Текст книги "Долгое прощание. Обратный ход"

Автор книги: Раймонд Чэндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая–то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство – это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок это знает. Если бы у меня, боже избави, был десятилетний сын, он бы спрашивал: «Папочка, от чего ты бежишь, когда напиваешься?»

– Я так понял, что у вас это недавно началось, – сказал я.

– Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.

Я откинулся и закурил.

– О чем вы хотели со мной поговорить?

– А вы как думаете – от чего я убегаю, Марлоу?

– Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего–нибудь убегают.

– Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?

– Понятно, – сказал я. – Вам нужно кого–то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.

Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.

– Полюбуйтесь на мелкого деятеля мелкого бизнеса, Марлоу. Все писатели – подонки, а я самый подонистый. Я написал двенадцать бестселлеров, и если удастся закончить этот бред, что лежит на столе, возможно, будет и тринадцатый. И ни один из них не стоит пороха, которым надо бы их всех взорвать к чертовой матери. У меня прелестный дом в весьма респектабельном районе, где хозяин весьма респектабельный мультимиллионер. У меня прелестная жена, которая меня любит, и прелестный издатель, который меня любит, а сам я люблю себя больше всех. Я эгоист, сукин сын, шлюха или сутенер от литературы – что вам больше нравится – отъявленный мерзавец. Итак, чем вы можете мне помочь?

– А чем надо?

– Почему вы не обижаетесь?

– На что обижаться–то? Просто слушаю, до чего вы себя ненавидите. Это скучно, но для меня не оскорбительно.

Он хрипло засмеялся.

– Вы мне нравитесь, – сообщил он. – Давайте выпьем.

– Здесь не буду, дружище. Я вам не пара. Не желаю смотреть, как вы развяжете. Помешать вам нельзя, но и помогать я не обязан.

Он встал, – Не обязательно пить здесь. Пошли туда. Полюбуемся на избранное общество, в котором приходится вращаться, когда разбогател и переехал к ним поближе.

– Ладно вам, – сказал я. – Бросьте это. Кончайте. Они такие же, как все.

– Ara, – упрямо продолжал он. – Вот в этом–то беда. Кому они нужны такие?

Высший класс здешних мест, а чем они лучше шоферни, которая хлещет дешевый виски? Даже хуже.

– Кончайте, – повторил я. – Хотите накачаться – давайте. Но не вымещайте это на других, которые тоже зашибают, но при этом не отлеживаются у д–ра Верингера и не сбрасывают в чокнутом виде своих жен с лестницы.

– Ara, – произнес он и внезапно сделался спокоен и задумчив, – Вы прошли испытание, дружище. Не хотите здесь пожить немножко? Большую пользу бы мне принесли просто своим присутствием.

– Не понимаю, какую.

– Зато я понимаю. Просто чтоб вы были здесь. Тысяча в месяц вас заинтересует? Я зверею, когда напиваюсь. Не хочу звереть. Не хочу напиваться.

– Я вам помешать не смогу.

– Поживите месяца три. Я бы кончил проклятую книгу и уехал отдыхать куда–нибудь подальше. Залег бы в горах Швейцарии и очистился душой и телом.

– Книгу? Вам так деньги нужны?

– Нет. Просто раз начал, надо закончить. Иначе мне крышка. Я вас как друга прошу. Для Леннокса вы не то сделали.

Я встал, подошел к нему вплотную и взглянул в упор ему в глаза.

– Я Леннокса довел до смерти, мистер. Его из–за меня убили.

– Чушь. Не сентиментальничайте, Марлоу. – Он провел рукой по горлу. – У меня эти чувствительные барышни вот где сидят.

– Чувствительные? – спросил я. – Или просто добрые?

Он отступил и наткнулся на край дивана, но удержался на ногах.

– А ну вас к черту, – сказал он ровным голосом. – Нет, так нет. Вы–то тут ни при чем. Просто мне нужно кое–что узнать, дозарезу нужно. Вы не знаете, что это, да, может, я и сам не знаю. Но что–то есть, точно, и мне это нужно узнать.

– Про кого? Про вашу жену? Он выпятил губу, потом прикусил.

– Кажется, про меня самого, – сказал он. – Пошли, мы ведь выпить хотели.

Он подошел к двери, распахнул ее, и мы вышли.

