Текст книги "Свет погас"

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Так точно!

– Ррр-р-рах! – изрыгнул пулемёт из всех своих пяти стволов, едва офицер нажал на спуск.

Пустые гильзы со звоном посыпались на пол, и платформу заволокло дымом. В хвосте поезда началась беспорядочная пальба, из темноты доносились ответные выстрелы и неумолчные завывания. Дик распростёрся на платформе, с безумным наслаждением ловя звуки и запахи.

– Бог бесконечно милостив – я уже и не надеялся снова это услышать. Задайте им жару, ребята. Ну-ка, задайте им жару! – вскричал он.

Поезд остановился перед каким-то препятствием, солдаты вышли на разведку, но тотчас, сыпля ругательствами, возвратились за лопатами. Сыны пустыни завалили рельсы песком и камнями, и пришлось задержаться на добрых двадцать минут, чтоб расчистить путь. Потом медленное продвижение возобновилось, но впереди ещё предстояли трудности, опять выстрелы, опять крики, частый грохот и треск пулемётов, а напоследок возня с вывороченным рельсом, после чего наконец поезд оказался под защитой укреплений в шумном лагере близ Танаи-эль-Хассана.

– Теперь вы сами понимаете, почему на дорогу уходит целых полтора часа, – сказал офицер, вынимая ленты из своего любимого пулемёта.

– Зато была потеха. Я мог лишь желать, чтоб дело длилось вдвое дольше. Какое, наверное, было захватывающее зрелище! – сказал Дик с горестным вздохом.

– После нескольких таких вечеров это надоедает. Кстати, когда управитесь со своими мулами, зайдите ко мне в палатку, там есть чем подкрепиться. Я Беннил из пулемётной команды, приданной артиллерийским войскам; только будьте осторожны возле палатки, не то споткнётесь о верёвку в темноте.

Но для Дика все было скрыто в темноте. Он различал лишь запахи верблюдов, тюков сена, кипящего варева, дымных костров, просмолённой парусины палаток и вынужден был стоять на том месте, где высадился из поезда, криками призывая Джорджа. От задних платформ доносились дробные удары копыт о железную обшивку, ржание и фырканье. Джордж выгружал мулов.

Локомотив пыхтел чуть ли не в самые уши Дику; свежий ветер пустыни овевал ему ноги; он был голоден, изнемогал от усталости и чувствовал, что покрыт грязью, – он пытался отряхнуть эту грязь. Но старания были тщетны; тогда он засунул руки в карманы и стал припоминать, сколько раз ему приходилось в неведомой глуши ожидать поездов или верблюдов, мулов или лошадей, чтоб добраться до места. В те дни он мог все видеть – лишь немногие способны были соперничать с ним в зоркости, – и военный лагерь, где солдаты едят при свете звёзд, неизменно радовал глаз. Взору открывались краски, огни, движение, без которых в жизни не может быть настоящей радости. В эту ночь ему предстоял последний путь сквозь тьму, которая никогда не рассеется, и он даже не узнает, какое расстояние преодолел. А потом он вновь стиснет руку Торпенхау – ведь Торпенхау наверняка жив, и полон сил, и подвизается на воинском поприще, где некогда стяжал славу человек по прозванию Дик Хелдар: его отнюдь не следует путать со слепым, беспомощным бродягой, откликающимся на то же имя. Да, он отыщет Торпенхау и как можно глубже окунётся в прежнюю жизнь. Тогда он забудет все: Бесси, которая погубила Меланхолию и едва не погубила его жизнь; Битона, который живёт в странном, призрачном городе, где полно металлических крючьев, газовых горелок и никому не нужного хлама; ту непостижимую женщину, которая предложила ему любовь и верность, когда он остался ни с чем, но не подписала своего имени; а главное, Мейзи, которая по-своему бесспорно права, как бы она ни поступила, но, увы, из этой дали представляется такой недосягаемо прекрасной.

Рука Джорджа легла ему на плечо и вернула его к действительности.

– И что дальше?

