Текст книги "Черный лебедь"
Автор книги: Рафаэль Сабатини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Так продолжалось до тех пор, пока не вошел де Берни в сопровождении высокого ирландца Вогана и чрезвычайно дородного, но, тем не менее, сильного на вид человека среднего роста, с громадными плечами, большим двойным подбородком и с чертами лица, словно по контрасту, смехотворно мелкими. Де Берни представил его как Халлауэлла, штурмана.
Они прошли к столу, где их ждал Пьер, быстрый и молчаливый как тень.
Де Берни занял стул, на котором не далее как вчера сидел веселый и беззаботный Брансом. Мисс Присциллу и майора он посадил справа от себя, спиной к свету. Слева занял место Воган, а за ним – штурман.
Это была унылая трапеза. Сначала пираты были предрасположены повеселиться. Но что-то холодное в поведении Берни и молчаливое осуждение у предполагаемой мадам де Берни и ее мнимого брата постепенно погасило их веселость. Плоское лицо Вогана стало походить на маску угрюмого разочарования.
Штурман же, обладавший волчьим аппетитом и считавший, что за столом ничто не идет в сравнение с едой, нашел вожделенное удовольствие, поглощая пищу, которой так хорошо был снабжен «Кентавр».
Майор с трудом сдерживался, чтобы не сказать этим людям об их отвратительных манерах за столом. Что касается Присциллы, то она, обессиленная ужасами этого дня и терзаемая опасениями, чувствовала себя совершенно несчастной, но старательно скрывала свои чувства, делая вид, что ест. Однако любой, кто взял бы на себя труд взглянуть на нее, немедленно обнаружил бы этот обман.
8. КОМАНДОВАНИЕ
Безлунной тропической ночью месье де Берни вышагивал по высокому полуюту корабля. Снизу, со шкафута, его высокая темная фигура четко вырисовывалась в желтом свете большого кормового фонаря каждый раз, когда он входил в освещенное пространство.
На закате ветер упал и, не меняя направления, перешел в слабый бриз. Распустив паруса, «Кентавр», на котором восстановили рулевое управление и починили такелаж, несся к юго-западу курсом, указанным им. В кабельтове или около того за кормой три высоких огня свидетельствовали, что Том Лич следует в кильватере «Кентавра».
В результате ослабления ветра ночь была душной, и большинство пиратов, составляющих теперь команду, расположились на верхних палубах. Они толпились на шкафуте и в средней части, под гиками, где были закреплены шлюпки. Словно гигантские светлячки там горели масляные лампы, вокруг которых собрались группы по 7-9 человек. Оттуда доносился стук костей в жестяной кружке, по временам заглушаемый болтовней, смехом, взрывами проклятий и громкими выкриками. На баке кто-то терзал скрипку, сопровождая нестройным аккомпанементом непристойную песенку, не являющуюся для слушателей новинкой, но все еще способную вызвать грубое веселье.
Де Берни почти ничего не слышал и ни на что не обращал внимания. Отрешившись от всего, он мысленно решал проблему, с которой пришлось столкнуться.
Ближе к полуночи он спустился по трапу и направился к другому, ведущему к каюте. Недалеко от входа на него, облокотившись о переборку, тихо переговаривались Воган и Халлауэлл. При его приближении они смолкли, а когда он прошел, пожелали ему спокойной ночи.
Вход на трап напоминал темную пещеру, Лампа, висевшая там, была погашена, и едва ступив во мрак, он услышал – его слух уже восстановился до нормальной остроты – осторожное движение. Он остановился, но его тут же успокоил едва слышный голос, прошептавший одно слово:
– Сударь!
Он пошел следом за невидимым и бесшумно двигавшимся Пьером, который стоял здесь на страже и который, как подозревал де Берни, погасил лампу.
