Текст книги "Море любви"

Автор книги: Ребекка Брэндвайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Теперь, уже не наивная, глупая девчонка, я понимала, что имел в виду Джеррит, когда говорил о ее аппетитах. Не думаю, чтобы капризный Торн удовлетворял их полностью. Джеррит был прав, когда сказал, что у Снобхан были свои причины выйти замуж за Торна, и не только из-за отсутствия денег. Уж слишком много мужчин знали или догадывались, что она не была краснеющей, неопытной девственницей и поэтому не делали ей предложений о браке. Будучи женщиной искушенной, Снобхан наверняка догадывалась, а теперь уже знала о сексуальных потребностях своего мужа. Не стоило удивляться, что эта женщина нашла привлекательным такого сильного и мужественного человека, как Ники. Или, что он, обремененный раздутой, беременной Лиззи, которая с каждым днем становилась все более раздражительной, вдруг не увлечется стройной, распутной Снобхан. «Вся эта интрижка закончится плохо, – думала я, – эти треугольники в треугольниках среди нас. Мы сами плетем вокруг себя паутину».

У меня было такое чувство, что все мое семейство сидит на пороховой бочке, которая рано или поздно должна взорваться.

Шли месяцы, а беспорядки на разработках продолжались, становясь все хуже и хуже. Теперь их все сложнее было объяснить. В конечном счете, кто-то, кто – мы так и не выяснили – распространил слух, что на разработках завелись привидения. После этого в рабочих кварталах и в деревне пошли разговоры о призраках и неземных существах, которых было полно среди торфяников. Разговоры еще больше усилились, когда один из рабочих упал с кучи кварца и сломал ногу. Потом этот мужчина клялся, что это привидение столкнуло его, хотя более вероятно, что он был либо неосторожен, либо пьян на работе. Другой рабочий провалился в пруд и едва выкарабкался из него. Он также уверял всех, что его втащили туда невидимые руки, хотя целый день шел дождь и земля была очень скользкой. Но это было только начало. Вскоре стало исчезать оборудование. Оно как будто растворялось в воздухе, что еще больше подлило масла в огонь историй о привидениях.

Будучи не настолько глупым, чтобы верить во все эти сказки о зловещих призраках и духах, дядя Драко заподозрил саботаж со стороны рассерженных членов профсоюза и поставил на разработках охранников. Каждому охраннику он приказал сначала стрелять, а потом уже задавать вопросы, если заметят хоть кого-нибудь поблизости. После этого беспорядки пошли на убыль, значит, виноваты были вовсе не привидения, а живые бандиты.

Жизнь продолжалась дальше, хотя и не так гладко, как раньше. В конце лета Лиззи родила сына, которого окрестили Уинстоном. У нее были узкие бедра, поэтому роды проходили тяжело. Она чуть не умерла. После этого, к тайной радости Лиззи, доктор Эшфорд сказал, что ей опасно рожать еще раз. И женщина сразу же совершила роковую ошибку: она перестала спать с Ники.

Последние слова были горькими, и я не первый раз пожалела, что наши комнаты находятся рядом.

– Ты фригидная сука! – ругался на нее Ники несколько следующих ночей. – Что заставляет тебя думать, что ты можешь отказать мне в законных супружеских обязанностях?

– Я не виновата, – угрюмо настаивала Лиззи. – Ты же слышал, что сказал доктор, Ники: «Следующий ребенок убьет меня».

– Ведь можно же предохраняться от беременности, Лиззи. Но не думаю, что ты задумывалась над этим! Нет, конечно, нет. Что могут леди вроде тебя знать о таких вещах? – презрительно бросил он.

– Ничего! – парировала Лиззи. – Зато ты без сомнения многому научился у проституток, Ники! Ты думаешь, я не знаю, что ты не верен мне?

– Ну и что, если это так? – жестоко ответил ей муж. – Ты, очевидно, поверила, что преподнесешь мне свою девственность, и я удовлетворюсь этим, моя дорогая? О, боже! У айсберга больше страсти, чем у тебя! Тебе бы не мешало научиться кое-каким трюкам у проституток. Они-то, по крайней мере, понимают, что должны заинтересовать мужчину, который ей платит.

