Текст книги "Великая Отечественная: война продолжается"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Аттилы на Западе остановил доблестный спецназ "Морские котики", а «Курск»

потопили марсиане.

Нет, я не оправдываю Сталина, не собираюсь горой вставать на его защиту только

за то, что он кормил бесплатно в заводских столовых и снижал цены на хлеб и

молоко каждое лето. Речь вообще не идет о тиранах, а о простых людях, что

вынесли горе войны на своих плечах, выстояли в той кровавой лихорадке, в аду

жили и воевали, и как тогда, так и сейчас, спустя много лет, опять стали

жертвами политики, идеологических игрищ системы и чьих то хитрых планов. Стали

жертвами своих потомков, ради которых и гибли.

Речь о тех, на месте которых мог оказаться каждый из нас.

Советская сторона:

По данным государственной комиссии по реабилитации, возглавляемой Яковлевым, с

1919 по 1990 год в стране было осуждено 3 778 234 человека, из них к расстрелу

приговорено 786 096 человек. Расстреляно в 1937 году 353 074. Реабилитировано за

все время – 844 470.

Данные по ликвидации ИТК и УИТЛК – ОИТК НКВД – УНКВД: 38 учреждений за 1941-42 г.г.

Освобождено по постановлению Президиума Верховного Совета СССР 420 000

заключенных только с 12 июля по 21 августа 1941 г.

Немецкая сторона:

"Нет, не нацисты изобрели концлагеря, но именно они довели их до чудовищного

совершенства".

Уже в 1939 г. система концлагерей распространилась по занятым немцами территориям

и насчитывала 14 033 пункта, в которых содержалось, включая гетто и тюрьмы, 18

миллионов человек. Освобождение этих заключенных возможно было только через

газовую камеру или топку крематория.

С наступлением войны против СССР количество концлагерей значительно увеличилось.

Их строили, где придется, обнося колючей проволокой пространство, загоняли туда

военнопленных и ждали, когда они сами издохнут, постоянно помогая в этом:

расстреливая, моря голодом, подселяя к ослабленным, израненным людям больных

тифом.

Из приказов по частям вермахта:

"… пленных не брать, поскольку они являются лишними ртами и вообще

представителями расы, искоренение которой служит прогрессу";

"…военнопленных брать, в крайнем случае, когда нельзя этого избежать. В

остальных случаях, советских солдат следует расстреливать".

"… Русские солдаты и младшие командиры очень храбры в бою, даже отдельная,

маленькая часть всегда принимает атаку. В связи с этим нельзя допускать

человеческого отношения к пленным".

В начале июля 1941 г. на 214 разъезде под Даугавспилем остановился товарный вагон

с закрытыми наглухо вагонами. Недолго он стоял – его открыли и на землю

повалились красноармейцы, истощенные до последнего состояния, еле

передвигающиеся, хватающие ртом воздух. Кто не мог встать – того расстреливали.

После этого у будки обходчика сложили около пятисот трупов.

Пленным не давали ни воды, ни еды в пути и держали в наглухо закрытых вагонах,

набитых битком в жару.

Первый концлагерь на оккупированной территории СССР был организован в Минске.

Небольшую территорию просто огородили колючей проволокой и сгоняли туда

военнопленных и всех подозрительных гражданских. Народу набилось битком, так что

и сесть не всегда было куда. Их не кормили – много чести. Оправлялись

захваченные тут же. Кто-то умирал, кого-то убивали, а трупы не убирали. Так и

жили среди мертвых, то ли живые, то ли мертвые.

Быстряков Д.Е. В плен попал под Великими Луками:

"Нас всех вывели из амбара и выстроили в шеренгу. Затем немецкие солдаты вывели

двух красноармейцев и капитана из строя. Перед строем немцы стали стрелять в

капитана, сначала в ногу, потом в руку, потом в другую ногу, другую руку. Когда

капитан упал, немецкий солдат нагнулся и отрезал ему ножом нос, уши и выколол

острием ножа глаза.

С другими солдатами немцы сделали тоже самое. Все немцы были пьяны.

