Текст книги "Филокалия. Любовь к Красоте"
Автор книги: Рафаил Архимандрит (Нойка)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
А Божие смирение?! Когда Он творит человека Адама, настолько истинный образ и подобие творит Господь, что перед свободой Адама сам Всесильный отступает. Это является страшным для человека, что этот Господь, к которому часто взываешь, а Его будто нет, взываешь, как в пустыне, и не слышит тебя, этот Господь, который создал человека образом и подобием Божиим, – до конца сотворил его образом и подобием. И Он Сам уважает в человеке эти черты схожести с Собой.
Свобода, которой обладает человек, и мысль ведёт меня вот к чему: если погибель ещё возможна человеку – она напрямую связана с этой свободой божьего творения, которую уважает Всесильный Господь и от которой мы можем отказаться. И часто в истории мы видим отвержение Господа, вплоть до того, когда Господь говорит: «Если бы Я не сотворил между ними дел, каких никто другой не делал, то не имели бы греха; а теперь и видели, и возненавидели и Меня и Отца Моего» (Ин. 15:24). Заметьте, господь произносит это страшное слово «теперь». В нашей свободе этих вещей мы должны избегать.
Филокалическая культура состоит в том, как мы должны использовать свою свободу, – ко спасению. Ведь если имеем силу в своей свободе отвергнуть или принять Господа Всесильного, тем более имеем силу стать подобными Всесильному, который является Заповедью для нас, Заповедью стать такими, как Он.
И ещё о свободе, по поводу этого диалога между Богом и человеком… Я говорил о Заповедях Божиих, заметьте, что я назвал их именно Заповедями, потому что это, с одной стороны, высший авторитет, это Сам Господь, который к нам обращается; с другой стороны, если бы мы жили так, как в той английской пословице, любовь наша не могла бы ничего другого, как принять самое малое желание нашего Бога как заповедь. Если желаешь чего-то, Господи, – это заповедь для меня.
Когда Ангел приходит к Божьей Матери и говорит ей: «Ты будешь той, от которой родится Сын Божий и станет Сыном Человеческим через тебя…» – я перефразировал, вы знаете, о чём я говорю, – и когда Божья Матерь внимательно изучает, Ангел ли это или искушение ей, и, убедившись, что это Ангел Божий, отвечает: «Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему» (Лк. 1:38).
Вот её реакция – если это от Господа, то слово Господа для меня заповедь. В завершении хотел бы коснуться ещё одного аспекта относительно Заповедей Божиих. Я сказал, что Заповедь Божья – это откровение о Божественной Жизни. Господь говорил: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих…» (Мф. 18:10), значит, и Господь не презирает никого из малых сих. Господь говорит «Не судите», значит, и Он не судит. И Господь говорит: «Ибо Я пришёл не судить мир, но спасти мир» (Ин. 12:47).
Мне хочется сказать, вот, в духе подобной филокалической Любви Божией, разумеется, Он может судить нас. Но Господь не мирской судья, мы говорим о непредвзятом судье в наших молитвах. Т. е. мы не можем дать Ему взятку, потому что Он знает всё, Он может всё, и мы ни в чём не можем Его обмануть.
Братья и сёстры, не обманывайтесь, выкуп уже заплачен, выкуп – это Судья, кровь Его – это плата, которой Он сам Себя обманывает в любви Своей к нам, для нашего же спасения. Именно поэтому грешно отречься от такого Бога.
Хотел бы сказать ещё одну вещь о грехе. Не нужно понимать грех объективно, т. е. предметно, как какое-то несовершенство или как нарушение какого-то соглашения. Грех для христианского сознания всегда является ранением Любви. Если Господь не любил бы нас, всё, что бы мы ни делали, не было бы грехом, самое большее – это было бы несовершенством.
Но возвращусь к Заповеди Божией, Заповеди, через которую Господь желает сделать нас полностью подобными Ему. Простите, вернусь к своим предыдущим словам. Когда Господь сотворил человека и сказал: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1:26)… Две вещи: образ и подобие… Образ – есть нечто, что запечатлёно в нашей природе, это разница между человеком и другими животными, иначе, биологически мы были бы такими же животными, может, чуть культурнее. Но истинная разница между человеком и животным в том, что человек носит на себе образ Божий, который проявляется по-разному. Самым очевидным, возможно, является человеческий рационализм. И важно, что именно этот образ имеет в себе тот потенциал, которого нет у животных, т. е. потенциал обожествления. Обожествление – это достижение этого сходства, как говорил отец Софроний, т. е. вся Филокалия до полного сходства. Человек становится через Заповеди Господни богом, схожим со своим Создателем до идентичности. Отец Софроний имел дерзость это говорить.
