Текст книги "Океан для троих (СИ)"

Автор книги: Реджи Минт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Морено снова позвал кого-то и застонал от боли.

Дороти, отставив в сторону бокал, прихватила бутыли с маковым зельем, разведенным хинным порошком, и подошла к койке.

Морено стало хуже – его сотрясала крупная дрожь, голова запрокинулась, а посеревшая кожа на скулах натянулась так, точно он голодал с месяц. Хирург предупреждал, да и сама Дороти не раз видел такое у тех, кто балансировал между жизнью и смертью. Наступал кризис. Иногда кризис длился несколько часов, а мог затянуться на сутки или двое – точно судьба все кидала кости и никак не могла определить, нужен ей этот человек или не очень.

Дороти приподняла Пса за плечи, осторожно надавила ему на челюсти, чтобы они разомкнулись и стало возможно влить ему в рот лекарство. Морено вздрогнул, выгнулся от судороги, лишь сильнее сжал зубы и замычал, точно от боли. А может, именно от нее.

Бездарно потратив еще пять минут, Дороти поняла: либо надо звать на помощь, либо выдумывать иной способ влить Морено в рот лекарство.

Корабельные склянки как раз отбили десять вечера, и дергать выбившуюся из сил команду не хотелось. Конечно, за-ради своего кэптена они б со дна океанского встали, но тут уже вступило в дело самолюбие самой Дороти: если для выздоровления Морено нужно выпить настой – он его выпьет, так или иначе.

Но чтобы Пса перестало трясти, нужно сбить жар, а именно это и должна была сделать настойка!

Дороти обыскала каюту и нашла толстый свитер, один из тех, которые вязали для офицеров торговки из Йотингтона. Не жалея, распорола на спине, так чтоб его можно было натянуть на лежачего. Вытащила из рундука пледы из шерсти – напутственный подарок одной из кузин, который она возила с собой чуть ли не с Академии.

Натянув свитер на Морено и укутав его в пледы поверх одеяла, Дороти растерла ему запястья и шею бренди, выждал пару минут и попробовал снова.

Неудача.

После растирания трясти Морено стало еще сильнее – судороги пошли каскадом и переходили одна в другую без перерыва. Глаза у пирата закатились, а губы посинели.

Оставался самый надежный и проверенный метод – согреть теплом тела. Не давая себе времени на раздумье, а своему воображению слабины для раскрутки фантазий, Дороти сбросила сапоги, стянула бриджи, оставив только рубашку и панталоны, подняла Морено и легла на кровать уже вместе с ним, положив его на себя. Неловко, почти вслепую, набросила одеяла. Греть, навалившись сверху, не рискнула – боялась потревожить раны, а переворачивать раненого на бок грозило расхождением швов.

Какое-то время Морено еще продолжало трясти, Дороти держала его крепко, сжимая в объятиях, не давая выгибаться и вредить себе. Но потом то ли лихорадка достигла пика, то ли удалось теплом немного отогнать озноб, но судороги стали реже и слабее.

Дороти разжала хватку, переложила Морено на кровать, а сама легла сбоку, прикрывая от сквозняков. Потянулась за стаканом с настоем, набрала в рот хинной горечи, прижалась ко рту Морено, с силой раздвинув его губы языком, и влила в него лекарство. Сглотнула слюну, выдохнула.

И повторила.

А затем повторяла снова и снова, заставляя себя не торопиться и не брать за раз больше маленького глотка. И так – пока стакан не опустел.

Губы у Морено, поначалу сухие и обметанные горячечной коркой, стали мягче, податливей. К ним вернулся нормальный цвет, ушла дурная синева.

Спустя четверть часа после того, как Дороти влила в него последний глоток, дрожь исчезла совсем, а еще через полчаса дыхание выровнялось и стало спокойнее.

Лихорадка спала.

Глава 11. Кризис

– Худая ночь, да, командор? Что я пропустил? Уже отплыли?

Хриплый голос выдернул из дремы так же грубо, как островной лекарь выдирал солдатам больные зубы.

