Текст книги "Детская игра"

Автор книги: Реджинальд Хилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Я думала, актеры по утрам спят.

– Искусство никогда не спит! Так вы приедете?

– Мне некогда вас дожидаться.

– Я встану пораньше и буду ждать вас еще до того, как «похотливая стрелка часов ухватится за цифру восемь». Не волнуйтесь. Это совсем не грубо. Это просто Шекспир. Вам предоставится возможность услышать это со сцены – в награду за вашу доброту я дам вам бесплатный билет на премьеру в следующий понедельник и приглашение на вечеринку после спектакля. Тогда вы будете иметь удовольствие еще раз подбросить меня до дома. Кстати, как насчет того, чтобы заехать за мной уже сегодня? Мы будем репетировать допоздна.

– Я не водитель такси, – отрезала Лэкси, поднимаясь из-за стола. – Кроме того, у меня вечером занятия, и я не поеду прямо домой. Спасибо за вино. Я бы на вашем месте не платила за такие сандвичи.

– Было приятно посидеть с вами. Так вы не забудете заехать?

– Нет, я же сказала. Пока!

Она прошла рядом с Паско и Дэлзиелом, который принялся за четвертую кружку пива и третий пирог. Никто из них не обратил на нее внимания. Лэкси была не из тех женщин, которые притягивают к себе взоры мужчин. С коротко стриженными волосами, в больших очках, без признаков макияжа на лице и с огромной кожаной сумкой, перекинутой через плечо на манер ранца, ее можно было принять за возвращающуюся в класс школьницу.

Лишь Род Ломас глядел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

Глава 6

– Морис? Это Мак. Мак Уилд.

– Боже мой! Мак? Неужели это ты?

– Да, я.

– Как ты? Как поживаешь? – В его голосе звучала тревога. – Откуда звонишь?

– Не волнуйся, Морис. Я звоню из Йоркшира.

– Извини, я не это имел в виду… Дружище, буду очень рад, если ты приедешь ко мне.

– Непременно, только сейчас у тебя уже кто-то живет. Ты не забыл, что было в прошлый раз, в Ньюкасле?

– Не глупи, Мак. Ты просто вышел из себя. И это естественно. А как ты догадался, что я не один?

– Я позвонил тебе домой вчера вечером. Он ответил. Я тут же повесил трубку. Не хотел никого ставить в неловкое положение. Кроме того, мне нужно поговорить с тобой один на один.

– И поэтому ты звонишь мне на работу? Хороший полицейский вряд ли бы так поступил, Мак.

– Сейчас время ленча. Ты один, иначе не разговаривал бы так открыто со мной, – произнес Уилд уверенно.

– Верно. Ты вовремя позвонил – я как раз собирался уходить, очень спешу. Мак, может, я позвоню тебе вечером? У тебя тот же телефон?

– Мне бы не хотелось, чтобы ты звонил.

– О! По той же причине?

– В какой-то мере – да. Я тоже звоню с работы.

– Ош! Мы становимся храбрыми, – сказал Морис Итон.

Уилд с грустью уловил едкую иронию в голосе Мориса, но это лишь укрепило его решимость.

– Понимай как знаешь. Я не задержу тебя. Хочу, чтобы ты ответил на пару вопросов.

– Правда? Может, я в кои-то веки помогу следствию? – Голос Мориса изменился: в нем появилась легкость и непринужденность, которая раньше давалась Итону с большим трудом.

– Ты тоже становишься смелым, Морис.

– Извини, не понял тебя.

– Раньше ты страшился, как бы кто не догадался, что ты – гей. Даже молитвы произносил басом! – мстительно заметил Уилд.

– Ты позвонил мне, чтобы поссориться, Мак? – вкрадчиво спросил Итон.

– Нет, совсем не для этого. Извини. – Уилд опасался, что тот прервет разговор до того, как он получит ответ на свои вопросы.

– Очень хорошо. Тогда чего ты хочешь?

– Знаешь ли ты парня по имени Шерман? Клифф Шерман?

Морис молчал. И это молчание было более красноречивым, чем простой утвердительный ответ.

– А что с ним? – наконец произнес Итон.

– Он здесь.

– Ты хочешь сказать, там, в Йоркшире?

