Текст книги "Основы Этики(СИ)"

Автор книги: Рассел Бертран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

§23

Подводим итоги. Когда деятель у себя спрашивает: что делать?, имеется в виду, как поступить объективно правильно. Не: как поступать имеющему мои взгляды на то, как человеку поступить?, ибо возвращается к вопросу: как поступить мне? Внешний наблюдатель, считающий, будто деятель ответил неправильно, всё же может признать, что и у того своя правда. Субъективную правоту считаем нравственностью. Деяние нравственно, когда деятель его признал бы правильным, если б исследовал искренне в достаточной степени либо, когда лучше необдумывая, недостаточной. Достаточность исследования зависит от сложности-важности решения. Правильно же деяние, когда со всякого возможного последствия скорее всего даст наилучшие. Можно ввести дефиниции другие, но на вопросы: что делать? и: что безнравственно? отвечают именно такие.

Этика и свобода воли

§24

По смежной области меж этикой и теорией свободы воли не меньше разногласия, нежели по вопросу свободы воли самому по себе. Индетерминисты считают, якобы неверие во свободу воли бессмыслит оценку правильности поступка, тогда этики нет. Однако считающему всякое последствие непредсказуемым оценка правильности поступка тоже невозможна. Я не буду заниматься свободой воли в отрыве от этики. Хотя доводы в пользу детерминизма кажутся мне перевешивающими, приведу кратко. Мне важнее влияние свободы воли на этику.

Здесь, как и во многом этическом, у не привыкшего философствовать моралиста риск заблудиться, вопрос усложнить, если поведение вместо последствий считает самоцелью. (Не)Хорошим обозанчаются как (не)правильные поступки, так и предполагаемые с них результаты. Говорим о хорошей картине, хорошем обеде, прочем аналогично как о хорошем поступке. Однако меж двумя хорошествами разница. Хорошее то поведение, которое влечёт что-то хорошее в ином смысле. Неоднозначное слово запутывает, и договорились о хорошем поступке говорить как о правильном или верном. Который, чтобы так называться, должен обещать последствия наилучшие среди последствий остальных возможных деяний. Наилучшее же то, что хорошо само по себе, но не ради последствий; что мы должны хотеть существующим; что сделает мир достойным его сотворения. Правильное поведение тоже хорошо само по себе, но ценность его предопределена ценностью чего-то другого вроде любви либо счастья. Так этику нужно строить не на фундаменте поступков, а на самохорошестве.

Выше пришли к таким определениям. Объективно правильно то, что при любых обстоятельствах из всего доступного к совершению с учётом имеющихся всех данных обещает больше всего хорошего либо меньше всего плохого в качестве последствий. Субъективно правильно либо нравственно деяние, кажущееся деятелю правильным объективно после честного рассуждения в подходящем количестве либо, когда деяние должно быть импульсивным, – в малом количестве. Достаточное количество рассуждения зависит от важности-сложности решения. Деяние ни нравственно, ни безнравственно, когда пустячно либо миминмальной субъективной оценки недостаточно. Теперь можем эти понятия применить ко свободе воли.

§25

Согласно принципу причинности, всё предопределено предшествующим и, зная достаточно событий прошлого, можно в принципе предсказать события будущего, даже людские деяния. Нельзя сказать, что принцип несомненный, но сомневающемуся придётся усомниться в науке, в здравом смысле, во всём принятом на веру в обыденной жизни. Оспаривая причинность, оспариваем этику: правильное деяние зиждется на предвидении. Мнению, что людские деяния беспричинны, нет основания. Даже импульсивная побудка не опровергает, что поступаем, как выбрали, что выбрали, как пожелали – ничего противудетерминистского. Разве выбор не зависим от мотивации? Возражают индетерминисты, что коль скоро деяние случается помимо нашей воли, то не заслуживает ни хвалы, ни порицания. Посмотрим, истинно ли.

[Свобода воли – независимость одной хотя бы побудки от каких-либо причин. Независимость эту (не) признают индетерминисты (детерминисты). Идею свободы воли даже формулируют совместимой с детерминизмом, однако пропущу.]