Дороти поморщилась и осторожно приподнялась на локте.

Из хороших вестей был живой Морено. Измученный, но в сознании. Из дурных – вновь открывшаяся рана у него на боку. Из совсем паскудных – быстро расплывающееся по бинтам пятно. Первое радовало, второе тревожило, третье предвещало скорый виток лихорадки. И гробовой саван.

– Пить?

– Жить, – вздохнул Морено. – Хотя пить тоже тащи. Что я натворил хорошего, что ты решила погреть мне простыни? Озолотил приют в беспамятстве или женился на юродивой?

Дороти осторожно поднялась, чтобы ненароком не задеть в полумраке забинтованное плечо Морено, которое пока вело себя прилично – во всяком случае, там на повязках не проступало никаких подозрительных пятен. Зажла две толстые свечи. Налила в стакан на треть красного вина, которое должно помочь в сотворении крови, разбавила водой и вернулась к кровати.

Протянула и ответила:

– Ты же капитан, а капитанская каюта на “Свободе” одна. Нет, сначала лекарства, потом вино.

– Тебя бы в палачи…

– Всегда мечтала.

Она подсунула Морено под нос склянку с хинином, терпеливо выслушала поток черной ругани и дала запить горечь вином.

– Еще!

– Нельзя. Хирург запретил тебя поить сверх этого. Боится, что внутренности разбухнут и полезут в ту дыру, которую ты дал в себе провинтить.

– Хиггинс не разрешил давать мне вина? Мне, своему капитану?!

– Воды. Вино считай подарком судьбы. И не ропщи, – Дороти убрала опустевшие склянки, подвинула свечи так, чтобы можно было дотянуться, не вставая с кровати, и снова легла сбоку от Морено.

Тот, несмотря на крайнюю измотанность, нашел силы съязвить:

– Леди попутала континенты? Гамаки на борту закончились? Или я в бреду совершил подвиг во славу Алантии, и это наградные? Так я не король, люблю, когда рядом шевелятся.

– Морено, это – моя каюта и моя кровать. И я, как хозяйка, вольна приглашать кого захочу. И класть их куда захочу. Так что потерпи мое гостеприимство до тех пор, пока не сможешь на своих ногах выйти за эту дверь. Что до остального – на полу жестко, а кровать достаточно широка, чтобы вместить двоих. Или ты предпочитаешь пол?

Морено хмыкнул в ответ, но возмущаться больше не стал. Тем более что его опять начала бить дрожь – пока еще редкая и не такая сильная, как днем. Но она была предвестницей ухудшения, и они оба это понимали.

– Пожалуй, останусь тут, – тихо согласился Морено. – Упустить шанс поспать в твоей кровати – это все равно что отказаться трахнуть принцессу.

– Поэтично. И это мне говорит человек, в течение года ограбивший казну на полмиллиона золотых. Я видела твою каюту на “Каракатице”. Сплошь шелк, бархат, серебряное шитье и накрахмаленные скатерти. Так что не льщу себя надеждой поразить твое воображение офицерскими льняными простынями.

– Ну принцессы-то тоже не ахти какие бабы. На иную посмотришь – и рыдать охота. Тут дело не во внешности, а в этом… престиже.

– Или принцесса, или ничего? – Дороти придвинулась ближе, снова притянула Морено к себе и дунула на свечи.

– Кровать командора Дороти Вильямс тоже годится, – Черный Пес не стал отбиваться, только плечи на секунду закаменели и сразу расслабились – не нарочно, предательский озноб опять дал о себе знать и заставил прижаться ближе, в поисках тепла.

– Через час я буду менять повязку. Сейчас уснешь сам, или дать тебе опий?

– Спать в кровати с такой красоткой – никогда себе не прощу. Но если прижмешь сильнее – не надо мака, усну так. Бывало и похуже.

– Что для пирата может быть хуже, чем офицер королевского флота, греющий ему спину?

– У тебя, как у всех вояк, скудная фантазия, моя прекрасная леди. В мире есть вещи куда страшнее.