Если он хотел, чтобы мне стало не по себе, ему это удалось на пять с плюсом.

Глава 24

Когда он открыл дверь в гостиную, в лицо нам ударил гул голосов. Он, казалось, стал еще громче. Примерно на два стаканчика громче. Уэйд стал здороваться направо и налево, и гости как будто обрадовались его появлению.

Но к этому времени они уже обрадовались бы и появлению знаменитого убийцы Фила из Филадельфии с его самодельным топориком. Жизнь превратилась в большое эстрадное шоу.

По пути к бару мы столкнулись с д–ром Лорингом и его женой. Доктор шагнул вперед, навстречу Уэйду. Лицо у него было перекошено от ненависти.

– Рад вас видеть, доктор, – дружелюбно сказал Уэйд. – Привет, Линда. Вы где пропадали последнее время? Впрочем, это дурацкий вопрос. Я сам…

– М–р Уэйд, – произнес Лоринг дребезжащим голосом, – я должен вам кое–что сказать. Просто и решительно. Оставьте мою жену в покое.

Уэйд взглянул на него с интересом.

– Доктор, вы устали. И ничего не пьете. Позвольте вам что–нибудь предложить.

– Я не пью, м–р Уэйд. Как вам прекрасно известно.

Я пришел сюда с единственной целью, и теперь она выполнена.

– Что ж, понятно, – сказал Уэйд все так же дружелюбно. – Поскольку вы мой гость, мне сказать нечего – только, что вы, по–моему, слегка рехнулись.

Разговоры вокруг стола притихли. Мальчики и девочки навострили ушки.

Интересное кино. Д–р Лоринг вынул из кармана пару перчаток, расправил, взял одну за палец и сильно хлестнул ею Уэйда по лицу.

Уэйд и глазом не моргнул.

– Пистолеты и кофе на рассвете? – спокойно осведомился он.

Я посмотрел на Линду Лоринг. Лицо у нее пылало от гнева. Она медленно повернулась к доктору.

– Боже, какой ты плохой актер, милый. Перестань изображать идиота, милый. Или сам хочешь получить пощечину?

Лоринг резко обернулся к ней и занес перчатки. Уэйд встал между ними.

– Спокойно, док. У нас жен бьют только за закрытыми дверями.

– Что касается вас, мне это прекрасно известно, – презрительно фыркнул Лоринг. – Не вам меня учить хорошим манерам.

– Я беру только способных учеников, – сказал Уэйд. – Жаль, что вам пора уходить. – Он повысил голос. – Кэнди! Que el doctor Loring salga de aqui en el Actol – Он снова обернулся к Лорингу:

– Если не понимаете по–испански, доктор, это значит, что выход там. – Он указал на дверь.

Лоринг смотрел на него, не двигаясь с места.

– Я вас предупредил, м–р Уэйд, – произнес он ледяным тоном. – И кое–кто меня слышал. Больше предупреждать не буду.

– Не надо, – отрывисто сказал Уэйд. – Но в следующий раз пусть это будет на нейтральной территории. Чтобы у меня была свобода действий. Извините, Линда. Но вы за ним замужем. – Он осторожно потер щеку, по которой его ударил Лоринг. Линда Лоринг горько улыбнулась и пожала плечами.

– Мы уходим, – объявил Лоринг. – Пошли, Линда. Она снова уселась и взяла стакан. Окинула мужа взглядом, полным спокойного презрения.

– Это ты уходишь, – сказала она. – Не забудь, что у тебя еще несколько визитов.

– Ты едешь со мной, – яростно бросил он. Она отвернулась. Он резко перегнулся и схватил ее за руку. Тогда Уэйд взял его за плечо и повернул к себе.

– Спокойно, док. Всех не победишь.

– Уберите руки!

– Сейчас, только успокойтесь, – сказал Уэйд. – У меня хорошая идея, доктор. Почему бы вам не пойти к хорошему доктору?

Кто–то громко рассмеялся. Лоринг напрягся, словно зверь перед прыжком.

Уэйд почувствовал это, спокойно повернулся и двинулся прочь. Чем и оставил доктора в дураках. Если бы он кинулся за Уэйдом, это было бы еще глупее. Ему оставалось только уйти, что он и сделал. Быстро, не глядя по сторонам, прошел к двери, которую Кэнди уже держал открытой настежь. Вышел, Кэнди с равнодушным выражением лица захлопнул дверь и вернулся к бару. Я подошел и попросил виски. Куда скрылся Уэйд, я не видел. Я повернулся спиной к гостям, которые загудели с новой силой, и стал прихлебывать свой виски.

