Текст книги "На острове Колибрия"

Автор книги: Реджинальд Кофмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава VIII. Из королевской ложи

В Колибрии принцессам не полагалось пользоваться общим входом в театр. Молодой офицер, назвавший себя лейтенантом королевского гвардейского полка Загосом, объяснил Билли, что для того, чтобы попасть в ложу к принцессе, они должны пройти через все здание театра, выйти на площадь, а затем войти снова через особый вход. Офицер производил впечатление открытого и разговорчивого человека. Поэтому, безжалостно покинув ошеломленного Доббинса, Билли попытался использовать эту прогулку, чтобы сколько-нибудь приблизиться к разрешению единственной интересовавшей его задачи.

– Когда, – спросил он, – принцесса вернулась из Америки?

Лейтенант знал всех и каждого, и со всех сторон его приветствовали улыбками. На вопрос Билли он только слегка приподнял брови и продолжал раскланиваться направо и налево с влофским обществом, прогуливавшимся во время антракта.

– Конечно, – сказал он, – барон Раслов очень близок к его величеству. Он разделял изгнание с родителями его величества, герцогом и герцогиней Водена. Он недолюбливает старого генерала Обрадовича, которого я, напротив, очень высоко ставлю. Всем известно, что барон не доверяет Обрадовичу, который будто бы пользуется своим влиянием главы армии для политических шашней с Тонжеровым и республиканцами. Какой вздор! Но, конечно, на людях барон и генерал отличные друзья: большего нельзя требовать даже от самых честных политиков.

Копперсвейт и не думал спрашивать его об упомянутых им лицах. Он и его гид шли теперь по ярко освещенной площадке Святого Иоанна Дамаскина, причем вооруженные полицейские вытягивались, а солдаты отдавали им честь.

– У нас в Колибрии, – рассмеялся лейтенант Загос, – для того, чтобы иметь оперу, нужно иметь ружья.

– Однако, – допрашивал Билли, – когда же принцесса вернулась из…

– Крестьянин и крестьянка рядом с королем, – продолжал тараторить Загос, – вероятно, удивили вас, да? Это Созон Полоц и его жена Ксения: оба невежественны, суеверны, но преданы как собаки. Это романтическая история! Они жили на земле герцога Водены и последовали за ним в изгнание, так же как и барон. Ксения была кормилицей короля Павла, который там и родился. – Лейтенант махнул рукавом куда-то вдаль. – Теперь его величество всегда показывает их народу, когда показывается сам. В виде благодарности, так сказать. Народ это любит.

– Все это хорошо, – согласился Билли: – но я, собственно, спрашивал вас…

Они обогнули угол театра. Здесь было меньше народу. Загос заговорил свободнее, но все еще не о том.

– Партия короля считает, что он доказывает этим свой демократизм. Демократизм! Его отец был Миклош, а мать из Саксен-Гессен-Нассауского дома! Это все штуки Раслова. Этим он ублажает аграрную партию, а против их блока Тонжерову не так просто действовать… Мы пришли!

Они находились перед узкой дверью в юго-восточной стене здания театра. Здесь стояло несколько солдат, одетых в такую же форму, как король и Загос.

– Трогательно, – заметил лейтенант, когда они миновали стражу и начали подниматься внутри по узкой лестнице. – Прямо трогательно: я говорю о доброте его величества к дочери и единственному оставшемуся в живых ребенку его предшественника на троне. Целый взвод королевской гвардии постоянно дежурит при принцессе.

– А на мой взгляд, они гораздо больше похожи на тюремщиков, чем на защитников, – сказал Билли.

Загос остановился.

– У вас хорошее зрение, – заметил он.

Лестница была тускло освещена и в эту минуту пуста. Копперсвейт заметил, как его спутник несколько раз внимательно поглядел вверх и вниз.

– Что вы хотите сказать? – отозвался американец на последнее замечание офицера.

– Да! – Это восклицание спутник Билли издал скорее для того, чтобы выиграть время для лучшего осмотра лестницы, чем для того, чтобы вызвать повторение вопроса.

Тем не менее, Билли повторил его – в другой форме:

– На что вы намекаете?

Лейтенант нагнулся к своему спутнику. Он похлопал Билли по груди:

– Может быть, ничего и нет, а с другой стороны…

Тут его прервали. От них все еще была видна выходившая на улицу дверь, та самая, через которую они только что вошли. Она отворилась. Вошли три офицера: один долговязый и рыжеволосый, другой плотный и черный; третий все еще был отчасти скрыт густым узором перил.