После казни нам, оставшимся в живых, было приказано закопать погибших. После нас

загнали обратно в амбар. Три дня не давали ни есть, ни пить. Ночью мы сделали

подкоп и ушли".

С женщинами-военнопленными поступали еще хуже. Два презерватива, что входили в

армейский набор каждого солдата вермахта, и отмена трибунала за зверство давали

волю садистским наклонностям, без страха быть наказанным или зараженным

неприятными болезнями, учитывая, что насиловали женщин группами.

"… у нас попала в плен медсестра. Через день мы отбили ту деревню, нашли ее…

глаза выколоты, грудь отрезана… ее на кол посадили… Мороз, и она белая-белая,

а волосы все седые. Ей было девятнадцать лет. Очень красивая…"

Из дневника ефрейтора Пауля Фогта:

"… этих девчонок мы связали, а потом слегка поутюжили их нашими гусеницами,

так что любо глядеть…"

Главное, чего хотели немцы – сломить дух военнопленных, то самое упрямство и

решимость, что была необъяснима для фашистов. Поэтому был издан приказ —

клеймить военнопленных. Одно из средств унижения было скрупулезно изложено в

приказе: и как, и чем, вплоть до размеров тавро.

Из воспоминаний Николая Обрыньба: "Теперь я понимаю, нас «перерабатывали». Не

всех расстреливали. Подержат в лагере до истощения, чтоб мы разбежаться не могли

во время перегона, и отправляют дальше по этапу. Я с ужасом наблюдал, как

доводили сильных, здоровых людей до истощения и полного изнеможения, до смерти.

Конвоиры выстраивали нас и приказывали: «бегом». Толпа бежит под палками. После

двух километров: «стой». Задыхающиеся, разгоряченные, мы останавливались, и нас

держали на ветру, под дождем и снегом, час, два. Это повторялось несколько раз,

в итоге на этап выходили самые выносливые. Остальных добивали".

Смоленск. Из воспоминаний жительницы:

"Гнали наших военнопленных. Их лица были настолько черны, что я бы и сына

родного не узнала. При попытке дать им хоть кусок хлеба конвойные били нас

палками, расстреливали. На Большой Советской улице и Киевском шоссе немцы

открыли беспорядочную стрельбу по пленным. Труппы долго валялись".

Под Новгородом – Северным немцы отобрали больных и немощных из колонны

военнопленных, загнали в сарай и сожгли.

Те, кто выживал путь по этапу, попадал в ад:

Вознесенка, Украина. Лагерь на 10 000 пленных.

Каждое воскресенье объявляют по радио: "Немецкие солдаты! Желающих принять

участие в экзекуции русских военнопленных просим прибыть в лагерь к 12.00"

Пленных выстраивали коробочкой и начиналось избиение.

Воспоминание венгерского офицера – танкиста:

"Однажды ночью я проснулся от воя тысячи собак неподалеку. Я позвал ординарца и

спросил: "Шандор, что это такое?" Он ответил: "Здесь неподалеку находится лагерь

военнопленных. Там, наверное, не меньше 80 000 русских, которых держат под

открытым небом. Они умирают от голода".

Я пошел посмотреть. За колючей проволокой находились десятки тысяч русских

военнопленных. Многие были при последнем издыхании. Мало кто из них мог

двигаться. Лица их высохли, глаза глубоко запали. Каждый день умирали сотни, и

те, у кого еще оставались силы, сваливали их в огромную яму".

Не лучше обстояло дело с теми, кого гнали на Запад:

"… эшелоны с пленными и евреями доставляются лишь на 20 % живых от 100 %

отправляемых".

Естественно. Зимой пленных, а так же остробайтеров везли в открытых вагонах,

летом в наглухо закупоренных. Ни параш, ни еды, ни питья им не полагалось. От

эпидемий тифа, дизентерии было одно средство – пулеметные и автоматные очереди.

На вшей никто внимания уже не обращал. Некоторые с голоду их ели.