Понятно, что человек всегда остаётся творением, а Господь нетварен. Это момент, который человек никогда не сможет разделить с Господом, мы никогда не станем нетварными. Это Божественное Состояние не принадлежит нам. Но сотворённые, как говорил отец Софроний, мы становимся подобны Безначальному, потому что Жизнь, которая живёт в спасённом человеке, – Божественная Жизнь, которая не только не имеет конца, но и начала. Именно до этих пор становимся идентичны Богу, и хотя мы творения – становимся как нетварные.
Всё это через Заповеди Божии. В конце концов, что такое Божья Заповедь, что такое Слово Божие, открывающее мне саму Его Божественную Жизнь, саму Его Божественную Вечность? И не только открывает мне, но открывает, чтобы поделиться со мной, чтобы в общении со мной помочь мне стать таким, как Он, до полного сходства. Я говорю вам, чем являются Божьи Заповеди – это исповедь Бога Адаму. И надеюсь, что, поняв это, вы будете переживать свою исповедь чуть глубже, по-другому.
Человек исповедуется Господу. Что я могу исповедать Господу? Что я могу открыть Господу, кроме того, что Он уже знает? Для меня исповедь – это в большей мере осознание того, что я есть. Но когда исповедуюсь Господу, не могу исповедать ничего другого, кроме ненависти, и это то, что принимает Господь. Когда Господь исповедует мне Его Предвечную Славу, несказанную Славу, образ которой ношу и подобием которой должен стать, – это и есть Филокалия.
Поймите, почему я говорю, что Филокалия – единственное достойное термина «культура». Вот что достойно того, что бы мы развивали в себе. Всё остальное заканчивается могилой.
Вот я вспомнил об одном каменщике, с которым много лет работал вместе в монастыре в Англии. Человек очень простой, но с особенной душой, однажды он рассказал о своём разговоре с подсобником. Подсобник был молодым человеком своего времени, тяготеющим к благам и богатствам мира сего. Видя, как искусно и добросовестно выполняет работу его старший товарищ, парень говорит: «Слушай, Боб, ты мог бы зарабатывать намного больше денег, чем сейчас, будучи каменщиком». Тот же ответил: «Я не хочу быть самым богатым человеком на кладбище».
И скажу, что всякая другая культура заканчивается кладбищем. Хочешь быть самым культурным и великим человеком на кладбище? Самым богатым, имеющим самое впечатляющее надгробие? Вспомните рассказ, это не рассказ, а притча о богатом и Лазаре. Бедный Лазарь, просящий у дверей богача, и богатый, окружённый всеми благами мира. Важно, что Господь не называет богача по имени, а бедного зовёт Лазарем. Почему для Бога важно это имя? Этот бедняк был нищ, телесно болен, но в сердце своём имел Господа, и Господь заботился о нём. А что далее? Умер Лазарь, и ангелы, заметьте, первыми здесь упоминаются ангелы, вознесли его на Лоно Авраамово, куда попадали все праведные, потому что Рай ещё не был завоёван. И Авраам, который в вере своей предвидел окончательное спасение, стал утешением праведных после смерти. Ангелы возносят Лазаря на Лоно Авраамово для утешения до Воскресения Христова.
И продолжает Господь притчу, говоря: «Умер и богач, и похоронили его» (Лк. 16:22). Первое слово – похоронили. Почему? Этим он занимался всю жизнь, жил тщеславно и погребён был очень торжественно, чтобы быть самым-самым на кладбище.
Филокалия для нас – это культура, где началом является могила. Вот что я сейчас скажу касательно современных технологий – баллистики. Говорил мне один человек в Англии: человек подобен ракете, имеющей три стадии. Знаете, одна часть ракеты выходит из атмосферы земли, другая пересекает пространство, а третья приземляется где-то на Луне или Марсе. Любопытное сравнение с тем, что создано Господом.