Дороти проснулась от короткого удара рынды, отмеряющего корабельный час. Снаружи еще было темно.

Морено то ли спал, то ли был без сознания. Скорее второе – от смены повязки на животе он даже не застонал. Жар держался сильный, но ровный. Используя уже опробованный способ, Дороти вновь напоила его рот в рот маком, а после разбавленным вином, поддерживая под голову и силой заставляя глотать.

От вкуса опия с вином в собственной голове стало гулко и ясно. Спать расхотелось, и Дороти вновь села за стол – перепроверить курс и поискать в судовых журналах все, что относилось к Гряде Сирен.

На свои записи она не рассчитывала – еще прошлой осенью было получено распоряжение от Королевского Адмиралтейства держаться от гибельных скал как можно дальше и не подвергать корабли риску. Эдикт распространял свое действие на весь флот Его Величества и был написан кровью.

Не буквально, конечно. Крови никто не увидел. Потому что некому было о ней рассказать.

Год назад, в августе, команда на сорокапушечной “Лючии”, увлекшись преследованием пиратского фрегата, нырнула в узкий пролив между Грядой и островами и обратно уже не вынырнула.

На ее поиски отправился “Стерегущий”. Тридцать пушек. Гарнизонные солдаты. Отличные канониры. Там командовал сэр Вормс – он приходился Вильямсам дальней родней. Тучный мрачный шкипер, уже в возрасте, который на берегу провел куда больше месяцев, чем в море.

Через неделю к островам прибило шлюпку с шильдой от “Стерегущего”. В шлюпке были трое мертвецов и уйма оплетавших их бурых водорослей. Выловившие находку местные рыбаки отправились на тот свет за пару дней, прихватив еще половину поселка – моровое поветрие. С кровавым кашлем и чернотой кожи. Вспыхнувшее и тут же угасшее. Адмирал задумался и отправил в столицу депешу. В столице донесению поверили, что удивительно, и отнеслись серьезно.

Больше к Гряде Сирен корабли королевского флота не ходили. И если какому-нибудь корсару удавалось оторваться от погони и нырнуть в скалы – то преследование оставляли.

Разделить судьбу “Лючии” и “Стерегущего” добровольцев не находилось.

Хотя бродили слухи, что пираты и особо резвые местные продолжают там не только прятаться, пережидая, пока преследователь уйдет, но и плавать сквозь Гряду.

Но если кто-то там и шарился, то они делали это тихо и по кабакам особо не трепали: хвалящихся такими подвигами вполне могли прикопать – мора боялись все. От него не откупишься.

Гряда Сирен, кроме местечка с дурной славой, была еще интересной навигационной задачкой. В здешних скалах когда-то тренировались претенденты на должность капитанов. Кроме весьма коварных рифов, там были еще и течения с разной насыщенностью, что делало прохождение фарватера настоящим ребусом.

Если б не эдикт короля, Дороти бы туда сунулась – она давно искала повод. Но маршруты “Свободы” все время проходили вдали от Гряды, а потом случилась беда с “Лючией”.

То, что десять лет назад в тех же краях произошло несчастье с “Холодным сердцем”, на котором ушел в свой первый и последний рейс Доран Кейси, никто уже и не помнил.

Никто, кроме Дороти.

“Сердце” было бедовым судном, с разношерстной командой и шкипером-сорвиголовой. Ради такого эдиктов не подписывают. Дорана никто не искал и никто о нем не помнил. Кроме Дороти.

В старых навигационных журналах предыдущего капитана “Свободы” нашлась прежняя схема прохода – очень поверхностная и с пробелами. Для навигации она не годилась – ориентироваться по такой сродни тому, как путнику в чаще леса сказать “иди к двум деревьям”.

Дороти задумалась, прикидывая возможные маршруты.

Когда снаружи начало светать, в каюту тихо постучал Саммерс и предложил сменить.

Дороти кивнула и вышла в серый утренний сумрак.

