Текст книги "Океан для троих (СИ)"

Автор книги: Реджи Минт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 9. Вкус победы

Дороти решила выждать. В конце концов, свернуть шеи особо ретивым покупателям она всегда успеет, как и выдать себя.

Для поединка освободили место.

Теперь выбор пал на стол в центре зала, над ним как раз висело большое тележное колесо, уставленное желтыми свечами, с которых то и дело срывались тяжелые восковые капли. И видно издалека, и зрители могут рассесться вокруг, а не толпиться, рискуя толкнуть поединщиков и получить метательный нож в глазницу за испорченную забаву.

Дороти украдкой посмотрела на команду Морено. Те были на удивление спокойны. Фиши пытался снова приманить девицу, вертя в пальцах монетку, но та старательно стреляла глазами в Морено. Впрочем, девица оказалась куда хитрее – когда все отвлеклись, она водяным ужом пронырнула между матросами, подлезла Дороти под локоть и прошептала: “Мой брат идет в Йотингтон через три дня. Могу передать весточку”. Вот же некстати!

Пришлось изобразить страх перед командой Морено и прошептать:

– Услышат и убьют. Как убили всех на корабле.

Девица поняла и замолчала.

Бринна перешептывалась с хозяином таверны, звякнули серебрянные монеты, переходя из рук в руки – похоже, это была ставка. Остальные сидели как сидели, точно ничего не происходило. Тянули пиво, доедали выставленные на стол дурно обжаренные ребра, рассматривали разносчиц, иногда делая вялую попытку прихватить ту или иную девицу за ляжку. Неторопливо перебрасывались односложными вопросами и ответами с командой налландца – те шли издалека, от континента и везли пушнину, на которую напала какая-то плесень. Вот и встали на просушку, тут же получив в порту непечатное прозвище – потому что по всем бортам и такелажу были развешаны мохнатые шкуры. Капитану налландца на прозвище было класть с прибором – лишь бы товар сохранить.

Хозяин притона, собрав все ставки, удалился за стойку, считать банк и записывать. Служанки отмыли с золой стол – чтоб не было и капли жира, отскоблили ножами и вытерли насухо. Две одинаковых рубленых колоды подкатили вместо стульев – чтобы не подвели, не сдвинулись, пока будет идти борьба.

Потом боцман с “Санта-Розы”, горбоносый седой франец, киянкой вбил в столешницу два одинаковых моряцких ножа – с крепкими рукоятками, в которых пластины дерева чередовались со свинцом.

Дон Гильермо, внезапно растерявший всю веселость, озабоченно шептался со своим поединщиком, ухватив его за ремень и что-то оживленно доказывая.

Морено, напротив, стоял в одиночестве, сложив руки на груди и наблюдая за приготовлениями. Команда, которая знала своего капитана так же хорошо, как карту шхер у побережья Йотингтона, советы давать остерегалась, а остальные посетители не рисковали приближаться – уж больно угрюмый у него был вид.

– Если выиграет Гильермо, он продаст леди на континент, – прошептала на ухо конопатая служанка. – И сделает так, чтобы все знали, у кого он отбил трофей.

Ответить Дороти не дали: хозяин таверны ударил молотком по медной чушке, которая тут была вместо гонга, давая сигнал приготовиться. Толпа вскипела, началась толкучка, рыжая бросила Дороти и протиснулась в первые ряды.

Морено расстегнул перевязь с палашом, стянул ремни с кобурами и небрежно бросил на лавку. Следом легли перстни. Туда же отправился алый пояс из офицерской перевязи, который Морено так и не сменил на что-то подобающее (похоже, ему просто нравилась эта шутка и то, как она бесит Дороти), последней упала рубаха. Происходящее живо напомнило о том, что случилось в ее каюте совсем недавно. Воспоминания были тоже некстати.

Капитан “Каракатицы” остался только в штанах, которые поддерживал толстый ремень, и сапогах. Смочил ладони водой из кувшина, пальцами зачесал назад черные вьющиеся волосы, вытер руки поданным полотенцем и уселся за стол.