В свете каюты скуластое с живыми глазами лицо молодого мулата выглядело серьезно. Своим мягким мелодичным голосом он заговорил по-французски. Направляясь на палубу подышать воздухом, он возле входа на трап услышал голоса Халлауэлла и Вогана, и Воган упомянул де Берни тоном, который заставил Пьера насторожиться. Он осторожно отступил назад и погасил лампу, чтобы остаться незамеченным, а затем подкрался ко входу и стал слушать разговор, открывший ему предательские замыслы пиратов во главе с капитаном Личем. Они намеревались позволить де Берни привести их к золотому флоту, а затем ножом выплатить ему причитающуюся долю награбленной добычи. Воган сказал об этом в ответ на ворчание штурмана по поводу пятой части, которая по договору полагалась де Берни. Халлауэлл считал такое требование абсурдным и проклинал Лича за согласие на такие условия. Воган посмеялся над ним, назвав его дураком, если он верит, что условия будут соблюдены. Де Берни придется брать то, что ему дадут. Если это его не удовлетворит, а у них не окажется причин быть чрезмерно щедрыми, то ему просто-напросто перережут глотку, и этим положат конец его наглости.
Халлауэлла, однако, не так-то просто было убедить. Де Берни всегда был известен способностью противопоставить грубой силе какую-нибудь хитрость. Штурман припомнил не один трюк, который де Берни сыграл с испанцами в Панаме, благодаря чему Морган и смог взять город. Он напомнил также, что именно де Берни нашел способ отразить в саванне нападение стада диких быков, которых испанцы погнали на буканьеров. Он сам был при этом. Он рассказал о том, что видел, и о взглядах, которых придерживается де Берни. Ведь не только за щегольской вид его прозвали Превосходным. В трудных ситуациях де Берни знает, как сделать лишь немногое, чтобы получить значительную выгоду. Неужели Лич и Воган считают, что де Берни не подозревает совершенно о возможности того исхода, который они предлагают?
Конечно, он может это подозревать, но ему придется идти на риск. А что, собственно, он может противопоставить?
– Не знаю, – сказал Халлауэлл. – Если бы знал, то был бы таким же ловким, как де Берни. Ты убеждаешь меня не в том, что он не знает, что ему делать, а лишь в том, что можем сделать мы.
– А почему бы ему и не поверить, что мы сдержим слово? – самоуверенно возразил Воган. – Он буканьер старого типа. Мы же постараемся не возбуждать у него подозрений. Пока не распотрошим золотой флот, придется потворствовать ему и терпеть его наглость. Но если он будет позволять себе слишком уж много, то мы запомним все, а в конце полностью рассчитаемся.
Как раз в этот момент де Берни спустился по трапу, и разговор прервался.
Он дал высказаться слуге. Потирая в задумчивости подбородок, он стоял возле стола, не проявляя ни удивления, ни беспокойства.
– Хорошо, – сказал он, когда Пьер закончил рассказ. – Так я и думал.
Его спокойствие встревожило слугу.
– Но это опасно, сударь?
– Увы, да, опасно, – улыбнулся де Берни. – Но только в конце плавания. А до тех пор мы что-нибудь придумаем. Значит, пока золотой флот не будет разграблен, они будут потворствовать мне и терпеть любую мою наглость в отношении их. Что же, этого я им предоставлю сколько угодно. – Он потрепал слугу по плечу. – Спасибо за старание, Пьер. Но больше не делай этого. Ты напрасно рисковал, в этом не было необходимости. Побереги себя для другого случая, когда ты действительно мне понадобишься. А теперь марш спать. У нас сегодня был тяжелый день.
В интересах своих спутников, а, возможно, лишь из рыцарского отношения к мисс Присцилле, уже на следующее утро де Берни проявил известную долю дерзости, которую осуждали Воган и Халлауэлл. Выйдя на палубу пораньше и застав их там обоих, он в форме приказа высказал то, что, может быть, лучше было бы выразить в виде просьбы.
– У мадам де Берни слабое здоровье. Иногда она любит поспать подольше. Поэтому я желаю, чтобы большая каюта по утрам была в ее распоряжении, и чтобы никто не мешал ей. Понятно?
Лицо Вогана стало мрачным. Он взглянул на де Берни, стоявшего перед ним с видом хозяина.