Жизнь на корабле продолжала кипеть – у Морено была на удивление сплоченная и сработанная команда.

Обычно на корсарских судах экипажи сменялись чуть ли не на четверть за сезон, а эти, похоже, плавали плечом к плечу уже не один год. Несмотря на нехватку рук, на борту царил порядок – ни одного непривязанного линя или брошенной впопыхах тряпки.

Фиши уступил штурвал молодому помощнику и неспешно жевал солонину с сухарями, запивая ранний завтрак водой из фляги.

Не чинясь, разговор начал первым, положив якорь на субординацию:

– Как здоровье кэптена?

– Пока что при нем. Но ждать быстрой поправки не стоит – это не пустяковые царапины. Все худо.

– Знаем, командор. Если б был другой способ протиснуться через этих поганцев, кэптен бы обязательно его увидел. Но уж как вышло…

– Да, ранения некстати. Когда мы будем у Гряды?

– Ветер хороший, точно сама Черная Ма в паруса дует. – Фиши отправил в рот полоску мяса, прожевал и подытожил: – Как раз к обеду подойдем.

– Это хорошо, останется пять часов на проход по свету, в старых капитанских записях говорится про три часа…

– Враки. Нет там никакого свету. Сумрак, да и тот… Как в киселе плывешь. Мерзко и стыло. И когда мы оттуда вылезем, не от курса зависит – скалы-то я обойду, а вот девок… С ними не угадаешь.

– Каких девок?

– А может, и не девок. Кто его знает.

– Что вы мелете?

– Неужто кэптену так плохо, что он не успел вам все рассказать?

– Рассказать что? – нахмурилась Дороти. – Проклятье, мне клещами из вас слова тянуть?

Фиши хлебнул из фляги еще. И начал набивать трубку, пряча глаза:

– Ну если Пес не сказал, может, и не надо оно вам? Много знать – плохо спать. Только вот как мы право на проход получим, если капитан без сознания? Они же потребуют капитана.

– У “Свободы” есть капитан. И я пока что в полном здравии, – отрезал Дороти.

– Так-то оно так. Но…

– Договаривайте!

– Да чего там договаривать… – Фиши с огорчением глянул на уже набитую трубку и вдруг с остервенением начал выколачивать из нее табак. – Мы и не знаем ничего! Тут как заведено: подходим к Гряде, кэптен остается на палубе, а мы в трюм. И уши воском залить и чем поглуше обмотать, вина хлебнуть и спать. Чем крепче – тем лучше. Выходить, пока кэптен не позовет, – нельзя. Потом кэптен трюм отпирает, и мы уже проскочили, рули спокойно. Может, Джок вон знает побольше… Они с Морено вроде как дружки. Если у Пса вообще есть приятели.

– А как же лавирование между скал?

– Не знаю, я как все – заливаю зенки бренди да трясусь от страха. А кто тут рулем крутит – да хоть сам морской дьявол! Когда кэптен трюм открывает, там остается только шхеры пройти – вот их я как свои пять знаю. Но если не через Гряду идти, а как люди ходят – то шхеры в неделе пути.

– То есть вы ныряете тут, а выходите…

– Через двенадцать часов за портом Вейн, командор. В скалах. Не то чтоб мы особо часто так делали, но приходилось.

– Чертовщина какая-то. Но почему пропала “Лючия”? Почему не вышла в шхерах? И где “Стерегущий”? – Дороти растерянно пыталась охватить пониманием внезапно возникшую мистику.

И с усилием удержала на языке название еще одного корабля.

Спрашивать про “Холодное сердце” было глупо. Он пропал давным-давно, и не доказано, что именно в Гряде. Тот торговец, который заметил фрегат последним, видел его около… Просто около чертовой Гряды, которая, оказывается, полна не гибельных скал, а какой-то запредельной дьявольщины. И получается, Доран лежит там, на камнях, в месте, которого нет на картах.

– Почем мне знать? Может, там капитаны дурные были. Глупые или рисковые. Спросите Пса, командор. Он сказал идти через Гряду – мы идем.