Гигант Мбанди замешкался – дон Гильермо что-то горячо шептал ему в ухо, – потом кивнул, раздул и без того широкие ноздри и внезапно глухо рыкнул, ударив себя кулаком в грудь. Заводил, подначивал. Команда “Дьябло” взревела, поддерживая своего поединщика.

На Морено этот спектакль впечатления не произвел – он только скучающе приподнял бровь.

– Я поставил два серебра, – тихо признался кто-то из команды. – Чертовски жалею, что не прихватил больше.

Дороти хотела спросить, откуда у команды Морено такая уверенность в победе, что они ставят последние деньги, но промолчала.

Смотреть на капитана “Каракатицы”, который, разминаясь, поводит плечами или напрягает руки, было приятно, от этого зрелища в солнечном сплетении стало горячо, а потом жар спустился ниже…

Дьявол! Дороти не хотела смотреть, но и отвести взгляд было подобно пытке.

Кракен на спине и груди Морено жил и двигался, кольца щупалец и присоски извивались точно живые. По смуглой широкой шее скатилась капля пота, прочертив светлую дорожку. Морено поднял руки и потянулся всем телом, как тогда, в каюте, на кровати Дороти… От того наказания на спине не осталось и следа, и теперь думалось, может, Черная Ма специально наслала на них безветрие, чтобы шкура ее любимчика успела зажить.

Это было какое-то проклятье. Морок. Порча. Сглаз. Морено, пират, убийца, дно дна, не может нравиться ей так!

Теперь Дороти осознала это точно, с кристальной ясностью. Наверняка она подцепила проклятье там, на призрачной бригантине, и оно теперь неотступно следует за ней, заставляя то и дело пытать на прочность моральные устои.

О том, как трещали эти устои еще в Академии, когда Доран после тренировки по фехтованию жадно пил воду прямо через край ковша, так, что она плескала на белую рубашку, делая ее прозрачной, Дороти сейчас предпочитала не думать. Потому что Доран давно ушел в свой первый и последний рейд – и забрал проклятие с собой.

Дороти не любила самообман – она сейчас смотрела на Морено, смотрела с греховной стороны. И думала, каково это – дотронуться. Не ремнем, ладонью… Чистый бред! Сумасбродство и сумасшествие.

Да, когда-то она любила Дорана: как друга, не как друга, но любила. Она нашла в себе силы признать это – уже потом, после похорон пустого гроба на Морском кладбище.

То, что она испытывала к Морено, даже отдаленно на любовь не походило – оно горчило и жгло на языке, билось частым пульсом где-то в основании шеи и состояло целиком из похоти, приправленной в равной мере ненавистью, восхищением и любопытством.

Да, Дорана она любила. Морено она хотела. Жадно и жарко.

И непонятно, что было греховнее: то прошлое – нежное и нерешительное, сгинувшее вместе с Дораном Кейси на дне, или татуированное будущее, которое сейчас лениво разминало плечи перед толпой.

И станет ли Дороти так же сожалеть о будущем, когда оно превратится в прошлое, как сожалеет о прошлом, которого теперь не вернуть?

Дороти застыла в шаге от личной катастрофы. От пропасти. Потому что пред ликом богов что слова, что помыслы, что поступки – все едино.

Раздетый по пояс, огромный как гризли, Мбанди сел за стол и схватился левой лапищей за рукоять вбитого ножа, а правую упер локтем в столешницу. Морено отзеркалил, но как-то неохотно, с рассеянной ленцой.

Дороти его понимала – проигрывать на глазах у толпы вдвойне обиднее – и приготовилась к неизбежному. Чтобы разобраться с командой Гильермо, ей понадобится от силы минуты три. Если вмешаются другие моряки – семь. Если все посетители таверны – девять.

Фиши поймал ее взгляд и едва заметно покачал головой, то ли не одобряя задуманное, то ли прося не торопиться.

Капитан “Санта-Розы” сыпанул на ладони поединщиков толченой извести – чтоб пальцы не скользили. Те сразу сомкнули руки в хватке – равной, крепкой. Примерились, напряглись так, что жилы на шеях вздулись, но сразу расслабились – начинать борьбу следовало точно по сигналу.