– Так что же? – настаивал Копперсвейт, прищуривая свои голубые глаза.

Но намерения лейтенанта уже изменились, или же что-то отвлекло его внимание. Его голос понизился до шепота:

– Если обстоятельства представляются вам такими, как вы говорите, то будьте начеку. Вы за принцессу?

Билли не нужно было быть посвященным в детали местной политики, чтобы решить этот вопрос. Он выпрямился и высоко поднял голову:

– Хотя бы против всего света!

Загос приблизил свою голову к лицу своего нового друга.

– Никому не говорите об этом, – предостерегающе шепнул он, – но следите – где бы вы их ни увидели – за этими тремя молодцами, которые только что вошли. Это Петр Хрозия, Набуков и Корвич. Особенно обратите ваше внимание на Корвича!

Он подтолкнул Копперсвейта, прежде чем последний мог ответить, заставив его взбежать на три ступени и свернуть за угол. Отодвинув портьеру и миновав наполовину спрятанного за ней часового, лейтенант ввел Билли в литерную ложу – цель их путешествия.

В следующую минуту Копперсвейт был представлен ее королевскому высочеству принцессе Ариадне.

Несомненно, в ложе были еще другие дамы; несомненно, публика внизу стала смотреть на ложу, заметив в ней движение; несомненно наконец, сцена, где третий акт на крыше замка Сан-Анджело дошел уже до финальной арии, заслуживала некоторого внимания. Но все это ни в какой мере не вошло в сознание Билли. Юный американец был весь поглощен другим зрелищем – зрелищем удивительного превращения певички из кафе, внушавшей страх его семье, в колибрийскую принцессу крови.

Принцесса протягивала ему свою не украшенную кольцами руку, и он склонился над ней. Его движения были исполнены робости, хотя в обычных житейских делах, как уже мог заметить читатель, он не отличался застенчивостью. Он не осмелился поцеловать эту ручку. Его щеки пылали, но он не думал о том, заметил ли это кто-нибудь.

Принцесса Ариадна медленно убрала свою руку. Снова глаза встретились.

Она была в безопасности, – но, увы, – даже от него! Вдруг Билли вспомнил предостережения лейтенанта Загоса. Значит, какая-то опасность все-таки угрожала ей.

– Вы приехали! – сказала принцесса.

Звук ее голоса был полон ласки, как тогда в трущобном кафе Манхаттана, но теперь в нем было больше горя, чем радости.

– Конечно, – пробормотал он.

– Я знала, что вы приедете, – сказала она. Билли забыл, где он, забыл обо всем на свете и

только слушал голос принцессы, когда-то объявившей себя его женой, и смотрел в ее карие глаза. Да, это был тот же голос, тот же взгляд!

Он попытался снова взять ее руку. Слишком поздно. Загос дернул его за рукав.

– Осторожнее!

Публика снова уже смотрела на сцену, но кто-то вошел в ложу.

– Его величество, – начала принцесса Ариадна, и Билли нисколько не удивился, что она может говорить так, как, по его мнению, должны говорить принцессы, – его величество весьма обрадован прибытием вашего почтенного начальника.

Копперсвейт бросил беглый взгляд на почтенного начальника. Мистер Доббинс смотрел на него из партера. Рот американского представителя был широко раскрыт.

– Американский представитель, – сказал Билли таким тоном, который он считал подобающим для данного случая, – будет весьма польщен вниманием его величества.

И он уже не мог отвести от нее глаз и не испытывал ни малейшего любопытства в отношении таинственного лица, вошедшего в ложу после него. Принцесса села, и он склонился над ней.

В течение всего акта она была ослепительна, но мила и… достаточно загадочна. Когда он попробовал напомнить ей об их первой встрече, она остановила его одним движением головы. Она изумительно умела переходить от полуинтимного тока к строго придворному.

По-видимому, ему пора было уходить. По крайней мере теперь он знал…

Снова Загос дернул его за рукав. Беззвучным шепотом лейтенант сказал Билли:

– Я ваш друг, потому что ее высочество к вам благосклонна. Взгляните назад, но так, как будто вы смотрите в другую сторону. В ложе Козьма Корвич!

Билли нехотя повернулся.