Тех, кто попадал в Треблинку, Заксенхаузен, Бухенвальд, Освенцим, Дахау,

Майданек, ждала более горькая участь, чем смерть. Бесчеловечные эксперименты:

стерилизация, кастрация, привитие гангрены, туберкулеза. Испытания медикаментов,

газов, газовые камеры и работа до изнеможения. А после смерти трупы людей шли на

"нужды" Германии. Пепел сгоревших использовался для удобрения полей, из тел

варили мыло, из татуированной кожи делали абажуры, дамские сумочки, перчатки.

Коронки зубов переплавляли, волосами набивали подушки. Ничего педантичная

немецкая хозяйственность не упускала…

Мирное население страдало вместе с военнопленными. По прибытии в лагерь людей

делили: женщины в одну сторону, дети в другую, вместе со стариками. Их напрямую

отправляли в крематорий, газовые камеры. Беременных в амбулаторию, под ножи

фашистских врачей садистов.

Из протоколов Нюренбергского процесса. Показания спасенных Красной армией врачей:

Штейнберг и Флехнер, Париж. Гордон, Вильнюс. Крепих Анна, Венгрия, Гроссман,

Югославия. Де-Вид, Голландия, Эрвин, Германия.

"Хирургические операции проводились без анестезии по произволу немецких врачей,

практиковавшихся в хирургической практике. Молодой немецкий врач Кенинг отбирал

заключенных с воспалительными процессами на нижних конечностях и ампутировал их.

Тило и Фишер собирали большие массы заключенных и без всяких показаний

производили грыжесечение. Заключенным, жалующимся на боли в желудке, производили

чревосечение, практикуясь в операциях по поводу язвы желудка.

В больничных отделениях Аушвиц производились эксперименты над женщинами. В 10-м

блоке содержалось до 400 женщин, над которыми производились опыты по

стерилизации путем облучения яичников, опыты по привитию рака шейки матки, опыты

по насильственному родоразрешению, по испытанию контрастных веществ путем ввода

в шейку матки.

В блоке N28 производились опыты по искусственному поражению кожи путем введения

под кожу керосина, различных солей, применяли анахрин для изучения искусственно

вызванной желтухи.

В блоке N21 производились опыты по массовой кастрации мужчин. Кастрация

производилась путем облучения, а также удаления яичек.

Также производились опыты по искусственному заражению малярией, искусственному

оплодотворению.

Доктор медицины Парижского университета, профессор Эпштейн:

"Отобранных заключенных отправляли в газовые камеры. В течение многих месяцев мы

видели вереницы идущих на смерть людей, особенно большие группы уничтожались в

мае – июле 1944 г. В это время в крематории сжигали днем и ночью, что было видно

по выступающему из труб крематория пламени. Нередко мы слышали запах горелого

мяса, волос и костей. В это время мы также видели два больших костра, которые

ночью горели огромным пламенем.

Все ночи в лагере были слышны крики и вопли, лай караульных собак. Несчастные

жертвы, которых вследствие переполненности крематория по очереди вели на костер,

при виде огня догадывались, какая участь их ждет.

Я знал, что моих близких постигла та же участь, и что мне ее тоже не избежать.

Примерно каждые две недели врачом Менгелем проводился отбор, после чего

отобранные направлялись в крематорий.

Так, в один из дней уничтожили 500 детей. При отправке этих детей разыгралась

потрясающая сцена, так как все уже знали, куда их ведут. Эсесовцы и их помощники

при этом отличились особой жестокостью".

Китман Георг. Румыния: "В июне 1944 г. Я, мои родственники и еще 3 000 человек

были привезены в Освенцим. При выгрузке всех стариков, женщин с маленькими

детьми отделили от остальных и направили в крематорий".

Ганзелик Марианн, житель города Освенцим: "Зимой 1941 г. в 35 градусные морозы по

дороге из лагеря Освенцим в село Бабице ежедневно гнали русских военнопленных,

как скот плетьми и палками. Многие были без шапок, в одних гимнастерках, в одних

кальсонах. В изорванной обуви. Вечером из Бабице направлялись подводы, груженные

трупами этих русских военнопленных".