§26

В отличие от поступковедения, на теорию хорошества существование свободы воли не влияет. Причинность объясняет объективную реальность, а знание реальности не проясняет, чтó хорошо. Выполняйся принцип причинности всегда, временами либо никогда, наше понимание хорошества-для-себя не поменяется. Но лишь оцениваются поступок и долг, уже положить на возможное существование причинности нельзя. Прав объективно делающий как можно больше предсказуемо-хорошего. Правильность поступка предполагает его, поступка, возможность. Но коли детерминизм, оказывается, никакой поступок не возможен, кроме совершённого. Получается, что ни сделай, всегда прав! Единственновозможное деяние – со всех возможных наилучшее. Здесь определённое теоретическое затруднение. Предлагаю задуматься, каковы разновидности возможного.

Для возможности поступка нужно, чтоб являлся выполнимым физически, чтобы мог прийти в голову, чтобы можно было выбрать. Без физической выполнимости никуда. Умея бегать из Оксфорда в Лондон за пятиминутку, был бы неправ, если бы не совершил уйму добрых дел. Но раз я того не могу, меня считать мерзавцем нельзя. Пускай физическивыполнимое деяние – такое, что сделаю желаемым. Деяния, не делаемые даже при всём желании, не могут оцениваться на правильность.

§27

Оценить, насколько деяние способно прийти в голову, сложнее. Но, приписывая кому-либо (не)правоту, сие всё ж учитывают. Посвящение всего досуга стихосложению физически возможно. И наверняка лучше, нежели времяпровождение многих. Однако не наделённые Фицджеральдовыми способностями нашего порицания за нетворческие досуги не заслуживают. Такие кажутся правыми не только лишь объективно, также субъективно. Ибо лучшего досуга не придумали. Но, может, могли придумать? При пожаре либо кораблекрушении паникёру не пришло в голову помочь остальным – ужели прав? Подумать о других ему было бы можно. Моралисты считают, про одни не пришедшие в голову деяния подумать можно было, про другие – нет.

Отсюда, (не)правильное поведение предполагает его способность прийти в голову. Если детерминизм, отличия между пришествием в голову и способностью прийти в голову нет. Только пришедшее в голову прийти в голову и могло. Но пускай заставшему свой дом в огне паника не позволила предупредить остальных, однако мы чувствуем, если даже неверно, что мысль о соседях ему в голову прийти могла. Что те, кому не пришла в голову рифма, такого персонажа правее. Возможно, не правы в оценках мы. Возможно, разницы между непоэтом и неспасателем нет или заключается только в зависимости от предшествующих установок. Иначе говоря, не повезло столкнуться с альтернативами продуманного выбора, делающими поэтом, однако нормальному человеку никуда не деться от выбора среди продуманных альтернатив, осуществляющего воспитание характера, который о ближнем забыть не даст. Если же выполняющему некоторую полезную операцию погибла вследствие производственной вредности нерва, поведенческие нарушения при панике были бы простительны. Здесь оценка правильности зависит от веры в свободу воли. В которую верующий не признаёт оправданий.

Если кажущееся между непоэтом и неспасателем отличие сформулируем, договоримся, что неправота зависит от наличия способности придумать лучшее. Но в то же время желание осудить неспасателя и оправдать непоэта заставляет отрицать неравенство способностей к добродетелям. На мой взгляд, ошибочно. Думаю, способность к щедрости либо доброте – неравномерно распределённое природное дарование сродни поэтическому, способное быть упражнено подвигами. Чтоб обвинение за неподумавшемся имело смысл, это должно пониматься как объявление решения, вменяемого нами деятелю, помыслимым при условии правильного выбора средь альтернативных решений, придуманных им в прошлом. Поэтому теперь объективноправильный поступок определим иначе: как видящийся деятелю вероятно наиполезнейшим из всего, что деятель в момент совершения придумал. Однако нельзя забывать, что наилучшее решение способно не прийти в голову вследствие неправильного выбора предшествующего.