– Здесь означает именно здесь, в Йоркшире.

– Тогда выслушай мой совет, Мак, – избавься от него как можно скорее. Это маленькая ядовитая змея! Посади его на велосипед и отправь подальше…

– Выходит, ты знаком с ним?

– Разумеется. Точнее, был знаком. Мак, он опасен. Поверь мне, его следует спровадить.

– Что он тебе сделал, Морис? Ты близко его знал?

– Что? Вовсе нет, если быть точным.

– Клифф говорит, что жил с тобой.

– Я просто взял его к себе по просьбе одного друга. Он спал у меня всего несколько ночей и отплатил тем, что распустил обо мне грязные сплетни в моем клубе, а потом смылся, прихватив двадцать фунтов из моего кошелька и несколько безделушек, которые мне дороги. Я был готов вызвать полицию…

– Видимо, так оно и было.

Морис опять долго молчал.

– Вот дерьмо! Мак, он действует тебе на нервы? А как же он?.. А-а-а, понял! У меня есть кое-какие старые вещи – фотографии и прочее, сентиментальный уголок, так я это называю. Так вот, этот негодяй, должно быть, наткнулся на них, когда искал, что бы ему украсть.

Уилд решил пока прикинуться, что поверил Морису. Но он чувствовал, как ярость медленно закипает внутри. Это походило на отблеск лесного пожара в соседней долине, о котором можно не думать, пока ветер не изменит направления.

– А что ты знаешь о его жизни, Морис?

– Мне известно только то, что он рассказал. И Бог знает, можно ли верить его рассказам. Парень из Далвича – жуткая дыра, я полагаю. Его мать, насколько я понял, все еще живет там, а отец сбежал три года назад, когда Клиффу было пятнадцать. С тех пор он шатается без всякого надзора по Вест-Энду. Здесь полно таких парней.

– Эта история, похоже, разбила твое сердце. А где он работает?

– Ты шутишь! Время от времени какая-нибудь пустячная работенка, не больше того. Нет, государственные пособия и кошельки идиотов – вот все, что помогает малышу Клиффу удержаться на плаву. Мак, он действительно досаждает тебе? Я имею в виду, если говорить прямо, – он шантажирует тебя? Я полагаю, ты не засветился до сих пор?

– Нет.

– Послушай, я уверен, что смогу добыть для тебя достаточно информации об этом подонке, чтобы ты пригрозил ему тюрьмой, если он не заткнется и не уберется из города.

Это предложение звучало искренне и, казалось, было вызвано неподдельной тревогой за Уилда.

– Нет, – ответил он, – в этом нет необходимости. Но, как бы то ни было, спасибо тебе.

– О, извини, – засмеялся Итон, – получается, что яйца учат курицу. Тебя, наверное, обучали на специальных курсах, как заставить людей замолчать.

Временное затишье было позади. Ветер из соседней долины задул во всю мощь, и вот уже пламя побежало по верхушкам деревьев на гребне холма.

– Да, – сказал Уилд жестко. – У меня также был спецкурс по памяти и дедукции. И я прекрасно помню, что у меня никогда не было ни одной фотографии, где я был бы снят в форме или с какой-нибудь надписью, говорящей о том, что я – полицейский. Кто-то сообщил Шерману и это, и какое у меня звание, и где меня найти. И сказал ему, как ты обычно называл меня. Это что касается моей памяти, Морис. А что до дедукции, то я пришел к заключению, что однажды ночью, когда вы лежали с этим парнишкой, которого ты взял к себе по просьбе приятеля, ты показал ему старые фотографии и сказал: «Можешь себе представить, что мне когда-то нравился этот тип? Нипочем не догадаешься, чем он зарабатывает на жизнь. Он коп! Да, да – коп!» Я прав, Морис? Все было так, как я сказал?

– Ради Бога, Мак, не волнуйся! Послушай, я не могу сейчас разговаривать с тобой…

– Что случилось, Морис? Кто-то вошел? По-моему, ты просто хочешь сказать, что в твоем новом бесстрашном мире есть люди, которым ты продолжаешь лгать.

– Видишь ли, большая половина моей жизни, причем ее лучшая часть, не является ложью. Подумай об этом, Мак. Подумай, черт тебя побери!