Командор прикинула время действия опия – выходило, что до полудня будить Морено бесполезно. Впрочем, мистика мистикой, а на корабле и без того дел было невпроворот. И их никто не отменял. И лезть в непонятные скалы с неисправными пушками по меньшей мере глупо.

– Кто сейчас на оружейной палубе?

– Вроде Бринна там и пара парней из абордажной команды. Только зря вы это, госпожа, пушки на Гряде ни к чему…

– Зато когда мы оттуда выберемся, они нам пригодятся. Если вы думаете, что после того, как вы угнали один фрегат и взорвали еще два, армия оставит вас в покое – то вы плохо знаете флот Его Величества.

– И не хотел бы знакомиться ближе. Неприятные вы люди.

Фиши все-таки раскурил трубку, а Дороти отправилась к орудиям.

К полудню обе неисправные пушки были готовы совершить как минимум по три залпа каждая. Помощники оказались толковые, и пока Дороти приподнимала стволы с лафетов и держала на весу, абордажники споро эти самые лафеты чинили. И по окончании работы все трое смотрели на Дороти с куда большим уважением, чем до починки. Что льстило самолюбию, но не давало впадать в грех самообмана – это не ее команда, и впечатлять этих воров, греховодников и убийц ей ни к чему. Тем более талантом, за который тебя чуть не сожгли на костре.

Закончив, она вернулась в каюту, рассчитывая вытрясти из Морено все, что тому известно о Гряде, но вышло иначе. В каюте ее ждали бледный от волнения боцман Саммерс и хирург Хиггинс, черный от усталости.

Дороти приготовилась к плохим вестям.

Оказалось, что почти сразу после ухода Дороти лихорадка у Морено усилилась, и ее не удавалось сбить ни лекарствами, ни обтираниями. Рана на боку вновь открылась, мало того – появился дурной запах, а края воспалились и почернели.

Морено впал в беспамятство и в себя более не приходил. Лежал бледный, точно не человек, а восковая кукла.

Хиггинс отмерил какие-то капли и приготовил нож – собирался отворять кровь. Саммерс сидел рядом со своим кэптеном и читал молитву.

– У нас есть жрец на борту? – тихо спросила Дороти, окинув взглядом всю картину. Ясно, что счет тут шел на часы – загнивающая рана провоцировала лихорадку и не давала внутренней силе сомкнуть края разреза. Как жаль, что их совместный путь заканчивается так быстро. При всех недостатках Морено был таким живым и горячим, что стылый холод, копившийся в груди столько лет, отступал от этого жара. – Уходить без обряда негоже даже пирату.

– Два года храмовой школы, – глухо отозвался Саммерс. – Сан я не принял.

– За что выгнали? – спросила Дороти просто так, чтобы нарушить зловещее молчание, которое повисло в каюте.

Саммерс мрачно глянул в ответ и рассеянно потер широкие ладони. Видеть его, такого огромного и мощного, растерянным и разбитым было странно. Так же странно, как и сознавать, что за своего кэптена тут любой пойдет и в огонь, и в воду. Подобная преданность корсару удивляла. И вызывала зависть. Саму-то Дороти команда “Свободы” продала легко и непринужденно, стоило только поманить деньгами и пугануть костром. Хотя Дороти считала себя не худшим капитаном, но видимо, просто хорошо обращаться с людьми и закрывать их своей грудью недостаточно. Нужно что-то еще, чего у нее нет. И дело тут даже не в том, что она женщина. Женщин на флоте много. Вон, даже в команде Морено – трое. В чем-то другом тут секрет.

– Удавил главного жреца, – наконец ответил боцман.

Дороти решила не уточнять – шутит тот или нет.

– Ночью рана выглядела не так плохо, Морено был в сознании. Я давала ему хинин и готова поклясться – дело шло к улучшению. Почему стало хуже?

