Текст книги "Долг"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Вот, вот, Федя, – увязался за ним Михеич. – Правильно ты решил. Не дело рысухе средь людей. Подрастет, точно учудит.

– Отстань, а?! – рыкнул на него мужчина. Жалко кошку.

– И ты орать, ну давай, давай, – заворчал сосед. – О ем с заботой, понимашь, а он? Ай, делай, что хошь, – и в сторону пошел, к своему дому.

– Непоседа-то где?

– У Варвары! – отмахнулся, не глядя.

Федор вздохнул: только этого не хватало.

Варвара ему нравилась, красивая женщина, правильная, хозяйственная. Неприступная только. Не подойди. Робел он перед ней, хоть погодки были. В школе-то было, волочиться за ней пытался, а как схлопотал по щеке за попытку обнять да поцеловать, как обрезало. Страшно было, что опять что учудит и по самолюбию как косой пройдет. И дураком себя чувствовать не хотел. Вот и не подходил ни тогда, ни после, когда уж с приплодом из города домой явилась, от мужа сбежав. Баяли на селе – муж у нее богач был. Чего ушла от него? Пойди пойми баб? Одни в город норовят, до красивой жизни, другие бёгом домой, в худобу да скукоту.

А может не она мужа кинула, он ее? Бывает. Чего задиристой такой быть? Вот его за что тогда огрела? Ну, поцеловались бы, убыло что ли? А поди ты, закочевряжилась. Тут подумаешь сто раз, прежде чем еще раз подойти.

Вот и косил на нее Федор, все момента ждал хоть «здрасте» сказать. Но та – будто нет его вовсе. Обидно. И думается – кому он взаправду нужен?

До дому Варвары дошел, кулаком в дверь бухнул, лицо в камень превратив.

Непоседа, вздрогнув, села.

Варя с сыном переглянулись: кого принесло?

– За Мурлыкой, поди, – прошептал мальчик. Хвать рысуху на руки и прижимать к груди – не отдам.

"Да не дави ты!" – зашипела на него рысь. Вырвалась и на стол прыгнула, на двери входные косясь – хозяином пахнет. Хорошо, что сам пришел. Как раз к завтраку. Поспело у Варвары – запах идет, хоть его ешь.

Женщина дверь открыла и замерла. Федор на нее смотрит, слова ищет, Варя на него – с испугом справляясь.

– Привет, что ли? – буркнул, наконец, мужчина, в комнату протиснулся. – Тут это…

И увидел Непоседу. Та на столе сидела, жмурилась под рукой Василия, что гладил ее, чуть собой загораживая. А глазенки у мальца огромные – винтарь узрел, дурное почуял.

Мужчине неловко стало, затоптался, куда деться не зная. Надумал уже, Михеичу благодаря, вагон и маленькую тележку всякой ерунды.

Варя оправилась от испуга, бросила:

– Чего встал-то в дверях? Проходи, коль пришел.

– Да я… за ней, – на Непоседу рукой махнул.

– С оружием? – прищурилась. – Ох и смелы вы, мужики, на котенка с винтарями-то идти.

– Да… мне сказали. Переполошила она всех… вас вот… порвать могла…

– Еще чего?

– Она не злая, она хорошая. Если вам не нужна, нам оставьте, дядя Федя. Не трогайте ее, она же маленькая, глупенькая.

Такая я, такая, – замурлыкала рысь, щурясь от удовольствия. Глаза сквозь щелочки на взрослых поглядывают, примечают сумятицу. Ай, неспроста, ай, есть что-то. Не иначе Варя-то по нраву Феде. Ага, ага.

– Да я… ничего, – замялся, не зная, куда ружье девать и самому деться. – Давай ее да пойду. Извините, ежели чего.

Варя его взглядом смерила, губы поджала: помятый, небритый, перегаром несет. Как от такого кошке не сбежать?

– Оставь ее у нас. Хочешь, заплачу.

– Чего это? – глаза распахнул: чего удумала?

– А то. На себя глянь – ужас. Какой там кошке – тараканы сбегут.