7 марта 1945 года на кожевенном заводе Освенцимского лагеря были обнаружены 7

вагонов с детской одеждой, готовой к отправке в Германию, множество зубных

протезов, очков, детских бутылочек, игрушек, ботиночек, 293 тюка с женскими

волосами. Было установлено, что срезаны они со 140 000 женщин…

7 мая 1945 г. в газете «Правда» были опубликованы списки фашистских палачей,

служивших в Освенциме, и можно было наказать преступников сразу, но союзники не

спешили устраивать суд или выдавать преступников из своей зоны. И никто отчего-то

не спрашивает их – чего же они ждали? Не призывает к ответу за то, что многие из

тех садистов избежали наказания.

В итоге процесс над некоторыми служившими в лагере состоялся лишь через 18 лет и

максимум, что они получили – 5 лет каторжных работ, трое вовсе были оправданы,

так как «союзники» не нашли криминала в том, что, выполняя приказ, эти фашисты

отправляли на смерть по 12 000 человек ежедневно…

Так чьи же это союзники?

А один из тех немецких «врачей», что стерилизовал женщин, впоследствии стал…

педиатром. чая гетто, тюрьма, 18 миллионов человек. совершенства.

Миф седьмой

В оккупации жилось привольно и сытно, не то что при Сталине.

Дед мой и бабка жили в непосредственной близости рулежных дорожек местного

аэродрома. Отец мой родился за три месяца до оккупации Мариуполя немцами. Как

можете понять, войну пережил. Мало того: в нашем доме летчики не квартировали из-за

маленького ребенка. Жили у соседей. Соседка, как ее мы звали баба Чупрынка к

немцам-летчикам имела одну претензию: много пьют.

Повезло. Рад, честное слово. Однако единичный случай в норму превращать не стоит.

Случались приличные люди среди оккупантов, кто спорит, как и среди советских

людей предатели случались, садисты из НОА. Но это исключения, а вот рядовая

статистика и факты:

Только за первые месяцы войны в Германию прибыло 3 000 поездов с продовольствием.

Это, не считая того, что немецкие солдаты чем-то питались на месте.

Из докладной имперского министерства по делам на оккупированных территориях:

"Продовольственные нормы, установленные для русских, настолько скудны, что их

недостаточно, чтобы обеспечить их существование, они дают только минимальное

пропитание на ограниченный срок. Население не знает, будет ли оно жить завтра.

Оно находится под угрозой голодной смерти. Дороги забиты сотней тысяч людей,

бродящих в поисках пропитания".

На что фельдмаршал фон Рундештедт ответил: «голод действует лучше, чем пулемет».

Фельдмаршал фон Рейхенау: "зато последний русский крестьянин теперь понял, что

немцы пришли в его страну не для того, чтобы освободить его от большевизма – они

преследуют собственные цели. Голодная смерть или гибель миллионов не имеют для

немцев значения".

Из воспоминаний детей:

"Мы воду ели. Придет время обеда, мама ставит на стол кастрюлю с горячей водой,

и мы ее разливаем по мискам. Вечер, ужин. На столе кастрюля горячей воды. Белой,

горячей воды. Зимой ее даже закрасить нечем, травы нет.

От голода брат съел угол печки. Грыз, грыз, когда заметили, в печке ямка была.

Мама брала последние вещи, ездила на рынок менять на кукурузу и картошку. Сварит

мамалыги, разделит, а мы в кастрюлю поглядываем – можно облизать? Облизывали по

очереди, а после нас кошка, она тоже голодная ходит. Не знаю, что ей там

доставалось. После нас даже запаха еды не оставалось. Запах вылизан".

Вера Ташкина. 10 лет.

"Немцы въехали в деревню на больших машинах, заставленных березовыми ветками…

Уже ходили слухи, что они убивают. Расстреливают. А они едут и смеются, веселые,

загорелые.

За несколько дней за деревней, возле молокозавода, вырыли большую яму, и каждый

день в пять, шесть утра оттуда выстрелы доносятся. Как начнут стрелять, даже

петухи прячутся. Едем мы с отцом под вечер на подводе мимо той ямы. "Пойду,

говорит, погляжу, что там". Там его двоюродную сестру расстреляли. Он идет, а я

за ним. Вдруг отец поворачивается и закрывает от меня яму: "Дальше нельзя, тебе

нельзя". Я только увидела, переступая ручей, что вода в нем красная… и как

вороны поднялись… Много их, так много…"

Нина Ярошевич. 9 лет.