– Ну да, правда. Что ж дальше? Отведи меня к верблюжатникам. Отведи туда, где сидят разведчики, когда возвращаются из пустыни. Они сидят подле своих верблюдов, и верблюды едят зерно с чёрного покрывала, подвешенного за углы, и люди едят тут же, как верблюды. Отведи меня туда!

Земля в лагере была неровная, ухабистая, и Дик не раз спотыкался о кочки. Разведчики сидели подле своих верблюдов, как и предсказал Дик. В кострах горел кизяк, мерцающий свет озарял бородатые лица, а рядом отдыхали верблюды, пофыркивая и всхрапывая. Дик отнюдь не рассчитывал ехать в пустыню с обозом. Это вызвало бы назойливые расспросы, а поскольку слепому не место на передовых позициях, его, по всей вероятности, заставили бы вернуться в Суакин. Он должен ехать самостоятельно и без промедления.

– Теперь надо изловчиться в последний раз – сделать самое трудное, – сказал он. – Мир вам, братья!

Джордж осторожно подвёл его к ближайшему костру, вокруг которого сидели разведчики. Их шейхи торжественно наклонили головы, а верблюды, почуяв европейца, опасливо косились на него, как наседки, высиживающие яйца и готовые вот-вот вскочить на ноги.

– Нужен верблюд и погонщик, чтоб доставить меня в расположение действующих частей сегодня же ночью, – сказал Дик.

– Мулаид? – спросил чей-то голос, пренебрежительно назвав верблюда лучшей вьючной породы, какую он знал.

– Бишаринец, – возразил Дик с полнейшей серьёзностью. – Нужен бишаринец, да чтоб спина не была потёрта. У тебя, конечно, такого нет, безмозглая твоя башка.

Прошли минуты две или три. И тогда:

– Наши верблюды стреножены на ночь. Из лагеря никого не выпускают.

– Даже за деньги?

– Гм! Э-э! Английские деньги?

Снова гнетущее молчание.

– Сколько?

– Двадцать пять английских фунтов на руки погонщику, как только я доберусь до места, и столько же на руки шейху, который отдаст их погонщику, когда тот вернётся.

Это было поистине королевское вознаграждение, и шейх, зная, что наверняка получит свою долю за посредничество, уже склонялся в пользу Дика.

– За неполную ночь пути – пятьдесят фунтов. Земля, и колодцы, и плодоносные деревья, и жены обеспечены такому человеку до конца дней. Кто согласен? – спросил Дик.

– Я, – отозвался голос. – Я готов… но из лагеря никого не выпускают.

– Болван! Я же знаю, что верблюд может порвать путы и часовые не стреляют, когда его ловят. Двадцать пять фунтов и потом ещё двадцать пять. Но мне нужен чистокровный верховой бишаринец: вьючного верблюда я не возьму.

Началась торговля, и через полчаса шейх, получив задаток, стал шептаться с погонщиком. Дик расслышал, как погонщик шепнул:

– Далеко ехать не придётся. Сойдёт любая вьючная скотина. Разве я дурак, чтоб гонять своего верблюда ради слепца?

– И хотя я ничего не вижу, – Дик слегка повысил голос, – зато ношу при себе такую штуку, которая имеет целых шесть глаз, и погонщик будет сидеть впереди. Если к рассвету мы не доберёмся до английских войск, он умрёт.

– Но где, во имя бога, эти войска?

– Если ты не знаешь, пускай едет другой. Ты наверняка знаешь? Помни, для тебя это вопрос жизни и смерти.

– Знаю, – угрюмо сказал погонщик. – Отойди от моего верблюда. Сейчас я его освобожу.

– Не торопись. Джордж, подержи-ка верблюду голову. Я хочу ощупать морду. – Он шарил руками по шкуре, пока не отыскал полукруглое клеймо, по которому узнают бишаринца, легконогого верхового верблюда. – Так, хорошо. Режь верёвки. Да помни, благодать Аллаха не осенит того, кто вздумает обмануть слепого.

