Текст книги "Снежный человек (с илл.)"

Автор книги: Раиса Торбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава XX. ПО СЛЕДАМ ВРАГА

В тишине послышалось сначала царапанье когтей в дверь, затем душераздирающий вой. В нем была тоска погибающего зверя и глухой, неукротимый гнев.

Раненый с необычайной живостью вскочил с постели.

Тодди бросился к дверям и распахнул их.

Через порог шагнула собака с черной мордой и страшно разорванным боком.

– Дик! – вскрикнули ребята.

Собака чуть покосилась глазом в их сторону.

Оставляя на полу кровавые следы, она прямо подошла к раненому и вцепилась зубами в свисавшую с койки его шинель.

С лицом, искаженным от страха, он заметался на постели, отыскивая глазами что-либо для защиты от страшного зверя, и схватил со стола левой рукой пукко.

Но собака последним судорожным движением вцепилась в его руку. Он выпустил нож.

Анни снова подобрала его.

Челюсти собаки медленно разжались. Ее глаза затягивались пеленой. Она ослабевала.

Негодяй поднял ногу, чтобы добить погибающее животное.

– Не бейте! – отчаянно взвизгнул Юрики. Рыженькая Мери громко заплакала. Анни, бледная, не спускала глаз с «пограничника».

«Какой безжалостный… грубый…» – подумала Анни.

Образ героя-пограничника в ее представлении потускнел, а добрые чувства к нему, к этому человеку, как-то незаметно для Анни ушли из ее сердца.

– Собака взбесилась, она перестала узнавать меня, – говорил раненый, прислушиваясь к голосам удалявшихся лесорубов.

Собака неподвижно лежала на полу, уткнувшись мордой в лапы, и тихо рычала.

Анни налила в плошечку, из которой она поила своих кур, воды и осторожно поставила собаке. Собака потянулась к воде. В это время «пограничник» дотронулся рукой до края посуды.

Собака глухо зарычала и отвернулась.

– Вот видите, – печально сказал «пограничник». – Она взбесилась: она хочет пить и не может…

Потрясенная детвора молчала. Глаза детей были полны слез и страха.

Гость заметил вдруг на их лицах выражение неприязни и отчужденности и сразу переменил тон.

– Надо прекратить страдания бедного животного. Придется его убить… – сказал он мягким, проникновенным голосом. – Жестоко оставлять его так мучиться.

– Если собака взбесилась или тяжело ранена, конечно, ее лучше убить, – сказал вернувшийся в избушку Кярне. Он снял со спины ружье.

– Мы сами отвезем ее в лес, – решили огорченные ребята.

Анни молча убрала воду в курятник. Ее куры, за которыми она любовно ходила, разбуженные светом и шумным поведением людей, недовольно расхаживали по клетке, топорщились и кудахтали. Им, видите ли, не нравилось, что их разбудили.

Молча двинулась за санями расстроенная детвора. На санях лежал Дик. Он был неподвижен, в забытьи. Ребята укрыли его тулупом.

– Мы похороним ее под самой большой сосной, напишем на доске, что ее звали Дик и какая она геройская собака, – сказала, глотая слезы, Мери.

– Да, напишем, как она словила семь штук нарушителей в один раз, которые все шпионят, – пылко говорил всегда спокойный Тяхтя.

– Вот только пусть я вырасту… пусть… они тогда узнают! – грозился Юрики и сжимал кулаки в своих теплых варежках.

Анни молчала.

Лесник выбрал маленькую круглую полянку неподалеку от своей избушки.

От луны было светло как днем.

Анни сняла тулуп с собаки. Дик задрожал, поднял голову и умными глазами оглядел детей и человека с ружьем.

Животное почувствовало, что пришел его последний час, и, не имея сил защищаться, собака снова опустила голову. Из уголка ее горящего глаза выкатилась слеза.

Лесник отвернулся и поскорее зарядил ружье.

– Ну, ребята, не глядите… Щелкнул затвор.

– Отец, отец, не стреляй! – закричала Анни. – Посмотри: она глотает снег. Какая же она бешеная?

Лесник и ребята наклонились к собаке. Она действительно, свесив голову, жадно хватала снег.

– Отдай ее нам! – попросили ребята. – Мы свезем ее к Ивану Фомичу. Наш учитель все может, он ее вылечит…

Ребята обступили лесника.

