– Нет! – она рухнула в кресло с таким видом, точно ей вот-вот потребуется помощь. – Вейна Саффорда.

– За что его арестовали?

– Не знаю. Чуть пораньше я позвонила Люси, моей здешней подруге, а она мне и сообщает: был, мол, тут разговор о Вике Талботте, будто он продавал эти дизайны Бродайку, вот я и пришла разузнать что к чему. Когда услышала, что Талботт и Поул взяты под стражу, то позвонила Вейну – рассказать об этом, а там какой-то мужчина берет трубку и говорит, что полицейский увел Вейна.

– За что?

– Тот мужчина ничего не знал. Тогда я позвонила вам в офис, мне ответили, что вы здесь. Как же повидать его?

– Думаю, никак.

– Но мне очень нужно.

– Вы считаете, что вам очень нужно, и тоже считаю, что вам очень нужно, а копы так не считают. Все зависит от формулы приглашения. Если они просто хотят проконсультировать у него взмыленную лошадь, он может оказаться дома через час. А если они подцепили его на крючок, один Господь ведает, когда. Вы не адвокат и не родственница.

Она сидела и смотрела на меня, и мина на ее лице стала кислее, чем была. Потом вскочила, обогнула стол, заполучила в свое распоряжение телефон и проговорила в трубку:

– Элен, это я, Одри. Достань мне… Или ладно, не надо…

Повесила трубку, уселась на край стола, ссудила мне еще один ледяной взгляд.

– Это все я! – провозгласила она.

– Что именно?

– Вся суматоха. Где я, там всегда суматоха…

– Что ж, на свете ее до чертиков. Там, где есть хоть кто-нибудь, там обязательно суматоха. А вам лезут в голову шалые мысли. Вчера вы перепугались, что на вас собираются повесить убийство, хотя никто даже и намека на это не сделал. Не заблуждаетесь ли вы опять?

– Вовсе нет! – голос ее был мрачен. – Вспомните про похищение дизайнов. Меня невозможно с ней связать – так нет же, они связали! А теперь вдруг все разъясняется: конечно же я ни при чем. Казалось бы, кончено, я чиста – и что же? Тут же Вейна обвиняют в убийстве. На очереди…

– Мне казалось, вы не знаете, за что его взяли.

– Ну, не знаю. Но посудите сами: он был тогда со мной. – Она соскользнула со стола, распрямилась. – Вот что: я уверена… Я должна повидать Дороти Кейс.

– Она занята, у нее посетитель.

– Знаю. Но он мог уйти.

– Некто Дональдсон – никак не пойму, что он за птица. У меня подозрение, что Дороти затевает небольшую сыскную операцию на свой страх и риск. Может, случайно знаете, этот Дональдсон не детектив?

– Знаю: не детектив. Он адвокат, друг мистера Кейса. Я видела его здесь несколько раз. А вы…

Нас прервали: в дверях появился человек, знакомый мне уже десятилетиями.

– Мы заняты, – сообщил я ему категорично.

Мне давно следовало бросить свои шуточки по адресу сержанта Пэрли Стеббинса: они ведь всегда рикошетом ударяли по мне самому.

– Значит, ты тут, – проницательно заметил он.

– Да-с… Мисс Руни, знакомьтесь: сержант…

– О, мы с ним уже встречались.

– Ага, встречались, – согласился Пэрли. – А я вас искал, мисс Руни.

– О, Боже, опять вопросы?!

– Все те же. Исключительно ради контроля. Вы, помните, подписали такое показание, что во вторник утром находились в лошадиной академии с Саффордом от пяти сорока пяти до семи тридцати, причем все эти время – вместе.

– Конечно, помню!

– Нет ли у вас планов изменить эти показания?

– Разумеется, нет! Зачем?

– Как же вы тогда объясните следующий факт: вас видели в парке верхом именно в данный промежуток времени, а Саффорд на другой лошади вам сопутствовал, причем Саффорд это признает?

– Сосчитайте до десяти, прежде чем отвечать, – выпалил я. – А еще лучше – до сот…

– Заткнись! – рыкнул Пэрли. – Как вы объясните это, мисс Руни?