– Морис…

В трубке послышались короткие гудки.

Уилд сидел, закрыв лицо ладонями. То, что он сделал, было ужасно с любой точки зрения – профессиональной или личной. Одно из изречений Дэлзиела, в равной степени относящихся и к полицейскому, и к человеку с улицы, гласило: «Если не можешь быть честным, будь хотя бы дьявольски умным». Нельзя сказать, что он был сейчас достаточно умен и уж точно не был честен.

Он и словом не обмолвился, что Клифф живет у него, намекнул Морису, что тот объявился только вчера, хотя это произошло несколько дней назад.

Несколько дней! Уже целая неделя прошла с того дня, как Клифф поселился у него. Между ними не было сексуальных контактов. Не было ни угроз, ни требований со стороны Клиффа, ни жестких допросов со стороны Уилда.

Это было перемирие, преддверие ада, а может, затишье перед бурей, как бы там ни было, Уилд обнаружил, что все больше и больше боится нарушить это состояние. Усилием воли он заставил себя позвонить накануне Морису. И испытал огромное облегчение, когда незнакомый голос в трубке стал для него поводом отложить разговор. Казня себя за вчерашнее малодушие и собрав всю свою решимость, Уилд потому и ушел раньше времени из «Черного быка», что сомневался, хватило ли бы у него сил снова позвонить Морису, если бы того не оказалось на месте.

Что ж, дело сделано, и к чему это привело?

Не найдя ответа, Уилд взглянул на часы. Удивительно, как мало прошло времени. При желании он мог бы вернуться в бар, пропустить еще одну пинту пива и закусить чем-нибудь. Но в бар не тянуло. Больше всего на свете ему не хотелось сейчас выслушивать остроты Паско и Дэлзиела. Что бы ни случилось завтра, у него оставалась работа, откладывать которую он не имел права.

Уилд раскрыл лежавшие перед ним на столе папки. На толстой было написано «Кража в магазине», на тонкой – «Вандализм (театр „Кембл“)». Их размер соответствовал важности инцидентов, а не стадии, на которой находилось расследование дел. Уилд имел все основания сказать, что ни один существенный факт не был не учтен и, наоборот, никакие второстепенные детали не мешали делу. Он лучше всех вел документы следствия и считался лучшим составителем отчетов в отделе розыска. Уилд прекрасно понимал, что, если бы ему пришлось сейчас выложить всю свою подноготную – добровольно или в результате давления со стороны Шермана, – то лучшее, на что он мог надеяться, это быть засунутым в пыльное запустение архивного отдела. У него не было иллюзий относительно степени либерализма, допустимого в полиции Среднего Йоркшира.

Возможно, это было бы не так уж плохо. Кто знает, может, ему только казалось, что вся эта беготня и шум, ненормированной рабочий день и постоянные перегрузки – то; что надо, может, это лишь заполняло зияющую пустоту его жизни. Это предположение представлялось Уилду разумным, а он очень верил в силу разума. Но весь здравый смысл не мог заставить его не поглядывать на телефон в надежде, что вот сейчас раздастся звонок и он услышит: «Привет, Мак. Это Клифф. Как у тебя дела?»

Клифф Шерман набрал номер. Прозвучало восемь гудков, прежде чем женский голос, немного сдавленный от того, что его обладательница жевала сандвич, произнес:

– «Ивнинг пост». Доброе утро, пардон, добрый день!

– Я бы хотел поговорить с кем-нибудь из ваших репортеров.

– С кем-нибудь конкретно, радость моя? Дело в том, что большинство из них обедает.

– С кем-нибудь из отдела криминальной хроники, – произнес юноша осторожно.

На том конце провода захихикали.

– А вы уверены, что вам нужна наша газета, а не «Вашингтон пост»? Подождите минуту. Поговорите с мистером Раддлсдином.

Было слышно, как она зовет кого-то: «Сэмми!» Мужской голос ответил: «Какого черта, Мэвис! Я уже ушел!»

Через несколько секунд тот же голос произнес:

– Сэм Раддлсдин слушает. Чем могу быть полезен, сэр?

Решимость Клиффа таяла с каждой секундой. Он подумывал сначала позвонить в одну из ведущих национальных газет, но все они были далеко от Йоркшира, к тому же их номеров не было в телефонной книге. Пришлось утешиться тем, что все, о чем он собирался сообщить, было просто провинциальной ерундой.