Подошел хозяин таверны и накинул им на руки красный шелковый платок, подвязал концы так, чтобы ткань натянулась, и вернулся обратно за стойку.

– Готовы? – уже оттуда спросил он, примериваясь для удара по медной чушке.

– Да! – заревел Мбанди и оскалился.

Морено ответил кивком, точно берег силы.

Зрители нетерпеливо переминались, перешептываясь. Запоздалый зевака скользнул во входную дверь и заканючил, узнавая, а что здесь происходит. Его заткнули тычком в живот, чтоб не мешался.

Дороти смотрела на профиль Морено, на напоказ расслабленные руки и хотела, чтобы происходящее никогда не заканчивалось или закончилось немедля.

Хозяин выдохнул, замахнулся широко и врезал железом по меди так сильно, что выбил искру. Зрители взревели.

Поединок начался.

– Ату его! Сильнее, чтоб тебя кракены сожрали!

Вопреки ожиданиям Мбанди не смог сразу положить руку Морено на стол рядом со своим ножом. Черный Пес спокойно удерживал хватку, не давая ему преимущества и не отводя тяжелого взгляда исподлобья. Мускулы на его руках вздулись, выдерживая давление и показывая рисунок вен, на шее напряглись жилы, но он не уступил и дюйма.

Толпа выкрикивала, подбадривая тех, на кого ставила. Особенно орали успевшие продуть Гильермо налландцы.

Наконец Мбанди улыбнулась Черная Ма, и после очередного усилия, которое сопровождалось горловым рыком, ему удалось чуть пригнуть руку Морено к столу. Команда “Дьябло” разразилась радостными и совсем похабными воплями, а дон Гильермо крикнул нести всем пива.

Однако этим успехи чернокожего гиганта и ограничились. Он рычал, скалился, на его выбритой башке выступили крупные капли пота, которые собирались в глубоких складках на лбу и стекали вниз, застилая зрение. Черный Пес с виду легко выдерживал давление, но не делал ни единой попытки переломить ход поединка в свою пользу, словно на большее ему сил не хватало.

Дороти, забывшись и забыв о своей роли пленницы, смотрела на это дикарство и варварство и понимала – ей нравится. Нравится, что Морено сильнее и прочнее, чем казался изначально, нравится, что тот вцепляется зубами и пытается выгрызть победу там, где ее быть не может. Это… заводило, черт побери. Она болела за Морено, желала ему победы.

“А еще он дерется за тебя, детка, за то, чтобы ты могла потом встать на мостик своего корабля. А не околачиваться по черным портам в драном мундире, рассказывая рыжим потаскухам, как была капитаном Его Величества”, – шепнул внутренний голос, почему-то с интонациями Дорана – тот также придыхал на гласных и глотал окончания.

– Сильнее, – шепнула Дороти Морено, точно тот мог ее услышать. – Дьявол тебя побери, дави сильнее!

А потом произошло несколько событий одновременно, слившихся для Дороти в единое, остро приправленное похотью, безумие.

Мбанди заорал от натуги и начал привставать, разом усиливая хватку и добавляя к давлению еще и свой вес. Морено, точно ждал этой секунды, напрягся весь, сжал челюсти так, что заходили желваки, и, вложив в короткое движение, кажется, весь запас сил, чуть сдвинул кисть противника на себя, меняя направление, преломляя, и одним коротким рывком положил руку Мбанди на свою половину стола.

А потом он словно ощутил, что Дороти на него смотрит, обернулся и глянул в ответ – тяжело и жарко. Будто мысли прочел.

Дороти почувствовала, как внизу живота разливается предательский огонь, который теперь одной волей было не остановить. Время вокруг замедлилось, сделало минуту вязкой, словно заполненной смолой.

Вот Мбанди возмущенно орет и потрясает кулаками… Вот трактирщик хватается за книгу ставок… Вот матросы с “Санта-Розы” хлопают друг друга по плечам, радуясь взятому кушу… Вот дон Гильермо брезгливо выплескивает пиво из кружки прямо на пол и, не оборачиваясь, выходит за дверь…

Но все это происходит где-то снаружи водоворота, на который похож этот взгляд – он тянет в себя, в темную глубину, не обещая ни ласки, ни нежности, ни любви, только черную страсть. Гибель. Тропа тьмы.