– Отдай ее нам, дяденька Матти. Если она выживет, вот он обрадуется! Всегда будет нас помнить!

– Только мы ему скажем, чтобы сапогом не пырял, – мрачно добавил Тяхтя. Ребята говорили и спорили все сразу.

– А что я ему скажу? Ведь собака его, и он велел ее убить, – упорствовал Кярне.

– Собака Дик не его, а служебная. Понимаешь? – строго сказала Анни.

– Понимаю, – серьезно ответил отец и выстрелил прямо в воздух.

Ребята повеселели. А вдруг Дик останется жить? Анни снова укрыла собаку потеплее.

– Везите-ка поскорее к Ивану Фомичу. А завтра, пораньше – к нам. Будем выхаживать все вместе.

Ребята деловито запахнули тулупчики, надели рукавицы и потянули саночки.

Когда ребята увезли Дика, Анни, сияя глазами, подошла к отцу. Громадный Кярне наклонился к девочке. Она обняла его за шею и потерлась щекой о жесткую щетину его бороды.

– Ну, беги, дочка, домой, к гостю. Может, ему чего подать надо. Ведь взять и сделать себе чего – он не может. Беги… А я пойду… Василий Федорович каждому задал на сегодняшную ночь дел.

Кярне погладил дочку по плечу, вскинул на спину ружье я торопливо исчез в лесу.

Глава XXI. НОЧЬ В ЛЕСНОЙ ИЗБУШКЕ

Анни, очень довольная, возвращалась домой. Она улыбалась, представляя себе, как завтра обрадуется пограничник, когда увидит Дика живым и невредимым.

Их шефы будут всем говорить:

– Это наши ребята-пионеры спасли знаменитую собаку. Ее хотели совсем уж застрелить, а они не дали. Вот они какие!

Анни подпрыгнула и тоненько запищала от восторга.

Среди высоких, темных деревьев затеплилась огнями избушка, маленькая, вся в пушистом снегу.

Анни любила вечерние огни своего жилья, снег и лес.

«Хорошо как у нас!» – радостно подумала девочка и заторопилась.

Когда Анни подходила к избушке, ей показалось, что в доме кто-то двигается.

«Кто бы это мог быть?» – подумала Анни и прильнула К окошку.

Нет, в избе никого не было, а гость по-прежнему лежал на койке, укрывшись шинелью. Только из-под шинели Анни увидела на его ногах валенки.

– Вы зачем надели валенки? – спросила Анни, вбегая в избу.

– Ноги застыли чего-то, – уклончиво объяснил ей гость и глухим голосом, в свою очередь, спросил Анни: – Что, готово?

– Готово, – поняла вопрос Анни и отвернулась, чтобы скрыть радость.

– А где твой отец? – снова спросил гость.

– Пошел в обход.

– А когда вернется?

– К утру, не раньше, – ответила Анни и, весело напевая, прикинула на себя костюм деда Мороза.

– Ну что, хорошо? – показалась ему Анни.

– М-да… – нерешительно произнес он.

Анни выглядела очень забавно. Она совсем утонула в пушистой белой вате. Огромная борода со свежих, розовых щек падала до ее колен, а из-под огромной шапки с красным верхом синели и смеялись глаза Анни.

– Завтра вы увидите настоящего деда Мороза, – пообещала Анни. – А игрушки какие ребята делают! Для вас все, – застенчиво и мягко улыбнулась она.

– Ладно… А сейчас гаси свет и поскорей ложись спать. Поздно! – нетерпеливо сказал гость.

Анни убрала костюм в ящик и живо постелила себе на лавке.

Щенок, подарок Юрики, все время скулил, катаясь шариком по избе, и путался под ногами у Анни.

– Кушать хочешь? – спросила его девочка.

Щенок завилял хвостом. Анни достала с полки горшок с молоком, размешала его деревянной ложкой и поискала глазами, во что бы налить.

– А, вспомнила – в куриную плошечку можно… Анни наклонилась под стол, к своим курам, послушала: тихо.

– Спите, голубчики? – любовно сказала Анни и отвернула скатерть.

«Голубчики» действительно спали, но как-то очень странно: на полу клетки и вверх ножками.