– Может быть, я сам буду вам полезен, – набравшись храбрости, сказал Клифф.

– Каким образом?

– Сколько стоит история о полицейском с определенными наклонностями?

– Что вы имеете в виду? Он гей или аферист?

– Й то и другое, – сымпровизировал Клифф. – Его боссы не знают, что он гей, поэтому он наверняка аферист, если до сих пор ему удается это скрывать.

– Кто его боссы?

– Он детектив.

– Местный?

– Разумеется, поэтому я и звоню вам, а не в какую-нибудь крупную газету. Так сколько стоит моя история?

– Надо подумать, сэр… В каком он звании?

– Выше, чем констебль, и это все, что я сказал за так. А теперь поговорим о гонораре.

– Сэр, об этом неудобно говорить по телефону. Почему бы нам не встретиться и не обсудить все детали? Я не расслышал вашего имени…

– Обсудите это с самим с собой! Я свяжусь с вами еще раз. Возможно!

Швырнув трубку на рычаг, Шерман с удивлением обнаружил, что его бьет легкая дрожь. Он еще не знал, как далеко собирается зайти с этим делом, но винил во всем исключительно Уилда. Дураку понятно, что тот не доверяет ему. Клифф торчит здесь уже больше недели, а этот уродливый ублюдок к нему даже не притронулся. Ясно – боится скомпрометировать себя. Тупой гомик! Как будто он уже не вляпался настолько, что может пулей вылететь из полицейского участка. Сгоряча Клифф чуть не выпалил это прямо Уилду в лицо, но вовремя остановился. Идти на прямой шантаж он не осмеливался, понимая, что с таким человеком, как Уилд, это не пройдет. А ему и нужно-то было всего, вздыхал Клифф мечтательно, лишь немного доверия, чуточку помощи и тепла. Он приехал сюда не за тем, чтобы кому-то навредить. Но если Уилд не примет его полюбовно, придется, черт возьми, заставить его сделать это другим способом.

Клифф вышел из телефонной будки и пошел бродить по улицам. Он делал это каждый день с тех пор, как приехал. Прохожие ловили на себе его пристальный взгляд – парень всматривался в их лица, пытаясь отыскать среди них единственного человека, который бы положил конец его поискам.

Сэмми Раддлсдин закончил свой ленч в одиночестве и надолго задумался о недавнем телефонном звонке. У него был хороший нюх на сенсацию, отличить железный колчедан от настоящего золота он мог с почти стопроцентной точностью.

Когда в полтретьего пивной бар закрылся, он вернулся в редакцию, прибыв туда одновременно с редактором.

Выслушав историю с анонимным звонком, шеф, при всем его уважении к проницательности Сэма, лишь отрицательно покачал головой.

– Это не для нас, Сэмми. Я бы рискнул вызвать ярость этого бешеного Дэлзиела, только если бы пахло крупным скандалом. Он не только похож на слона, но к тому же и злопамятен, как слон, а нам всем еще жить в этом городишке.

– А что, если это и есть крупный скандал?

– Тогда он слишком крупный для нас. Этот материал больше подходит для «Челленджера». Я звякну Айку-Огильби. А удастся нам разузнать что-нибудь новенькое, мы присоединимся к компании вместе с его шустрыми ребятами.

Редактор рассмеялся, увидев недовольную мину Раддлсдина.

– Брось расстраиваться, Сэмми. Скорее всего, эта история яйца выеденного не стоит. И потом: имеет ли смысл жертвовать дружескими отношениями с инспектором Паско ради такой чепухи?

Сэмми почесал свой длинный нос.

– Думаю, не имеет.

Редактор улыбнулся самодовольно и с видом папской непогрешимости снял трубку, попросив соединить его с мистером Огильби в Лидсе.

Раддлсдин занялся делами. Несмотря на досаду, умение мыслить рационально не подвело его и на сей раз. Редактор прав. Зачем поднимать шумиху вокруг этой истории? Не разумнее ли переадресовать ее охотникам за удачей из «Челленджера», заручившись обещанием поделиться добычей в случае успеха?