Люди у костров посмеивались над незадачливым погонщиком. Ведь он намеревался подменить своего верблюда медлительным вьючным одром с потёртой спиной.

– Отойди! – заорал он и хлестнул верблюда плетью под брюхо. Дик повиновался, почувствовав, как натянулся повод, который он сжимал в руке, и тут раздался крик: – О Аллах! Он удрал!

С рёвом и фырканьем верблюд ринулся в пустыню, следом устремился погонщик, вопя и причитая. Джордж схватил Дика за руку и бегом, хотя тот спотыкался и едва не падал, потащил его мимо сердитого часового, который давно привык к тому, что верблюды частенько убегают.

– Что за шум? – крикнул он.

– Проклятый верблюд уволок моё снаряжение, все дочиста, – ответил Дик, прикидываясь простым солдатом.

– Ну, беги, да гляди, как бы тебе не перерезали глотку – заодно с твоим верблюдом.

Крики смолкли, едва верблюд скрылся за бугром: погонщик сразу отозвал его назад и заставил опуститься на колени.

– Садись первый, – сказал Дик. Потом он взгромоздился сзади и легонько пощекотал погонщику затылок стволом револьвера. – Езжай во имя Аллаха, да поживее. Прощай, Джордж. Кланяйся от меня мадам и будь счастлив со своей девушкой. Вперёд, сын преисподней!

Через несколько минут все вокруг погрузилось в глубокую тишину, нарушаемую лишь поскрипыванием седла и глухим неустанным топотом верблюжьих копыт. Дик устроился поудобнее, плавно покачиваясь на скаку, туже затянул пояс и чувствовал, как темнота проплывает мимо. Целый час он ощущал лишь быстрое движение вперёд.

– Резвый верблюд, – сказал он наконец.

– Я всегда кормил его досыта. Он мой собственный и самых чистых кровей, – ответил погонщик.

– Езжай.

Дик склонил голову на грудь и пытался думать, но мысли путались, его одолевал сон. В полузабытьи ему чудилось, будто он у миссис Дженнетт и она наказала его, велев выучить духовный гимн. Он совершил какой-то тяжкий проступок, наверно, согрешил в воскресный день, и сидел, запертый в своей комнате. Но ему удавалось повторить лишь две первые строчки гимна:

 
Когда Израиль, избран богом,
Свершал исход из плена свой…
 

Он твердил эти строчки снова и снова, тысячи раз. Погонщик повернулся в седле, норовя при малейшей возможности завладеть револьвером и на этом окончить путь. Дик очнулся, огрел его рукояткой по голове и отчаянным усилием стряхнул с себя сон. Когда верблюд взбирался по крутому склону, кто-то, затаившийся в колючем кустарнике, пронзительно крикнул. Грянул выстрел, а потом опять настала тишина, навевая дремоту. Дик больше не мог думать. Он слишком устал, оцепенел, обессилел и время от времени клевал носом, но сразу просыпался, тревожно вздрагивая и тыкая погонщика револьвером.

– Светит ли луна? – спросил он сонным голосом.

– Вскорости уж вовсе зайдёт.

– Как жаль, что я не могу её видеть. Придержи верблюда. Дай мне хотя бы услышать голос пустыни.

Погонщик повиновался. Мёртвое безмолвие всколыхнул короткий порыв ветра. Он прошелестел в увядшей листве кустарника где-то поодаль и затих. Кучка сухой земли оторвалась от края водомоины и с лёгким шорохом осыпалась на дно.

– Езжай. До чего ж холодная нынче ночь.

Те, кому случалось бодрствовать, ожидая утра, знают, как последний час перед рассветом растягивается на множество вечностей. Дику казалось, будто с того мгновения, когда его впервые объяла тьма, он только и делал, что болтался среди пустыни. Раз в тысячелетие он ощупывал шляпки гвоздей на седельной луке и тщательно пересчитывал их все до единой. Ещё через века он перекладывал револьвер из правой руки в левую и ронял свободную руку, которая бессильно повисала вдоль тела. При этом он словно смотрел на себя из недоступно далёкого Лондона – смотрел с укоризной. Но едва он протягивал руку к холсту, чтобы изобразить жёлто-бурую пустыню при свете заходящей луны, чёрную тень верблюда и двоих пригнувшихся всадников, оказывалось, что рука эта сжимает револьвер и онемела от запястья до самого плеча. Мало того, он был в темноте и никакого холста не мог видеть.