К бару подскочила миниатюрная женщина с волосами цвета глины и лентой вокруг лба, поставила стакан на стойку и что–то пробормотала. Кэнди кивнул и налил ей новую порцию.

Маленькая женщина обернулась ко мне.

– Коммунизмом интересуетесь? – осведомилась она. Глаза у нее остекленели, красным язычком она облизывала губы, словно от шоколадных крошек. – По–моему, это все интересно, – продолжала она. – Но когда спрашиваешь мужчин, они сразу лезут с руками.

Я кивнул, рассматривая поверх стакана ее курносый носик и обожженную солнцем кожу.

– Вообще–то я не против, если без грубостей, – заявила она, схватив стакан. Обнажив в улыбке передние зубы, она втянула в себя полпорции разом.

– На меня не рассчитывайте, – предупредил я.

– Как вас зовут?

– Марлоу.

– Марло или Марлоу?

– На конце «у».

– Ах, Марлоу, – вдохнула она. – Такое красивое, грустное имя. – Она поставила почти пустой стакан, закрыла глаза, запрокинула голову и развела руки в сторону, едва не заехав мне в глаз. Дрожащим от волнения голосом она продекламировала:

+++

Не эти ли глаза послали флот на битву

И башни Трои пламенем объяли?

Приди, о несравненная Елена,

Мне подари бессмертье поцелуя!++++

Открыв глаза, она вцепилась в стакан и подмигнула.

– У тебя недурно получается, старина, давно пишешь стихи?

– Да не очень.

– Можешь меня поцеловать, если хочешь, – игриво предложила она.

Сзади к ней подошел парень в чесучовом пиджаке и рубашке с отложным воротником, улыбаясь мне поверх ее головы. У него были короткие рыжие волосы, а лицо, как сморщенное легкое. В жизни не видал такого урода. Он легонько похлопал маленькую женщину по макушке.

– Пошли, котенок, домой пора. Она яростно накинулась на него.

– Тебе что, не терпится поливать свои проклятые бегонии? – завопила она.

– Тише, котенок…

– Руки прочь, насильник чертов! – заорала она изо всех сил и плеснула ему в лицо остатки из стакана. Там было не больше чайной ложки виски и пару кусочков льда.

– Черт побери, бэби, я твой муж! – заорал он в ответ, хватаясь за платок и вытирая лицо. – Дошло? Муж твой.

Она страстно зарыдала и бросилась ему в объятия. Я обошел их и выбрался вон. На всех коктейлях одно и то же, вплоть до диалога.

Гости струйками вытекали из дома на вечерний воздух. Замирали голоса, заводились моторы, люди перебрасывались прощальными возгласами, словно мячиками. Я вышел через стеклянные двери на выложенную камнем веранду.

Отсюда склон сбегал к озеру, неподвижному, словно спящая кошка. К небольшому причалу была привязана белым фалом весельная лодка. У дальнего берега, который был не так уж далеко, лениво, как конькобежец, описывала круги черная водяная курочка. От нее даже ряби не шло по воде.

Я растянулся в алюминиевом шезлонге, зажег трубку и стал покуривать, размышляя, какого черта я здесь делаю. Роджер Уэйд явно мог держать себя в руках, когда хотел. Встречу с Лорингом он провел на высоте. Я бы, пожалуй, понял, если бы он заехал Лорингу по его острому подбородочку. Конечно, это было бы против правил, но Лоринг позволил себе гораздо больше.

По правилам – пока их не отменили – нельзя в комнате, полной народу, угрожать человеку и бить его по лицу перчаткой, особенно если рядом стоит твоя жена и ты фактически обвиняешь ее в том, что она погуливает. Если учесть, что Уэйд только что вышел из крепкой схватки с крепкими напитками, он оказался на высоте. И даже более того. Правда, я не видел его пьяным. Не знаю, каков он в пьяном виде. Я даже не был уверен, что он алкоголик.

Разница тут большая. Тот, кто иногда просто выпивает лишнего, в пьяном виде остается сам собой. Алкоголик – настоящий алкоголик – абсолютно меняется.