Закончилось все резко – между Дороти и Морено кто-то встал, прерывая это неправильное, дьявольское. Потом раздался крик про ошибку в ставках и мухлеж, и Дороти отпустило совсем. Остались только сильное чувство голода, питоном свернувшееся в солнечном сплетении, ядовитая кобра презрения к самой себе и тающее внизу живота наслаждение.

У стола то и дело возникали людские потоки – кто-то подходил, поздравлял, шутил, сыпал новостями – их признали за своих, и теперь узнать самые последние и точные сведения про “Каракатицу” не составило труда.

Но похоже, что самые первые вести оказались правдивы. Никто из тех, кто шел от континента, корабля не видел, а ведь они должны были его встретить – во время коротких стоянок или прямо в пути. Даже если предположить, что море велико и они разминулись в ночном тумане, на сами стоянки “Каракатица” должна была заходить – перед тем, как миновать самый длинный недельный переход до континента. Однако двое моряков с рыбацкой шхуны, которые возвращались в порт Вейн, отработав в доках, клялись – “Каракатицы” и близко не видели на стоянках.

А вот те, кто ходил мимо Большого Краба, в один голос пели, что заметили похожую шхуну именно там, и шла она вдалеке от основного торгового пути, в порт Вейн не заходила, а чесала в обход рифов по направлению к Темным островам.

– Так на Темные ж сподручнее вдоль побережья, а потом уже прямиком в течение, – Фиши, как бывалый рулевой, усомнился в правдивости рассказа.

– Так и мы так подумали. – С ним не стали спорить, напротив, плеснули в его кружку пива. – Но сам посуди, куда им идти тем курсом? Да некуда, только в пасть к морскому дьяволу. Либо они вышли в течение после того, как обошли рифы, либо отправились прямиком в Море Мертвецов, и тогда “Каракатицу” вы увидите только когда помрете.

– А еще бригантина за ними шла, через шесть часов, – припомнил кто-то. – Я еще подумал – на черта они тащатся на хвосте и таким странным курсом, но малышка была под обычным флагом…

– А что за бригантина?

– Да шут ее пойми. Мутная. Для торговца слишком неглубоко сидела – будто трюмы пустые, для рейдера маловата…

– Нос у нее тяжелый был, таранный, – припомнил кто-то. – С птицей какой-то, чайкой, что ли, я потому все-таки на рейдер подумал…

Команда растерянно переглянулась, точно услышала совсем не то, чего хотела, но разговор прервался – к столу подошел Морено, все еще потный и присыпанный известью, но уже одетый, небрежно бросил на стол кожаный кошель с монетами, сказал устало:

– Заплатите за ужин. Мы нынче при фортуне, и наш сомнительный приз, прекрасная леди, остается при нас, – и тяжело опустился на лавку. – Командор, я подтвердил на тебя свои права, и тебе не грозит долгое путешествие на континент, индейские шкуры и перья. Надеюсь, ты счастлива и будешь примерной пленницей. Хотя бы до рассвета.

Дороти вздохнула, связанными руками поднося ко рту кружку с горчащим пивом. Гонор Морено оставался при нем в любой ситуации – надо же, “подтвердил права”…

– “Каракатицу” уводят на север, в обход Краба и порта Вейн. И за ними чешет проклятая бригантина, – сообщил Фиши тихо.

Морено новости явно не порадовали, он лихо опрокинул в себя пиво, утер рот рукавом и сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь:

– За Краба – это худо. Но мы можем успеть, догнать. Если пойдем Грядой Сирен и будет воля Черной Ма. Вода уже на борту, провизию привезут через час. Остается решить на берегу одно дельце и можно отчаливать. Если мы уйдем с утренним туманом, при попутном ветре через сутки будем у Гряды.

– Согласна, – кивнула Дороти. – Если задержимся, кто-то еще может покуситься на столь сомнительную ценность как я, а мне совсем не хочется заканчивать все большой кровью. Но если я правильно поняла, то кровь все равно будет? Твоя гордость торчит над всем как мачта, а Гильермо тебя задел, верно?