– Как ты смеешь со мной так разговаривать? – пронзительно взвизгнула Лиззи. – Это мерзко, отвратительно и оскорбительно! Я твоя жена, Николас, а не какая-то дешевая девка, которая торгует собой на углу улицы!

– Какая разница? Я покупаю и плачу за тебя точно так же, не правда ли, моя крошка? Согласись, ты даже не взглянула бы на меня дважды, если бы у меня в кармане не звенели монеты! Нет, ты продаешь себя мне в обмен на всех этих слуг, являющихся по первому твоему зову, на все эти красивые платья и конфетки, что ты так любишь, – с презрением глумился Ники. – Поэтому, жена ты мне или нет, по правде говоря, вы ничуть не лучше проститутки, мадам. О, боже! Я, должно быть, сошел с ума, что женился на тебе! Но ты не была такой холодной до того, как я надел кольцо на твой палец, так ведь, Лиззи, наоборот, – с радостью раздвигала тогда для меня ноги! Я мог бы силой заставить тебя раздвинуть их сейчас, если б хотел, и никто не посмел бы остановить меня. Но я не хочу. В мире полно других постелей, и там меня примут с распростертыми объятиями. Поэтому, сожми покрепче свои ножки, чопорная блюстительница нравов! Я получу, что хочу на стороне, и будь ты проклята, Лиззи!

С этими словами он так хлопнул дверью, что я подумала, – она сейчас разлетится на щепки. Сразу после этого во дворе послышался топот копыт и Ники исчез в ночи, в то время как Лиззи рыдала в подушку. Ее стоны разносились по коридору, и мне было жаль ее, даже, несмотря на то, что она ненавидела меня и отвергла бы любые попытки утешить ее.

Но больше всех было жаль маленького Уинстона. Шли недели, а Ники, раздраженный постоянным плачем ребенка, почти не обращал на него внимания. Лиззи же, напуганная тем, что мальчик плевался и постоянно мочил ее платье, была рада при первой же возможности спихнуть бедное существо няне Энни и избавиться от него. Жена Александра Ванесса была слишком робкой, чтобы вмешиваться в дела воспитания, когда дело касалось не ее собственной дочери, которой был уже год.

Поэтому, в конце концов, воспитанием Уинстона приходилось заниматься мне, Энни и еще одной нянюшке. А так как малыш наполовину был братом Родеса, то он стал мне почти сыном.

Ранней осенью родился и мой собственный ребенок, девочка, которую мы с Джерритом назвали Изабель, в честь одной из давно умерших сестер бабушки Шеффилд, также как и меня назвали в честь одного из ее умерших братьев Лоренса. Изабель была очаровательной крошкой, веселой, воркующей, вовсе непохожая характером на Рэнсома и Родеса. Но я подозревала, что вскоре она станет такой же избалованной и своенравной, как ее братья, потому что Джеррит обожал ее и всегда выступал на стороне дочурки.

– Она очень похожа на свою прекрасную мать, – с гордостью говорил муж, заставляя меня краснеть. После пяти лет нашего брака, его желание ко мне не ослабло. Никогда не искал он развлечений на стороне, а был верен мне, как дядя Драко тете Мэгги.

Мы стали с ней большими друзьями, она, я и тихая, ласковая Ванесса тоже. Только Лиззи держалась особняком, одна со своими страданиями, ненавидя мена и постоянно натравливаемая своей матерью на тетю Мэгги. Тетя Джулиана в молодости увела у тети Мэгги дядю Эсмонда. И сейчас, как и ее дочь, получив то, что хотела, тетя Джулиана была недовольна своей судьбой и обвиняла всех, кроме себя, за несложившуюся личную жизнь. Она ненавидела дядю Драко и его богатство, которое, по ее мнению, должно было принадлежать дяде Эсмонду, и частенько обвиняла Чендлеров, что они каким-то образом изменили завещание деда Найджела, чтобы прибрать к рукам каолиновые разработки. Сейчас никто кроме Торна не обращал внимания на эти лживые, голословные утверждения. Даже Лиззи, и та считала, что все это неправда, потому что большую часть дохода Ники получал с разработок и, конечно же, она не хотела ничего терять. По всей вероятности, в душе, Торн тоже не очень-то верил и это… Но я ошибалась…

ГЛАВА 18
НЕВЕРНЫЕ СЕРДЦА И ЯРОСТЬ

На небесах не знают, что случается, когда любовь вдруг переходит в ненависть,

Да и в аду, конечно же, не ведают, на что способна бедная обманутая женщина.