– Совсем не понятно, – ответил он. – А как же завтрак? С вашего милостивого позволения, полагаю, мы должны есть.
– Можете завтракать в кают-компании или в любом другом месте, где вам понравится. Но не в каюте.
И, не дожидаясь ответа, он пошел осматривать корабль.
Когда он уже не мог услышать, Воган шумно вздохнул, выражая этим свое возмущение.
– Честное слово, все это – жеманство! Видите ли, мы с тобой, Нед, недостаточно хороши для мадам. Слабая женщина! Ну, ну! Возможно, все еще изменится, и слабой женщине придется стать покрепче. Все может случиться. Но что нам сейчас делать?
– То, что ты предлагал вчера вечером, – проворчал толстый штурман. – Ублажать и выжидать. Какая разница, где мы будем завтракать? Сказать по правде, не очень-то весело было с ними вчера за столом. Эта мадам с ее ужимками, ее молчаливый братец и де Берни со своими щегольскими манерами. Да от одного их вида еда в горле застрянет. – Он плюнул в знак презрения. – Я тебе так скажу – пусть будет кают-компания. По крайней мере, там можно свободно чувствовать себя за столом.
– Ты абсолютно прав, Нед, – хлопнул его по плечу Воган. – И, честное слово, мы дадим ему это понять.
Поэтому к моменту возвращения де Берни ирландец уже ждал его с язвительным видом.
– Ты, Чарли, подал мне и Неду прекрасную мысль о кают-компании. Мы очень тебе обязаны. Это нам настолько подходит, что мы больше вообще не побеспокоим ни твою жизнерадостную мадам, ни ее весельчака братца. Надеюсь, понятно?
– Вполне. Разрешаю занять вам кают-компанию, – сказал он мимоходом и пошел к трапу, ведущему на квартердек.
Штурман и лейтенант ошеломленно уставились друг на друга.
– Он разрешает нам! – сказал наконец Воган. – Ты слышал? Он разрешает. Черт побери! Интересно, есть ли кто-нибудь еще, способный сравниться с ним в наглости.
Тем временем на полуюте де Берни, опершись на юкаборт, внимательно разглядывал «Черного Лебедя», шедшего в кильватере, и, поглощенный своими мыслями, хмурился. Прошло около получаса, прежде чем он сбросил с себя состояние задумчивости. Убрав локти с перил, он выпрямился, и морщины на его лице разгладились, уступив место созерцательной улыбке.
Он повернулся и быстро спустился на квартердек, где Халлауэлл давал указания рулевому у штурвала.
К удивлению штурмана де Берни приказал лечь в дрейф, и передать, чтобы «Черный Лебедь» сделал то же самое. Затем он пожелал, чтобы спустили на воду баркас и доставили его на корабль Тома Лича, так как у него возникла необходимость поговорить с капитаном.
Приказ был выполнен, и спустя полчаса де Берни уже поднимался на облупившийся борт «Черного Лебедя», где и был встречен градом проклятий со стороны Лича по поводу этого утреннего визита и вызванной им бесполезной траты времени.
– Что касается времени, то у нас его в избытке. А если бы даже и не хватало...
Он остановился на верху входного трапа, высокий, властный и невероятно элегантный для пирата. Бывали и среди пиратов такие, кто пытался следовать моде, но ни один из них не достиг в этом такого совершенства, как де Берни. Он обладал тем инстинктивным чувством меры в одежде и экипировке, а также тем необходимым количеством властности, какое только может быть отпущено человеку. Подобное чувство руководило и сэром Генри Морганом, но в результате недостатка природной утонченности ума и сдержанности, которую та подразумевает, он никогда не достигал большего, чем безвкусное выставление роскоши напоказ.
В отличие от француза Лич, в расстегнутой рубахе и красных штанах, с нечесаными волосами, выглядел просто головорезом, способным командовать только с помощью агрессивности и шумной, неистовой самоуверенности.
– Значит, ты пришел отдать приказ?
– Я пришел обсудить с тобой наше точное место назначения, – последовал ответ холодным размеренным тоном, говорившим, что если французом и владеет какое-то чувство, то отнюдь не страх.