Одри вновь покинула свой насест, встав лицом к лицу со своим преследователем.

– Может быть, у кого-то подвели глаза? – предположила она. – Тех, кто утверждает, что видел пас?

– О'кей, – Пэрли выудил из кармана бумаженцию и развернул ее. – Мы всегда держимся начеку в тех делах, куда твой жирный шеф успел сунуть нос. – Он предъявил бумагу Одри. – Это ордер на ваш арест в качестве свидетеля. Ваш друг Саффорд пожелал прочитать свой от начала до конца. А вы?

Она проигнорировала его великодушное предложение.

– Что это значит? – вопросила она,

– Это значит, что вам придется последовать за мной в нижнюю часть города.

– Это значит также… – вмешался я.

– Заткнись? – Пэрли шагнул вперед. Рука его потянулась к ее локтю, но промахнулась, ибо Одри рванула прочь. Он последовал за ней по пятам. Наконец, она решила, что обрела способ повидать своего Вейна.

Я покачал головой, имея в виду общее положение вещей, а не какой-нибудь конкретный факт. Потянулся к телефону, попросил город и вновь набрал номер.

Послышался голос Вулфа.

– Где же Орри? – спросил я. – Почивает на моей кровати?

– А ты где? – поинтересовался Вулф.

– По-прежнему в конторе Кейса. Тут все то же самое, но большими порциями. Еще двоих забрали.

– Кого и куда?

– Клиентов. Туда. Наши акции катастрофически падают…

– Кого конкретно и почему?

– Вейна Саффорда и Одри Руни, – и я рассказал ему обо всем, что происходило, не обеспокоившись сообщить о приходе Одри еще до окончания нашей прошлой телефонной беседы. Потом я добавил: – Стало быть, четверых из пяти упекли, включая Талботта. На свободе в нашем распоряжении только единичка – Дороти Кейс, и меня не удивит, если она последует за прочими, во всяком случае выражение ее лица, когда она услыхала, кто… Минуточку! – Меня прервало появление очередного посетителя. Это была Дороти Кейс. Я бросил в трубку: – Перезвоню! – После чего отодвинул телефон и встал с кресла.

Дороти подошла ко мне. Она все еще выглядела по-человечески, даже больше, чем обычно. Былой задор – или задир – с нее слетел, цветовая гамма кожного покрова, того, что на виду, свелась к водянисто-серому колеру, а из глаз смотрела тревога.

– Ушел мистер Дональдсон? – спросил я.

– Да.

– Дряной день, куда ни обернись. Только что арестовали мисс Руни и Саффорда. Полиции кажется, что она проморгала какую-то важную деталь… Я как раз пересказывал Вулфу, когда вы вошли…

– Мне надо его повидать, – сказала она.

– У вас это сейчас не получится, – вразумлял я ее. – Конечно, вы можете помчаться к нему на такси, но с тем же успехом можете подождать, пока я доберусь до Шестьдесят пятой улицы и прихвачу свой автомобиль: ведь уже перевалило за четыре, значит, он наверху, со своими орхидеями, и вам не повидать его до шести, несмотря даже на то, что вы к настоящему моменту единственный его клиент, не угодивший и тюрьму.

– Но дело наисрочнейшее…

– Не для него. До шести. Разве что вы хотите исповедаться передо мной – я ведь вхож наверх. Ну?

– Нет!

– Тогда, быть может, подогнать машину?

– Да.

В шесть часов три минуты Вулф, расставшийся со своей оранжереей, примкнул к нам. За то время, что мы с Дороти провели в конторе, она вполне вразумительно дала мне понять, что со мной ей делиться нечем. Когда же Вулф разместил свою тушу в кресле за письменным столом, она первым делом сказала:

– Мне бы с глазу на глаз.

Вулф в знак отрицания покачал головой.

– Мистер Гудвин мой доверенный помощник – допустим, он не услышит эту историю из ваших уст, что ж, вскоре он узнает ее от меня. Итак, о чем речь.