Но человек никогда не выйдет из образа Божьего творения. Человек таков же. Выйдя из небытия, человек по зову Божьему вселяется во чрево матери для путешествия в течение девяти месяцев, во время которых совершенствуется. Час за часом прибавляются новые клетки, затем в течение 7–9 месяцев плод созревает (многие рождаются в семимесячном возрасте, но лучше ещё два месяца оставаться во чреве для полного созревания). Затем человек умирает для жизни во чреве матери и переходит в неизвестный ему мир. Он входит в эту долину плача с рыданием, а мать в болезни родов. И всё-таки, несмотря на боли и страдания, рождение – это всегда радость. Ведь и Христос говорит: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришёл час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин. 16:21).
Человек проходит через смерть, потому что не может остаться во чреве матери, чтобы жить там дальше, – но хотел бы. И почему бы и не хотеть? Там нам было хорошо, нас кормили бесплатно и мы не оплачивали жильё, не было головной боли о необходимости обучаться и переживать напряжение экзаменов. Почему мы не остались там? Потому что если бы остались, то умерла бы мать, и мы тоже.
Та же самая вещь происходит, когда человеческая мысль и его жизнь дефилокализуется. То есть когда человеческая мысль остаётся здесь, в этом мире, заканчивающемся могилой и кладбищем. Что-то умирает в таком человеке, и Церковь-Мать, которая ведёт нас к Вечности, в какой-то мере умирает в нём.
Возвращусь к тому самому нашему первому рождению в этот мир. Переходим от тьмы к свету, от бессознательного состоянию к осознанному. Мы более осознаём свою жизнь, чем во чреве матери, переходим из водной среды к воздуху. Что такое воздух? Это распылённая жидкость. Переходим от одиночества, потому что даже если бы мы были близнецами, делили чрево матери с братом или сестрой, – сколько бы мы могли с ними общаться? И переходим к свету этой жизни, к общению. Здесь у нас могут быть друзья. Вот сейчас нас здесь несколько сот человек, и мы не можем в полной мере делиться своими переживаниями, надеждами, разочарованиями. То же происходит и в смерти. Переходим от этого света к другому, рядом с которым наше солнце становится тьмой, переходим от распылённой жидкости, то есть воздуха, в дух. Что мы делаем с воздухом? Мы его вдыхаем. А слово вдыхаем, происходит от слова дух. В смерти мы переходим в дух, в каком-то смысле то же действие, как и тогда, когда жидкость становится распылённой, то есть воздухом, которым дышим. Сейчас же – прямо в дух, мы не дышим, а уже находимся в духе, являемся духом. Тело наше по Воскресении будет одухотворено. Переходим от жизни, где можно разделить общение с другом, двумя, десятью, но когда уже десять…
И вот ещё одна английская поговорка:
– Двое – это компания
– Трое – уже толпа.
Более трёх – это уже избыток. Вот вас здесь много сейчас, знаю, что многие хотели бы лично познакомиться со мной, многие из вас просили моего личного благословения по дороге сюда. И я с каждым из вас хотел бы познакомиться, но я один в наших земных условиях, а вас несколько сот. И я прошу, не ищите меня, оставьте меня в моём земном уединении, оставьте мне это уединение, где мой долг молиться и служить, сколько положит мне Господь.
В этом году я был перегружен визитами, это было выше моих сил, и, может быть, не будучи перегруженным, я смогу чаще выходить и видеться с вами. Но о чём я хотел сказать параллельно моей жалобе? При превышении какого-то определённого числа уже нет общения. Вот мы не можем общаться друг с другом сейчас по-другому, как только таким образом, так как нас здесь несколько сот. А в Вечности будет не так. В Вечности мы будем не толпой, а Единым Человеком. Как это будет, я не знаю, но мы знаем это догматически. Потому что Господь в трёх лицах является Единосущным, и мы – множество, толпа, будем одним Адамом. Вот что важно.
Поймите, мы переходим со смертью от одного света к другому, окончательному, божественному, вечному, образом которого является наше солнце, причём образом очень слабым. Так и общение. Там мы будем обладать полным общением, исчерпывающим в сравнении с общением сейчас, которое, конечно, больше, чем во чреве матери.
Сознание… Какое сознание мы имели во чреве матери в сравнении с настоящим? Каким сознанием мы будем обладать тогда? И вот в книге отца Софрония «Старец Силуан» он говорит где-то: «Что мы назовём духовной жизнью? Назовём сверхсознательное». Он не удовлетворён этим термином и продолжает объяснять. Но меня это поразило потому, что это перефразирование термина из психологии – подсознательное. Существует в нас что-то подсознательное, которое становиться всё более осознанным в этой жизни (Между прочим, в этом роль исповеди, когда мы осознаём. Увидеть… Осознать – значит увидеть, увидеть умом, а это тоже зрение). И переходим от осознания к тому, что наш филокалический отец Софроний называет сверхсознательным по отношению к тому, что мы называем сознательным в нашем мире.