– Нет. Просто его “Дьябло” не отвяжется – будет идти ищейкой по следу, пока не подстроит какое-то паскудство или не получит возможность ударить в спину. Надо решать на берегу и сейчас.

– Я могла бы и сама… – начала Дороти, но Морено глянул на нее с неожиданной обидой и даже толикой презрения.

– Моя прекрасная командор, то, что ты сильнее любого из нас, не делает нас слабаками. “Дьябло” – наша проблема. Не твоя. Не буду тешить твое самолюбие: посади я за этот стол обезьяну и объяви, что она мой трофей – Гильермо вцепился бы в нее с таким же аппетитом. Так что не льсти себе. Ты, как положено пленнице, отправишься на борт “Свободы” под надежной охраной. А мы прогуляемся по здешним закоулкам. Бусы купим у туземцев.

Глава 10. В постели с пиратом

Вернувшись на корабль, в свою каюту, Дороти поборола желание упасть на кровать и уснуть.

Вместо этого она налила в кружку бренди – отчасти чтобы заглушить кислый вкус местного пива, отчасти потому, что это помогало скоротать время. Зябкий предрассветный час перетек в холодный утренний. Море сменило темно-синий цвет на лазурь у горизонта и глубокий аквамарин в самой бухте, по которой ватными облаками скользил туман. Дороти сменила мундир.

И налила себе еще.

Морено не возвращался.

Где-то в глубине порта заработала дубильная мастерская: даже отсюда было слышно, как вращаются колеса в механизмах. Проснулась кузня – сначала появился дым от печей, потом раздались слабые удары молотков. Мутными пятнышками в тумане заскользили по воде рыбацкие лодки – местные ушли на утренний лов за косяками сельди.

За это время можно было не только найти дона Гильермо и убить его, но и вырыть могилу и отслужить в храме поминальную.

В голову лезло… всякое.

Вспоминались кабацкие дурные истории о загадочных исчезновениях целых команд в темных уголках заштатных портов. Когда наутро гарнизонные солдаты находили только бурые пятна крови на песке да стенах лачуг, а самих людей словно духи прибирали. И что странно, даже самые отъявленные головорезы не смеялись, слыша такие байки, а только мрачнели и бледнели, да кричали служанкам плеснуть еще рома. Поговаривали, что так забирает свою дань Причальник – страшная тварюга с акульей головой и человеческим телом.

Дороти допила второй стакан бренди, прислушалась. Может, пропустила? Но на палубах стояла тишина, нехорошая, выжидательная. Значит, Черного Пса на борту не было. Обычно стоило его потрепанному сапогу ступить на сходни, как деятельность команды становилась кипучей. При появлении Дороти моряки так не старались. Не сказать чтоб это сильно задевало ее самолюбие, но осадок оставался. Впрочем, они клялись слушаться, а не беречь ее чувствительную натуру. И она тоже клялась. И кажется, именно сейчас придется клятву исполнять – найти Морено живым или мертвым. Судя по долгому отсутствию – второе.

Дороти подхватила оружейную перевязь с саблей, пару пистолетов: стрелять она не любила, но держать при себе считала необходимым – иногда один вид заряженного пистолета отвращал от дурных мыслей. Сняла мундир – тот будет только сковывать движения. Остается надеяться, что случайных свидетелей там не будет. Опознать Дороти, даже если она прикроет лицо – проще простого. А хотелось бы спасать Морено в условиях поприятнее.

Вернее, хотелось, но не спасать. Дороти зажмурилась. И сразу под веками пиковый неулыбчивый король отсалютовал кубком.

– Это все пиво, бренди и призраки, – прошептала она.

Вранье самой себе звучало неубедительно. Фальшиво. Да, сваливать на призраков собственные грехи – последнее дело. Бедолаги и так прокляты. Но почему именно Морено? Зачем ей пират? Что она в нем нашла?

На палубе Фиши полировал бархоткой медные набойки на штурвале и курил трубку. Рядом на квартердеке молча сидели абордажники, а у опущенного трапа, сгорбившись, стоял Саммерс.

Ждали, значит.