Он вышел из здания редакции и отыскал автомат.

– Пожалуйста, инспектора Паско… Говорит Сэм Раддлсдин из «Ивнинг пост». Привет, Питер. Послушайте, может быть, я преувеличиваю, но, поскольку вы оказывали мне кой-какие услуги и я ваш должник, мне подумалось, что следует предупредить вас… У меня был странный разговор по телефону…

Глава 7

Йоркширский крикетный клуб – единственный в Англии клуб, от членов которого до сих пор требуется, чтобы они появлялись на свет в пределах графства: Всем пришлым, как бы долго они ни жили здесь, все равно доверять нельзя: они могут играть в крикет только ради удовольствия, а не из-за уважения к традициям.

Такой же серьезный подход к делу ожидался и от йоркширских трактирщиков, и Джон Хьюби обладал всеми необходимыми достоинствами, чтобы состязаться с любым торговцем спиртным в графстве.

– Джон, дорогой мой, уже шесть часов, – сказала Руби Хьюби.

– Верно.

– Может, я открою бар? У дверей стоит автомобиль.

– Ну и что? Пусть прохвост подождет! – отрезал Хьюби, продолжая расставлять бутылки светлого эля по полкам.

Руби Хьюби встревоженно выглянула из окна. К счастью, незнакомец оказался терпеливым. Он стоял возле машины, задумчиво созерцая фундамент ресторана и пристройку к служебному помещению. И ресторан, и пристройка были задуманы Хьюби в предвкушении наследства тети Гвен – теперь все это пало первой жертвой завещания.

– Ладно, – сказал Хьюби, осматриваясь вокруг, чтобы убедиться, что все выглядит как положено – основательно и мрачно, – впусти его. Но лучше не давать ему нашего фирменного коктейля. Я сегодня не в настроении.

Так как фирменный коктейль, когда Хьюби был не в настроении, мог состоять из чего угодно, включая джин с тоником и смесь простого пива с имбирным, последствия могли быть самыми непредсказуемыми. К счастью, человек, вошедший в бар, – на вид ему было за тридцать, темная борода, густые кудрявые волосы, широкие плечи и атлетический торс – приехал издалека и просто хотел утолить жажду.

– Чего желаете? – спросил Хьюби задиристо.

– Пинту лучшего пива, пожалуйста, – произнес приезжий с легким шотландским акцентом.

Хьюби, смягчившись, налил пинту. Первая кружка была мутноватой. Он поглядел задумчиво на незнакомца, ответившего ему таким же взглядом, вздохнул, налил другую, наконец на третий раз пошло прозрачное пиво, и он протянул кружку приезжему.

– Ваше здоровье, – произнес тот.

Выпив пиво, он оглядел бар. Стремления хозяина к прогрессу здесь совершенно не было заметно. Даже миксер – обязательная принадлежность любого бара – относился к доэлектронной эпохе. В камине, сделанном в стенной нише, настоящие угли были положены на настоящие поленья. Камин можно было разжечь в любую минуту, когда хозяин сочтет, что посетители заслуживают этого. На кирпичах перед камином спал йоркширский терьер. Тучная женщина лет сорока пяти суетилась в зале, расставляя пепельницы, а девушка примерно лет двадцати с копной упругих белокурых волос и еще более упругой массивной грудью протирала стаканы за стойкой. Она поймала взгляд незнакомца и улыбнулась призывно. Обрадованный этим первым знаком гостеприимства, тот улыбнулся ей в ответ.

Хьюби, прерывая этот обмен улыбками, проворчал сердито:

– Джейн, если тебе нечего делать, кроме как корчить рожи, сходи и принеси мартини. Вечером у нас может быть масса народу.

Незнакомец поставил кружку на стойку.

– Вы – мистер Джон Хьюби, я полагаю? – спросил он.

– Так написано на двери.

– Меня зовут Гудинаф, Эндрю Гудинаф. Я генеральный секретарь Общества защиты животных. Вы должны помнить, эта организация упомянута в завещании вашей покойной тетушки.

– Как не помнить, – буркнул Хьюби.