– Мне не к кому обратиться, кроме вас, – Дороти сидела в одном из желтых кресел, лицом и всем корпусом – к нему. – Я не знаю, как быть, – а мне надо все-таки знать. Один тип хочет донести полиции, будто я подделала отцовскую подпись на чеке.

– А это так? – спросил Вулф.

– Что так? Подделала ли? Подделала.

– Расскажите подробней, – сказал Вулф.

Она рассказала подробней, и сюжет не показался мне чересчур замысловатым. Отец давал ей меньше денег, чем того требовала стильная жизнь, на которую она нацелилась. Год назад она подделала чек на три тысячи долларов; отец, естественно, ее накрыл, после чего заставил пообещать: такое больше не повторится. Недавно она подделала еще один чек, теперь на пять тысяч, отцу это очень не понравилось, но, разумеется, ему и в голову не приходило упрятывать свою дочь под арест.

Через два дня после того, как он столкнулся с повторной проделкой дочери, произошло убийство. По завещанию отец все оставил ей. Исполнителем своей воли назначил адвоката Дональдсона, не подозревая, что Дональдсон – как говорит Дороти – ее ненавидит. Теперь Дональдсон обнаружил среди бумаг Кейса липовый чек и записку Кейса; побывав сегодня у Дороти, он сообщил ей, что почитает своим долгом гражданина и блюстителя законности передать эти факты полиции.

Получив ответы на каждый свой вопрос, Вулф откинулся в кресле и тяжело вздохнул:

– Понимаю, что вас раздирала потребность всучить эту схему другому. Допустим, я перехватил ее у вас: что дальше?

– Я не знаю, – голос Дороти излучал растерянность, как и она сама.

– А потом, – продолжал Вулф, – чего вы опасаетесь? Вся собственность, включая банковскую, принадлежит теперь вам. Прокуратура только зря затратила бы время и средства, настаивая на передаче дела в суд – да оно и принято бы не было. Ежели мистер Дональдсон не идиот, он должен это понимать. Так ему и скажите. И еще скажите ему, что он полный болван, – Вулф устремил на нее свой перст. – Или же он думает, что вы убили отца, и хочет усадить вас на электрический стул. Неужто он вас настолько ненавидит?

– Он ненавидит меня всем нутром, – хрипло проговорила Дороти.

– Почему?

– Однажды я намекнула ему, что не прочь выйти за него замуж, потом передумала. Этот человек весьма чувствителен. Прежде он страстно любил меня, а ныне столь же страстно ненавидит. Он сделает все, чтоб испортить мне жизнь.

– Тогда вам ни за что не остановить его – да и мне тоже. Подделанный чек и записка вашего отца находятся в его распоряжении на законных основаниях. Что помешает ему обратиться в полицию?

– Что ж, прекрасно! – сказала Дороти с полной безнадежностью и встала. – Я думала, вы умный! – Она пошла к двери, но остановилась на пороге. – А вы обыкновенный сапожник, как и все! Ничего, я управлюсь с этой грязной крысой сама!

Я вскочил и отправился в прихожую, чтоб захлопнуть за Дороти дверь. Вернувшись в контору, я сел, упрятал свой блокнот в ящик письменного стола и заметил:

– Теперь мы все при ярлычках. Я – трус. Вы – сапожник. Распорядитель наследства – крыса. Ей-богу, она нуждается в свежих впечатлениях.

Вулф только крякнул. Крякнул на добродушный лад, ибо обеденный час был близок, а он никогда не позволял себе раздражаться перед едой.

– Итак, – сказал я, – если она не предпримет что-нибудь из ряда вон выходящее, ее заберут к завтрашнему полудню, а она – последняя. Надеюсь, Солу и Орри везет больше, чем нам. У меня вечером свидание и билеты на двоих. Но если долг велит…

– На этот вечер ты свободен. Я сам проконтролирую ситуацию.