На Дороти обернулись все разом, и удивление, написанное на грубых лицах, было неподдельным.

Она не сочла нужным что-то объяснять – и так было понятно, куда и зачем она собралась. Хотя с “зачем” у нее самой были сложности.

Поравнявшись с Саммерсом, она приказала:

– Если не вернусь – ловите свою “Каракатицу”. Поймаете – вернете “Свободу” в любой из портов Его Величества.

Саммерс кивнул тяжело и замялся, явно намереваясь напроситься в компаньоны. Как и пятерка абордажников.

– “Дьябло” стоит за мысом, – начал он. – Там…

Договорить Саммерс не успел: раздался легкий шорох шагов, перестук подкованных гвоздями сапог, и из утреннего тумана вынырнули шестеро, при этом двое из них тащили на плечах третьего, а трое с оружием в руках прикрывали им спины.

Кого несли, Дороти заранее знала – даже не всматриваясь. Слишком уж приметный алый пояс. Черная рубаха скрывала масштабы беды, но их выдавал тянущийся за Морено след из частых темных капель. Что бы там ни произошло – дон Гильермо свою виру с Черного Пса взял.

Фиши выронил трубку и бархотку, абордажники метнулись к трапу, но Дороти была быстрее. Оказалась рядом, подхватила под руку и сразу ощутила влагу – рубаха насквозь пропиталась кровью.

– Да чтоб тебя морской дьявол рогами боднул! – ругнулась она.

– Уже исполнено, красавица, – пробормотал Морено и окончательно обвис.

Остальные матросы были в порядке, не считая того, что двоих команда не досчиталась. Впрочем, они почти сразу вынырнули откуда-то из переплетения улочек, взбежали на борт, жестами показали что-то остальным и потянули на себя сходни.

Саммерс догнал Дороти, которая почти тащила на себе Пса, и обеспокоенно шепнул, потирая шрам на подбородке:

– Надо отходить. И быстро! Дон Гильермо мертв, все по Кодексу, но береженого Бог бережет.

Она кивнула, давая согласие. Потом затащила, стараясь не побеспокоить рану, Морено в свою каюту. Осматривать его в общей столовой или в трюме показалось неправильным, все-таки Черный Пес был капитаном, хоть и не на своем корабле.

– Хирурга! – бросила Дороти через плечо. – Живо! Я не лекарь.

Хирург оказался худощавым рыжим мужчиной, который в мирное время занимал должность парусного мастера. Он, не чинясь и не стесняясь, принялся за дело, походя отдавая Дороти распоряжения, точно та была юнгой.

Одобрительно кивнул на выделенную кровать, приказал снять оттуда белье, застелить прочным брезентом и лишь поверх положить льняное полотно. Срезал с Морено одежду, всю. Только пояс пощадил, размотал осторожно.

Со штанами и сапогами проблем не возникло, белья Пес неожиданно не носил, а вот рубашка успела прикипеть к ранам и сдалась только после того, как ее полили разбавленным водой вином.

Хирург раздраженно выдохнул и вывалил на Дороти следующую связку указаний.

Горячая вода, бинты, вощеные нити, устрашающего виды инструменты – все это нашлось в кубрике “Свободы”, лекарь из ее старой команды был запаслив, точно хомяк. Набрав полные руки необходимого, Дороти вернулась к себе через палубу, по которой уже вовсю носились матросы, готовя “Свободу” к отплытию. Похоже, что заниматься раненым Псом предстояло только хирургу и ей самой. Корабль требовал внимания остальных больше, чем стареющая великосветская дамочка.

Морено досталось крепко, но все же не смертельно. Две раны, страшные на вид, но с ровным краями. На левом плече – рассечены мускулы, и глубоко. Ножей с этой руки Черному Псу еще долго не метать. Вторая на животе – на пару пальцев выше печени. Про такие обычно говорили – боги спасли. Потому что еще чуть-чуть – и топтать бы Морено тропы в царстве мертвых.

Обе раны от сабли или палаша. Разрезы с виду страшные, и крови много, но если умеючи зашить, то, может, и выкарабкается.