Матросы, толпившиеся на шкафуте, смотрели на де Берни с интересом и даже с некоторой долей восхищения, вызванного не столько его изящной внешностью и выразительными манерами, сколько легендами, распространявшимися вокруг его имени еще со времен морских и сухопутных походов Моргана.
Его ответ, между тем, уменьшил вызывающую агрессивность Лича, поскольку у пирата появилась надежда получить столь желанную информацию именно сейчас, когда де Берни заявил, что пришел дать ее. А завладев ею, он быстро заставит француза сменить тон.
– Пошли вниз, – сказал он резко и пошел вперед, указывая дорогу.
По пути Лич кивком позвал с собой двух пиратов и, когда все вошли в просторную, но неопрятную и грязную каюту, де Берни пришлось познакомиться с помощником и штурманом «Черного Лебедя». Оба они были невысокого роста и крепкого телосложения. Эллис, выбранный помощником вместо Вогана, оказался вспыльчивым человеком с огненными волосами и бородой и светлыми жестокими глазами. Штурман Бандри был темноволосым, с землистым лицом, покрытым оспинами. Он носил приличную, хорошо сшитую одежду, сочетавшуюся с некоторой утонченностью ее владельца и спокойным достоинством его манер.
Когда все заняли места, пожилой негр с клеймом на плече принес пунш из рома, плоды манго и сахар, после чего скрылся, услышав ворчание Лича.
– Итак, Чарли, – обратился капитан к гостю, – мы ждем.
Месье де Берни оперся локтями о крашеный дубовый стол и взглянул на Лича в упор. Начало его речи оказалось неожиданным.
– Я наблюдал за вашим ходом, – сказал он. – Но это не дало мне ничего, помимо того, что я заметил еще вчера. Я уже говорил тебе, как ты, возможно, помнишь, что вы слишком долго пробыли в море.
– Так оно и есть, – вмешался Бандри. – И чтобы заметить это, не надо быть моряком.
– Помолчи, когда тебя не спрашивают, – зарычал на него Лич, раздосадованный преждевременным согласием со словами де Берни. – Ну, так что дальше?
Де Берни немного помолчал. Подтверждение первого же его заявления, полученного от Бандри, было настолько обнадеживающим, насколько и неожиданным. Соответственно, оно вызвало раздражение капитана. Француз понял, что у него появился союзник, и потому задача его становилась легче, чем он смел надеяться.
– Я говорил тебе вчера, что у вас днище так обросло, что будь я командиром «Кентавра», вы бы никогда не взяли его на абордаж. Ты бы все еще гонялся за мной, Том, если бы к этому времени я не утопил бы тебя, хотя у тебя сорок отличных пушек, а на «Кентавре» их в половину меньше, да и те – лишь жалкое подобие твоих.
После минутного замешательства, вызванного удивлением, Лич разразился громким издевательским смехом, а Эллис откровенно ухмыльнулся. Но обезображенное оспой лицо Бандри оставалось серьезным.
– Ты, Чарли, всегда был нахальным пижоном, надувшимся от собственного тщеславия. Но это уже превосходит все, что мне когда-либо приходилось слышать, даже от тебя. Конечно, ты у нас выдающийся моряк, но может быть, ты расскажешь, как ты собирался совершить такое чудо?
– А твой штурман совсем не смеется, – сказал он.
– Да? – Лич бросил хмурый взгляд на посерьезневшего Бандри.
– Это потому, – продолжал де Берни, – что он угадывает мою мысль. Он не лишен ума и понимает, что если бы «Кентавр», с его хорошо смазанным килем, направился против ветра, то, вероятно, обогнал бы тебя.
– Обогнать – это одно дело, а утопить – совсем другое, а ты говоришь, что утопил бы меня.