Встревоженная Анни сняла со стены лампочку и посветила. Вместо розовых гребни кур сделались черными, глаза затянулись пленкой. Куры были мертвы.

Анни заплакала.

– Ты чего, девочка? – окликнул ее раненый.

– Курята чего-то померли, – горестно сказала Анни. – Породистые были, из совхоза…

– Ну, возьмешь новых, там много, – сказал гость. Тон его неприятно подействовал на Анни. Она сразу же перестала плакать.

Щенок продолжал скулить. Анни, расстроенная гибелью своих кур, вся в слезах, не глядя, налила в плошку молока и поставила щенку.

Щенок принялся жадно лакать молоко. От удовольствия он слегка помахивал хвостиком. Ел, ел – и вдруг жалобно взвизгнул. Его схватили судороги, он закачался и, как-то странно покружившись вокруг себя, лег и через секунду вытянулся – умер.

Пораженная Анни так и осталась сидеть на полу, подле клетки и погибшего щенка. Она вытерла слезы. Осторожно, за самый край взяла плошечку и приблизила ее к свету.

На краю плошки блестело несколько тончайших кристалликов какого-то порошка.

Сахар? Нет, у них не было сахарного песку, они всегда покупали кусковой, он крепче. Тогда что это? И почему погибли ее курята и щенок?

Анни вспомнила, как Дик потянулся к плошке пить и не стал пить, когда ее коснулась рука их гостя – пограничника.

«Рука… такая неприятная, белая с рыжими волосами… – вспоминала Анни, – с простреленной кистью… как у диверсанта…»

Охваченная тревогой и смутными подозрениями, Анни, сидя на полу, осторожно выглянула из-за угла печки и чуть не вскрикнула.

«Пограничник» свободно, как вполне здоровый человек, шагнул к столу, взял один из больших пирогов, принесенных ему ребятами, чуть надломил его и засунул внутрь какой-то круглый металлический предмет.

Затем, воровато оглянувшись по сторонам, положил пирог на окошко, подле себя.

«Зачем он это сделал? – подумала Анни. – И зачем всех обманул?! Ведь обманул… сказал, что не может идти на облаву, а сам ходит как здоровый… обманул… или струсил?»

Мысли одна удивительней другой нахлынули на Анни, и никак невозможно в них разобраться.

Очень трудно, когда вдруг много мыслей… Но одна мысль проста и понятна для Анни: пограничник не может обмануть тех, кто его любит, и никогда не струсит. Проводник Онни выступил один против семи человек… один со своим Диком.

«Дик вцепился в него зубами… прямо подошел к нему и вцепился, – вспоминает Анни. – Он умный, этот Дик, и не бешеный… А если не бешеный, то он не мог броситься на своего же проводника… Значит, этот человек не проводник Дика и не пограничник… Кто же он?»

Анни страшно. Ей хочется закричать, выбежать вон, позвать отца.

Но страх сжал горло. Ноги приклеились к полу, и невозможно шагнуть.

– Что ты притихла, девочка? – раздался вкрадчивый голос гостя.

– Я ничего, – ответила Анни.

– Гаси свет и ложись спать, – приказал гость, не спуская с нее острого, наблюдающего взгляда.

Анни погасила свет и, собрав все свои силенки, бросилась к двери.

– Ты куда? – человек грубо схватил Анни за платье.

Ей показалось, что кто-то окатил ее с ног до головы горячей водой, а кончики пальцев остались холодными как лед.

– Я в сени… закрыть дверь… – пролепетала Анни.

– Я закрою сам.

Он вышел в сени. От луны в избе стало светло. Анни колотил озноб… На окошке четко выделялся пирог с необыкновенной начинкой.

Что он спрятал в пирог, этот неизвестный человек, выдавший себя за пограничника? Если спрятал – значит, важное…

Анни прислушалась к лязгу и возне со щеколдой в сенях. Человек вышел на крыльцо…

Она схватила с подоконника пирог, разломила его и вынула какую-то металлическую штучку.

По виду она походила на отстрелянный ружейный патрон, только малой формы. «Что это такое?»

В сенях послышались осторожные шаги.

Анни заметалась. Куда спрятать этот предмет? В золу?

Но в очаге еще тлели угли. Они вспыхивали и погасали, покрываясь сероватым пушком золы.