– Обидеть хочешь? А тебе какое дело? Что тебе до меня?!…

– Полай еще! Ты чего сюда пришел?

– Я за ней! – на кошку махнул рукой. Та развалилась на столе, мурчит, хитро на парочку поглядывая, и будто ухмыляется. Вася приметил ее взгляд и почуял что-то, притих, ее обнимая. Интересно стало – что к чему.

– Ну вот и иди! А рысь не отдам! Сам доходный и она у тебя такая. Оба дикие!

– Ты чего, Варвара, белены что ли объелась? Чего это ты меня оскорблять вздумала?! Моя рысь! Моя жизнь!

– Ай, жизнь нашел – ковылем у дороги расти, – отмахнулась.

Федора перевернуло:

– Много ты знаешь! – вылетел из избы, дверью хлопнув. Постоял на морозе, охладился и опять в дом. – Непоседу отдай и расходимся.

– Так не сходились еще, – рассмеялась Варя, на стол кашу ставя. У Федора в животе заурчало – давно каши пшенной, наваристой не ел. Сам варил, да не то получалось – комья да безвкусица. А тут что запах, что вид – язык откусить можно.

Женщина глянула на него, взгляд голодный приметила и за куртку дернула:

– Хватит ругаться. Снимай куртку, за стол садись. Поедим, поговорим.

"Угу, угу, прааально решииила", – одобрительно прищурилась Непоседа.

Федор постоял в нерешительности и послушался – переманил дух пшенный, подломил гордыню.

– Ты чего на столе-то? Наглеешь, – бросил рыси. Та зевнула: "еще чего скажешь?" Но чуть подобралась, место тарелкам с кашей освобождая.

Федор на свою порцию посмотрел, на хозяйку зыркнул, на мальчонку и давай уплетать, только за ушами запищало.

Варя вздохнула, почувствовав уже не раздражение – жалость.

Вася на рысь поглядывал, на мать да на дядьку и пытался что-то понять.

– Чего ж ты не женишься? – спросила мужчину неожиданно для себя. Федор поперхнулся, с испугом на нее зыркнув. Прикрыл рот, откашлялся, за это время и ответ придумал:

– А сама чего?

– Нажилась с одним, еле ушла.

– Вот и я. Только от меня ушли, – и опять за кашу. Вкусно, сил нет. Прямо как тетка готовила. Та мастерица была, что ни возьмешь, хоть супец, хоть выпечку – слов нет, до того добро сготовлено.

– Всухомятку, поди, привык? И кошку тем же мучаешь?

Непоседа потянулась к манящей каше, но, почуяв неодобрительный взгляд Феди, гордо отвернулась.

– Ну, чего?… Нет.

Вася осторожно кошке свою тарелку подвинул, но мать, понятно, заметила и молча обратно к сыну отодвинула. На блюдце пару ложек пшенки положила и перед мордочкой рыси поставила

"Благодарствую" – мурлыкнула та.

– Чудная она у тебя, – протянула Варя. – Будто человек, а не животное. Непростая кошка.

"Непростая", – поддакнула Непоседа, облизнувшись и Варю взглядом одарив.

– Рысенок, – по своему понял Федя. Подобрал остатки каши хлебом, отодвинул пустую тарелку. – Спасибо.

– Еще?

– Да нет, сыт.

И вроде иди, а не хочется. Тепло, уютно, сытно, спокойно. Так бы и остался совсем.

– Ну, пойдем мы.

Сгреб рысь со стола. Та повисла на руке, облизываясь и хитро на Васю поглядывая, и ни дать, ни взять – смеется.

Ушли и загрустили Михайловы. Варя по тарелке кашу гонять давай, Вася сопеть да вздыхать. Кулаком щеку подпер, на мать посмотрел:

– Хорошая кошка, умная.

– Не наша, – отрезала женщина.

Парнишка подумал и слез с табурета, в комнату свою пошел, буркнув:

– Спасибо, ма. Я почитаю, пойду.

– Иди.