Знаю, как он проконтролирует. Он будет торчать здесь – читать книги, пить пиво и при каждом звонке приказывать Фрицу, чтоб отвечал просителям: Вулф занят. Уж не впервые на моей памяти он решал: овчинка выделки не стоит. В таких случаях моя миссия была проста: проследить, чтоб он вернулся на круги своя. Но на сей раз я посчитал: если Орри Кэтер провел полдня в моем кресле, он вполне дорос до исполнения моих обязанностей. И я поднялся к себе в комнату, дабы преобразиться для вечерних развлечений.

Вечер получился отменным во всех смыслах. Пускай стандарты, к коим приучил мое небо Фриц, перекрыты быть не могут, ужин у Лили Роуэн всегда замечателен. Шоу – тоже заслуживало всяческих похвал, как и джаз-банд в клубе «Фламинго», куда мы направились, чтоб поближе узнать друг друга: я ведь встречаюсь с нею всего только семь лет. Одно, другое, пятое, десятое – в результате я вернулся домой к трем часам. По привычке заглянул в кабинет: погладить ручку сейфа да и вообще оглядеться вокруг. Имея для меня информацию, Вулф обычно оставлял записку на столе под пресс-папье. Вот и сейчас там лежал листок из его блокнота с маленькими аккуратными буковками – ну впрямь печатный текст.

«А.Г. Твоя работа по делу Кейса вполне приемлема. Сейчас, когда оно раскрыто, ты можешь, действуя согласно договоренности, отправиться утром к мистеру Хьюитту за этими экземплярами. Теодор приготовит для тебя коробки. Не забудь о вентиляции Н.В.»

Я перечитал этот текст, заглянул на оборот: нет ли там какого продолжения. Увы, страница была девственно чиста.

В утренних газетах за четверг я не нашел ни строчки о деле Кейса, которая указывала бы, что кто-то продвинулся хоть на дюйм в головокружительной гонке за преступником.

Целый день, с десяти до шести, я потратил на Льюиса Хьюитта: добираясь к нему на Лонг-Айленд, возвращаясь под конец домой, а также помогая в отборе, чистке и упаковке десяти тысяч годовалых растений.

Когда я тащил последнюю коробку вверх по лестнице, случился сюрприз. Машина, кою я не раз видывал прежде, с буквами ДП, что означает департамент полиции, подкатила к обочине тротуара, остановилась сразу за седаном, и из нее вышел инспектор Кремер.

– Чем занят Вулф сейчас? – спросил он, восходя ко мне по ступеням.

– Дюжиной зиготпеталумов, – ответствовал я с прохладцей.

– Пропусти-ка! – сказал он грубо.

Так я и поступил.

А что мне еще оставалось делать, коль скоро я теперь больше смахивал на мальчишку рассыльного, чем на сыщика. Стиснув зубы, я помогал Теодору доставлять орхидеи в оранжерею, когда послышался из конторы Вулфов рык:

– Арчи!

Я вошел. Кремер сидел в красном кожаном кресле, меж зубов – незажженая сигара торчком к потолку. Вулф хмуро взирал на него, поджав губы, что свидетельствовало об одном: черпает кайф в своем подспудном клокочущем негодовании.

– Я занят важным делом, – заметил я лаконично.

– Оно подождет. Дозвонись до мистера Скиннера.

Я мог бы сказать куда больше, не будь там Кремера. А так я просто фыркнул и сел за телефон.

– Прекрати! – свирепо гаркнул Кремер.

Я продолжал накручивать диск.

– Ладно, хватит, Арчи, – сказал Вулф.

Расставшись с телефоном, я обнаружил: он хоть и не перестал хмуриться, но губы подраспустил, готовясь начать речь:

– Я не вижу ничего для вас лучшего, мистер Кремер, нежели принять предлагаемый мною выбор. Как я уже сказал вам по телефону: дайте мне слово, что будете со мной сотрудничать на моих условиях, и я тотчас же изложу вам все дело до мельчайших подробностей, включая их обоснование. Вы можете отказать мне в своем слове, и тогда я узнаю у мистера Скиннера, не пойдет ли на кооперацию со мной окружная прокуратура. Единственная моя гарантия: никакого ущерба дело не понесет. Мои ожидания простираются еще дальше: надеюсь, оно будет закрыто. По-моему, все справедливо?