– Корабль, который можно обогнать, можно и потопить, если другим кораблем управлять умело и решительно. В морском бою подвижность – это все. Быстро стать в боевую позицию, дать бортовой залп и снова повернуться, поставив мачты в одну линию, чтобы представлять для противника наименьшую мишень – это целое искусство морского боя. И все это «Кентавр» мог проделать и проделал бы, будь я на месте его капитана. Я бы подворачивал и крутился вокруг тебя, как пантера вокруг слона, выискивая шанс ударить до того, как твой обросший корабль послушается руля и повернется для отражения удара.
Лич презрительно пожал плечами.
– Может быть, ты и прав, а может и нет. Но прав ты или нет, какое это имеет отношение к нашему делу?
– Да, – заметил краснолицый Эллис, – давай послушаем что-нибудь помимо твоего хвастовства.
– Вы услышите от меня кое-что не слишком приятное, поскольку сами не понимаете сути дела, – ответил холодно де Берни.
Лич ударил кулаком по столу.
– Дьявольщина! – проворчал он. – Мы так и будем вести одни разговоры, пока не поссоримся, или перейдем к делу? Я снова спрашиваю тебя, Чарли, какое имеет это все отношение к нашему делу?
– Самое прямое. Все это я говорил тебе, чтобы показать, что ты не в состоянии вступить в серьезный бой, и не стоит впадать в ошибку, недооценивая корабли и экипажи золотого флота. Это будут сильные, хорошо вооруженные и полностью укомплектованные людьми фрегаты. При надлежащем управлении наши два корабля справятся с ними. Но ты сам должен согласиться в отношении важности кораблевождения. Ставка в нашей игре слишком высока, чтобы допустить риск.
– Ты сам говорил, что на них будет не более двухсот пятидесяти человек.
– Но у них семьдесят пушек против наших шестидесяти, и пушки их лучше наших. Кроме того, у них три киля против наших двух, три чистых и быстрых киля. Выйдешь ли ты в бой против них скованным?
Некоторая доля агрессивности слетела с Лича, но не полностью. Он все еще пытался сохранить важный вид.
– Черт тебя побери! Зачем создавать себе трудности?
– Я их не создаю. Они есть, а я хочу их устранить.
– Устранить?
– Да. Ты должен кренговать «Черного Лебедя», прежде чем мы пойдем на дело.
– Кренговать! – Лич был ошеломлен. – Кренговать? – повторил он, всем своим видом выражая несогласие.
– У тебя нет выбора, если не хочешь навлечь на себя несчастье.
Бандри кивнул и открыл рот, вероятно, собираясь выразить согласие, но Лич опередил его.
– Чтоб мне лопнуть! Ты думаешь, я нуждаюсь, чтобы меня учили, что мне делать?
– Твой отказ доказывает это.
– Это ты так говоришь, но то, что ты говоришь, я не собираюсь принимать за истину. На «Черном Лебеде», таком как он есть, я готов встретиться с твоими тремя испанцами и управиться с ними. И больше не желаю слушать о кренговании. Если бы ты не был дураком, то понял бы, что у нас нет для этого времени.
– У нас есть целый месяц до выхода золотого флота. А этого времени более чем достаточно, чтобы очистить и смазать твой киль.
Попытка еще раз доказать его неправоту заставила Лича только укрепиться в собственном упрямстве, всегда бывшим последним прибежищем глупцов.
– Есть у нас время или нет, я не собираюсь делать этого. На море мне не страшны никакие испанцы. Поэтому давай оставим праздные разговоры и перейдем к делу. Так каково наше место назначения?
Некоторое время де Берни спокойно смотрел на него, затем, отставив кружку с пуншем, отодвинул стул и встал.
– Поскольку ты так решил, это означает конец делу. Вступать в бой с золотым флотом на корабле, находящемся в таком состоянии, означает, как я уже говорил, навлечь несчастье. А это как раз то, что я никогда не делаю. Что же касается вашего места назначения, можете выбирать все, что вам угодно.
Трое пиратов в оцепенении смотрели на него, отказываясь верить своим ушам.
– Что это значит? – воскликнул наконец Эллис.
– То, что если капитан Лич желает вести корабли и людей на гибель, то я не собираюсь участвовать в этом. Вы можете найти себе другие дела: купцов наподобие «Кентавра» с грузом дерева и шкур. Я только желаю вам всего хорошего.