– Странная ты, это верно подметили. Не сидится же тебе, – бурчал Федор, домой двигаясь. – Чего тебя к Варваре занесло? Чего людей переполошила? Вся деревня на ушах… А Вася на Варюху похож, заметила? Варюха малой такой же была, рыжеватая и с конопушками. Смешливая, верткая, а на язык как была остра, так и осталась. Хорошая девчонка была. Ну, может и сейчас… Хотя, чего «может»? – щетину потер на подбородке. – Приперся как бабай небритый. Правильно наехала.

Рысь смеялась, язычок высунув.

Нашлась Феде невеста, теперь сладится и заживут.

Домовой против. Заворчал, затопал ногами:

– На кой нам энта голь перекатная?! Чего удумала, лихоманка?!

– Ай, молкни!

– Не дам!…

– Кто спросил-то? Молкни, говорю, чудище лохматое! Толку от тебя, лошарика, на пшик, а ору на всю деревню. Сиди, молчи, коль безрукий да безголовый.

– А ты кто така мене здеся свои законы устанавливать?! Нам с Федей вдвоем не жмет! Нам други не надобны!

– Сам бирюк, так живи один бирюком, в баню вона съезжай и там верещи. А человеку не дело одному жить, неправильно это.

– Чтоб ты понимала, чума лесная!!

– Да ну тебя, – отмахнулась. И только Федор со двора – она за ним. Но не в лес – к мальчонке, Васе. Через него свести взрослых легко будет.

И скачками по сугробам да заборам, дворами да неприметными тропками. На голоса – звенят голоски детские за деревней. На дерево влезла – с него хорошо все видно. Птицы испугались, верещать начали – шикнула – смолкли.

На ветке устроилась, примечая, что внизу творится. А там детвора с горки катается. Василия не сразу среди толпы колобков учуяла, долго вынюхивала воздух, взглядом фигурки оглядывая. Ветерок дунул и еле слышный запах Федора донес – неподалеку, видать, промышляет.

Ладно.

Спрыгнула и стороной мимо детей, но вальяжно, чтоб не заметить было трудно.

– Ой, рысь! – пронеслось.

– Где?!

– Смотрите!!

– Правда, рысь…

– Да она утром бегала, я ее уже видела. Злючая!

– Ниче не злючая! Она хорошая, добрая, ее дядь Федор держит.

– Много ты знаешь!

– А вот знаю! Ее Непоседа кличут!

– Кис, кис…

– Непоседа. Непоседа, на, на, на.

"Сейчас", – фыркнула. Чуть отошла, остановилась, щурясь, на Васю поглядывая. Тот к ней. Она от него.

– Куда ты?!

– Вась, не ходи, заблудишься!

– Она заблудится!

– Ну и пусть!

– Непоседа?!

И бегом за ней. Так до леса добежали, там она остановилась, погладить себя дала.

– Может, ты у нас жить будешь? Мамка не против.

"Подумаю", – заурчала, тереться о мальчика начала, в лицо заглядывая: "мать твою с Федей свести надо. Тебе хорошо. Им всем."

– Ой, хитрая ты. Смотришь, как лиса, – засмеялся.

" Я еще вот как умею! Поиграем?!" – и прыг в снег, потом на дерево когтями в ствол впившись и уши прижав: "Страш-шшно, да?"

Мальчик засмеялся.

"Ну, я так не играю", – обиделась рысь, спрыгнула: "Ладно, к Федору побежали", – рванула к кустам.

– Ты куда? Непоседа?! – не успевает малец, вязнет в снегу, шапка на глаза сбилась.

"Что ж ты неповоротливый такой?" – оскалилась, язык высунула, его дожидаясь.

– Домой пойдем, а? Заблудимся. Непоседа?!

"Боишься, что ли? До Федора пара скачков!" И вперед ринулась. Мальчик за ней и кубарем вниз покатился, в сугроб упал. Так что только шапка торчит.

"Вот неуклюжий!" – начала раскапывать его рысь. И заорала, почуяв, что Федя близко.

– Ну, ёёё! Ты опять! – присвистнул мужчина, подбежал на смешных плоских палках. – А ты что здесь? – удивился, Васю узрев.