Кремер урчал.

– Не понимаю, – провозгласил наконец Вулф, – какого черта я трачу время на вас, Скиннер просто ухватится за предложение.

Урчание Кремера приняло словесную форму.

– На когда это намечено, на вечер, что ли?

– Я сказал вам, узнаете подробности после того, как дадите мне обещание; это произойдет завтра рано поутру, когда прибудет пакет, который, как я рассчитываю… Кстати, Арчи, ты еще не поставил машину в гараж?

– Нет, сэр.

– Отлично. Тебе придется попозже, возможно около полуночи, встретить самолет. Все зависит от самолета, мистер Кремер. Если он прилетит завтра, а не сегодня, нам придется отложить развязку на субботнее утро.

– А где? У вас в конторе?

Вулф затряс головой.

– Опять вы хотите выведать информацию. Проклятье! Разве я непонятно говорю?!

– С вами не разберешься. Вы требуете, чтоб я дал слово. Ну, я и даю слово: либо приняться за работу, либо забыть то, что услышу.

– Нет… Арчи, звони Скиннеру!

Тут Кремер разразился выражениями, рассчитанными на мужской слух.

– Ох уж эти ваши забавы. Что это вы церемонитесь со мной? Прекрасно знаете, я вам не дам настучать в прокуратуру: ведь вы и всерьез можете знать разгадку. О'кей. На ваших условиях.

Вулф кивнул. Искорка в его глазах чуть не укрылась даже от меня.

– Твой блокнот, Арчи. Дело замысловатое; боюсь, нам не управиться до обеда.

– Охотно объясню, – сказал я офицеру Хеферану, – как только ты оставишь свою лошадь и снизойдешь до меня.

Хеферан покинул свою – довольно-таки крупную – лошадь и снизошел до меня. Мы расположились на макушке холмика в Центральном парке – того самого, куда он меня привел в день нашего знакомства.

– Все, что я делаю, – сказал Хеферан для полной ясности, – я делаю во исполнение приказа. Мне велели встретиться с тобой и выслушать тебя.

– И тебе на все наплевать, – подхватил я. – Мне тоже, упрямый ты казак. Но у меня есть аналогичный приказ. Диспозиция следующая, как тебе уже известно, там, внизу за рощей, – я показал пальцем, – там сарай, а за сараем оседланная и взнузданная лошадь Кейса под присмотром твоих коллег. В сарае находятся две дамы, одна – Кейс, вторая – Руни, и четверо мужчин: Поул, Талботт, Саффорд и Бродайк. При них состоит инспектор Кремер со своими людьми. Один из шестерки гражданских лиц – кто именно, определит жребий – в данную минуту надевает на себя ярко-желтые бриджи да синюю куртку – такие были тогда на Кейсе. Между нами, девочками, говоря, жребий подстроен инспектором Кремером. Одетый под Кейса избранник должен взобраться на лошадь Кейса, проехать этот отрезок тропы, отпустив поводья, заметить тебя и поднять кнут в знак приветствия… А тебя просят напомнить: вероятнее всего, твое внимание в тот раз было приковано к лошади, а не к всаднику, теперь же задай себе вопрос: ты на самом деле узнал тогда Кейса или только лошадь?

И я воззвал к нему:

– Ради Бога, не произноси ни слова. Мне ты никогда ни в чем не признаешься. Так что прибереги вдохновение для других слушателей, для своего начальства. Многое зависит от тебя – об этом можно лишь сожалеть, но сожалением делу не поможешь. Надеюсь, ты без обид примешь теоретическую трактовку преступления. А она такова: убийца, одетый под Кейса, выжидает в верхней части парка, среди кустарника около половины седьмого; тут Кейс выезжает на тропу; если бы он вышиб Кейса из седла с некой дистанции, пускай даже короткой, лошадь понесла бы. Значит, он выходит вперед, останавливает лошадь Кейса и даже берется за уздечку, прежде чем спустить курок. Одна пуля для одного… Потом он тащит тело в кустарник, чтоб с тропы никто ничего не заметил: ведь любой ранний наездник может появиться с минуты на минуту, скидывает плащ, прячет его под куртку, забирается на лошадь и едет по парку, применяясь к обычному графику Кейса. Через тридцать минут, приблизившись к этому месту, – я показал на тропу, выпрыгнувшую из кустов на обозрение, – он натыкается на тебя, а потом отправляется дальше, отсалютовав, как обычно, кнутом… Едва только скрывшись с глаз долой, он начинает спешить. Спрыгнув с лошади, понимая, что она сама найдет дорогу домой, испаряется либо на автобусе, либо на метро. Цель – наискорейшее алиби: ему ведь трудно определить, как скоро обнаружат лошадь и примутся за поиски Кейса.