«Рыдающая невеста». Конгрив

Слезы старости – спокойные. Тихие, как дождь, они стекают по моим щекам, когда я вспоминаю события прошедших дней. О них рассказывать можно бесконечно. То были грустные дни, дорогой читатель. Как было бы хорошо, если б все было иначе. Но нет радости без грусти. Я уже поняла это и согласилась. Ведь жизнь – как роза, на стебельке которой полно шипов. Сколько раз они кололи меня, оставляя раны, от которых остались глубокие шрамы, о чем однажды предупреждала свою невестку тетя Мэгги. В юности, к своему стыду, я истратила все свои слезы. Теперь мне известно, что плакать – не значит быть слабым, но события тех дней заставляли только рыдать.

Как случилось, что мы стали такими? Какие силы и события сделали нас теми, кто мы теперь есть? Не знаю. «Возможно, – как я частенько думала, – нам самим суждено было сделать себя такими и самим же определить свой жизненный путь.

Если бы Николас не был таким сумасбродным и беспечным, если бы Элизабет любила его немного больше, если бы Торн оказался таким, как все мужчины, если бы Снобхан не отдавалась бы каждому встречному так легкомысленно, – все, что случилось, могло бы вообще не произойти.

Как странно, что с детства, эти четверо впервые поняли, что у них есть свой собственный ум и начали пользоваться им по своему усмотрению, они неминуемо стремились к этому моменту. Как странно, что подобно маленьким рыбкам, беспокойное движение которых вызывает рябь на поверхности пруда, жизни других людей, соприкасаясь с нашими, изменяют их, а наши – их жизни, хотим мы того или нет…

В один ненастный, дождливый ноябрьский день, в Хайтс, чтобы поговорить со своей сестрой Лиззи, неожиданно приехал Торн. Я очень удивилась, увидев его. Ведь он очень редко приезжал в поместье, стараясь из осторожности, избегать встреч с Чендлерами, которые испытывали к нему явную неприязнь. А с тех пор, как Лиззи вышла замуж за Николаса, этот молодчик с ней почти не общался. Поэтому я, сидя у камина в главном зале, вздрогнула, когда Моген впустил его. У меня было предчувствие, что Торн привез плохие вести. Припомнив Ники и Снобхан, вместе скачущих по торфяникам, я подумала, что внезапный приезд этого человека связан с этим. Но это были лишь мои предположения, так как мне не было точно известно, что он собирался сказать ей. Но, как потом выяснилось, известие оказалось еще более ужасным…

Лиззи спустилась вниз, и они с Торном пошли в библиотеку, где могли поговорить с глазу на глаз. Я так и не узнала, о чем родственнички там шептались, и только сейчас, сложив все вместе, догадываюсь о теме беседы. Мои худшие подозрения подтвердились, когда, менее чем через час, Торн вышел с ехидной улыбочкой на лице. Я поняла, что он наконец-то свел с Элизабет счеты, за то, что та вышла замуж за Ники.

После ухода брата, Лиззи медленно вышла из библиотеки, онемевшая и ошеломленная, как человек, получивший сногсшибательный удар. Девушка была ужасно бледной. Я, испугавшись, что она сейчас потеряет сознание, бросилась к ней, умоляя сесть и рассказать, что произошло. Но Лиззи как будто ничего не слышала и сбросила мою руку со своей, зашипев, как дикая кошка и поцарапав меня. Я так испугалась, что отскочила назад, щека горела там, где ее острые ногти прошлись по мне. Не извинившись, жена Николаса бросилась наверх, в свою комнату.

«Знаем ли мы людей по-настоящему?» – подумала я и решила, что, возможно, нет, так как никогда бы не поверила, что Лиззи способна на совершенно безумные поступки. До сих пор меня мучит вопрос: «О чем думала эта женщина, когда, как деревянная кукла, она натянула на себя платье для верховой езды? Какая холодная ярость бушевала в ее сердце, когда она неспеша взяла из ящика стола Ники маленький серебристый пистолет и, зарядив его, положила себе в карман?» Этого мне никогда не узнать. Но я никогда не забуду ее лицо, белое, беспощадное и решительное, когда разгневанная женщина спустилась вниз и приказала привести лошадь.