Видеть Морено голым было странно, и Дороти поначалу отводила взгляд, но тот словно намагниченная стрелка компаса возвращался обратно. Точно север был там, где угрюмый лекарь смывал бурую кровь с загорелого живота.

Не то чтобы Дороти желала знать, что ниже пояса у Пса тоже есть татуировки, однако теперь знала. И покоя это знание не прибавляло. Там тоже смыкались щупальца. Почти смыкались. Да, прямо на стволе. И Дороти даже на секунду не хотела представлять себе, как выглядит рисунок, когда плоть наливается и ствол встает. О боги, не вводите во искушение!

Хирург закончил штопать к полудню и перепоручил бессознательного Морено заботам Дороти. Наказал менять повязки раз в три часа, оставил склянки с настоями и ушел – теперь уже штопать паруса.

Между кипячением воды и прогреванием бинтов огромным чугунным утюгом Дороти допросила моряков, которые были с Морено на берегу.

Те сначала мялись и особо болтать не хотели, но после того, как она, не переставая задавать вопросы, одной рукой ссыпала из утюга угли в жаровню, перемешала и засыпал обратно уже раскаленными, не прекращая при этом второй рукой записывать пометки по курсу на карте, парни разговорились.

– Мы ждали, что их будет меньше. В кабаке-то всего восемь было, не считая козла крашеного, – без всякого пиетета к иверцам пробормотала Бринна. – А их оказалось тридцать. А позади два сарая да тупик. Я уж подумала молиться, но кэптен, черт языкастый, швырнул дону вызов на танец с саблями. А от такого не отказываются – это, чай, не кабацкие забавы, это всерьезку. Ну и сошлись они. Иверец-то выше ростом да шире, у него сабля абордажная была, такой наш Джок мастер махать. А кэптен его все-таки взял – первый раз поднырнул под локоть, плечо пожертвовал, но ногу попугаю этому распорол. А второй раз на волоске прошел, иверец хоть и крашеный, но в бою мастер – зажал кэптена в угол, полоснул по брюху, мы уж думали – все, заказывай панихиду, а нет, тот подманил Гильермо ближе и рубанул. От души. Теперь у “Дьябло” новый шкипер. Поскромнее да понабожней.

Дороти рассказ выслушала со смирением, достойным отшельника. И выругалась только один раз. Сплетя в этом одном ругательстве все, что она думает о Морено и грехе гордыни. Моряков отпустила, даже уточнять ничего не стала. И так все понятно.

Пойди Дороти с ними – не понадобился бы фарс с дуэлью. А теперь возись нянькой, меняй примочки да опаивай дурманом этого бойцового петуха, чтоб в бреду повязки не сорвал.

Дороти, непривычная к роли сиделки, поначалу действовала медленно, боясь сделать хуже и больнее, но, похоже, ее трепетность Морено не оценил – оставался в забытьи.

В середине дня заглянувший в каюту хирург одобрительно покачал головой, оставил бутыль с какой-то аптечной гадостью, наказав влить в больного не меньше трех унций, а самой Дороти посоветовал выпить рому. Чисто для здоровья. И вновь исчез.

Совет был хорош, но выпивку пришлось отложить – следовало рассчитать курс, а для такого годилась только трезвая голова.

Дороти управилась за час, осчастливив рулевого Фиши новыми указаниями. Потом позвала Саммерса, чья командная дудка, кажется, вообще не затыкалась с самого рассвета, и приказала принести обед в каюту, в обмен поделившись новостями о самочувствии Черного Пса. Посовещавшись, на ночь решили не спускать паруса: команда разбилась на смены, курс Дороти проложила по звездам, а Фиши страдал хронической бессонницей.

“Свобода”, поймав хороший ветер, на полном ходу шла к Гряде Сирен. Впереди лежало открытое море, берега Большого Краба должны были показаться только к завтрашнему вечеру. Дороти поднялась на мостик, проверила курс, поняла, что на палубе ей делать нечего – все работает и без нее, – и вернулась в каюту.

Черный Пес, непривычно тихий, лежал на кровати и дышал так медленно и незаметно, что приходилось бороться с желанием каждую минуту проверять слабый пульс. Широкие льняные повязки – через весь живот и внахлест через плечо – только оттеняли общую бледность кожи, которую сейчас не могли скрыть ни природная смуглость, ни морской загар.