– Наверное, в протоколах записано с моих слов, что я видел Кейса, – косноязычно проговорил Хеферан.

– Плюнь и забудь, – убеждал я его. – Пусть твоя память будет чистой доской, на которую… – здесь я оборвал себя, оставшись непогрешимым дипломатом, и глянул на часы – девять минут восьмого. – В то утро ты был на коне – или на ногах?

– Верхом.

– Тогда забирайся-ка ты лучше на коня, чтоб все было, как тогда. Давай уж соблюдем все до точки. Запрыгивай! Вот он!!!

Признаю: казаки умеют садиться в седло. Через мгновенье он уже красовался на лошади – в этакие сроки я и ногу в стремя не успел бы сунуть. Взор его был устремлен на тропу, выбегавшую из зарослей. Признаю также: гнедой смотрелся оттуда великолепно. Гордый изгиб шеи, легкий ход, как справедливо заметил Хеферан в прошлый раз. Я напрягся, пытаясь разглядеть лицо всадника, но безуспешно: на таком расстоянии у меня это не получилось. Синяя куртка – да, желтые бриджи – пожалуйста, ссутулившиеся плечи – ради Бога! Только не лицо.

Хеферан не проронил ни звука. Кода всадник преодолевал последние футы открытого пространства, я вновь сосредоточился на физиономии: сейчас все должно было случиться, за крутым поворотим его ждут четверо – конная полиция.

И оно случилось, но только не то «оно», какого я ожидал. Гнедой исчез за поворотом ровно на полсекунды и тотчас же был опять здесь, одним прыжком, причем шея его утратила свой гордый изгиб. Ему и его всаднику узенькая тропа, видать, надоела вконец. Десять скачков он выдал в сторону от поворота, потом кинулся влево, блистательным рывком вылетел на траву и, показав нам хвост, понесся напрямую к Пятой авеню. Тут же появилась четверка верховых копов – подобие кавалерийской атаки. Они по достоинству оцепили маневр гнедого, мигом лошади напряглись, прочертили футов десять по мягкому грунту, и вот уже они мчатся вослед гнедому.

Из-за рощицы с криками появились люди. Хеферан оставил меня. Лошадь его ринулась вниз по склону, чтоб влиться в погоню. С востока послышались выстрелы и это меня доконало. Я готов был отдать годовое жалование, все что угодно, вплоть до царства, за коня, но, не имея ничего, я все равно кинулся туда.

На спуске к тропе я перекрыл все рекорды, но дальше начался подъем, кроме того, пришлось продираться сквозь заросли, перелезать через заборы. Я шел по прямой на шум, доносившийся с востока, – там состоялся второй раунд стрельбы. Наконец завиднелись границы парка, но я не различал ни малейшего движения, хотя звуки, казалось, все приближаются, шум становится все громче. Прямо передо мной выросла каменная стена, ограждавшая парк; не зная, где искать ворота, я забрался на стену и, налаживая дыхание, огляделся.

Передо мной были Шестьдесят пятая улица и Пятая авеню. Кварталом выше, напротив входа в парк, авеню заклинила кутерьма. Автомобили, преимущественно такси, концентрировались по обе стороны перекрестка, а пешеходы продолжали надвигаться отовсюду. Над всем этим многообразием возвышались лошади. Кобылы – и гнедой. Он выглядел невредимым, чему я обрадовался. Обрадовался на бегу, пересекая мостовую. Седло гнедого пустовало.