Хиггинс в раздумьи пожевал губами и, осторожно косясь на боцмана, предположил:

– Я слышал про дона Гильермо всякое. И среди всякого не было доброго. Думаю, на лезвии клинка, которым ранили кэптена, был яд. Что-то сильное, но не быстрое. Мучительное. Сама по себе рана страшна, но не смертельна. Страшно то, что в нее попало. Второй порез нанесли кортиком – и он чист.

Саммерс скривился, точно от зубной боли, и вышел из каюты, хлопнув дверью.

– Будет себя казнить, за то, что сразу не заставил кэптена промыть рану, – вздохнул Хиггинс.

– Сколько у него времени? – уточнила Дороти, которую мутило от запаха лекарств.

А еще очень живо вспомнилось собственное детство, заполненное этой вонью под завязку.

– Вечер. Ночь. Не больше.

– И шансов нет?

Хиггинс покачал головой:

– Если только не совершится чудо. Но боги немилостивы к пиратам.

Дороти еще раз взглянула на Черного Пса, который так недолго пробыл ее спутником, но успел принести с собой столько всего, что предыдущая жизнь стала казаться пресной, как каша в казарме. Захватила из каюты оружие и вышла вон – нужно было поговорить с Саммерсом до того, как они подойдут к проклятым скалам.

– Фиши сказал, что ты больше всех знаешь, что там происходит. На Гряде, – Дороти нашла боцмана на корме.

Тот уставился в море невидящим взглядом и вертел в руках простой медный медальон на шнурке.

– Там ждет беда, – глухо отозвался Саммерс, отбрасывая вежливость. – Туда рвутся умники – такие как ты, мэм, такие как Рауль, в поисках короткой дороги, а потом платят и никак не могут расплатиться. Но ты же мне все равно не поверишь, да?

– Сколько раз Морено ходил этим путем? – задумчиво спросила Дороти.

– Больше двадцати.

– И ты вместе с ним?

– Да.

– В трюме, с залитыми воском ушами, как все?

– Верно. Потому что первый раз Рауль шел через Гряду с другой командой – и оказался один на борту своей “Каракатицы”. И куда подевались остальные, он никогда не рассказывал.

– Мне еще что-то нужно знать, прежде чем я закрою за вами замки трюма?

– Рауль часто говорил, что совершил ошибку, тогда, в самый первый раз. Что у него забрали нечто, без чего каждый вдох как пытка.

– Кто забрал?

– Сирены, – сказал Саммерс. – Не спрашивай, кэптен никогда не говорил о том, какие они, опасны ли и что просят за проход…

– Опасны. “Лючия” так и не вышла из этих скал. На ней было триста человек команды.

– Откуда тебе знать, командор? Может, и вышла. С одним человеком на борту, – Саммерс еще раз тяжело вздохнул и ушел, оставив Дороти гадать о будущем.

И вспоминать прошлое. Потому что перед глазами стоял улыбающийся Доран – такой, каким она проводила его в последний рейс – сияющий, в новой форме, которая еще даже не замялась на рукавах. Такой бесконечно счастливый, что сердце замирало. Как он тогда шутил, что вернется с сундуком золота и вместо того, чтобы, как ожидала его маменька, жениться на кузине, сманит Дороти на свой корабль, и они будут вместе бороздить волны.

Его каштановые вьющиеся волосы все время норовил растрепать ветер, а в серых глазах плясали лукавые огоньки. Он шутил и острил почти до самого отправления, а потом стал серьезен на миг, прижал Дороти к себе в коротком дружеском объятии и сразу же выпустил. А потом улыбнулся и ступил на трап “Холодного сердца”.

По сердцу полоснуло старой привычной болью.

Улыбка Дорана растаяла туманом и заменилась на жадное “жить” на других губах. Может, это кара такая? Все, кто вызывает у Дороти греховные мысли, гибнут? Стоит только подумать о том, что можно дать себе волю хотя бы в мечтаниях, как смерть взмахивает косой.

Безжалостно. Сначала Доран Кейси, теперь Рауль Морено.

Как проклятие.

Впрочем, с судьбой сражаться ей было не впервой. Жаль только, что все время в одиночестве.