Угадать, как он себя поведет, невозможно. Можно лишь точно сказать, что вы столкнетесь с совершенно незнакомым человеком.

Позади раздались легкие шаги. Эйлин Уэйд спустилась с террасы и села рядом на краешек шезлонга.

– Ну, что вы скажете? – спросила она спокойно.

– О джентльмене, который любит помахать перчатками?

– Да нет. – Она нахмурилась. Потом засмеялась. – Ненавижу, когда устраивают сцены. Хотя врач он прекрасный. Он уже закатывал такие сцены чуть ли не всем нашим соседям. Линда Лоринг не потаскуха. И выглядит, и разговаривает, и держится по–другому. Не знаю, почему д–р Лоринг так себя ведет.

– Может, он бывший пьяница, – сказал я. – Многие после лечения впадают в ханжество.

– Возможно, – сказала она и стала смотреть на озеро. – Как здесь тихо.

Казалось, писателю должно быть здесь хорошо – если писателю вообще бывает где–нибудь хорошо. – Она обернулась ко мне. – Значит, Роджер вас не уговорил?

– Смысла нет, м–с Уэйд. Ничем не могу помочь. Я ведь уже объяснял.

Чтобы вовремя прийти на помощь, надо не спускать с него глаз ни на минуту. А это невозможно, даже если забросить все другие дела. Человек может сорваться с цепи в мгновение ока. Кстати, по–моему, на него это не похоже. Он мне кажется вполне уравновешенным.

Она взялась за край соседнего шезлонга и подалась вперед.

– Если бы он дописал книгу, все, наверное, уладилось бы.

– Тут я не могу ему помочь. Она смотрела вниз, себе на руки.

– Можете, раз он вам верит. Это самое главное. Или вам противно жить у нас и получать за это деньги?

– Ему нужен психиатр, м–с Уэйд. Только хороший, не шарлатан.

Она встрепенулась.

– Психиатр? Зачем?

Я выбил пепел из трубки и подержал, чтобы она остыла.

– Я, конечно, дилетант, но могу сказать. Ему кажется, что в подсознании у него скрыта какая–то тайна, и он не знает какая. Это может быть сознание вины – собственной или чужой. Он считает, что пьет оттого, что не может вспомнить. Наверное, это событие произошло, когда он был пьян, вот он и напивается, чтобы снова впасть в это состояние, в полную отключку. Это задача для психиатра. Дальше. Если это не так, тогда он напивается просто потому, что любит пить или не может с собой справиться, а тайну выдумал себе в оправдание. Но писать и уж, во всяком случае, закончить книгу, он не может из–за пьянства. Итак, вывод: не может дописать, потому что сам оглушает себя выпивкой. А если наоборот?

– Нет, это – нет, – сказала она. – Роджер очень талантливый. Я совершенно уверена, что его лучшие книги еще впереди.

– Я же сказал, что рассуждаю, как дилетант. Вы как–то заметили, у меня в гостях, что он, может быть, разлюбил свою жену. А если и тут наоборот?

Она поглядела в сторону дома, потом повернулась к нему спиной. Я поглядел туда же. В дверях стоял Уэйд и смотрел на нас. Я увидел, как он зашел за стойку бара и стал доставать оттуда бутылку.

– Не останавливайте его, – быстро сказала она. – Никогда этого не делаю.

Никогда. Наверное, вы правы, м–р Марлоу. Делать нечего – он должен сам от этого избавиться.

Трубка остыла, я спрятал ее в карман.

– Раз уж мы так глубоко копаем – как насчет моего вопроса?

– Я люблю своего мужа, – просто сказала она. – Может быть, не так, как в молодости. Но люблю. Молодость бывает только раз. Человек, которого я тогда любила, умер. Погиб на войне. У него, как ни странно, были те же инициалы, что у вас. Теперь это не важно – правда, иногда мне кажется, что он не умер.

Тело так и не нашли. Но это часто случалось.

– Она пристально и испытующе взглянула на меня.

– Иногда – не часто, конечно, – в тихом баре, или в пустом вестибюле хорошей гостиницы, или на пароходной палубе, рано утром или очень поздно вечером, мне начинает казаться, будто он ждет меня где–то в тени, в уголке, и я сейчас его увижу. – Она помолчала, опустив глаза. – Это так глупо, мне даже стыдно. Мы очень любили друг друга – той безумной, непонятной, невероятной любовью, которая бывает раз в жизни.