Я продирался к эпицентру толпы, когда некто в мундире схватил меня за руку. Хеферан – не я буду! – форменным образов пропел: «А ну-ка разрешите! Это Гудвин, помощник Ниро Вулфа!» Я был рад сердечно отблагодарить его, да дыхания не хватало. Продолжая путь, я наконец удовлетворил свое любопытство.

Виктор Талботт, в синей куртке и желтых бриджах, по-видимому, столь же невредимый, как его конь, стоял, а на нем висели представители городских властей.

– Надеюсь, вам будет приятно узнать, что ни один из счетов, которые мы выписали нашим клиентам, не придется отправлять на тюремный адрес, – говорил я Вулфу вечером. – Это поставило бы нас в щекотливое положение.

Было чуть больше шести, он уже спустился вниз из оранжереи, и перед ним стояло пиво. А я выписывал счета.

– Бродайк заявляет, – продолжал я, – что просто покупал дизайны, которые ему предлагались, не ведая, каково их происхождение; пожалуй, эту точку зрения примут. Дороти пошла на соглашение с Поулом и не будет настаивать на иске об оскорблении личности. Что касается дел самой Дороти, то вы правы: состояние и так принадлежит ей. Саффорда и Одри нельзя карать всего лишь за то, что они выехали на прогулку в парк. Пускай даже они умолчали сей факт в показаниях.

– Кстати, если вас интересует, почему все они передают пятнадцать процентов нашего гонорара конюху, то спешу вам сообщить: он не конюх. Он владеет этой кавалерийской академией, черт побери, так что Одри вовсе не продешевила. Эта парочка сочетается браком на конском хребте.

– У вас какое-то предубеждение против любви, – упрекнул я его. – Талботт в нее верил – и пошел во имя чувств на большой риск…

– Не занимайся самообманом, – прервал меня Вулф. – Это не единственный его мотив. Ему чудилось, что Кейс вот-вот узнает о краденых дизайнах.

Поправить меня еще не значит убедить, и я вернулся к списку расходов.

– У меня вопрос: зачем надо было пускать на ветер деньги, отправляя Сола и Орри к нью-йоркским портным?

– Я ничего не пускал на ветер, – рявкнул Вулф. Он возмущается, когда его обвиняют в излишних тратах. – Существовал ничтожный шанс, что мистер Талботт окажется ослом – и закажет свой наряд прямо здесь. Другой шанс открывали города, куда он за последнее время выезжал – самый лучший шанс, разумеется, выпадал на долю самого отдаленного города. Итак, сперва я позвонил в Лос-Анджелес, и Юго-западное агентство закрепило за этим делом пять человек. Кроме того, Сол и Орри занимались многим другим. Сол выяснил, например, что комната мистера Талботта в гостинице расположена так, что он мог спускаться по лестнице к боковому выходу незамеченным. – Вулф откашлялся, – сомневаюсь, что мистер Кремер подумал об этом. Еще бы! Он принял на веру слова этого полисмена, будто тот видел Кейса на лошади целым и невредимым в десять минут восьмого.

– Ладно, здесь все в порядке, – согласился я, – Но вот вы сделали допущение, что этот коп увидал на коне не Кейса, а убийцу. Почему вы тотчас ткнули пальцем в Талботта?

– Не я – факты. Маскарад, если такой имел место, мог сослужить службу одному мистеру Талботту, поскольку алиби – на такое время и место – остальных не устраивало. И еще: обмен приветствиями с полисменом на приличной дистанции – существенная часть плана, но только Талботт, частый попутчик Кейса, знал, что эта возможность представится.

– О'кей, – кивнул я. – Вот почему вы позвонили Поулу, расспрашивая о недавних поездках Талботта. Смотрите-ка, Поул и на самом деле здесь помог. Между прочим, Юго-западное агентство приклеило на конверт со своим счетом авиационную марку, так что, думаю, им нужен чек. Ладно, эти расходы оправданы. Но тут еще портной просит триста долларов за работу над синей курткой и желтыми бриджами.