– Боюсь, что это вызвало у вас разочарование…

– Разочарование, мистер Гудинаф? Нет, я бы так не сказал, – произнес Хьюби, поднимая крышку стойки и проходя в зал. – Тут совсем другое. Это были ее деньги, и она сделала с ними, что хотела. Она не забыла меня, о нет, не забыла. И я не забуду ее, будьте уверены!

Он вложил в последнюю фразу все свое негодование. Гудинаф с ужасом увидел, что Хьюби подлетел к камину и дал правой ногой здорового пинка спящей собаке. Удар был настолько силен, что животное с грохотом стукнулось о кирпичи.

– Ради Христа, не делайте этого! – вскричал защитник животных. Но тут же смолк, увидев, что собака, даже перевернувшись на спину, тем не менее пребывала в прежней позе.

– Могу я представить вас Граффу из Гриндейла? – прорычал Хьюби. – Вначале я собирался сунуть его в камин, но вовремя одумался, буду хранить это чучело. Пусть мозолит глаза в назидание: не тратьте попусту время на дружбу с людьми, которым неведомо чувство благодарности или родственная преданность. Да ладно. Чем могу служить, мистер Гудинаф? Не из любви же к Граффу вы проделали такой путь?

– Пожалуй, нет. Не могли бы мы поговорить наедине?

– А не в этом переполненном баре, вы хотите сказать? Руби, последи за порядком, когда начнется наплыв посетителей. Пойдемте со мной, мистер Гудинаф.

Жилое помещение позади бара оказалось более уютным, чем зал для гостей, хотя дух старины ощущался и здесь.

– Ваша семья давно занимается этим делом, не так ли? – спросил Гудинаф.

– Достаточно долго. Начало положил мой дедушка.

– Верно, я беседовал с миссис Виндибэнкс в Лондоне, а потому мне известно кое-что из истории вашей семьи.

Для Хьюби это послужило сигналом, чтобы отбросить всякую сдержанность.

– Старая Виндибэнкс? Да что она знает! Вечно задирала нос, но становилась тише воды, когда надо было подлизаться к старухе. Ну что ж, она получила за свои труды столько же, сколько и я, можно утешиться хоть этим. Советую вам поменьше верить тому, что она болтает о семействе Хьюби. Слушайте, я расскажу, как в действительности это было…

Здесь, на берегу реки, стоял дом, примыкавший к мельнице. Его давно нет и в помине, когда дедушка купил его, он уже был наполовину разрушен. Дедушка был простым работником на ферме, но голова у него хорошо работала, и он построил пивную, а сестра его приглядывала за домом. У Ломасов была тогда Небольшая пивоварня, они только начинали это дело, и их старший сын приехал уговорить деда купить у них пиво. Всучить свое пиво Ломасу не удалось, но дедушкина сестра Дот влюбилась в него, и парень забрал ее с собой. Деду все это пришлось не по душе, но без помощницы в доме нельзя. Дед женился, скоро у него появились близнецы – Джон, мой отец, и Сэм…

Хьюби прервал свой рассказ, но не потому, что ожидал возражений на свой оригинальный взгляд на женитьбу, а просто чтобы набить табаком и зажечь старинную прокуренную трубку.

– Наступил четырнадцатый год. И оба близнеца отправились воевать, – продолжал Хьюби. – Вернулись невредимыми, в отличие от большинства здешних семей. Бабушка умерла раньше, а дед скончался в 1919-м. Пивная была поделена между братьями, но Сэм после войны стал очень беспокойным, поэтому он взял свою половину деньгами и уехал. А мой отец занялся пивной. Сэм пропадал ровно год; что он делал все это время – одному Богу известно. Вернулся без гроша в кармане и попросил отца дать ему в долг, пока он снова не встанет на ноги. Отец был честный человек, но жесткий, к тому времени женился и только-только начал сводить концы с концами. Брату он сказал, что даст ему ужин и постель на ночь, но наутро пусть убирается. На мой взгляд, он поступил правильно. Коли уж сам выбираешь свою судьбу, сумей и позаботиться о себе, как вы считаете?

Гудинаф одобрительно кивнул. Для него было разумнее не вступать в спор. Кроме того, ему действительно нравилась такая точка зрения.

– И какова же была реакция Сэма? – спросил он.