"Мама пекла что-то из картошки, к празднику какому-то готовилась. Я помню, что в

доме вкусно пахло… Немцы окружили дом и приказывают: "Выходи!" Вышли мы, мама

и нас трое. Маму бить начали, а она кричит: "дети, идите в хату"…

Фрицы маму в машину затолкали…

… Через много лет я узнал, что маме выкололи глаза, вырвали волосы и отрезали

грудь. На маленькую Галю, которая под елкой спряталась, овчарок натравили. Те ее

по кусочку приносили… Мама еще жива была, мама все понимала… на ее глазах…"

Валя Змитрович. 11 лет.

Из сочинений учеников Ржевской школы после оккупации. Тема: "Как ты жил в

оккупации".

"Когда немцы заняли город, они начали проявлять свою власть с того, что начали

ходить и ездить по домам и отбирать все, что им нравится. А когда настала зима,

они снимали сапоги прямо с ног, где бы ты не находился – на улице или на дороге

вдали от жилья"

Ученица Колчанова.

"Это было в станице Шандалово. В избе, где нас приютили хозяева, расположились

немцы на ночлег. Среди ночи мой брат шести лет все что-то просил настойчиво у

мамы. Он даже плакал, нарушая покой фашистов. Они взяли моего брата, увели за

сарай и расстреляли".

Хренов Володя, ученик 4-го класса.

"Когда немцы были в Ржеве, они насильно выгоняли наших матерей на работу. Многим

удавалось спрятаться. Но ведь нужны были вода и пища. Когда женщины выходили за

водой, в них стреляли из винтовок и автоматов. Один раз я увидела, как убили

сразу нескольких женщин, вышедших за водой. Среди убитых была мать одного

знакомого мне мальчика. Когда Витя увидел, что его мама убита, он заплакал и

побежал к ней. Но не пришлось ему добежать до мамы, он упал на камни, а не на

мамин труп. Немец выстрелил в него из винтовки"

Ковалева Галина, 4 класс

"Я видел только ужасную смерть. В январе 1942 г. в нашу квартиру пришел немец и

стал выгонять маму на работу. Она отказалась. Немец со всей силы ударил ее

прикладом по спине. Даже не охнув, мама упала навзничь. Мы плакали, но тихо —

немец в квартире находился.

Мама поболела неделю и умерла. Остались мы с бабушкой. Через месяц после смерти

мамы пошли мы с бабушкой в деревню, искать продуктов, так как совсем нечего было

есть. Достали мы немного ржи и семян. На обратном пути догнала нас женщина с

мальчиком еще меньше меня, и мы пошли все вместе. Она несла за плечами картофель.

У входа в город нас остановил немецкий солдат, который стал отнимать у той

женщины ее дорогую ношу: она несла детям пищу. Немец схватил у нее мешок и

бросил в снег. Мальчик бросился на мешок, закрыл его и не хотел отдавать немцу.

Но немец ударил мальчика по голове прикладом. Тот покатился мертвым. Обезумевшая

мать бросилась на немца с кулаками. От выстрела врага из винтовки оборвалась

жизнь этой несчастной женщины".

Меркурьев Виктор. 4 класс

Из приказов немецкого командования: "необходимо путем принудительного обложения

населения занятых областей любыми способами добывать одежду. Прежде всего

необходимо забирать шерстяные и кожаные перчатки, шарфы, жилеты, пальто, брюки,

кожаные, валяные сапоги, портянки"

Приказ комендатуры Курской и Орловской областей:

"Имущество, как-то: мешки, весы, патефоны, соль, зерно, керосин, бензин, лампы,

кастрюли, шторы, клеенки, занавески, ковры – должно быть доставлено в

комендатуру. Виновные в нарушении приказа будут расстреливаться".

В Истре фашисты забирали даже елочные игрушки, на станции Шаховская, «организовали»

сдачу настенных часов, самоваров.