«Сюда нельзя: может расплавиться, – подумала Анни. – Но куда, куда же это спрятать?» Обостренная мысль подсказала: сделать, как Пекко…

Анни юркнула в постель и закрылась одеялом до подбородка.

Мнимый пограничник вошел, оделся в темноте, сунул в карман пукко. Затем достал из-под кровати мешочек, в котором Анни держала сухари.

Не глядя, он протянул руку за пирогом на подоконник и не нашел его на прежнем месте.

Человек почувствовал, как спина покрылась испариной.

– Что за черт?! – удивленно прошептал он. Неловко чиркнул спичкой и осветил подоконник. Пирога не было. Не веря собственным глазам, ощупал весь подоконник, отодвинул кровать, стряхнул одеяло, перебрал заново мешочек с продуктами… Пирог исчез. Сбросив шинель, кое-как зажег лампочку.

Огляделся. Девочка не спит и что-то ест, лежа в постели.

– Что ты делаешь, проклятая девчонка? – с тихим бешенством спросил он ее.

– Пирог ем, – простодушно ответила Анни, – кушать захотелось…

Анни было очень трудно глотать куски, они почему-то застревали в горле… Но она делала вид, что ест с большим аппетитом.

– Ты где его взяла?

– Там, на подоконнике, – живо ответила Анни.

– И ты не подавилась? – вырвал он из ее рук остатки пирога.

– Чуть не подавилась, – удивленно ответила Анни. – Камень какой-то попался, большой!

– Где этот камень? Давай его сюда! – потребовал он.

– Я его бросила.

– Куда?!

– А вон туда, – неопределенно показала Анни в угол.

– Ищи! – весь дрожа от ярости и нетерпения, прошептал гость. – Ищи! И если ты не найдешь этот камень в течение пяти минут, я тебя убью! Понимаешь?!

– Понимаю, – тихо сказала Анни.

Глава XXII. У ИВАНА ФОМИЧА

Самовар давно закончил свою песню, и керосин в лампе убавился почти наполовину, а Иван Фомич все еще не выпил своего чая, распределяя подарки ребятам. Завтра елка…

Это не так просто с подарками, как кажется. Особенно, если ребята учатся и ведут себя по-разному, а любишь их всех одинаково крепко…

Конечно, тем, кто лучше учится, и подарки будут лучше, но все равно трудно. Иван Фомич сегодня устал. И от возни в школе, и от «связи», и от «полноты власти».

Дело в том, что Ивану Фомичу очень хотелось пойти вместе со всеми к Кярне и познакомиться с пограничником. А Василий Федорович сказал: «Всем уходить нельзя… Ты оставайся в поселке для связи, я передаю тебе всю полноту своей власти».

Битых три часа просидел Иван Фомич в конторе. Телефон не работал. Никакой «связи».

А «полноту власти» он применил только в одном случае, когда некий подгулявший старикан во что бы то ни стало хотел ночевать на улице, а не у себя дома.

Иван Фомич выставил дозорных с обеих сторон поселка: старого Лоазари и еще одного лесоруба.

– В случае чего бегите ко мне! – наказал им Иван Фомич и отправился домой, в школу.

Покамест все было тихо. Иван Фомич переглядел еще раз подарки, решил, что никому из ребят обидно не будет, и снял пиджак.

Только он присел на постель, чтобы стащить валенки, как в ночной тишине послышались глухие, но частые удары в наружную школьную дверь, обитую мягким войлоком… Иван Фомич вскочил.

– Кто бы это мог быть? Марфа! – закричал он.

– Слышу, слышу, – заворчала Марфа и прошла к двери. Через минуту Иван Фомич услышал споры и пререкания Марфы с ребятами.

– Пусти нас к Ивану Фомичу! – требовали взволнованные детские голоса.

– В чем дело? – наконец вышел в коридор сам Иван Фомич.

Марфа, в валенках на босу ногу, закутавшаяся в одеяло, бранилась:

– Спокою от них нету! Ночь-полночь, ломятся, да еще приволокли страшного пса, всего в кровище…

– Какого пса?

– Иван Фомич! Пустите нас, откройте! – запищали ребята из-за двери. – Вы обязательно откроете, если узнаете.

– Открой им! – приказал Иван Фомич Марфе.