– Ну, он тоже был жестким человеком, – продолжил Хьюби не без восхищения в голосе. – Он сказал отцу, чтобы тот засунул себе в задницу свой ужин и кровать заодно. И в ту же ночь уехал в город. Потом отец узнал, что Сэм уговорил тетю Дот, чтобы она попросила своего Ломаса дать ему место продавца при пивоварне. Так оно и вышло. Дедушка перевернулся бы в гробу, узнай он об этом – он плохо ладил с Дот, ему было противно, что она важничает. Вот как меняется человек, если связывается с проклятыми Ломасами! Но дед, наверное, от души посмеялся бы над тем, что случилось потом.

– А что произошло? – оживился Гудинаф, заранее предчувствуя ответ.

– Сэм отлично справлялся со своей работой, язык у него был хорошо подвешен. И не только когда он продавал пиво. У Ломасов была дочка, Гвен. Они, очевидно, возлагали на нее большие надежды. Ломас сколотил состояние, построил Трой-Хаус в Гриндейле и собирался заделаться джентльменом, хотя был ничем не лучше моего деда. Гвен прочили в мужья настоящего джентльмена – такова была воля Ломаса. И тут случилось непредвиденное: бедный кузен Сэм заарканил ее! – Хьюби рассмеялся.

– Таким образом, Сэм вошел в семейство Ломасов? – спросил Гудинаф.

– Ну да! И к счастью для них, надо сказать! Каждый знает, что, если бы не Сэм, Ломас не выдюжил бы во времена Депрессии. Сэм спас семью от банкротства, и, когда все снова вошло в свою колею, он был уже во главе дела. К концу Второй мировой войны они процветали, а потом влились в какую-то очень солидную фирму и стали действовать на национальном уровне, хотя и сохраняли прежнее название. Вот что мне не дает покоя! Все эти так называемые деньги Ломаса – в действительности это деньги Хьюби. Ломасы давно уже были бы в работном доме, если бы не Сэм, брат моего отца.

– А он не выражал желания поделиться с вашим родителем, если дела у него шли так хорошо?

– Он появился однажды, когда греб деньги лопатой. Предложил помириться. У него было все: дорогая одежда, дорогая машина, дорогая жена, а мой отец еле сводил концы с концами. Знаете, он так и не разбогател. А в нашем деле нужен капитал. Деньги рождают деньги – таков закон…

Хьюби мрачно уставился на окно, за которым виднелась начатая пристройка, освещенная лучами заходящего солнца.

– И что же ваш отец?

– А как вы думаете? Он велел Сэму убираться прочь. А что еще он мог сказать? Тем все и кончилось!

– Я думаю, так и должно было случиться. Ну а теперь поговорим о сыне вашего дяди – вашем, так сказать, кузене, пропавшем без вести наследнике…

– Пропавшем без вести? – закричал Хьюби. – Этот прохвост мертв так же, как Графф из Гриндейла, и все это знают! Старуха тоже это знала, мне кажется. Хотя совесть не позволяла ей поверить в неизбежное.

– При чем тут совесть? – удивился Гудинаф.

– А как же! В семье у бедняги была не жизнь, а сущий ад! Мать хотела видеть его настоящим джентльменом, отец же стремился сделать из него настоящего мужчину.

– А чего хотел сам Александр?

– Просто быть самим собой, я полагаю. Я не очень хорошо знал его, хотя мы родились с разницей в несколько дней. Он, конечно, пошел в какую-то модную школу, а я – в местную, да и то, когда меня силой туда затолкали. Но мы иногда виделись на каникулах, перебрасывались парой слов типа: «Привет», «Как поживаешь?» – дальше дело не шло. Как одногодки, мы были призваны в армию в одно время, в сорок четвертом году. Ехали в одном поезде и проходили начальную подготовку в одной части. Тут мы, само собой, немного сблизились. Он спросил меня однажды, чего я больше всего хочу. Остаться в живых, ответил я. Я хорошо разбирался в двигателях и других вещах, поэтому добивался места в Королевском обществе инженеров-электромехаников и получил его, демобилизовался младшим капралом из части поблизости от Тернбриджа.