– Садись! – заорал на него Лич, в гневе вскакивая на ноги.
Но де Берни продолжал стоять.
– Ты хочешь сказать, что передумал?
– Подумать следовало бы тебе и получше обдумать свое положение. Ты у меня на борту, а я, ей-богу, не потерплю у себя бунтовщиков. Ты прибыл сюда по делу, и это дело тебе придется сделать.
– Но по моему усмотрению и на моих условиях, – по-прежнему невозмутимо ответил де Берни
– По моему усмотрению, слышишь? Здесь я хозяин.
– Да? А если я откажусь?
– Тогда ты можешь кончить на рее, а может быть, еще хуже.
– Вот как! – сказал де Берни, поднимая брови. Он смотрел на Лича сверху вниз, разглядывая его, как разглядывают любопытный, но не очень приятный предмет. – Ты знаешь, капитан, я подозреваю, что твои люди заинтересованы во мне, особенно с тех пор, как узнали, что я должен привести их к испанскому золоту. И они захотят узнать, Том, за что ты вешаешь меня. Что ты им скажешь? Что я не позволяю тебе вести их на гибель? И что я настаиваю на принятии мер, гарантирующих победу? Это ты им скажешь?
Он заметил, как изменилось выражение злого лица Лича, на котором сквозь загар проступила бледность. На лице Эллиса отразилось смущение, а Бандри выглядел просто огорченным.
– Учитывая это, капитан, – сказал штурман, – ясно, что де Берни не так уж неправ.
– Меня это не волнует... – начал Лич, снова заупрямившись, но Эллис прервал его:
– А должно бы, капитан. Будь я проклят, должно! Ад и дьявол! Зачем ссориться, когда наши интересы совпадают? Берни хочет подготовиться как можно лучше, и это в наших интересах так же, как и в его собственных. Что же делать, Том, если у него отваги меньше, чем у тебя?
– Иногда осторожность бывает полезней, – заметил Бандри, – как моряк я знаю, что он прав и в отношении корабля, и в отношении всего остального. Если бы мы были ограничены временем, тогда пришлось бы рисковать. Но когда у нас его в избытке, давайте, во имя всего святого, используем его так, чтобы основательно подготовиться к плаванию.
Покинутый собственными офицерами, Лич понял, что в настоящий момент все козыри в руках де Берни. Благодаря обладанию секретом местонахождения золотого флота француз мог заставить пиратов поступать по своему усмотрению, в то время как они не могли воспользоваться принуждением.
Поэтому Лич предпочел сдержаться. Демонстрируя притворное добродушие, он спрятал свой гнев.
– Да, вы правы. К чему ссориться? Допускаю, что погорячился. А ты, Чарли, сразу ощетинился, как еж. Садись, ради бога. Наполни свою кружку и давай все обсудим дружески.
Примирительно усмехаясь, он подал бутыль с ромом и снова уселся.
Месье де Берни согласился пойти на примирение. Не допуская ни малейшего проявления торжества, он немного склонил голову в знак согласия и, заняв свое место, налил рому.
– Значит, ты согласен кренговаться? Решено?
– Поскольку не только ты думаешь, что это необходимо, но и Бандри, полагаю, придется. Хотя, откровенно говоря, я придерживаюсь другого мнения. Но раз так, я согласен.
– В таком случае, – сказал де Берни, – нашим ближайшим пунктом назначения, что я и хотел обсудить с тобой, станет архипелаг Альбукерка. Там есть известный мне с давних пор необитаемый островок с бухтой, в которой можно укрыть дюжину кораблей, и длинной пологой отмелью, как будто созданной для кренгования. Лучшего места не найти во всем Карибском бассейне. Там можно уютно расположиться, и кроме того, это удобно по другой причине... – Он выдержал паузу и, выразительно подняв указательный палец, добавил: – Остров лежит в каких-то двух днях пути от точки, где я намерен перехватить испанский золотой флот.