Сознание к Морено так и не возвращалось. Иногда, на краткие минуты, он открывал глаза, но вокруг себя ничего и никого не узнавал. Смотрел невидящим взглядом в потолок и тихо звал кого-то, уговаривая не уходить. Имени не называл, но его горячечный бред был полон грусти и тоски, так что Дороти невольно позавидовала той или тому, кого Пес звал в забытьи.

– Мы обманем их. Уйдем. Ото всех уйдем. Черная Ма не даст нас догнать… сбережет. Сердце Океана я достану. Я знаю где. Теперь знаю. Будет свобода тому, кто тебе дорог. Разберемся… Не уходи, я теперь знаю как…

Дороти вспомнила о рекомендации хирурга выпить и налила себе на три пальца бренди. Тот обжег горло и сразу согрел желудок, который давным-давно переварил обед и, несмотря на происходящее вокруг, рассчитывал на ужин. Но тут ждало разочарование – ужинать команда собиралась в завтрак.

Поэтому пришлось унять голод парой галет, полосками вяленого мяса и двумя горстями изюма: все это припас у нее в каюте Морено, заметивший за Дороти неистребимую привычку кусочничать, вкупе с нежеланием грабить камбуз. Стюард из Пса вышел идеальный, возможно именно потому, что он им никогда не был и становиться не собирался.

Бренди помог расслабиться, и Дороти наконец села в кресло, в котором ей предстояло провести эту ночь, и хорошо если ее одну.

Горячечный бред Морено вызывал смущение, словно ей снова десять и она, сбежав из-под надзора воспитателей, спряталась в храме и случайно нарушила чужое таинство.

Жаркие слова цепляли что-то внутри, под сердцем. И вгоняли в краску куда больше, чем то, что для смены повязок приходилось откидывать в сторону одеяла, а под ними на Морено кроме этих самых повязок ничего и не было.

Дороти припомнила странный полусон-полуявь с игральной картой и налила себе еще. Если она и хотела видеть Морено без одежды – то точно не при таких обстоятельствах. Но дьявол любит шутки.

Хирург осторожно сказал, что на выздоровление уйдет три недели – если Морено выдержит горячку. Голос у лекаря был уверенный, а вот в глазах мелькнуло сомнение – в своего кэптена он явно верил, но не до такой степени, чтобы игнорировать здравый смысл.

Три недели. А догнать “Каракатицу” они должны через полторы. Если она, конечно, идет на Темные острова, а не в Море Призраков. Острова не давали покоя. Филлипсу делать там было настолько нечего, что в сплетни о курсе верилось плохо. Разве что…

Дороти представила, что будет после того, как они возьмут фрегат на абордаж. Она казнит Филлипса и, возможно, офицеров: всех, кто свидетельствовал против нее на этом фарсе, который кто-то назвал судом. Флотский кодекс позволял ей, как капитану, судить тех, кого признавали виновными в двух из трех “висельных” обвинениях. Убийстве, морском разбое и измене флагу. И приводить в исполнение приговор.

Убить своего капитана они попытались – чужими руками. Угон “Каракатицы” на разбой не тянул, а вот сговор с призрачной бригантиной и продажа на нее людей – вполне. С изменой пока было глухо, но Дороти не давал покоя странный маршрут, выбранный полковником. Темные острова лежали вне протекцией Его Величества, там были остатки владений иверского короля. Так что не исключено, что и третья “виселица” пойдет в ход.

Но остальная команда ни в чем не виновна. И с ними придется договариваться. А даже если и виновна, то не в такой степени, чтобы пускать их на корм акулам. Хотя, признаться честно, великодушное прощение имело под собой прозаичные причины: даже Дороти, при всей ее запредельной силе, в одиночку не довести “Свободу” до материка. А слово, которое дали Морено и его команда, перестанет иметь значение, как только Черный Пес ступит на доски “Каракатицы”. Вот в этот миг Дороти останется без команды и, возможно, лицом к лицу с врагом, которому сейчас так тщательно меняет повязки.