Она умолкла, словно в забытьи, глядя на озеро. Я снова обернулся к дому. Уэйд стоял в дверях со стаканом в руке. Я перевел взгляд на Эйлин, Для нее я сейчас не существовал. Я встал и пошел к дому. Стакан в руке Уэйда был налит до краев. Глаза у него были нехорошие.

– Как продвигаются дела с моей женой, Марлоу? – Губы у него дернулись.

– Я за ней не ухаживаю, если вы об этом.

– Именно об этом. Вы тут вечером лезли к ней целоваться. Много про себя воображаете. Не выйдет, приятель. Нос не дорос.

Я хотел его обойти, но он загородил путь широким плечом.

– Не торопитесь, старина. Посидите еще. У нас в гостях так редко бывают сыщики.

– Скоро совсем не будет, – сказал я. Он запрокинул стакан и, отпив глоток, нагло ухмыльнулся.

– Рано вы начали, сопротивляемость у вас низкая, – заметил я. – Впрочем, что толку в словах.

– О'кей, дорогой воспитатель. Неужели не слыхали, что пьяницу воспитывать – гиблое дело? Пьяницы не перевоспитываются, друг мой. Они разлагаются. Местами это очень противно. – Он снова поднес стакан к губам и допил почти до дна. – А местами жутко. Но говоря изысканным языком нашего милейшего доктора Лоринга, этой паршивой сволочи с черным саквояжем, оставьте в покое мою жену, Марлоу. Конечно, вы на нее положили глаз. Все кладут. Хотите с ней переспать. Все хотят. Проникнуть в ее мечты, ощутить аромат ее воспоминаний. Может, и я хочу. Но проникнуть некуда, приятель. Там пусто, пусто, пусто. Останетесь один в темноте.

Он допил и перевернул стакан вверх дном.

– Вот так, Марлоу. Пусто. Ничего там нет. Уж я–то знаю.

Поставив стакан на край стойки, он зашагал к лестнице, стараясь держаться прямо. Опираясь на перила, поднялся на несколько ступенек, остановился и сверху посмотрел на меня с невеселой улыбкой.

– Простите за дешевый сарказм, Марлоу. Вы славный малый. Жаль, если с вами что–нибудь случится, – Что, например?

– Может, вы еще не слыхали о вечном волшебстве ее первой любви – о парне, который без вести пропал в Норвегии? Вы бы не хотели пропасть без вести, а, дружище? Вы мой личный родной сыщик. Вы нашли меня, когда я затерялся среди дикого величия Ущелья Сепульведа. – Он поводил ладонью по отполированным перилам. – От души было бы жаль, если бы и вы затерялись. Как это тип, который сражался в рядах британцев. Он так затерялся, что неизвестно, был ли он на самом деле. Может, она его просто выдумала для забавы?

– Откуда мне знать?

Он продолжал смотреть на меня, на переносице обрисовались глубокие морщины, рот горько скривился.

– Откуда нам всем знать? Может, она и сама не знает. Малыш устал. Малыш слишком долго играл в поломанные игрушки. Малыш хочет баиньки.

Он ушел наверх.

Вскоре появился Кэнди и начал прибираться в баре – ставил стаканы на поднос, проверял, что осталось в бутылках – не обращая на меня внимания. Во всяком случае, так мне казалось. Потом он сказал;

– Сеньор. Один хороший выпивка остался. Жалко его пропадать. – Он показал на бутылку.

– Вот ты и выпей.

– Gracias, Senor, no me gusta. Un vaso Cerveza, no mas. Стакан пива ? мой предел.

– Молодец.

– Хватит и одного алкаша в доме, – заметил он, не сводя с меня глаз. – Я говорю хорошо по–английски, нет?

– Конечно, замечательно.

– Но думаю по–испански. Иногда думаю про нож. Босс – парень что надо.

Ему помощь не требуется, hombre. Я за ним присматриваю, понял?

– Хоршо же ты присматриваешь, фраер.

– Hijo de la flauta, – процедил он сквозь зубы. Подхватил поднос со стаканами и вскинул его на плечо, поддерживая ладонью как заправский официант.