Он очень завидовал мне, когда я сказал об этом. «А у тебя какие планы?» – спросил я. Он ответил, что собирается стать офицером. Его матери это наверняка понравилось бы, знаете – униформа, люди обращаются к тебе «сэр» и все такое… Потом он задумал пойти добровольцем в отряд десантников. Когда я узнал об этом, решил: спятил парень, не иначе. По мне, нет ничего хуже десантников. Но он отважился на это, дурачок. Слышал, что его отец умом чуть не тронулся от гордости за своего Алекса.

«Мой сын – офицер…» – всегда говорила Гвен с надменным видом. «Мой сын – десантник», – кичился Сэм. Вот и выходит: в том, что бедняга так кончил, изрядная доля их вины. Я никогда не покидал Англии. Ну, а он заснул навеки на берегу Средиземного моря. Сэм в конце концов смирился с этим, а она – никогда. Просто не хотела верить. Конечно, трудно жить, когда знаешь, что ты в ответе за смерть сына…

Эти глубокие философские размышления привели Хьюби в прекрасное расположение духа. Его трубка потухла, и он снова раскурил ее.

– Вы помирились с семьей вашего дяди? – спросил Гудинаф, словно побуждая Хьюби продолжить рассказ.

– Я полагаю – да. Мой отец умер в 1958 году. Дядя Сэм приехал на похороны. Я поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Ведь не из-за меня же произошел разлад. Вскоре нас с Руби пригласили на чай. Отношения, по правде говоря, оставались натянутыми. Но я сказал себе: вытерпим все, лишь бы это приносило доход. Я даже стал продавать пиво Ломасов у себя в баре. Мой отец перевернулся бы в гробу!

И только я почувствовал, что начинаю одерживать верх над дядей Сэмом, он знаете, что делает? – берет и помирает, меньше, чем через шесть месяцев после моего отца! Супруге достается все состояние, никому другому – ни пенни. Что ж, все справедливо, сказал я тогда. Деньги были ее по праву. После похорон она вцепилась в меня и говорит, что перед смертью Сэм очень просил, чтобы новая дружба, возникшая между нашими семьями, продолжалась, и, мол, она хочет, чтобы мы приходили к ней на чай. Но она не изменилась, кто угодно – только не она!

– Что вы имеете в виду? – спросил Гудинаф.

– Сознание вины! Вот что я имею в виду. Старая леди знала, что сгубила своего сына, и теперь, должно быть, опасалась, что помогла и Сэму сойти в могилу. Согласен, это звучит дико. Но в таком случае зачем она это делала? Больше двадцати пяти лет мы получали приглашения на чай. И ради чего? Я скажу вам, ради чего. Чтобы завещать нам этого чертова Граффа из Гриндейла!

Он отшвырнул трубку, и она ударилась о стенку с такой силой, что в штукатурке осталась отметина.

– Сочувствую вам, поверьте…

– Неужели? Очень мило с вашей стороны. Но полагаю, вы приехали сюда не для того, чтобы посочувствовать мне? А кто вы такой? Что-то вроде адвоката?

– В какой-то мере – да, – улыбнулся Гудинаф, по настоянию родителей изучавший когда-то законы, а не ветеринарную науку, которой отдавал предпочтение. Когда у него появилась возможность получить даже плохо оплачиваемую работу в Обществе защиты животных, он с радостью ухватился за нее, и за десяток лет из захудалой полусамодеятельной организации оно превратилось в одно из крупнейших благотворительных учреждений. Такие большие наследства, как у миссис Хьюби, перепадают нечасто, и отчаяние при мысли, что дожидаться его предстоит бесконечные годы, а также совет, полученный от официальных консультантов общества, толкнули Гудинафа избрать именно этот образ действий.

– Позвольте мне кое-что объяснить. Мы в нашем обществе, естественно, желаем получить нашу долю состояния как можно раньше. Чтобы добиться этого, нам нужно оспорить завещание в суде и сделать так, чтобы претензии Александра Хьюби на наследство – пусть и маловероятные – не принимались во внимание. Понимаете меня?

– Вы хотите деньги немедленно. Это я вижу. Но при чем тут я?

– Чтобы увеличить наши шансы на успех, нам необходимы три простых условия. Первое: все три наследующие организации должны действовать сообща. У меня уже имеется согласие Фонда помощи родственникам военнослужащих действовать от их имени, и, пока я здесь, я намереваюсь узнать мнение «Женщин за Империю».