Оч-чень важное стратегическое сырье, ничего не скажешь…

Из докладной немецкого областного комиссара города Костышева генеральному

комиссару города Житомир:

"Поведение немецких солдат, к сожалению, было плохим. В отличие от русских они

взламывали склады еще тогда, когда фронт был далеко…

Еще до того как немецкие части покинули город, можно было наблюдать, как

взламываются квартиры и забирается все сколько-нибудь ценное…

Солдаты не довольствуются тем, что забирают себе все годное, но частично

разрушают тот инвентарь, который остается, жгут мебель, хотя дров в достатке".

Вот уж не знаю, попала ли эта докладная житомирскому комиссару или только на

Нюренбергском процессе вынырнула, но судя по восклицанию Гитлера, подобная

докладная была не одна:

"Боже мой! Вы посланы туда не для того, чтобы работать на благосостояние

вверенных вам территорий и народов, а для того, чтобы выкачать из них все

возможное, чтобы жил немецкий народ! Этого я ожидаю от вас! Должна, наконец,

прекратиться эта вечная забота об иностранцах. При этом мне совершенно

безразлично, скажете ли вы, что люди там умирают от голода!"

И они умирали. Правда, не только от голода, но и от «замирения» пространства.

Доставалось не только евреям – всем, кто под руку попадется.

Белгород.

Жила семья Лившиц. Отец – еврей, мать русская. Матери в комендатуре было

предложено отдать ребенка на сожжение. Она отказалась. Ее сожгли вместе с

ребенком.

Одесса.

В город вошли румынские и немецкие части, начались поголовные аресты, еврейские

погромы.

"Арестованных заключили в пороховые погреба на Стрельбищенском поле. Никто

представить себе не мог, что все так трагично обернется. Наш сосед – еврей,

выходя, сказал, что немцы хоть и наши враги, но "культурные люди".

23 октября 1941 г. погреба сожгли вместе с людьми. От Стрельбищенского поля до

Трушевского переулка, где мы жили, всего одна остановка трамвая… Мучили и

сжигали людей целую неделю. И мы все видели. Дым стелился по всему району, и мы

знали, что там умирает наш папа…"

Приказ немецкой комендатуры Кисловодска:

" Всем евреям.

С целью заселения малочисленных районов Украины все евреи, проживающие в г.

Кисловодск, и те евреи, которые не имеют постоянного места жительства, обязаны в

среду, 9 сентября 1942 года, явиться в 5 часов утра по берлинскому времени на

товарную станцию г. Кисловодск. Каждому еврею взять багаж не более 20 кг,

включая продовольствие минимум на 2 дня.

Дальнейшее питание будет обеспечено на станциях германскими властями.

Переселению подлежат даже те евреи, которые приняли крещение".

Вот еще один пример пропаганды. Как складно и ладно сказано. Не придраться…

Если не знать, что всех прибывших на станцию товарная сгрузили как скот в вагоны

и отправили на станцию Минеральные воды, а там расстреляли у противотанкового

рва.

2 000 ЧЕЛОВЕК!

Как же все-таки коротка память человеческая, как шокирующе ничтожна

благодарность потомков, если они забывают и позволяют перевирать такое…

Не только грабеж, голод, расстрелы, бесчинство немцев характеризует время

оккупации. Есть еще один отчего-то также забытый многими факт – угон молодежи в

Германию. Кстати, как угонялась молодежь в Германию, также характерно для

идеологической работы немецких структур. Возьмем плакатик с призывом тех дней и

посмотрим на него: красота. Яркое солнышко, голуби, чистенький домик и

добродушная пара немецких бюргеров с распростертыми объятьями встречают девушку

с чемоданом. "Добро пожаловать, Катья!" И подпись внизу: "Я нашла здесь дом и

семью".

Очень напоминает сегодняшнюю рекламу: зазывная мадам неслабых достоинств фигуры,

сверкая эмалью на зубах, уверяет нас, что все это чудо, продукт пользования

определенными средствами гигиены. Или продуктами питания.

Я не стану вам рассказывать, как из блеклой и неприметной на вид девицы за час

изготавливают яркую рекламную диву, не стану призывать к логике, по которой даже

у недалеких не сложится употребление мучного из муки «Настюша» или «Макфа» и

стройная фигурка, заявленная в рекламе. Речь не о наших днях, и безобидных

приемах по оболваниванию масс потребителей, а о тех днях. Далеких сороковых, что

прошлись по нашей земле и народу танками и огнем, бессмысленными убийствами и

разрухой.