§28

Ситуации выбора, в том числе между правильным и неверным, нередки. Вышесформулированные дефиниции объективноправильного и нравственного по-прежнему в силе с оговоркой, что такими (не) являются только поступки выполнимые и мыслимые. Поступок определяется выбором из альтернатив, а выбор – мотивацией. Получается, мы способны сделать всё, что захотим. Однако детерминисты возражают, якобы желание выбрать это вместо того предопределяется нашим прошлым. Но даже когда мотивация несвободна, последствия мотивации всё равно предсказуемы – тоже причина. Возможность выбора в оценке правильности поступка важна.

Можно поразмыслить иначе. Неужели наше представление о том, как лучше поступить, нашему выбору не причина? Получается, до того, как определились, какой поступок будет правильный, свобода выбора возможна. Это понимание возможности моралиста мирит с детерминизмом.

§29

Получается, детерминизм отличие между правильным и неверным не упраздняет. Между хорошим и плохим – тем паче. Делить поступки и людей одни на более, другие на менее порядочных имеем право. Но куда деть аргумент, якобы детерминированность нивелирует ответственность? Объективнопротивоправные деяния лишены вины не только по причине, что невменяемому последствий поступка не предвидеть. Также потому, что поступить иначе не мог. А, согласно детерминизму, невменяемы все? Винить нельзя никого? Думаю, вопрос ответственности сводится к вопросу свободы выбора. Невменяемый (коль исключить случай неверного прогнозирования последствий) не выбирает, а следует инстинкту. Виновный убийца, наоборот, или заблаговременно, или в самый момент, альтернативу худшую выбрал. Осуждаем его – за выбор. Однако чёткой границы меж двумя нарушителями права нету (невменяемого можно винить иногда за потворство своей болезни в прошлом), и вдобавок отличие всегда некардинальное. Часто степень ответственности сложноопределима на практике. Но часто различие провести легко, хотя не всегда. Суммируя сказанное, за поступок обвиняем, если при наличии выбора выбрал худшее, что детерминизма не отменяет.

§30

В итоге детерминизм этике не помеха. Зато свобода воли, коли бы многие в неё верили, – помеха. Якобы на чужие поступки деятелева мотивация не влияет, не думается никому. Для чего расписание движения поездов, если воля машиниста свободна? Не будь у человеческого поступка причины, влиять на человека зачем? Когда людские поступки беспричинны, к чему предвыборная кампания? К чему брачное предложение? Ведь аргументы, наставления, приказы бесполезны? Мораль и морализаторство тогда бессмысленны. Идея (не)правоты при вере во свободу воли страдает ощутимее, нежели при детерминизме. Большинство нравоучений держится на вере в обусловленность побуждений причинами.

В основном, индетерминисты не настолько последовательны. Для них у большинства людских деяний причина есть, однако процент один или два поступков импульсивен и самопроизволен – свободен. Пока мы сей процент отграничить не сумеем, ошибаемся в оценке поступка на возможный (назовём его) процент сомнения. Такой на практике влияет очень мало, ведь и без этого какой-то процент сомнения всегда. Но в теории процентишко весит уже много. Порождая вышеприведенные соображения. Поэтому детерминизм. Один процент свободы воли наделён одним процентом спорности абсолютной свободы воли плюс одним же процентом этических следствий.

Что порядочный поступок самопроизвольный, не верится никому. Рассоветывание поступать соответственно представлениям о своём долге чудовищно. Позволяя своим этическим убеждениям влиять на свои поступки, деятель руководствуется мотивами – причиной. Лишается свободы воли, поступая правильно. Поэтому все нравственные опровержения детерминизма – следствие недопонимания. Неэтична как раз вера в свободу воли. В убедительности детерминизма ничего страшного.

Эгоизм

§31

Теперь изучим, якобы правильнее заботиться не о хорошестве, но прежде всех о себе. Можно расширить: заботиться прежде всех о своей семье; заботиться прежде всех о родине; заботиться прежде всех о друзьях. Дескать, опыту вопреки, следовало бы разным людям стремиться к неодинаковому.

Можно понимать эгоизм по-разному. Видя в естественной ограниченности человека потребностями нечужими, в наилучшести (успешности) деяния только подкрепляемого, в несуществовании хорошего самого по себе – только хорошего для конкретного человека. Подобные дефиниции эгоизма предполагают определённость категории хорошества. Которая неясна. Поэтому начну с наиболее простого.