– А ну их ко псам! – рассердилась Марфа и ушла. Иван Фомич набросил пиджак и сам открыл ребятам.

– Вы почему до сих пор не спите и болтаетесь на улице? – строго напустился Иван Фомич на ребят. – Матери небось с ног сбились, отыскивая вас по дворам?

Юрики сдвинул мокрую шапку на затылок и, тяжело дыша, махнул варежкой:

– Они нас не заругают…

Иван Фомич заметил, что ребята очень возбуждены и взволнованы.

– В чем дело? Что случилось? – спросил он мягче.

– Мы привезли раненого Дика.

– Какого Дика?

– Служебную собаку, ту, про которую вы нам рассказывали.

Детвора расступилась, и Мери приподняла с саночек старый тулуп.

Иван Фомич наклонился к саням.

– Да, это Дик! – узнал он собаку. – Ах ты, бедняга! – погладил его по черной окровавленной голове Иван Фомич.

Собака попыталась приподнять голову и не смогла.

– Тащите его сюда, скорей! – засуетился Иван Фомич.

Ребята вместе с санями, как на больничных носилках, втащили Дика в комнату к учителю.

– Ну, ребята, помогать! – Иван Фомич снял пиджак и засучил рукава.

Ребята живо разделись в передней, убрали со стола, притащили таз, ведро, все, что надо. Юрики нечаянно уронил таз, и он с грохотом покатился по комнате.

– Ш-ш-ш… тихо! – зашипела на него Мери. – Марфа заругается.

Иван Фомич снял со шкафа домашнюю аптечку и вытер ее от пыли.

Юрики наполнил чистый таз кипяченой водой из самовара, а Мери куском ваты обмыла кровь с шерсти Дика.

Иван Фомич ножницами выстриг шерсть вокруг ран Дика и промыл их дезинфицирующим раствором.

Тодди разложил на столе несколько чистых листов белой бумаги, и Дика поместили на стол.

– Теперь придерживайте его… и успокаивайте, – сказал Иван Фомич. А сам вымыл руки спиртом, завязал волосы чистым носовым платком, обвязался полотенцем как фартуком и надел очки. И сразу же Иван Фомич стал походить на профессора, а ребята почувствовали себя настоящими ассистентами.

Иван Фомич облил свои руки йодом и с помощью каких-то щипчиков извлек из тела собаки куски металла. Он показал их ребятам.

– Это осколки гранаты. Кто-то хорошо угостил ею бедного Дика.

– Гадина! – веско прозвучало в тишине. Это Тяхтя выразил общее мнение по адресу того, кто совершил это гнусное дело.

Мери все время поглаживала собаку.

– Не волнуйся, Дик, спокойно, спокойно…

Но Дик вел себя разумно, не дергался и только изредка, когда было невыносимо больно, визжал тихо-тихо, но так, что у Мери сжималось горло, а голос начинал дрожать.

Тогда Иван Фомич говорил:

– Спокойно, Мери, спокойно… Видишь, Дик не плачет… Ребята были очень серьезны во время всей операции. Когда Иван Фомич извлек все осколки, он очень ловко, как заправский хирург, наложил Дику швы на раны и засыпал их стрептоцидом.

С помощью ребят Иван Фомич забинтовал собаке живот и голову.

У теплой печи, на тулупе, осторожно положили они собаку, и гордый, неукротимый Дик, будто понимая сделанное ему добро, лизнул руку Ивана Фомича и закрыл глаза.

– Ну, ассистенты, мойте лапы, сейчас я напою вас чаем и прогоню домой, – вытирая руки полотенцем, улыбался Иван Фомич.

– Нам не хочется, – упирались ребята.

– Ладно… прогоню все равно. Пришли розовые, а сейчас на вас смотреть противно, пожелтели, позеленели.

Иван Фомич взялся за самовар.

– Мы сами, – отняли у него самовар ребята. Налили воды, нащепали лучины, разожгли, и через десяток минут самовар вскипел.

Иван Фомич напоил ребят сладким чаем с белой пшеничной булкой и каждому отрезал по толстому ломтику вкусной колбасы и еще, кроме всего, дал по две конфетки «из завтрашних».

Ребята пили, ели и подробно рассказывали Ивану Фомичу, как появился Дик, как он себя вел, что сказал пограничник, как велел убить Дика и как они его выручили.