В ложе огни были погашены, но Билли увидел в ней гвардейского капитана, который с почтительным, но суровым видом стоял у входа. Это был жилистый человек с косматыми усами и с дуэльными шрамами на скулах; его переносица была перебита в какой-то давнишней стычке.

Загос продолжал шептать:

– Это один из офицеров, о которых я вам говорил, один из тех, которых мы видели на лестнице. Лучший дуэлист в Колибрии. Он глава… ее тюремщиков!

«Если человеку суждено было родиться драчуном, то пусть уж он будет веселым малым. Капитан Корвич в далеком Нью-Йорке принятый за простого капрала выглядел так, – подумал Копперсвейт, – как будто в его жизни не было ни одной счастливой минуты». Билли ухмыльнулся в его сторону.

– Мы с капитаном, – громко сказал он, – старые друзья.

Лицо Загоса стало еще мрачнее, Копперсвейт же снова обратил все свое внимание на принцессу. Она упорно смотрела на сцену, но ее губы как будто шевелились.

Билли нагнулся ниже. Он услышал:

– Не рискуйте больше, мой друг.

– Мне понравился цветок, – храбро сказал Билли. Не шевельнув своей очаровательной головкой, она

вытянула веточку из букета, приколотого к орденской ленте на ее груди. Ее рука на миг коснулась его.

Упал занавес. В ложе и в зале зажглись огни. Они осветили Билли, целовавшего то цветы, то ручку принцессы Ариадны.

Видел ли это Корвич? Конечно, да! Хуже того: видела публика. Кто-то крикнул вслух, что Копперсвейт – вновь назначенный американский представитель. Кто-то подхватил этот крик, а за ним остальные. Публика поднялась на ноги и принялась выражать криками свое одобрение.

– Посмотрите на его величество! Скорее!… Посмотрите на оарона!

Это говорил Загос. Под защитой барьера ложи он ударял ногой по щиколотке Билли.

Как человек, очнувшийся от слишком живого сна, Копперсвейт взглянул через зал на королевскую ложу. Там король и его премьер, наклонившись друг к другу, о чем-то возбужденно говорили. У обоих был крайне недовольный вид. В нахмуренных бровях короля чувствовалась угроза, и угроза была в улыбке Раслова.

Премьер-министр встал. Он поклонился публике, делая вид, что проявленный ею энтузиазм относился к его повелителю. Величественным взмахом своей короткой руки он заставил замолчать зал.

Затем, все еще улыбаясь, он заговорил.

Смущение Билли мешало ему понимать слова, но он понял, что в своей речи Раслов принимал все еще раздававшиеся аплодисменты, как законную дань королю. Новые аплодисменты были, по-видимому, ответом на какое-то сообщение министра, где имя короля Павла неожиданно сочеталось с именем принцессы Ариадны. Она – ее королевское величество – тоже встала. Она стояла рядом с Копперсвейтом, неподвижная, как статуя, и такая же бледная. Рев толпы, в котором приветственные возгласы не совсем заглушали отдельные крики неодобрения, закончил внезапно речь министра.

– В чем тут дело? – спросил Билли.

– Барон, – сказала принцесса, – объявил о моем обручении с… королем.

Копперсвейт поднял правую руку. Он все еще держал в ней королевские ландыши. Какой же он был дурак!…

– Идите! – сказала принцесса. Затем она обратилась к Загосу:

– Лейтенант, берегите этого джентльмена как зеницу ока!

Рука Билли упала. Шатаясь, он шагнул к двери. Когда он проходил мимо, капитан Корвич засмеялся.

Глава IX. Ночное нападение

Дикий зверь, будучи ранен, ищет одиночества, а раненый человек ищет своих друзей. Билли стремительно обогнул угол театра и, войдя через главный вход, принялся разыскивать среди публики Доббинса.

В зрительном зале толпился народ. Часть публики стремилась к выходу, другие оставались выражать протест против объявления премьера, причем кое-где раздавались даже свистки. Когда Копперсвейт протолкался к тому креслу, где сидел американский представитель, оно оказалось пустым. Иностранному дипломату неудобно присутствовать при демонстрациях по внутренним политическим вопросам. Поэтому Доббинс уже находился на обратном пути в американскую миссию.