Уже после, доктор Эшфорд говорил, что Лиззи переживала период депрессии. Это часто случается с женщинами после родов, тем более что после рождения Уинстона прошло всего лишь четыре месяца. Может быть, доктор был и прав, но в душе я думала, что Лиззи вдруг охватило какое-то странное чувство мщения, и ее терпение лопнуло.

Вскочив на свою гнедую кобылу, она галопом ринулась со двора. У меня появилось такое ужасное предчувствие, что я молниеносно переодевшись, быстро вывела из конюшни свою лошадь и бросилась за Лиззи, хотя, после ее отъезда прошло уже почти двадцать минут. Черный Пират летел быстрее ветра. Мы неслись по торфяникам, пока, наконец, я не увидела Лиззи и поняла, что она скачет в сторону каолиновых карьеров. Я ниже пригнулась к шее Черного Пирата и пустила его еще быстрее. Волосы растрепались и развевались на ветру, но на них не хотелось обращать внимание. Я неслась за Лиззи так быстро, как никогда в жизни, так как чувствовала, что должно произойти нечто ужасное. Кузина тоже мчалась, как сумасшедшая. Я никогда не видела, чтобы она так быстро, не обращая внимания на то, что земля влажная и лошадь скользит по ней, мчалась сломя голову.

Уже показались разработки, высокие белые кучи кварца, мерцающие, на фоне дождя, как огромные привидения. Лиззи словно призрак растворилась в тумане, и я с замирающим сердцем поняла, что мне не догнать ее и не предотвратить то, что она задумала.

Продвигаться дальше было опасно. Но я продолжала нестись за Элизабет по следам ее кобылы, которые извивались среди куч кварца, высоко уходящих вверх. Глина прилипала к копытам Черного Пирата, пыль летела во все стороны, покрывая его шкуру и мой плащ тонким слоем мельчайших кристалликов. Я кашляла и чихала, как будто надышалась пудры, но еще крепче вжималась в седло и мчалась, хотя уже не так быстро, потому что земля становилась зыбкой.

Наконец, показались карьеры. Сейчас, впервые, Черный Пират отказывался повиноваться. Увидев перед собой водную поверхность, он тревожно заржал и нервно зафыркал… Но я всеми своими силами толкала его вперед, пока, наконец, мы не выехали на твердое место.

Лиззи неслась по дну одного из карьеров, по направлению к глубокому, зеленоватому пруду, где стоял, отдавая рабочим распоряжения Ники. По земле тянулись длинные шланги. Из одного, смывая каолин в недавно выкопанный пруд, сильной струей била вода. Когда Лиззи подъехала ближе, Ники оглянулся и остолбенел, увидев ее. Он предостерегающе замахал руками. Но Лиззи, не обращая внимания, неслась вперед. Она что-то кричала, но ветер унес слова, и я не услышала ничего, кроме рева льющейся воды.

Наконец, Лиззи остановила свою кобылу. А потом, к моему ужасу, она достала из кармана пистолет, о котором я даже и не подозревала до этого момента. С искаженным от гнева лицом, Лиззи направила его на Николаса и спустила курок. Раздался оглушительный выстрел. Пуля понеслась с бешеной скоростью и, подняв тучи пыли, исчезла в куче каолина. Разобравшись, что происходит, рабочие в ужасе бросились врассыпную, спасая свои жизни.

Но Ники не побежал вместе с ними. Ругаясь и рыча от ярости, он пошел прямо на Лиззи. Та угрожающе снова подняла пистолет, направив его ствол прямо в голову мужу. Николас продолжал двигаться к ней. Не думаю, что даже тогда он верил, что Лиззи собиралась убить его. Должно быть, женская рука дрогнула, когда раздался второй выстрел. После того, как дым рассеялся, я увидела Николаса, который с недоверием смотрел на свою жену. Его лицо исказилось от боли, а между пальцами прижатой к телу руки текла кровь. Лиззи хладнокровно спустила курок в третий раз, но, к моему облегчению, в пистолете было только два патрона и оба были уже израсходованы.