9. ИНТЕРЛЮДИЯ
Том Лич захватил «Кентавр» в первый вторник июня. В результате договора с де Берии оба корабля направились курсом вест-зюйд-вест. Вследствие этого маневра скорость их упала. Тем не менее, в среду перед заходом солнца вахтенный заметил землю. Это был мыс де ла Вела, видимый лишь дымкой на траверзе левого борта. В воскресенье на рассвете они оказались перед низко лежащим архипелагом Альбукерка, ставшим их ближайшей целью.
Пять дней путешествия на «Кентавре» протекли настолько спокойно и однообразно, что Присцилле Харрадайн и майору стало казаться, что и в самом деле, как уверял их де Верни, нет оснований для беспокойства, кроме досадной задержки их возвращения в Англию.
Де Берни, вернувшийся с удачной пробы сил с капитаном Личем, обрел дополнительную уверенность. И хотя внешне это почти, не отражалось, но существовало в глубине души, придавая его авторитету дополнительную, не поддающуюся четкому определению, силу.
Однако, благодаря этому он понял, как и когда можно расслабиться.
За исключением боевых действий, среди пиратов, как на берегу, так и на море, наблюдалось почти полное отсутствие дисциплины и уважения к авторитету командиров. Предполагалось, что в это время любой новобранец, только что принятый на корабль, мог считать себя наравне с офицерами. Однако, такие отношения были чистой теорией. На практике же авторитет капитана, приобретенный им в боях и вопросах управления кораблем, оставался и в остальное время, удерживая команду на расстоянии.
В этом отношении де Берни представлял собой странную смесь. Суровый, сдержанный и холодный во всем, что хотя бы отдаленно касалось его командования «Кентавром», словно он был королевским офицером, он, тем не менее, иногда мог позволить себе отбросить совершенно условности, связанные со своим положением, и брататься с матросами. Он мог шутить и смеяться с ними, пить и даже играть в кости, но в случае необходимости становился неумолимым, благодаря навыку оценивать обстоятельства. Однажды Воган застал его сидящим на бухте каната в окружении пиратов, которые в почтительной тишине, нарушаемой по временам взрывами смеха, слушали его рассказ о штурме испанского форта на реке Чагрес. В другой раз – это было под конец первой вечерней вахты, когда они проходили мыс де ла Вела – он сходил за гитарой и, усевшись на комингс люка, при свете молодого месяца пел толпившимся вокруг него восхищенным матросам веселые и мелодичные испанские песенки.
И тем не менее, он так тонко держался между фамильярностью и властностью, что ни у кого не вызывал желания злоупотреблять его добротой. Несмотря на то, что он всех приводил в восхищение, никто не имел страха перед ним или хотя бы ощущения его превосходства, вызванного его репутацией и поддерживаемого самой манерой держаться и носить оружие, а также точной и образной речью.
Присцилла Харрадайн была совершенно права, говоря майору Сэндзу, что предполагает в де Берни человека, благодаря опыту и природным дарованиям возвысившегося над мелочной необходимостью утверждать собственное достоинство.
С интересом и недоверием следил за ним Воган, тщетно пытаясь понять секрет очарования, которое внушал де Берни. Ирландец знал, как вести себя в массе людей – он даже мог быть таким же мерзавцем, как самый низкий из них – и знал, как при необходимости командовать ими. Однако, он не знал, как делать то и другое одновременно, о чем и сказал Халлауэллу. Штурман незамедлительно ответил с презрением.
– Французский вздор, – было его краткое резюме, не пролившее, однако, света на недоумение Вогана.
Другим заинтересованным наблюдателем был майор Сэндз, не скрывавший своего презрительного отношения.
И де Берни предоставил ему для этого удобный случай. Вернувшись в среду утром с «Черного Лебедя», он сообщил мисс Присцилле о своих мерах в отношении лейтенанта и штурмана. Впредь они будут питаться в кают-компании, а каюта опять будет в ее полном распоряжении.
– Одновременно я избавил бы вас и от своего присутствия, – добавил он серьезно, – но отношения, которые мы из осторожности должны поддерживать, требуют, чтобы я продолжал надоедать вам.