Билли быстро сообразил это. Прежде чем преданный своему долгу Загос мог догнать молодого американца, Билли, пренебрегший услугами извозчика, скрылся в толпе и направился через площадь Святого Иоанна Дамаскина и дальше по широкой Леофорус-Урании, прекрасному бульвару, соединяющему современную часть Влофа с узкими и извилистыми улочками Старого города.

Американская миссия во Влофе, как и многие американские миссии, не является зданием, от которого билось бы гордостью американское сердце. Это довольно удобный дом, но весьма заурядного вида, и стоит он на извилистой Рыцарской улице, на полдороге между Синай-Страда и старинным Платейя-Евдоксия. Эта улица более живописна, нежели аристократична. Балконные окна вторых этажей почти сходятся над головой, и фонари попадаются редко. Когда Билли свернул на эту улицу, мысли его были в полной власти угнетавших его чувств. Он думал о том, что если он был ослом, приехав сюда, то он был двойным ослом, не убив Корвича тогда же в Нью-Йорке и не женившись сразу на принцессе. Он ругал себя, короля и капитана с полной беспристрастностью, как вдруг его внимание привлек звук шагов.

Впереди он смутно различил фигуру женщины. Она показалась ему как будто знакомой и двигалась по улице в одном направлении с ним.

Кто же это мог быть?

И вдруг показался еще кто-то. Из тени ближайшего подъезда, в двух шагах впереди Билли и как раз напротив миссии, вынырнул человек.

Человек этот бросил взгляд на Копперсвейта и затем спокойно толкнул его плечом в грудь. Это был любезный капитан Корвич собственной персоной.

Копперсвейт отбросил его к стене дома и сказал:

– Оставьте меня в покое!

Корвич не выказывал намерения послушаться. Он отскочил от стены и опять очутился перед Копперсвейтом. Было достаточно светло, чтобы заметить злобную улыбку на лице колибрийца.

– Уступите мне дорогу, – сказал он, – а не то у вас может разболеться голова. Я слыхал, что в Нью-Йорке вы были подвержены головным болям.

– Да, – согласился Билли, – и это заразительно. Если вы меня тронете хоть пальцем, то это случится с вами.

Корвич разозлился:

– Вы посмели поднять руку на офицера гвардии его величества. Я утром пришлю к вам моих секундантов.

– Отлично!

Копперсвейт искренне обрадовался. Как опытный фехтовальщик, он всегда мечтал хоть об одной настоящей дуэли, а в этот вечер ему и подавно было все равно, с кем драться. Впрочем, принимая во внимание все обстоятельства, этот противник был ему особенно желателен. Итак, в жизни оставалось еще хоть немного радостей!

– Будьте спокойны, пришлю, – подтвердил еще раз капитан.

Но радость Билли уже увяла: он со вздохом вспомнил о своем официальном положении.

– Только знаете ли, ничего из этого не выйдет, – сказал он. – Я член американской миссии и мне нельзя драться!

Билли попробовал проскользнуть вперед, подался вправо, влево, но его противник каждый раз ловко загораживал ему дорогу. Как раз над ними чадил и коптил один из редких фонарей Рыцарской улицы. В его свете изрезанное шрамами лицо Корвича показалось Билли какой-то дьявольской маской.

– Как это удачно сложилось! – насмешливо заметил офицер, по-прежнему загораживая Билли путь.

Билли ощетинился.

– Я хочу сказать, – пояснил он, – что мне запрещено драться на дуэли. Что касается любого другого вида борьбы, то…

Он замахнулся и ударил ладонью по осклабившейся пасти колибрийца. Звук получился довольно громкий.

– Если вы хотите отведать моего кулака, то он тоже к вашим услугам, – объявил Билли.

Впереди послышался дробный стук сапог по камням. Раздался женский крик.

Корвич пошатнулся от неожиданного удара, но быстро оправился.

– Пропустите меня! – крикнул Копперсвейт. Капитан сжал кулак. Свободной левой рукой он

схватил Билли за обшлаг костюма.

– Нет! – заревел он.

– Там кричала женщина! – воскликнул Билли. С Корвичем он мог драться и потом. – Разве вы не слышали? С ней что-то случилось!

– Вот поэтому я и не хочу пропустить вас! – зарычал капитан и ударил кулаком в ухо Копперсвейту.

Билли вернул ему удар. Корвич отпарировал и сделал новый выпад. Глядя через его пригнутую голову, Копперсвейт увидел бежавшую к ним женщину. За ней, постепенно настигая ее, мчались несколько мужчин.