И по мере их рассказа у Ивана Фомича нарастали тревога и беспокойство.

– Бегите по домам и скажите своим, что задержались у меня, – начал торопить Иван Фомич ребят. – Бегите!

Ребята оделись не спеша.

– Мы завтра рано утром придем за Диком, – пообещались ребята. – Мы должны его свезти к Анни, будем все вместе выхаживать.

– Ладно, ладно… идите, – попрощался с ними Иван Фомич.

Ребята, усталые, но довольные, без всякого страха возвращались домой.

«Не попадет… Иван Фомич заступится», – думал каждый из них про себя.

Проводив ребят, Иван Фомич заходил по комнате. Рассказ детей о поведении собаки и пограничника его встревожил. Тысяча мыслей пронеслась в его голове.

Наконец он опустился перед собакой на корточки и погладил ее.

Дик приоткрыл один глаз и взглянул на него так, будто хотел спросить: «Ну, что вам надо, что беспокоите меня, больного?» – и снова закрыл глаз.

– Нет, собака нормальная, прекрасная собака, – сказал Иван Фомич.

После такого заключения Иван Фомич оделся с необычайной для него живостью, взял спички и бегом – в учительскую.

«Захвачу с собой хоть школьную винтовку и пули… В случае чего тоже пригодится».

Иван Фомич чиркнул спичкой – и обомлел.

На стене винтовки не было. В углу – тоже. Хватился коробочки с патронами в ящике стола – нет…

– Марфа, Марфа! – закричал не своим голосом Иван Фомич.

– Ну, чего кричите на весь дом «Марфа, Марфа!» Не оглохла я…

– Марфа! Где винтовка? – схватил ее за плечи Иван Фомич.

– Какая винтовка? – раскрыла глаза Марфа.

– Какая?! Наша, та, что шефы подарили. Куда ты ее девала? – кричал Иван Фомич.

– Я? – отступила Марфа. – Да я ее до смерти боюсь…

– Куда девалась винтовка? – вдруг тихо спросил Иван Фомич и посмотрел на Марфу так, что у нее первый раз за годы работы у Ивана Фомича затряслись все поджилки.

– Не брала я ее! Вот провалиться, не брала!.. Не знаю… – уверяла напуганная Марфа и, схватив ведро, обмакнула с перепугу в воду мохнатое полотенце Ивана Фомича и давай им вместо половой тряпки вытирать грязные следы на полу, оставленные ребятами. А грязь была очень заметна на чисто вымытом и натертом деревянным маслом полу.

– Натаскали грязищи! – ворчала Марфа и вытирала следы.

Один след вел из комнаты учителя за дверь.

– И что ему, шутенку, тут-то, за дверью, надо было? – понемногу расходилась Марфа.

– Кому? – машинально спросил Иван Фомич.

– Кому? Пострелу твоему, – ответила Марфа. – Ишь, и в учительскую шлепал…

– Подожди, Марфа, не вытирай! – окликнул ее Иван Фомич.

Он взял со стола догоравшую лампу, осветил учительскую. На крашеном полу, натертом маслом, хорошо были видны следы. Они шли к стене, на которой висела винтовка, к столику, в ящике которого лежала коробка с патрончиками.

Совершенно очевидно, что винтовку взял кто-то из ребят, бывших у него в течение всего дня.

Но кто взял и для чего? И как ее сейчас добыть, когда оружие необходимо до зарезу?

– Ты когда натирала пол? – спросил Иван Фомич Марфу.

– Вечером, после того, когда ребята и вы с ними без памяти понеслись в контору, – отвечала разобиженная Марфа.

Значит, винтовку взял у него кто-то из ребят, привезших Дика. Их было человек восемь… Но Иван Фомич не мог вспомнить, кто из них ушел раньше.

В окна забрезжил рассвет. Лампа вспыхнула и погасла, начадив керосином.

– Придется идти с голыми руками, – решил Иван Фомич и выбежал в дверь.

Марфа поглядела ему вслед и очень неодобрительно покачала головой:

– Тоже, учит ребят уму-разуму… хорошо учит… а сам, как дитя малое, им товарищ… Марфа выжала тряпку, взглянула на нее и ахнула:

– Чем мою-то? Полотенчиком! Ах я, старая, бить меня некому!..