Я подошел к двери и вышел на улицу, размышляя о том, почему выражение «сын флейты» превратилось в испанском языке в ругательство. Долго размышлять не стал. Слишком много других тем для размышлений. Беда семейства Уэйдов была не в пьянстве. За пьянством скрывалось что–то другое.

Попозже вечером, между половиной десятого и десятью, я набрал номер Уэйдов. После восьми гудков повесил трубку, но телефон тут же зазвонил. Это была Эйлин Уэйд.

– Только что кто–то звонил, – сказала она. – Почему–то решила, что это вы. Как раз собиралась в душ.

– Да, это я, но звонил просто так, м–с Уэйд. Когда я уходил, Роджер был какой–то странный. Наверно, я теперь за него как бы отвечаю.

– С ним все в порядке, – сказала она. – Крепко спит. По–моему, он все–таки разволновался из–за доктора Лоринга. Наверно, наболтал вам всяких глупостей.

– Сказал, что устал и хочет спать. На мой взгляд, это разумно.

– Если он больше ничего не сказал – тогда конечно. Что же, спокойной ночи, м–р Марлоу, и спасибо за звонок.

– Я не говорю, что он больше ничего не сказал. Наступила пауза, затем:

– Нам всем иногда приходят в голову бредовые мысли. Не относитесь к Роджеру слишком всерьез, м–р Марлоу. В конце концов, у него богатое воображение. Это естественно. Не надо было ему начинать пить так скоро.

Пожалуйста, постарайтесь обо всем забыть. Наверное, он вам к тому же и нагрубил.

– Нет, не нагрубил. Разговаривал вполне разумно. Ваш муж хорошо в себе разбирается. Это редкий дар. Некоторые люди всю жизнь изо всех сил утверждают собственное достоинство, которого у них и в помине нет. Спокойной ночи, м–с Уэйд.

Она повесила трубку, а я достал шахматную доску. Набил трубку, расставил фигуры, как на параде, проверил, чисто ли все выбриты, все ли пуговицы на месте и разыграл партию Горчакова–Менинкина. Семьдесят два хода, неудержимая сила атакует неподвижный объект, битва без оружия, война без крови, а все вместе – такая усердная и бесполезная трата умственных способностей, какую встретишь разве что в рекламных агентствах.

Глава 25

Неделя прошла спокойно, я занимался бизнесом, хотя заниматься было особенно нечем. Однажды утром позвонил Джордж Питерс из агентства Карне и рассказал, что он случайно проезжал по Ущелью Сепульведа и из чистого любопытства заглянул к д–ру Верингеру. Однако доктора там уже не было. Там трудилось полдюжины землемеров, наносили участок на карту. Никто из них слыхом не слыхивал про доктора Верингера.

– У бедняги все оттяпали, – сообщил Питерс. – Я проверил. Ему дали тысчонку отступного, чтобы не возиться, а землю поделили на жилые участки, и кто–то заработает на этом миллиончик. Вот в чем разница между уголовщиной и бизнесом. Для бизнеса надо иметь капитал. Иногда мне кажется, что другой разницы нет.

– Замечание циничное и верное, – сказал я, – но на крупную уголовщину тоже требуются капиталы.

– А кто их предоставляет, дружище? Уж наверно, не те ребята, что грабят винные лавки. Пока. До встречи.

Уэйд позвонил мне в четверг, без десяти одиннадцать вечера. Язык у него еле ворочался, но я все–таки его узнал. В трубке слышалось тяжелое, отрывистое дыхание.

– Мне плохо, Марлоу. Совсем паршиво. Якоря не держат. Можете приехать побыстрей?

– Конечно, только дайте мне на минутку м–с Уэйд.

Он не отвечал. Раздался громкий треск, потом мертвое молчание, а немного спустя какое–то постукивание. Я что–то крикнул, ответа не было. Шло время. Наконец, щелчок – трубку положили – и длинный гудок.