Поняв, что пистолет уже бесполезен, женщина швырнула его в Ники, чуть не угодив ему в голову. А потом, резко дернув свою кобылу, она ускакала прочь. Сжав челюсти, я подгоняла вперед Черного Пирата.

– С тобой все в порядке? – крикнула я Ники.

– Да, слава Богу, только задело ткани! – ответил он. – Скачи за ней Лаура! Быстрее! Мне кажется, Лиззи сошла с ума. Неизвестно, что она еще может выкинуть. Я последую за тобой.

Разговаривая, Николас вытащил из брюк рубашку и оторвал от нее полоску ткани, чтобы перевязать рану, его смуглое цыганское лицо исказилось от ярости и злобы.

Я бросилась вслед за Лиззи, но помочь ей было уже бесполезно. Она была, как сумасшедшая, яростно и жестоко стегая кнутом свою кобылу, так, что у той из ран сочилась кровь.

– Лиззи! – отчаянно крикнула я. – Лиззи! Подожди!

Но она не обращала внимания на мои призывы, а только пришпоривала кобылу. Дождь пошел еще сильнее. Он прибивал волосы к голове, заливал глаза, и я так замерзла, что в какой-то момент, выругавшись на Лиззи, уже хотела было вернуться в Хайтс. Но опомнилась и заставила себя ехать за ней. За разработками, торфяники походили на черное, топкое болото, простирающееся до самого Холла, который для Лиззи всегда в сердце оставался родным домом и сейчас, наверное, представлял для нее надежное убежище. Раньше она никогда не скрывалась там. Перед нами показалась живая изгородь, но Лиззи не остановилась, а продолжала скакать с бешеной скоростью. Словно во сне, я увидела, как в последнюю минуту, ее кобыла, отказываясь прыгать, с треском врезалась в колючие кустарники и перебросила Лиззи через изгородь.

Мое сердце, казалось, вот-вот разорвется в груди. Я подъехала к месту падения, надеясь, безмолвно молясь, чтобы Лиззи осталась жива. Кобыла билась среди зарослей, невыносимо хрипя. Одна нога лошади была сломана. Очевидно, теперь ее пристрелят. Лиззи распласталась на сырой земле в какой-то неестественной позе, на щеке прилипла грязь, из уголка рта текла кровь.

Даже не дойдя до нее, я поняла, что она мертва…

ГЛАВА 19
ТЬМА ПЕРЕД РАССВЕТОМ

О, любимая, будем честными друг с другом,

Потому, что мир, лежащий между нами, похож на землю грез

Такой же необыкновенный, такой же прекрасный, такой же новый.

Но в нем нет ни настоящей радости, ни любви, ни света,

Ни уверенности, ни покоя, ни средств против боли,

И мы в нем словно в дыму на поле брани.

«Побережье Дувра». Мэтью Арноль

Утро похорон Элизабет было холодным и пасмурным, дул колючий ветер. Он принес с собою тучи и снег. С бушующего моря плыл плотный туман, прикрывая торфяники. Вереск и папоротники в эту ненастную погоду почернели и стали сырыми, а сами торфяники превратились в болота. Даже могилы на кладбище, находившемся недалеко от деревенской церкви, выглядели заброшенными и заросшими.

Мы похоронили Лиззи там, где покоилось несколько поколений владельцев Холла. Некоторые из них лежали в склепе, когда-то фамильном склепе Чендлеров, ныне принадлежащем Шеффилдам; другие покоились в могилах с гранитными памятниками у изголовья. Лиззи было только 28 лет – как и Клеменси. Таким еще рано умирать. Но, тем не менее, она была мертва, ее шея была сломана, а тело теперь на веки скрыто в гробу.

«Николас ошибался в своей жене, – думала я, стоя на кружащемся снегу и слушая, как ее отпевают, – Лиззи была не без страсти. В самом конце ее страсть оказалась особенно пылкой. На такую способны только мы, Чендлеры, – и это стало ее концом».

– О, Господь всемогущий, прими в свое царство душу усопшей сестры нашей, а мы предадим земле ее тело; земля к земле, прах к праху, а тлен к тлену… – монотонным голосом читал викарий, мистер Ирихарт.