Таким образом, человек подобен ракете в трёх стадиях. Первая стадия – оплодотворение в смысле прихода в этот мир. Вторая стадия происходит сейчас и тоже является оплодотворением, но духовным, а не телесным, то есть не механическим, когда автоматично, момент за моментом, минута за минутой появляются новые клетки. Сейчас наше оплодотворение – это диалог, иногда скрытый для нас самих, иногда сознательный с Богом, который мы должны делать всё более осознанным. Столько раз, сколько Господь, Дух Господень, Сам или через святых и ангелов предлагает нам что-либо, и моя душа любит и желает Его – это равнозначно новой клетке для будущей жизни. Если эта работа происходит сознательно, тогда появляется та культура, которую я называю Филокалия, и тогда появляется молитва, о которой святой Павел говорит: «Ибо мы не знаем, о чём молиться…» (Рим. 8:26). Дух Божий помогает нам тайными воздыханиями, когда мы, может, сами не знаем, что у нас болит и что необходимо.
Наш Творец знает, чего мы хотим, как мать понимает своё новорождённое дитя. Меня часто удивляло, когда я наблюдал молодых мам с ребёнком на руках. Ребёнок играл и в какой-то момент начинал плакать. Мать говорила: ясно, он голоден, и уходила кормить его. Вскоре ребёнок вновь плакал, а мать говорила: видно, у него что-то болит. Она переворачивает малыша, и он успокаивается. Затем, когда он снова плачет, мать говорит: а, он капризничает. О мать, откуда ты можешь это знать? Сейчас, когда я стал духовником, я лучше понимаю мать, потому что сам в каком-то смысле стал матерью. Господь даёт матери интуицию для понимания, т. к. ребёнок ничего другого, кроме плача, не скажет – и мать знает, что делать. Ей нет необходимости получать от ребёнка философские наставления к действию.
Господь, который всё создал, изобрёл мать, Он более мать, чем кто-либо. И наши тайные воздыхания, и не только воздыхания слышит Господь, слагает их у Себя и отвечает нам. Филокалия в том, чтобы мы обладали этими тайными сознательными воздыханиями, осознавая их всё более и более. И я бы этим закончил.
Я говорил вначале, что все службы, которые нам дала наша Церковь: каноны, акафисты, молебны – все прекрасны, и вершина нашей культуры – литургия, где мы встречаемся с самим Господом. Сам Христос в виде Тела и Крови, которые мы принесли в жертву и которые Он нам преподаёт, чтобы нам избавиться от греха принесения Его в жертву.
Все молитвы достойны, но в ракурсе Филокалии я хотел бы предложить вам самую простую молитву, которая может и должна стать нашим постоянным состоянием. Когда я сказал подобную фразу на одной встрече с молодёжью в Англии, одна женщина спросила: но как же мне молиться, я не знаю, как мне молиться? И мне пришёл этот ответ, который говорю и вам. Я сказал: так скажи об этом Господу и возьми от Него молитву. Не знаешь, как молиться? Скажи Господу: не знаю, как молиться, Ты сам мне об этом скажи. И на этом примере продолжайте и вы.
Вчера я говорил кому-то о разнице между молитвой и ропотом. В роптании мы оставляем Господа вовне, а если бы роптали, не говоря, почему так или эдак – это была бы уже молитва. Может, Господь умиротворит твоё болящее сердце, из-за которого ты ропщешь и грешишь и тогда сможешь сказать Господу: спасибо, Господи, прости, что роптал тогда, но благодарю, что умиротворил меня. И действуйте так. Нет, пожалуй, я закончу другим.
Вот что ещё хотел я рассказать вам в этот вечер. В одном слове, которое говорил отец Софроний в монастыре, он рассказывал об одной вещи, о которой и раньше много раз повествовал. Он был признателен Господу, что познал последний период Церкви, т. е. Великую Молитву в пустыне.