Сейчас на жалость к себе времени не оставалось: нужно пройти намеченным Черным Псом курсом и догнать “Каракатицу”. Посмотреть в глаза полковнику Филлипсу, когда тот будет умирать, выяснить, что за темные дела этот подлец проворачивал вместе с губернатором, найти железные доказательства и восстановить свое доброе имя. Так, чтоб ни одна высочайшая комиссия не придралась.

Но все равно чертовски жаль, что у клятвы Черной Ма не хватило силы перебить ее, Дороти Вильямс, неудачу. Куда уж аборигенному божеству до фамильного алантийского невезения.

Из гнезда на мачте раздалась резкая трель свистка смотрящего, и Дороти поднялась на мостик. Взяла у Фиши подзорную трубу и взглянула на предстоящую проблему.

Все как и ожидалось, чертовщина началась почти с порога: при ясном солнце и спокойном синем море выступающая каменистая гряда тонула в белесом зыбком мареве, точно в устричном супе.

– Подойдем слева, я выставлю руль на вест, и мы протиснемся точно между вон той скалой, которая похожа на акулий плавник, и той, что напоминает два пальца. В прошлый раз мы шли именно там. Нам как раз хватит времени, чтоб спуститься в трюм, – сказал Фиши, закладывая штурвал ремнем и подвязывая концы.

– Как скоро мы достигнем скал?

– При таком ветре? Четверть часа, не больше.

Время Дороти потратила с пользой – закатила в трюм бочонок с бренди для команды, которая, невесело перешучиваясь, спокойно рассаживалась и затыкала уши мягким воском.

Но траурных настроений не было. Похоже, что Саммерс и лекарь дурные новости про кэптена и яд рассказать не решились – то ли надеялись на чудо, то ли хотели избежать паники.

Когда тяжелый засов встал в пазы, отрезая команду от капитана, Дороти внезапно почувствовала легкость. Неожиданную, с примесью сильного волнения.

Скоро закроется важный долг. Потому что, что бы сейчас ни произошло, она наконец-то рядом с Дораном. Она пришла к нему. И сможет почтить его память так, как тот заслуживает. Чтобы упокоился с миром – и на дне океана, и в душе леди Дороти Вильямс.

А что до Черного Пса…

Если Дороти поняла правильно, то слышать в этом состоянии тот все равно не может, а значит, необходимое условие не нарушит. Может, сирены окажутся милостивее богов и подарят пирату быструю смерть, а не мучительное угасание от отравы. Этого он не заслужил.

Дороти вернулась в каюту. Воздух в ней стал еще злее. Остро пахло гнилью.

После недолгих раздумий Дороти обернула Морено в одеяло, даже через все слои ткани чувствуя, как тот горит в лихорадке, вынесла на палубу и устроила рядом со штурвалом на мостике, прислонив к надстройке. Дотронулась до шеи, нащупывая биение жилы – дыхание у Морено стало совсем слабое, а сердечный ритм слышался еле-еле.

Дороти не удержалась, пригладила вьющиеся черные волосы, в которых уже появились тонкие проблески седины, и улыбнулась печально:

– А обещал-то… Трепач. Кому суждено умереть от яда, того не повесят. Так что никакого эшафота и зрителей. Все скучно и несправедливо.

Потом выпрямилась, поправила шейный платок, одернула мундир, застегнула перевязь с саблей. Жаль, капитанская треуголка и парик остались где-то Йотингтоне, и приходится являться на встречу не при полном параде. Впрочем, дамы, должно быть, привычные. Да и кто сказал, что они именно дамы?

“Свобода” по точно рассчитанной Фиши траектории нырнула в густой туман между двумя скалами, одна из которых была точь-в-точь как акулий плавник, а вторая вблизи стала похожа не на персты, а на тонкую детскую фигурку со страдальчески запрокинутой головой.

Белое туманное молоко охотно пропустило в себя корабль и сомкнулось позади.

Гряда Сирен приманила жертву, даже песен не понадобилось.