§32

Говоря: хорошо, подразумевам очень многое. Хорошо бы желаемого, пускай даже недостижимого. Хорошо, когда наслаждение либо другое хорошее состояние психики. Хорошо бы, когда признали во мне что-то хорошее. Понятие субъективного хорошества постоянно вращается вокруг (а) желаемого либо (б) не столько желаемого, сколько моего: моего наслаждения, моей репутации, моих познаний, моих достоинств и подобного.

Теория, будто человеку близка рубашка только своя, фактам антропологии противна. Обречённость создавать хорошее только для себя – тождествление хорошего и желаемого. Тождествление ложное: самое хотимое как раз и не делаю. Главное, что мною желаемое от меня отчуждено, чего не сказать о хорошем во втором смысле. На этом отличии заострим.

Если, говоря: хорошо, подразумеваю что-то моё помимо мною желаемого, можно доказать: я действую не только ради хорошего для меня. Люди путаются в этом вопросе, будто желаемая вещь нужна для полного счастья, но не ради вещи самой по себе. Такое заключение – впряжение лошади за телегой. Наслаждение порождается желанием – не кушаньем или питьём, а голодом и жаждой. Как и победа приятна только стороне, такой победы хотящей. Удовольствие предопределено желанием, и без него немыслимо. Поэтому нельзя говорить о желании насалждений. Желают всё что угодно – наслаждаются гораздо чаще желаниями, нежели мнимым удовольствием. Поэтому наслаждение при получении вещи не доказательство самозацикленности желаний.

§33

Подобные соображения важны в опровержении культа самозаботливости. Но, как и во всяком априорном убеждении, можно долго спорить, что первичнее – желание либо предвкушение наслаждения. Мы в это ввязываться не станем, а рассмотрим, истинно ли поступки понятны только в свете побуждений эгоистичных. Против этого выставляют образцы самопожертвования ради отчизны либо своих детей. Но тут эгоисты возражают, якобы не пожертвуй подвижники собой – станут несчастливы, не получат дифирамбов, реализоваться не смогут и т. д. Рассмотрим. Якобы подвижники несчастливы без испытаний – чаще всего ложь, однако предположим. Несчастливы почему? Потому что без этого среда будет относиться хуже либо потому что совесть, либо желаемого хочется настолько сильно, что жизни не жалко. В последнем случае желание не самоцентрировано. Влияние желаемого на счастье невозможно без желания, поэтому выводить желание с преследования счастья нельзя. Стремления, даже направленные за пределы эгоизма, тоже побуждают. Вполне возможно преследовать мотивы, в смысле §32а нехорошие: стремиться нежелаемого. Но тогда получается, что подвижники стремятся хорошего в смысле §32б внутреннего – внешнее же последствие самопожертвования не желаемо! Как бросающийся на амбразуру победы не желает – абсурд и несоответствие фактам. Это ещё не всё. Подвижничество можно чернить не желанием внешнего последствия, но страхом осуждения другими. Будь так, и подвиги прекратятся, поскольку никто про бездействие не прознает. Кто бы спасал утопающего, когда достаточно просто кинуться в воду напоказ? Опыт учит, всё по-другому. Можно возразить, якобы стимулирование (не)одобрением отбрасывать нельзя: всегда можно добиться признания хитроумным бахвальством. Однако знамы примеры, когда шли на унижение, проповедовали непопулярное, жертвовали собой анонимно. Поэтому самопожертвование можно списать разве что на самоосуждение. Но не настолько же подвижник глуп! Угрызения совести для большинства людей легкопереносимы, привычкой грешить устранимы. Восхищаться собой можно считанные минуты, но жертвовать ради этого приходится загубленной судьбой. Заключаю, что сведéние всей жизнедеятельности к эгоизму – попытка спасти расшатанную теорию, противную фактам.

Когда рассуждению не предшествовала готовая теория, человеческие поступки видятся несубъективными, прямо на себя не сориентированными. Если хорошо для меня только психическое состояние – моё либо моих оценщиков, – этого не могу хотеть. Хотимое существует независимо от моего психического состояния. Поэтому нельзя считать, якобы все поступки направляются хотением или в хотимом-достигаемом что-то от деятеля.