Встретив святого Силуана, он вошёл в то, что называется молитвой за весь мир, которая не является лишь фразой «Господи, спаси весь мир», но это состояние, в которое человек входит по мере своих возможностей и переживает то, что переживает Христос в Гефсимании. Он носит в своей молитве боль всего человечества от Адама до тех, кто будет после Непризнанного, которого возжелали Силуан, Софроний, Иосиф, Макарий Великий. Телесно они Его не познали, и мы не познаем никогда. Мы находимся в миру, о котором молились Силуан и Софроний и все неупомянутые отцы-филокалисты. Мы часть этого мира, и родились в окружении энергий этих молитв, которые тоже часть этого мира. Но, возвращаясь к молитве за весь мир…
Отец Софроний очень напряжённо переживал эту молитву, живя семь лет в пустыне в одной из пещер Афона во время второй мировой войны. Ему уже была знакома трагедия первой мировой войны, когда он был молодым художником, сейчас же это был духовно созревший монах. Сейчас его молитва была возжигаема отчаянием и болью мира, которые он знал и носил в своей пустыне. И рассказывал он нам ещё много подробностей о своей молитве за мир во время войны.
Сейчас же отец Софроний благодарил Господа, что познал и участвовал в этом последнем периоде Великой Молитвы Церкви, что Господь дал ему познать последние моменты филокалического периода Церкви. И я хотел бы передать вам эти его слова, потому что эти мысли отец Софроний высказывал и раньше, но никогда в подобной форме. Меня потряс и поразил этот взгляд.
История Церкви разделяется, насколько мы знаем, на три периода. Первый – период мученичества, который заканчивается Константином Великим. От Константина до последних отцов-филокалистов, которых я перечислил выше – второй, филокалический период, т. е. Великая Культура Адама, Великая Церковная Культура. Третий период, в котором находимся мы сейчас, – период конца, эсхатологический период.
В эпоху, в которой мы живём, мы уже не можем ожидать внешних проявлений филокалической культуры. Мир, где мы живём, не позволяют нам осуществить эту культуру в её земных условиях. Но суть культуры остаётся. Может, и для этого я рассказал вам о той простой молитве.
Относительно сегодняшней реальности, если вы не можете овладеть этой молитвой, постоянной Иисусовой Молитвой, можно достигнуть её другим путём. В любой момент, где бы ты ни был, что бы с тобой ни случилось – ты можешь сказать: «Господи!» И будь уверен, что Господь не только слышит, но и принимает. Но пойми, что хочешь сказать более чем ты сам понимаешь. Хотел бы предложить вам и это как элемент филокалической культуры.
Самым важным для нас должно оставаться призывание Господа. Призывание Его Имени в любой форме, в любых условиях, даже в мелочах. Увидев трамвай, скажи: «Господи, дай мне на него успеть»; а сев в него, скажи: «Господи, спасибо». Не забывай благодарить Господа. Один отец говорил, что в минуту, когда человек благодарит Господа за дар, это становится его даром. Например, в один из дней ты почувствовал любовь к ближнему более, чем когда-либо, поблагодари Господа, и останешься с этой любовью. Если Господь, как мы сказали, вначале, в молитве к Духу Святому «везде Сый и вся исполняяй», то насколько далеко от нас сейчас этот Господь? И если «везде Сый и вся исполняяй», то давайте воспользуемся.
Чтобы повидать своего духовника, нужно прийти к нему или хотя бы позвонить. С Богом это ни к чему. Падая, не дай, Бог, с крыши, можешь сказать, не долетев до тротуара, «Господи» – и, возможно, останешься цел. Как в одной истории, возможно, реальной, когда один человек упал с небоскрёба в Америке. Пока он летел на землю, проезжал грузовик с матрацами, и он спасся. И даже если это неправдивая история, она типична для того, кто молится. Этим, вероятно, закончим сегодняшний вечер.
И когда говорите «Господи», вспоминая обо мне, я признателен, что вспоминаете меня. И даже если не называете моего имени, я тоже в числе тех, о ком вы молитесь. Я ношу боли, которые вы носите, а значит, молитесь и за меня, даже если не делаете это осознанно. Я же сознательно прошу оставить мне моё уединение, чтобы я мог поминать вас по имени или нет, как могу, как знаю, и да даст нам Господь, как говорил отец Клеопа, встретиться у ворот Рая. Потому что после этой встречи уже не будет никакого расставания. Там не будет ни боли, ни грусти, ни сожаления, как сказано в Апокалипсисе: «Се, творю всё новое» (Откр. 21:5). И то новое, что творит Господь, – вечно, потому что Его Царство вечное, и там да окажемся. Хочу добавить, так как не обладаю такой верой, как отец Клеопа: «Встретимся у ворот Рая, но по райскую сторону».