Я наблюдала, как Ники положил на гроб огромный букет сиреневых хризантем. Цветы и листья дрожали на ветру, когда гроб подняли и понесли в склеп. Смуглое, окаменевшее лицо Ники было мрачным, его глаза были приоткрыты, поэтому, не могу сказать, о чем он думал, винил ли себя в смерти Лиззи… Зато Торн, который-то уж точно знал, что это из-за него сестра понеслась к разработкам с пистолетом в руке, стоял со слезами на глазах. Я знала, что, несмотря на то, что они были такими разными, Торн по-своему любил Лиззи и, должно быть, мучился, виня себя за то, что сыграл не последнюю роль в ее смерти.

Дядя Эсмонд за ночь, казалось, постарел лет на 20. Я никогда не видела этого человека таким старым и разбитым, и по лицу тети Мэгги поняла, что ей очень больно видеть его таким. Он страдал молча, так же как и бабушка Прескотт Чендлер. Ее прекрасное, но скорбное лицо было скрыто под черной вуалью. Тетя Джулиана, наоборот, стонала и истерично рыдала, пока, наконец, ее не увели домой и не дали успокоительного. Только Снобхан стояла с сухими глазами, без признаков сожаления на лице, с высоко вздернутым подбородком. Ее траурное платье было очень удачно скроено, чтобы скрыть беременность.

Не знаю, как она посмела показаться на похоронах Лиззи. К этому моменту, я уже догадывалась, что сказал Торн своей сестре в тот страшный день в библиотеке в Хайтсе. Снобхан была беременна от Ники.

Новогодние праздники прошли сдержанно. Новый 1848 год обещал быть ни чуть не лучше прошедшего. На разработках вновь начались беспорядки. Но сейчас почему-то не было попыток скрыть изощренных, злобных хулиганских выходок и воровства. Кто-то злонамеренно разворовывал собственность Чендлеров и разрушал то, что невозможно было унести. После нескольких таких случаев, работа в карьерах была приостановлена до тех пор, пока не будет привезено новое оборудование.

Даже, несмотря на то, что дядя Драко усилил охрану разработок, кто-то умудрился поджечь каменное здание, где размещалась контора и хранились документы. Из-за того, что там не оказалось насоса, чтобы погасить огонь, воду приходилось носить ведрами из огромного бассейна, и здание, простоявшее несколько веков и служившее Чендлерам еще со времен деда сэра Саймона, сгорело дотла. К счастью, дядя Драко хранил в Хайтсе дубликаты бухгалтерских книг. Правда, все остальные бумаги сгорели. Но, как говаривала тетя Мэгги, – Чендлеры выживут в любых условиях. Почти моментально было построено деревянное временное здание, и начались работы по возведению каменной конторы, точной копии сгоревшей.

На могилах на кладбище появились первые весенние цветы; жизнь продолжалась. У моего брата Гая и его жены Дамарис родился первый ребенок, сын, его назвали Флетчером. В Лондоне у Анжелики и ее мужа лорда Грейстоуна тоже родилась наследница, которую назвали Люсия и дали титул виконтессы Страттон. Мой брат Френсис уже стал капитаном своего собственного судна «Незнакомка», одного из клиперов «П. & Ч. Корабельной Компании». Юная Брайони, самая младшая из дочерей тети Мэгги, объявила о своей помолвке с достопочтенным Ричардом Тамерланом. Близнецам в этом году исполнилось пять лет, они росли как на дрожжах, обещая однажды превратиться в привлекательных молодых людей. Джеррит купил каждому по пони и Уилл, главный конюх, обучал мальчуганов езде верхом. Блед, двухлетняя дочь Александра и Ванессы, была хорошенькая, но застенчивая, как и ее мать. Уинстон и Изабель учились ползать и, по словам няни Энни, то, до чего не мог додуматься один, обязательно делал другой.

Снобхан стала еще толще, нося ребенка Ники. Наверняка кузен уже должен был догадаться, чей это ребенок. Но, конечно же, ни он, ни она даже не упомянули об этом и, к моему удивлению, Торн тоже молчал. Однажды переговорив, чтобы защитить свои же интересы, родственнички положили конец всем сплетням, которые возникли после безумного поступка Лиззи в день ее смерти. Хотя многие понимали, что Ники был неверен своей жене и, что Торн доказал это Лиззи, вызвав тем самым ее помешательство, имя Снобхан никогда не упоминалось. Не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, когда-либо догадывался, что ее дочь Катарина, родившаяся в этом году, не была дочерью Торна.