– Непоседа сбежать хотела, я за ней пошел, – сообщил мальчик, отфыркиваясь. Мужчина его из сугроба вытащил, отряхнул и вздохнул:

– И какая теперь охота с вами? Пошли домой, что ли? Темнеть уж начало, а ты от деревни далече. Мамка-то кинется искать, всполошится. Нельзя так-то, о матери думай. Одна она. Я вот без матери рос, так никому не пожелаю. Цени, Вася, что есть. Мать, это я тебе скажу, самый родной человек.

– Так я чего? – шмыгнул тот носом.

Непоседа улыбалась: "Сопровождать придется, Федя, понял, да? Не кинешь же ребенка? Не кинешь".

– У вас рысь странная, дядь Федь.

– Обычная. Дикая кошка, что хочешь?

– Умная она сильно и хитрая. И улыбаться умеет, вы заметили? А еще маленькая, как вырастет, что будет из нее?

– Рысь будет, не бегемот же. Дикая, говорю. Волки тоже умные и хитрые. Выживать как-то надо, поневоле поумнеешь.

– А как вы Непоседу нашли? Ее волки чуть не задрали, да?

Федор помолчал. Язык не повернулся сказать, как дело было.

Так и дошли молча до деревни в сопровождении рыси.

– Ты где был?! – ринулась к мальчику мать. – Я ума чуть не лишилась, тебя искала! Сева сказал, ты за кошкой убежал!

– Ну, че ты, ма, че со мной будет? Нас и не было-то…

– Два часа с лишком! Где ты его нашел, Федя?

– Да тут, – замялся. – С Непоседой они были.

"Угу, было", – сидя на завалинке, принялась вылизывать себя рысь. Потянулась: "в дом-то пустишь? Слышу, курочкой пахнет. Давааай."

И к дверям: мяу!

– Э-э-э… – растерялся Федор. Варя сына обняла, и оба дружно заулыбались:

– Я же говорил, дядя Федор, она у вас, как человек!

– Понравилось ей у нас, Федя.

– Мало ли?…

– Пойдем ужинать? Ма, я есть хочу и дядя Федор, наверное, и Непоседа.

– Нет, мы домой пойдем.

– Ладно тебе, Федя, чего уж? Дошли до дома, так пошли, – потянула его. Открыла дверь, впуская.

Конечно, жизнь не сказка и чудес в ней встречается так мало, что каждое наперечет. Но может оттого и понимаешь сразу, ясно – вот она, сказка, вот оно, чудо, и помнишь, сколько бы лет не прошло.

Разобраться – что такого?

Они всего лишь поужинали, а потом до ночи болтали ни о чем, вспоминали детство, слушали ветер за окном, мурчание Непоседы и собирали «лего» – Вася, Варвара и Федя.

Что-то случилось в этот вечер, что – то особенное из разряда чудес или тех же сказок. Случилось в тот момент, когда Василий заснул прямо на диване, а женщина и мужчина гладили рысь и просто смотрели друг на друга и казались молодыми, родными, теми, что раз встретившись, понимают сразу и насовсем – не случайно, навсегда. И уже не разомкнуть эту связь, не отодвинуть, не забыть, и нет ничего за ней, все же есть все, что может только быть.

Непоседа щурилась довольная и сытая. Пела песни двум людям, что по глупости своей столько лет обходили друг друга и робели слово сказать, сблизиться.

"Вот и ладно, Феденька, вот и наладится", – думала хитрюга.

Федор шел домой нехотя, нес кошку и смотрел в небо впервые за много, много лет. И впервые с далеких дней юности казалось оно ему близким, полным волшебства и тайн, провидения, что зрит прямо в душу.

Он застыл у околицы, поглядывая на звезды. Зашептал, поглаживая Непоседу, вынырнувшую из куртки.