Я всего лишь напомню, что скрывалось за теми плакатами, за теми рекламными

акциями фашистов, за всей «прелестью» немецкой оккупации и той «радостью», что

они несли нашим предкам.

Они-то как раз не верили гитлеровским увещевательным плакатам, и у меня лично

нет вопросов – почему.

Из письма: "1 октября был проведена новая вербовка рабочей силы. Ты не можешь

представить себе эту жестокость. Ты помнишь, что нам говорили? Тогда мы этому не

верили, таким невероятным это кажется теперь.

Был дан приказ собрать 25 рабочих, но никто из них не явился. Все убежали. Тогда

явилась немецкая полиция и начала поджигать дома тех, кто сбежал. Огонь сильно

распространился, так как два месяца не было дождя. Кроме того, рядом находились

склады зерна, которые тоже сгорели. Ты можешь себе представить, что там делалось.

Люди прибежали тушить, а их разгоняли палками и прикладами, били и арестовывали.

Семь домов сгорело дотла.

В то же время полицейские продолжали поджоги. Люди падали на колени, целовали им

руки, моля остановиться, но полицейские били их дубинками и угрожали спалить всю

деревню. В течение пожара полиция ходила по деревням и арестовывала, хватала

рабочих. Они охотятся на людей, как отлавливают собак уже в течение недели, но

им этого недостаточно. Заключенные запираются в здании школы, они даже не могут

отправить свои естественные нужды и должны это делать как свиньи, в той же

комнате".

Заукель предоставил фюреру «программу по трудоиспользованию», по которой

планировалось вывезти в Германию женщин и мужчин в возрасте от 17 до 35 лет не

менее миллиона шестисот тысяч. И действовать "без ложной сентиментальности!"

Потом границы возраста расширили – от 14 до 50.

План был перевыполнен.

Заукель: "Из шести миллионов иностранных рабочих, прибывших в Германию, даже

двести тысяч не прибыли добровольно".

Донос представителя министерства по делам оккупированных районов:

"Мероприятия, проводимые Заукелем, вызвали большое волнение среди местного

населения. Мужчины производили санитарную обработку девушек, насильно снимались

фотографии голых женщин, многие запирались в товарные вагоны для утехи

командиров транспорта. Женщин насильно связывали и тащили в одних сорочках через

города к железнодорожным станциям".

Инструкция СС: "Если есть необходимость, следует сжигать деревни. Все население

должно быть предоставлено в распоряжение начальника по набору рабочей силы".

В Белоруссии в районе Ганцевичи (юго-восточнее Барановичей) немецкие карательные

экспедиции сожгли в первой половине марта 1943 г. десятки сел и деревень,

расстреляли сотни жителей в виде репрессии за неявку жителей для отправки на

немецкую каторгу.

"5 февраля нацисты сожгли белорусское село Жаулки, убив 512 человек. Затем

пришли в соседнее село и заявили: если не найдутся добровольцы для работы в

Германии, вас ждет та же учесть. Естественно, добровольцы нашлись".

В результате главный идеолог рейха Розенберг сетовал: "В результате мер по

набору рабочей силы целые области обезлюдели".

То же – естественно. Те, кого не загребли и не увезли, убегали к партизанам,

прятались, травили себя, жгли кислотой, увечили, вешались.

Жители насмотрелись на вереницы изможденных, голодных, еле стоящих на ногах

советских военнопленных, которых гнали в 1941 г. как свиней на бойню, а теперь

смотрели на те же вереницы мирных жителей, что гнал немец в свое логово с той же

озверелостью, и естественно не желали попасть в ряды остробайтеров. Зверства

фашистов происходили каждый день, что тоже много говорило о «порядке» и о том,

что ждет несчастных на работах в Германии.

Свидетельства. Протоколы Нюренбергского процесса:

"День и ночь идут эшелоны невольников из оккупированных районов России,

Белоруссии, Украины. Людей грузят как скот. Обессилевших и больных выбрасывают

из вагонов под откос, устилая труппами дорогу на запад".