Погонщик что-то проворчал, и Дик вдруг ощутил перемену.

– Кажется, светает, – прошептал он.

– Уже рассвело, а вон и войска. Ну, как, хорошо я управился?

Верблюд вытянул шею и заревел, когда ветер донёс едкий запах других верблюдов в расположении войск.

– Вперёд. Надо поскорее добраться. Вперёд.

– В лагере какое-то движение. Такую пылищу подняли, что мне и не видать, чего там делается.

– А мне, по-твоему, легче? Вперёд!

Они услышали невнятные голоса, визг и фырканье верблюдов, хриплые крики солдат, которые снаряжались, готовясь встретить наступающий день. Раздались одиночные выстрелы.

– Это нас обстреливают? Но ведь они же видят, что я англичанин, – сказал Дик с возмущением.

– Но стреляют-то из пустыни, – отозвался погонщик, припадая к седлу. – Вперёд, сынок! Наше счастье, что рассвет не застал нас часом раньше.

Верблюд устремился прямо к колонне, и выстрелы позади участились. Сыны пустыни приготовили самую неприятную неожиданность, задумав атаковать английские войска на рассвете, и теперь пристреливались по единственной движущейся цели за пределами лагеря.

– Какая удача! Какая грандиозная, потрясающая удача! – воскликнул Дик. – Конечно же, «сейчас начнётся битва, мама». О, бог был ко мне бесконечно милостив! Только вот… – Терзаясь мучительной мыслью, он на миг сомкнул веки. – Мейзи…

– Слава Аллаху! Доехали, – сказал погонщик, когда верблюд миновал арьергард и опустился на колени.

– Вы кто, черт возьми? С донесением или ещё зачем? Велики ли вражеские силы за тем хребтом? Как вам удалось проскочить? – посыпались вопросы.

Вместо ответа Дик набрал полную грудь воздуха, расстегнул пояс и, не слезая с седла, закричал во всю мочь сиплым от изнеможения и пыли голосом:

– Торпенхау! Эгей, Торп! Ау-у, Тор-пен-хау!

Бородатый человек, который выгребал из костра уголёк, чтоб раскурить трубку, поспешил на этот крик, а солдаты арьергарда повернулись кругом и начали стрелять по клубам дыма, которые завивались над окрестными пригорками. Постепенно из разрозненных белых облачков образовались длинные завесы сплошной белизны, тяжело повисли среди рассветного безветрия, потом всколыхнулись волнами и поплыли по низинам. Солдаты на позиции кашляли и ругались, потому что дым их собственных выстрелов застилал глаза, они двигались вперёд, пробираясь сквозь этот дым. Чей-то раненый верблюд вскочил на ноги, истошно взревел и захлебнулся булькающим хрипом. Ему перерезали горло, чтоб не подымал паники. Раздался глухой предсмертный стон человека, сражённого пулей; потом вопль, исполненный боли; и нарастающий грохот пальбы.

Для распросов времени не было.

– Слезай, друг! Слезай да прячься за верблюда!

– Нет. Умоляю, веди меня вперёд, прямо в бой.

Дик повернулся к Торпенхау и вскинул руку, пытаясь поправить шлем, но не рассчитал и сбил его с головы. Торпенхау увидел поседелые виски и лицо, одряхлевшее, как у старика.

– Слезай, болван проклятый. Дикки, ложись!

И Дик покорно лёг, а вернее рухнул, как срубленное дерево, боком повалился с седла к ногам Торпенхау. Удача сопутствовала ему до конца, до свершения последнего милосердия, когда благословенная пуля пробила ему голову.

Торпенхау упал на колени и укрылся за верблюдом, держа на руках тело Дика.