– Видишь? Большая Медведица. Мать моя мне показывала, когда я малой был. Она верила, что нашу семью охраняет это созвездие. Не спрашивай почему, не знаю я. Мы с ней по ягоды ездили и в стоге сена заночевали. Лежали, смотрели в небо, и она рассказывала, что в ту ночь, когда она с моим отцом познакомилась, созвездие Большая Медведица особенно ярким на небе было. Она говорила, что это к добру, говорила, что и меня оно ей подарило… Знаешь, а ведь я не злюсь на маму, мне просто очень хочется увидеть ее еще хоть раз. Просто сказать "здравствуй, мама". Я бы все простил, все забыл. Я бы ей рассказал, как жил, узнал, как она жила. И все. Что мне еще? Подумать, вся жизнь будто сон – что матери рассказать, встреть ее?… Тебя вот судьба подкинула и будто повернула, как река. С Варюхой вон свело… Нужен я ей конечно, как прошлогодний снег, но авось, что и… Посмотрим, да? – улыбнулся кошке. Та потерлась о его подбородок: "А то! Верно говоришь, верно".

– Ты не кошка, ты, видно, удача моя, – рассмеялся тихо. – А вот сладится с Варей, может и мама объявится?

Глава 6

С того дня изменилось что-то. Не резко, но четко. Федор пить вовсе перестал, бриться начал, рубахи стирать, гладить, валенки под лавку закинул. К Варе то на чай, то с гостинцем из леса, то за рысью. Та часто у них пропадала: Федор в лес – она к ним. То с Васей гуляет, то играет, то Варе будто по хозяйству помогает: песни поет, пока та тесто ставит, пропажи находит, Васятке баловать не дает.

К Новому году Федор в город съездил. Неделю не было – путь-то не близок, Непоседа у Вари с Васей жила. Как приехал – подарков навез. Впервой может за много лет не на спиртное – на конфеты, игрушки да милые безделушки потратившись.

С праздников, что вместе отмечали, все чаще дом Федора пустовал – все больше хозяин у Варвары обитал. И ясно стало уже и в деревне – сладились.

К весне рысуха заматерела, здоровенной стала, уже за ушком не почешешь. И все чаще ее из дома человеческого в лес тянуло, на свободу. Пьянила весна кошку, звала к своим.

И ушла как только свадьбу Варя с Федором сыграли.

В ту ночь домовой под окнами плакал, жалился да винился и простила его Непоседа, пустила в дом и наказала крепко хозяйство беречь, за малым и старшим приглядывать. А сама в лес – больше и не видели до осени.

В ноябре Федор с ней встретился – убить хотел, не признав. А та замяукала, жмурясь и улыбаясь, как только она умела, прошла к нему не дичась, потерлась о ноги.

– Ох, ты! Непоседа! Ты ли?

"Ну, яу, яу".

– Устроилась, значит? – присел перед ней, достал из заплечной сумки бутерброды, отдал, но есть она не стала, хоть к себе загребла.

– Чего так? Ааа… котята? Ты прости, чуть не осиротил их. А у нас тоже пополнение. Варюшка-то сына мне родила! Пришла бы хоть, сватья. Ты ведь меня с ней свела, ты мне жизнь в русло повернула. Эх, Большая ты моя Медведица!

Рысь голову его на колено положила: "вот и ладно, вот и правильно. Зайду как – нибудь. Голодно становится. Ты уж там по старой памяти подкорми, приготовь чего."

До деревни Федора проводила и вернулась. Котята в норе малы, глупые, надолго не оставишь.

Зима лютой выдалась. Из помета в три котенка один только выжил и то еле дышал. Непоседа и сама дошла, дохлой стала, слабой. Идти сил нет, а надо – слепышу есть пора и самой кормиться. Только с охоты пустой вернулась, отдышалась, малыша проведала и опять на охоту.

В тот день пурга мела, ясно было – смысла нет пропитание искать, но голод гнал. Бродила, добычу выискивая, и почуяла кровь. Остро пахло, недалеко, не иначе волки кого затравили. Повезет и ей мяса прибудет.

Рванула по сугробам на запах крови и волчьей стаи.

Дуф-дуф! – оглушило, раздавшись там, откуда запах шел, и повеяло близким, знакомым. "Не иначе Федор" – в грудину стукнуло и полетела, ног не чуя. Ринулась на стаю, что человека окружила слету. В холку одному впилась и когтями кожу рвать.