Билли ненавидел применение в борьбе недозволенных приемов. Но тут у него не было выбора. Круглая голова Корвича уперлась ему в живот, а сзади огромный кулак капитана отбивал барабанную дробь по тому священному месту, где находились почки Билли; другая рука колибрийца держала американца за горло. Задыхаясь, почти теряя сознание, Билли глубоко запустил пальцы своей левой руки в щетинистую шевелюру колибрийца и рванул ее кверху. Правой рукой американец уперся офицеру в подбородок и, действуя ею как рычагом, начал понемногу перегибать назад голову своего противника. Тому больше ничего не оставалось, как уступить или дать свернуть себе шею.

Он рухнул на тротуар в то мгновение, когда женщина достигла места битвы.

– Помогите! – кричала она.

Билли мгновенно узнал ее. Это была его белокурая соседка в театре, которую он мысленно прозвал «валькирией». Он успел стать перед ней как раз в ту секунду, когда к ним подбежал первый из ее преследователей.

Копперсвейт подался в сторону и выставил вперед ногу. Нападавший споткнулся и упал прямо на находившегося в полусознании Корвича. Вместе с ним упала и задребезжала на камнях толстая палка для ходьбы. Билли подхватил ее.

– Возьмите вот это! – услышал Билли голос женщины и почувствовал, как она положила что-то, по-видимому, какое-то оружие, в боковой карман его костюма. Затем он услышал, как она побежала дальше, очевидно ища спасения в находившихся близко более оживленных кварталах города. Тут другие преследователи – их было трое – гурьбой подскочили к американцу. Ему стало ясно, что он должен во что бы то ни стало удержать их и тем обеспечить отступление беглянки.

Двое из колибрийцев обнажили шпаги; третий сжимал в руке армейский пистолет, но, видимо, не рисковал произвести шум выстрелом. В этом человеке Билли узнал коренастого Набукова, которого ему советовал остерегаться Загос. Один из людей со шпагами был тощий рыжеволосый Петр Хрозия, а третьего Билли не знал. Одним взмахом своей тяжелой палки Билли сломал пополам шпагу и вывихнул руку этому незнакомому противнику.

Он удерживал их, насколько у него хватило сил. Пользуясь своим искусством фехтовальщика и всей мощью своих сильных мускулов, он удерживал их дольше, чем он сам предполагал это сделать. Не менее, чем они, он хотел избежать выстрелов: атташе миссии должен избегать сцен с полицией, даже если полиция и не смеет арестовать его. Поэтому Билли ни в коем случае не хотел воспользоваться тем оружием, которое женщина сунула ему в карман. Так они дрались в сравнительной тишине, нарушаемой лишь лязгом скрещиваемого холодного оружия, пока звук шагов убегавшей женщины не замер вдали, в направлении Нового города.

Теперь она была в безопасности!

Билли высоко взмахнул своей палкой. Он ударил… но не по своим врагам, а по фонарю. Мгновенно настал мрак! Отскочив назад и перебежав через улицу, Билли очутился на ступенях миссии.

– А теперь, – крикнул он настолько громко, что его должны были услышать, – я готов продолжать разом с любыми двумя из вас на тротуаре, но только этот дом – американская территория. Если вы поставите ногу на порог, то через пять дней здесь будет сверхдредноут и взорвет на воздух все ваше игрушечное королевство!

Колибрийцы поняли; они отступили в нерешительности. Мог ли он считать себя победителем?

Из полумрака Рыцарской улицы раздался свист. Невероятно, но разве это не лицо барона Раслова мелькнуло в слабом свете месяца, только что поднявшегося между средневековых крыш? Лицо со свистком во рту под щетинистыми усами!

Нападавшие повернулись на этот звук. Снова послышался четкий стук тяжелых каблуков. Другая кучка людей бегом приближалась по Рыцарской улице. Инстинктом Билли почувствовал, что эти люди – хотя и противники первых – тоже разыскивают скрывшуюся женщину.

На его вызов не последовало ответа. Но, когда он потянулся рукой к звонку миссии, он узнал еще одно лицо. Он мог бы поклясться, что позади бежавших незнакомцев он разглядел спешащую фигуру, удивительно похожую на ту, которая – как несколько часов назад ему указывали в театре – принадлежала Тонжерову, герою колибрийских республиканцев.