Раиса Давыденко, г. Миллерово: "В холодных вагонах товарняка было так тесно, что

нельзя было даже повернуться. Всю дорогу нас морили голодом".

Варвара Бахтина, с. Николаево Курской области: "В Курске нас впихнули в телятник.

Выходить не разрешали. В Льгове высадили и проводили комиссию. В присутствии

солдат нас заставляли раздеваться донага, осматривали тело.

Чем ближе к Германии, тем больше пустел наш вагон. Больных и умирающих от голода

людей выбрасывали на станциях. В Германии нас заключили в лагерь, где находились

советские военнопленные. Это был участок в лесу, обнесенный колючей проволокой.

Через четыре дня нас распределили по местам. Я и моя сестра попали на военный

завод".

Белошкурский Владимир Петрович, 1924 г. рождения. Село Средне-Теплое, Верхне —

Теплянского района Ворошиловградской области:

"В пути нас постоянно избивали. Я сам видел, как наши подростки выбегали на

станциях попить воды, но солдаты их избивали. Избиению подвергались и девушки.

Их колотили палками и загоняли в вагоны, запирали на засовы. Германское

население издевалось над нами – бросало камни, сыпало песок в глаза, а дети

дразнили "русские свиньи". Наш эшелон находился в пути 12 суток. Когда мы

прибыли в немецкий город Галле, нас выстроили, и немецкие барыни начали выбирать

себе девушек-рабынь".

Из немецкой газеты «Франкфуртер Цейтунг», 17 апреля 1942 года:

"Рабочие оккупированных советских областей стоят в лагере, огражденном колючей

проволокой. Этих людей, привезенных из Харьковского района, в Германию,

разумеется, нужно держать в строгости, смотреть за ними, ибо нет никакой

гарантии, что между ними нет большевиков, способных к актам саботажа.

Их ближайший начальник поддерживает авторитет рейха кнутом".

Из показаний вернувшегося домой из неволи Филиппа Боцмана: "Деревня Мироновка

должна была поставить в Германию 20 юношей и девушек. Хватали молодежь на улицах,

брали ночью из постелей. Дважды мне удалось скрыться, вырваться, на третий

поймали, заперли в вагоне. Попал я в Берлин вместе с другими. В холодную казарму

загнали несколько сот человек, спали на холодном полу. Я попал на трикотажную

фабрику, где изготавливали немецкое обмундирование. Работали здесь и французы,

испанцы, военнопленные поляки. Но хуже всех относились к нам, русским. Чуть что

– ругань, избиение.

Работали, спины не разгибая, молча. На обед – миска холодного супа из

картофельных очисток. Хлеба вовсе не доставалось. Хлеб, 300 грамм суррогата,

утром выдавали. Вечером гнали в казармы. И так каждый день. Усталость, голод,

тоска. Одна девушка из Орловской области, избитая надзирателем, повесилась.

Некоторые бежать пытались, но это было трудно – выдаст первый же встреченный

немец".

"За небольшую плату, в 10 – 15 марок, каждый немец может приобрести себе рабов!

В Германии учреждены невольничьи рынки".

Из писем немецким солдатам:

Фрида Пульц из Гюльце солдату Отто Треску, 6 рота, 4 полка, 32 немецкой пехотной

дивизии:

"…Здесь в среду опять похоронили двоих русских. Их здесь уже погребено пять, а

еще двое при смерти. Да и что им жить, следовало бы их перебить…"

От матери обер-ефрейтора 405 полка, 121 пехотной дивизии:

"Вчера к нам прибежала Анна-Лиза. Она сильно озлоблена. У них в свинарнике

повесилась русская девка. Наши работницы-польки говорили, что она все время

ругала русскую, била. Она прибыла сюда в апреле и все время ходила в слезах.

Покончила с собой, наверное, в минуту отчаянья. Мы успокаивали фрау Анну-Лизу

как могли. Можно ведь за недорогую цену приобрести другую русскую работницу".

"У нас теперь работает украинская девка, лет девятнадцати. Будь спокоен, я