Она с негодованием отвергла в корне это предположение.
– Неужели, сэр, вы считаете меня такой неблагодарной, чтобы я могла желать такое?
– Это было бы не так уж безрассудно, если все принять во внимание. В конце концов, я ничем не лучше этих людей.
Твердый взгляд ее зеленовато-голубых глаз, казалось, начисто отверг это утверждение.
– Мне действительно стыдно было бы иметь такое мнение, сэр.
– Однако, присутствующий здесь майор Сэндз скажет вам, что это – единственно возможное мнение.
Стоявший сзади майор прокашлялся, но ничего не сказал. Ему, несомненно, и в голову не приходило опровергать француза. Не предполагал он также, что Присцилла окажется чересчур вежливой и сделает это сама. Поэтому он был несколько шокирован, услышав, что она не только отвергает, но и фактически отвечает за него:
– Майор Сэндз, подобно мне, испытывает только благодарность за проявленную к нам предупредительность, за все, что вы сделали для нас. Он не обманывается и в вопросе, что случилось бы с нами, не будь вас. Прошу вас верить этому, сэр.
Он улыбнулся, наклоняя голову.
– Верю. Майор Сэндз не даст усомниться в своей прямоте.
Тот покраснел, поняв иронию, а месье де Берни, не глядя на него, продолжал:
– Я пришел также сообщить, что нет причин сидеть взаперти. Можете без опасения гулять по палубе, когда вам заблагорассудится. Никто не посмеет приставать к вам, а если кто-нибудь и отважится, то я проучу его, чтобы отбить охоту и у других, Я уже распорядился установить для вас навес на полуюте.
Она поблагодарила его, и он ушел.
– Интересно, – сказал майор, – чего от меня ждет этот насмешливый мерзавец?
Она с неодобрением взглянула на него.
– Возможно, немного благодарности, – предположила она.
– Благодарности? Я должен быть ему благодарен? – он подавил обиду и педантично продолжал: – Сохраняем ли мы, Присцилла, среди этих бед наше чувство меры? Можем ли мы точно провести границу между положением этого человека и его поступками?
– Конечно. Давайте, например, вспомним, что он спас нам жизни. Неужели это ничего не значит? И не заслуживает благодарности?
Тот всплеснул руками.
– Это означает учитывать только одну сторону вопроса.
– Разве нам недостаточно учитывать именно эту сторону и быть великодушными к любой другой?
Резкость ее тона заставила его быть внимательней. Он понял, что этого не стоило говорить. Хватало и неприятностей, возникших в результате последних событий. И конечно же, ему нельзя было подвергать риску свои самые заветные надежды, сулившие все мыслимые блага. Ему следовало помнить, что женщины всегда были странными созданиями, склонными к эксцентричности, предпочитающими доводам разума эмоциональные факторы. Их невозможно убедить с помощью одного здравого смысла. Это только вызывает у них враждебность. Похожие признаки он обнаружил и у Присциллы и, чтобы не похоронить окончательно свои надежды, стал приспосабливаться, обращаясь больше к ее чувствам, нежели к дремлющему, как он считал, рассудку.
Он напустил на себя кроткий, меланхолический вид.
– Дорогая Присцилла, – вздохнул он, – не знаю, понимаете ли вы, насколько вы ошибаетесь в отношении меня? Вы находите, что мне не хватает великодушия. Вы правы. И тем не менее, как далеки вы от правды. Вы только наполовину разобрались в моих чувствах, но вы и не подозреваете об их глубине. Чтоб мне лопнуть, не подозреваете! Вы, может быть, воображаете, что здесь кроется мой интерес, заставляющий меня быть раздражительным или, как вы говорите, неблагодарным. Дорогая, я беспокоюсь не о себе. Я вполне могу быть благодарен этому человеку за то, что он спас мне жизнь. Но я думаю только о вас. О вас, чтоб мне лопнуть! Если я раздражителен и неблагодарен, то только потому, что беспокоюсь о вас. Как я могу быть спокоен перед лицом всего этого? Будь я проклят, Присцилла! Как я могу?