§34

Эгоистична также теория, что больше всего пользы – с личнозаинтересованного. Идея притягательная в индустиральной цивилизации: зарабатывай-питайся сам – о ближнем позаботится невидимая рука рынка. Сказать нужно сразу: такой идеал осуществляется только в общественном строе небардачном и, как следствие, более справедливом, блага распределяющем по заслугам. Но поскльку собственное благо контролировать легче чужого, природно в первую очередь позаботиться о себе. Также предпочесть интересы родных интересам ближнего, интересы родины интересам человечества. Подобная точка зрения слаба, ведь известны каждому примеры, когда всеобщее благополучие куплено ценой чьего-то самопожертвования. Но можно возразить, что превыше всех благ добродетель. Лишь эгоистично стремясь которой можно стать лушчим. Когда теория подразумевает устремления самоцентрированные, чётко-благоразумно сформулированные, то содействие поведению полезнейшему. Оспаривателю придётся прибегать к опыту великих. Почти всегда реформаторов объект устремления с ним не связан. Узость устремлений бесплодна. Чтобы стать удовлетворительной, теории нехватает отождествления хорошего как желаемого с хорошим как моим.

§35

Проповедь заботиться лишь о себе меня выставляет неправым. Если хорошее тождественно хорошему для меня, то прочие люди, делающие хорошо не мне, поступают неправильно. С этим уже не согласится никто.

Подлинное назначение рекомендации – разуверить в абсолютности хорошества. Такое логически не опровергнуть, а разве что в идеологе эгоизма выявить убеждение противоположное. Утверждающего с предусмотрением логических следствий, будто цвета как такового не существует, опровергнуть нельзя. Хотя верой в абсолютность цвета либо хорошества руководствуется каждый. Всякому кажется, хорош один общественный строй, порочен – иной. Называя вещь хорошей, все подразумевают отнюдь не просто желательность. Что желаемое двумя лучше дать двум, а не одному, верится тоже каждому. Получается, релятивизма хорошества нет. Кому бы ни было хорошо, хорошество независимо, обезличено. Попытка заменить хорошее в себе хорошим для нас – это попытка не иметь этики вообще.

§36

Но даже верующий в абсолютность хорошества, сомневающийся, что всегда достижимо преследованием интересов узких, всё же заботу лишь о себе может считать правильной. В наше время такая доктрина принята не столько в отношении личности, сколько родины. Многие британцы-немцы считают, якобы политикам и надо заботиться лишь об Англии-Германии – даже в ущерб остальному миру. Трудно подобный взгляд обосновать. Борцу за добро не всё ли равно, кому добро выгодно? Всё равно что заботиться понедельниками о благополучии только в понедельники, во вторник же – о благополучии только по вторникам. Ценный сей подход единственно лишь оправданием иначе неоправдываемого. Когда лучше переоблагодетельствовать Имярека в ущерб Джону Доу, ничего не должно меняться, будь первый кем иным, а второй – мною. В последнем случае суждение становится неочевидным, и выявима бездоказательность.

Коль скоро не обоснован эгоизм никакой, добро вознаграждаться не должно. Мало кому приятно самопожертвование, не подразумевающее вознаграждения. Попытки тождествления должного с выгодным всегда примитивны. Что себя не обидеть является долгом, недоказуемо. В лучшем случае можно договориться, будто выгоде должное поспособствует. Отсюда на всякую позу логической доказуемости нужно возразить: логика заодно с эгоистом единственно при тождествлении должного с корыстью. Часто слышно, будто максимы: твори добро и: люби себя равноочевидны, справедливы всегда. Будь это так, и противоречие меж добром и корыстью невообразимо. Заявление, будто честность является лучшей политикой, может утешить моралиста, но не мыслителя. Ждать устранения противоречия между хрошеством-ради-себя и людскими потребностями за гробом неразумно. Логически можно было бы лишь отождествить, а так они несовместимы. Если на пути блага личный интерес, им пренебречь.