Дуф-дуф! – бахнуло. Пара заскулила, отпрянула. Двое в рысь вцепились. Покатились кубарем, скуля и рыча. Непоседа ослепла от боли, оглохла от запаха крови, себя потеряв, рвала волков, а те ее. Не отбиться – ясно. Она да Федор против стаи – куда? Но просто отдать свое – никогда. И рвала, ревела и рвала. В слепоте страшной схватки ей виделось сквозь марево крови: маленький мальчик, что бежит ей навстречу, подросший мальчуган, что слушает сказку, засыпая на ее коленях. Феденька, Федюшка.

Как не поняла, как не признала сразу – просила ведь: миг дайте, минутку, с сыном встретиться. И вот дали через много, много лет. И не сказать ему, что мать, что не пришла, не смогла она тогда – виновата. Но хоть так вину искупить, хоть так помочь.

Рычала, насмерть стояла. Волки дрогнули. Вожак понял – не взять добычу – отпрянул. С ним и остальные отходить стали, раны зализывая, попятились. А кошка щерилась, скалилась, стоя между ними и человеком, потрепанная, окровавленная, как и он.

"Дура!"

"Вон пошли! Воооннн!!! Порву!!!"

Было в ней что-то, отчего и у Федора дрожь по телу пошла. Волки нехотя потрусили прочь, а Непоседа пала. Лежала, дыхание переводя, и плакала, глядя на мужчину. Дальше-то что? Пурга. Занесет. Не выйти им, не выжить. У Федора нога в крови, истерзана, у нее бок прокусан, клочья кожи выдраны. Дышать и то тяжко. Сдохнет – и рысенок ее, и Федор за ней сгинут.

Поднялась, лапы не слушаются, заносит. Дошла до мужчины, легла рядом, голову на здоровую ногу положив: "потерпи, чуть-чуть потерпи. В себя приду, сообразим".

– Спасибо, – прошептал. Улыбнулся через силу, провел по шерсти Непоседы. – Спасла. Спасибо. В сотый раз тебе должен. Прости…

Непоседа поднялась, принюхалась – до деревни-то недалече, если через овраги срезать. Постояла с поволокой боли, на человека глядя: "подожди меня" и побрела за котенком. Медленно сперва, потом быстрее. Обратно надо. Ей не выжить, но Федора вытащи – тот малыша воспитает.

Из норы за загривок зубами вытащила слепыша и обратно. А сил нет, мутит в голове, лапы заплетаются, доходяга малой тяжелым кажется. До Федора добралась и в забытье провалилась. А там Феденька маленький, бежит к ней, обнимает: «мама».

"Как же случилось так, мама, как?" – смотрит взрослый мальчишка в небо и плачет: "почему бросила?"

"Не бросала я тебя! Нет, милый! Нет, сынок! Оглянись – с тобой я!"

Не слышит. Не видит ее. Вот бы на миг явиться, рассказать. Помочь, что не успела сделать. Но горит рухнувший вертолет, не долетев до базы, льется кровь наружу из искалеченных тел и смотрят в небо глаза, ничего уже не видя, последним шорохом мысли виня себя за глупость, моля хоть на миг еще прийти.

– Жить хочешь?

Хочешь, очешь, очешь, ши– шиш, – смеются стены тумана, плывут в мареве безумства боли два огонька – то ли свет от свечей – хотя откуда им взяться? – то ли глаза самого дьявола – да и им неоткуда. И где-то на краю затухающего сознания как вспышка – ковш Большой Медведици и Феденька, которому она звезды показывает, запах сена, ягод и просвеченных солнцем мальчишеских вихров.

Дитятко… Прости дуру-мать…

Тянется рука в небо, до звезд, что в родные глаза сливаются и блазнятся малышкой малым, непоседливым…

К нему бы. Хоть раз еще к себе прижать, хоть раз поцеловать, вихры пригладить, боль, обиду забрать. Тогда можно умереть, тогда не зря, тогда может простит он, простит она себя…

Прости, дитятко, прости, Феденька…

Но опять неизвестно на что шанс потрачен.