Через пять минут я был уже в пути. Я домчался туда за полчаса, сам не знаю как. Через холмы я перелетал на крыльях, приземлился на бульваре Вентура при красном свете, ухитрился сделать левый поворот, проскочил между грузовиками и вообще вел себя как последний дурак. Через Энсино я пронесся со скоростью почти сто километров, освещая фарами припаркованные машины, чтобы никто не вздумал вылезти с моей стороны. Везло мне так, как бывает, когда на все наплевать. Ни полиции, ни сирен, ни красных мигалок. Перед глазами стояло то, что, возможно, происходило сейчас в доме Уэйдов – не самые приятные видения. Она была наедине с пьяным маньяком; она валялась у лестницы со сломанной шеей; она скорчилась за запертой дверью, а кто–то, завывая, пытался эту дверь взломать; она бежала босиком по залитой лунным светом дороге, а за ней гнался здоровенный негр с топором.

Все оказалось не так. Когда машина подлетела к дому, во всех окнах горел свет, а она стояла на пороге с сигаретой в зубах. Я вышел и пошел к ней по мощеной дорожке. На ней были брюки и рубашка с отложным воротничком.

Она поглядела на меня. Все было спокойно, волновался один я.

Мои первые слова были такими же идиотскими, как и все мое поведение.

– Я думал, вы не курите.

– Что? Нет, вообще не курю. – Она вынула сигарету изо рта, оглядела, бросила и наступила на нее. – Только изредка. Он звонил д–ру Верингеру.

Голос ее звучал отчужденно и безмятежно, как звучат по ночам голоса над водой. Она была совершенно спокойна.

– Не может быть, – сказал я. – Д–р Верингер там больше не живет. Это он мне звонил.

– Правда? Я слышала, как он просил кого–то приехать побыстрее. Решила, что это д–р Верингер.

– Где он сейчас?

– Он упал, – сказала она. – Должно быть, качался на стуле и поскользнулся. Это и раньше бывало. Разбил обо что–то голову. До крови, но не сильно.

– Что же, прекрасно, – сказал я. – Зачем нам много крови? Я спрашиваю, где он сейчас?

Она серьезно поглядела на меня. Потом указала пальцем.

– Где–то там. На обочине или в кустах у забора. Я наклонился и всмотрелся в нее.

– Черт побери, неужели вы не поискали? – Тут я решил, что она в шоке.

Потом бросил взгляд на лужайку. Ничего не увидел, но у забора была густая тень.

– Нет, не поискала, – невозмутимо отвечала она. – Идите сами ищите. С меня хватит. Не могу больше. Сами ищите.

Она повернулась и вошла в дом, оставив дверь открытой. Далеко она не ушла. Через три шага просто свалилась на пол, как подкошенная. Я подхватил ее на руки и уложил на один из двух больших диванов, стоявших друг против друга возле длинного светлого столика. Я пощупал у нее пульс. Не могу сказать, чтобы он был очень слабый или неровный. Глаза у нее были закрыты, веки по краям голубые. Я оставил ее лежать и вышел на улицу.

Он оказался именно там, куда она показывала. Лежал на боку в тени шиповника. Пульс бился быстро, толчками, дыхание неровное. Затылок был в чем–то липком. Я позвал его, потряс. Похлопал по щекам. Он замычал, но в себя не пришел. С трудом посадив его, я закинул его руку себе на плечо, повернулся спиной, взвалил его на себя и попытался ухватить его за ногу. Не вышло. Тяжелый был, как цементная плита. Мы оба шлепнулись на траву, я передохнул и сделал новую попытку. Наконец, кое–как взвалив его на закорки, я поплелся по лужайке к распахнутой двери. Расстояние до дома было, как до Китая и обратно. Каждая из обеих ступенек крыльца оказалась в три метра высотой. Шатаясь, я добрался до дивана, стал на колени и скатил тело на подушки. Когда я выпрямился, мне показалось, что позвоночник треснул по крайней мере в трех местах.

Эйлин Уэйд исчезла. Вся комната была в моем распоряжении. Но мне было уже не до того, кто куда делся. Я сел, поглядев на Уэйда, ожидая, чтобы он вздохнул. Потом осмотрел его голову. Волосы слиплись от крови. На вид не так уж страшно, но повреждение головы – дело серьезное.

Потом рядом возникла Эйлин Уэйд. Она разглядывала его так же отчужденно и спокойно, как прежде.

– Извините за обморок, – произнесла она. – Не знаю, с чего бы это.

– Наверное, надо вызвать врача.

– Я позвонила д–ру Лорингу. Он мой домашний врач. Он отказался приехать.

– Тогда позвоните кому–нибудь еще.

– Нет, он приедет, – сказала она. – Не хотел, но приедет, как только сможет.