С приходом весны на разработки, наконец, прибыли новые и отремонтированные насосы. Работы вновь возобновились – так же, как и новые попытки вредительства, хотя нанятая дядей Драко охрана помогла сохранить большую часть оборудования от поломок и уменьшить воровство. Но виновные оставались безнаказанными, пока, наконец, однажды за ужином Джеррит и Николас не пришли к выводу, что все эти безобразия в карьерах творит не группа озлобленных членов профсоюза, а один человек, который завидует либо каолиновой компании, либо самим Чендлерам; поэтому-то его и не могут поймать.

– Может быть, вы и правы, – задумчиво кивнул дядя Драко. – Что, по-вашему, нам нужно делать?

– Сначала на какое-то время уберем сторожей, – предложил Ники, – и я буду патрулировать разработки один. Кто бы это ни делал, он не будет знать, что я там и, возможно, начнет в открытую творить свою грязную работу.

– Решено, – медленно согласился дядя Драко. – Попробуем действовать по-твоему в течение нескольких недель.

Итак, сторожей убрали, но все безрезультатно. Из ночи в ночь, Ники сторожил, иногда ездил верхом или бродил украдкой среди куч кварца, прятался в маленьком деревянном строении, временно заменяющем контору. Но тот, кто проделывал все это, видимо, заподозрил подвох и даже не появлялся.

В начале лета Анжелика написала, что через две недели приедет к нам вместе с лордом Грейстоуном и двумя детьми. Тетя Мэгги очень разволновалась, и все домочадцы, за исключением Николаса, сняли траур по Элизабет и начали приготовления к небольшой вечеринке по поводу приезда родственницы. Мы с Ванессой помогали писать приглашения и, когда, наконец, наступил этот день, все было готово.

Серые башенки старинного поместья мерцали в свете сотен свечей в канделябрах главного зала, лившемся из окон, которые предварительно вымыли, и они сверкали, будто сделанные из ртути. Из открытых дверей доносился веселый смех и мелодичная музыка. Звуки струнного оркестра, который тетя Мэгги специально пригласила ради такого случая, удивительно гармонировали с жалобными криками чаек и мелодичным пением кроншнепов вдали. Тихое позвякивание хрустальных бокалов, когда их наполняли и осушали, сопровождалось тихими голосами слуг, снующих среди гостей с тележками, предлагая им закуски и напитки.

В углу располагался длинный стол, ломящийся от всевозможных яств. Там были: тарелки с ломтями жареной говядины, оленины, фазанами и дичью; отварным картофелем, посыпанным петрушкой, французской зеленой фасолью с очищенным миндалем, морковью и кабачками приготовленными с луком; горячими булочками и толстыми ломтями хрустящего хлеба. Все было теплым и постоянно подогревалось на жаровнях. На столе также стояли разнообразные фрукты и сыры, пирожные и конфеты, виноград и клубника с сахаром, острый чеддер,[12]12
  Чеддер – сорт сыра.


[Закрыть] который таял во рту, дорогие шоколадные пирожные из Германии и восхитительные крошечные меренговые и ромовые шарики.

– И чего же ты пожелаешь, Лаура? – спросил Джеррит, когда мы подошли к столу.

– Конечно же, я хочу попробовать все! – смеясь, воскликнула я.

– Как всегда твое желание для меня закон, дорогая. Сначала он наполнил мою тарелку всем понемногу, а потом положил себе. Не увидев поблизости стульев, мы уселись прямо на лестнице, ведущей в правое крыло, тихо разговаривая и смеясь, как будто были молодыми влюбленными, хотя в этом году собирались отпраздновать шестую годовщину нашей свадьбы. Поев, мы поставили бокалы с шампанским и пошли танцевать. Не знаю почему, но я вдруг вспомнила, как в ту ночь, когда в Грандже праздновали день моего совершеннолетия и мы с Джерритом танцевали вальс, я впервые почувствовала на себе его руки. На мне тогда было белое платье, похожее на сегодняшнее кружевное розовое. «Неужели уже прошло семь лет?» – удивлялась я. Даже не верилось. Мой муж, возможно, тоже вспомнил, как впервые держал меня в объятиях, и от этого еще крепче сжал мою талию. Его глаза сверкали, когда он улыбался мне.