Не успевает. Опять.

Но нет. Не упустит. На этот раз сможет. Должна.

Поднялась, встряхнулась и за шиворот, рыча, замерзающего человека тащить. Федор очнулся, котенка к себе сильней прижал и встать попытался:

– Ничего, ничего, Непоседа, я смогу.

Полночи хромал, падал и вставал, котенка к себе прижимал и все обещал Непоседе – дойдем, дойдем, держись. Помнишь, ты появилась и наладилось. Ты удача моя, значит, все будет хорошо. Ты верь – я ведь верю. Нельзя мне сгинуть – сын у меня, и тебе нельзя – щенок у тебя.

Но к утру ясно стало – не дойти. Федор много крови потерял, выбился из сил. Рысь еле держалась.

Постояла над мужчиной, что в забытье ушел, и поковыляла к деревне за подмогой.

Как дошла – не помнила. Проковыляла по улице мимо испуганных, ошарашенных людей. К Варе в дом зайти не смогла. Калитка прикрыта, перепрыгнуть сил нет. Рухнула в снег и закричала.

Михеич рванул к ней:

– Да это ж Федькина Непоседа! Ой, лишенька! Варя!! Варвара!!

Женщина не спала – всю ночь от окна к окну, от околицы до дому – мужа ждала, истревожилась, извелась, беду чуя. Молилась да звала и в аккурат в лес на поиски собралась, а тут Михеич ревмя ревет под окном. Выбежала, Василий за ней.

– Никак беда, Варвара, приключилась!

– Мама! – испугался за рысь Вася. Присел над ней, а дотронуться страшно – изодрана до костей. Как шла, дошла – непонятно.

Кошка поднялась, слабо соображая как встать, куда идти. Постояла, качаясь, и обратно, за собой зовя женщину. Та без слов поняла.

– Вася, ружье неси! Михеич, мужиков поднимай! Видно, с Федором плохо! Я за Непоседой!

– Мам, я с тобой!

– Куда?!

Но тот и слушать не захотел – в дом рванул. Ружье схватил, куртку, шапку нахлобучил и за матерью бегом. Михеич по деревне бежать, кричать. Всполошил народ.

«Живой. Довела», – рухнула в снег Непоседа рядом с Федором. Последнее, что почуяла – руку его, что как прощение ее и его коснулось. Легко стало, спокойно. Успела.

Спасибо… – прохрипела. Да не ему, а тому что свидеться удалось, исправить и помочь. Пусть и не понял он, пусть и не узнал. Она узнала, она поняла. Хоть малость, да успела.

Феденька… Прости, сынок…

– Как ты? – ринулась к мужу Варя, обняла заиндевевшего, заплакала.

– Не плачь, хорошо все… Непоседа спасла.

Вася обнял рысь, не понимая, что умерла та, плакал, звал ее. Федор жену обнимал, смотрел на мальца, на погибшую кошку и чувствовал тепло в груди и жалость, что с благоговением смешивалось.

– Кому скажи… рысь дикая… а человека спасла, как за своего котенка стояла… Как мать…

Смолк вдруг, застыл. Вспомнилось ему, как Непоседа, щурясь, на него смотрела, сидя на столе, и как мама улыбалась, так же щурясь, как Непоседа лапу свою на руку ему ложила и как мама его руку нежно сжимала: "Горе – не беда, все хорошо сынок, все хорошо"…

– Мама?..

Не расскажешь никому – то только сердце и душа чуют – только понял Федор, что не бросала его мать, не меняла ни на деньги, ни на мужчину. Умерла, сгинула, потому и не пришла тогда. Рысью явилась, когда он вырос, а он и не понял, винил все. Когда рядом была – винил! И завыть захотелось, закричать: "прости, мама, прости дурака!!"…

Не поправишь.

Мужчина зажмурился, сдерживая слезы, и отодвинул полу полушубка, выказывая сонного, худющего котенка Варе:

– Выходить надо… долг у меня… – прошептал.

Прости, что только это и могу сделать… мама…

7 – 9 октября 2007 г.