– Где Кэнди?

– У него сегодня выходной. Четверг. У кухарки и у Кэнди выходные по четвергам. Здесь так принято. Можете уложить его в постель?

– Один не смогу. Принесите плед или одеяло. Вечер теплый, но ему ничего не стоит подцепить воспаление легких.

Она сказала, что принесет плед. Я подумал, что это чертовски любезно с ее стороны. Но мысли путались. Я надорвался, втаскивая Уэйда в дом.

Мы накрыли его пледом, и через пятнадцать минут явился д–р Лоринг при полном параде – крахмальный воротничок, очки без оправы и выражение лица, будто его попросили вытереть собачью блевотину.

Он осмотрел окровавленную голову.

– Неглубокий порез и синяк. Сотрясение исключено. По дыханию можно будет судить о состоянии. Он потянулся за шляпой. Взял свой саквояж.

– Укройте его потеплее, – велел он. – Голову можно осторожно обмыть.

Проспится, и все пройдет.

– Я один не донесу его наверх, доктор, – сказал я.

– Значит, оставьте здесь. – Он равнодушно скользнул по мне взглядом.?

Спокойной ночи, м–с Уэйд. Как вам известно, алкоголика я не лечу. Даже если бы лечил, ваш муж моим пациентом не будет. Вы, конечно, это понимаете.

– Никто вас не просит его лечить, – сказал я. – Я прошу помочь перенести его в спальню, чтобы я мог его раздеть.

– А вы кто такой? – осведомился д–р Лоринг ледяным голосом.

– Меня зовут Марлоу. Я здесь был недавно в гостях. Ваша жена нас познакомила.

– Интересно, – заметил он. – А откуда вы знаете мою жену?

– Какая разница, черт побери? Я хочу только…

– Меня не интересует, что вы хотите, – оборвал он. Повернулся к Эйлин, отрывисто кивнул и направился к выходу. Я стал у него на пути, загородив дверь.

– Минутку, док. Должно быть, давненько вы не перечитывали интересное произведение под названием «Клятва Гиппократа». М–р Уэйд мне позвонил, а я живу довольно далеко. Но ему явно было плохо, и я примчался сюда, невзирая на правила уличного движения. Я нашел его без сознания, притащил сюда. Не стану врать, что он легкий, как перышко. Но у слуги сегодня выходной, а больного надо перенести наверх. Картина вам ясна?

– Уйдите с дороги, – процедил он сквозь зубы. – Иначе я позвоню шерифу и вызову полицию. Как врач…

– Как врач вы куча блошиного дерьма, – сказал я и отступил в сторону.

Он залился краской – не сразу, зато до ушей. Желчь явно подступила ему к горлу. Но он открыл дверь и вышел, аккуратно прикрыв ее за собой.

На прощанье взглянул на меня. Такого мерзкого взгляда и такого мерзкого лица я в жизни не видел.

Когда я обернулся к Эйлин, она улыбалась.

– Над чем смеетесь? – рявкнул я.

– Над вами. Вы всем говорите, что думаете? Разве вы не знаете, кто такой д–р Лоринг?

– Знаю, И кто он такой, и что он такое. Она взглянула на часики.

– Наверное, Кэнди уже вернулся, – сказала она. – Пойду посмотрю. Он живет в комнате за гаражом.

Она ушла, а я сел и стал смотреть на Уэйда. Знаменитый писатель похрапывал. Лицо у него вспотело, но плед я снимать не стал. Через минуту–другую вернулась Эйлин с Кэнди.

Глава 26

На мексиканском красавце была спортивная рубашка в черно–белую клетку, черные брюки без пояса, с безупречной складкой, черные с белым замшевые туфли без единого пятнышка. Густые черные волосы, зачесанные назад, блестели от лосьона или крема.

– Сеньор, – произнес он, отвесив мне легкий иронический поклон.

– Помогите м–ру Марлоу отнести моего мужа наверх, Кэнди. Он упал и поранился. Извините, что я вас потревожила.

– De nada, Senora, – отвечал Кэнди с улыбкой.

– Тогда я прощаюсь, – сказала мне Эйлин. – Я страшно устала. Кэнди сделает все, что нужно.

Она стала медленно подниматься по лестнице. Мы с Кэнди провожали ее глазами.