– Ты стала еще прекраснее, чем в ту ночь в Грандже, – прошептал Джеррит, и я поняла, что угадала его мысли, – и так же очаровательна, когда краснеешь, моя любимая.

Он легко поцеловал меня в губы, а потом музыка закончилась, разрушив очарование. Когда Джеррит вел меня к свободному стулу, то напряженно вглядывался в гостей в зале, как будто кого-то искал; на лбу появились вопросительные морщины.

– Ты видишь Ники, Лаура? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Но ведь прошло только восемь месяцев после смерти Лиззи, Джеррит, – напомнила я ему, – и он все еще в трауре. – Может быть, твой брат не захотел присутствовать на вечеринке.

– Я так не думаю. Торн тоже куда-то исчез, – спокойно заметил Джеррит.

– Торн? Какое это имеет отношение к Ники?

– Я объясню тебе позже, – вдруг резко сказал он. – Я должен прямо сейчас поехать на разработки.

– На разработки? – тихо воскликнула я, почувствовав вдруг странное беспокойство.

– Да, извинись за меня перед мамой и Анжел, ладно? – бросил Джеррит через плечо.

И он ушел по направлению к южной башне, а оттуда к люку, который открывал путь в туннель, ведущий к конюшням. Я долго смотрела ему вслед, беспокойно закусив губу. Как это похоже на мужчин! Достаточно вам сказать что-то, и вы не успокоитесь… Посмотрим, что же случилось… Упрямо сжав челюсти, я встала и последовала за мужем в южную башню, оттуда, освещая свой путь свечей, заблаговременно прихваченной в кабинете дяди Драко, спустилась в подземный коридор и побежала в конюшню.

Прохладный ветерок овевал меня, когда я карабкалась по лестнице, ведущей в конюшни. Она была довольно крутой. Поставив свечу и напевая, чтобы успокоить лошадей, которые заржали и зафыркали при моем появлении, я взяла уздечку и подошла к своему красавцу уэльскому коню Жоко. Он обычно возил двуколку. А так как Жоко был мал ростом, но с широкой спиной, на него будет легче взобраться и скакать без седла. Еще мне не хотелось беспокоить конюхов, потому что неизвестно, как те могли отреагировать на мой внезапный отъезд из Хайтса глубокой ночью, одной, одетой в красивое вечернее платье.

Я тихонько подошла к стойлу, сунула кусочек сахара коню и, оглянувшись на дверь в конюшню, чтобы убедиться, что меня никто не видит, вывела его наружу. Вокруг было тихо и безлюдно. Выйдя со двора, я сразу же вскочила на лошадь и поскакала к заброшенной сторожке. Миновав маленький пустой сеновал, Жоко пустился галопом, несясь, как ветер по торфяникам.

По моим подсчетам сейчас уже было где-то около полуночи, но ночь не была темной. Полная луна освещала путь, на чернильного цвета небе сияли яркие звезды. Дождя уже давно не было, поэтому земля была твердой. Так обычно бывает в Северном Корнуолле летом, когда солнце выжигает траву, высасывая из земли каждую капельку влаги. Копыта конька гулко цокали по сухой земле: он скакал быстро и не упрямился, когда я подгоняла его. Жоко напомнил мне пони Калико Джека, который давно уже умер.

Легкий ветерок витал в торфяниках и, казалось, будто вереск и папоротник кланялись друг другу с каждым его дуновением. Мне даже казалось, что они живые, как люди, и смотрят на нас тысячами глаз. Может быть, кому-то покажется смешным, но я, как и тетя Мэгги, любила торфяники, поэтому не боялась находиться здесь одна, только тревожилась, что сделает Джеррит, когда узнает, что его жена поехала за ним. «Очевидно, он разозлится», – подумала я, побледнев от этой мысли, так как характер мужа ничуть не изменился, хотя гнев его редко был направлен на меня. Поняв, что может случиться иначе, и Джеррит, скорее всего, разозлится, я чуть было не повернула назад в Хайтс. Но потом, подумав о Ники и Торне, которые, как подозревал муж, очевидно должны были встретиться на разработках, отважилась ехать вперед.