Текст книги "Знамя Быка"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Все еще сомневаясь, она смотрела на него, а затем задала вопрос, более всего занимавший ее:

– Обещаете ли вы мне в обмен на эти сведения его жизнь и свободу?

– Это я обещаю.

Она прижала руки к вискам, пытаясь проникнуть в скрытый смысл его обещания, которое, как ей показалось, прозвучало двусмысленно.

– Но тогда… – робко начала она и остановилась, не умея подобрать слова, чтобы выразить свои сомнения.

– Если вам нужны еще гарантии, мадонна, вы получите их, – сказал он, – этими гарантиями будет моя клятва. Клянусь своей честью и надеждой на спасение, что ни я лично, ни кто-либо иной по моей воле не причинит ни малейшего зла Синибальди при условии, что я буду знать все о заговоре и смогу избежать западни, приготовленной сегодня для меня.

Это развеяло ее сомнения: он предлагал жизнь Синибальди в обмен на собственную безопасность. Однако, даже думая о своем муже, она продолжала колебаться.

– Он может обвинить меня…

Глаза Чезаре блеснули. Он склонился над ней.

– Он никогда не узнает, – коварно произнес он.

– Вы… вы даете слово? – настаивала она, пытаясь убедить себя, что все будет хорошо.

– Я уже дал его, мадонна, – с ноткой горечи ответил он. Будь у него возможность, он никогда не пошел бы на такую сделку. Он не прощал измены, и ему вовсе не улыбалась перспектива оставить Синибальди без наказания. Но он также понимал, что, не поклявшись, он не сможет отвести удар, готовый обрушиться на него в любой момент. – Я дал его, мадонна, – повторил Чезаре. – И я не нарушу своей клятвы.

– И он даже не узнает, что вам станет известно об этом? И что сведениями, полученными от меня, вы воспользуетесь только для сохранения своей жизни?

– Именно так, – успокоил он ее, будучи уверен в том, что вот-вот услышит то, за что обещал ей, правда, несколько легкомысленно, столь большое вознаграждение.

Наконец она рассказала все, что знала. Прошлой ночью Раньери и принц Синибальди допоздна сидели вдвоем. У нее и раньше были подозрения, что ее муж вместе с другом свергнутого Малатесты что-то замышляет. Раздраженная тем, что лишена общества мужа, она подслушала их разговор и узнала о плане расправы с Чезаре Борджа.

– Именно Раньери, синьор, был в этом подстрекателем, – подчеркнула она.

– Да, да, без сомнения, – нетерпеливо произнес Чезаре. – Неважно, кто был подстрекателем, а кого подстрекали. О чем шла речь?

– Раньери знал, что после сегодняшнего банкета вы отправитесь отдыхать в крепость Сиджизмондо Малатесты и что сопровождать вас туда будет факельная процессия. Раньери говорил, что в некотором месте вашего пути – я, правда, не поняла где – в засаде прячутся два арбалетчика, которые должны будут застрелить вас.

Она запнулась. Однако Чезаре не проявил никаких признаков волнения и дал знак продолжать.

– Но было одно препятствие. Раньери не считал его непреодолимым, но, желая действовать наверняка, хотел бы его устранить. Он опасался, что будет трудно попасть в вас, если вы поедете в окружении стражи. Если же охрана будет пешей, то арбалетчики смогут стрелять поверх голов. И узнав, что один из ваших капитанов – думаю, это был тот самый Градиани, о котором говорил солдат, – проявляет недовольство вашим высочеством. Раньери предложил воспользоваться его помощью.

Чезаре тонко улыбнулся. Он хорошо знал, что являлось источником поспешных умозаключений Раньери.

– Вот все, что мне удалось подслушать, синьор, – после секундной паузы добавила она.

Эти слова точно пробудили герцога; он вскинул голову и рассмеялся:

– Клянусь, этого достаточно.

Выражение лица герцога и пламя, загоревшееся в его глазах, вновь вселили в нее ужас. Она стала умолять его не забыть о своей клятве. В ответ он подавил свой гнев и вновь улыбнулся ей, мягко и успокаивающе.

– Забудьте о своих опасениях, – сказал он. – Я останусь верен тому, в чем поклялся. Ни я сам, ни кто-либо из моих людей не причинит зла принцу Синибальди.

Она хотела выразить восхищение его великодушием, но не сразу смогла найти нужные слова, а герцог не дал ей заговорить:

– Мадонна, думаю, вам лучше отправиться отдохнуть. Боюсь, что я сильно утомил вас.

Она призналась, что рада его разрешению немедленно уехать домой.

– Принц последует за вами, – пообещал он, провожая ее к двери. – Сначала, однако, мы попытаемся помириться, и это, несомненно, нам удастся. Не волнуйтесь, – добавил он, заметив панику в ее голубых глазах, поскольку она знала, каким образом Чезаре обычно мирился со своими врагами. – Я окажу ему все подобающие почести. Я постараюсь проявлением дружелюбия склонить его к разрыву с теми предателями, которые соблазнили его.

– Именно, именно так! – воскликнула она, с жадностью ухватившись за оправдание, которое он столь великодушно предложил для человека, замышлявшего убить его. – Он позволил втянуть себя в заговор, слушая злые советы других.

– Могу ли я сомневаться, если вы это утверждаете? – с иронией, настолько тонкой, что она ускользнула от ее слуха, ответил герцог.

IV

Он поклонился и открыл дверь.

Проследовав за ней в зал, где мгновенно воцарилось молчание и десятки глаз устремились на них, он подозвал председателя совета, ожидавшего его возвращения, и поручил ему проводить принцессу к выходу и усадить в карету.

На прощанье он еще раз низко поклонился ей и, когда она выходила из зала, опираясь на руку председателя, вернулся на свое место за банкетным столом, беззаботно смеясь, словно ничего не произошло.

Он видел, что Капелло смотрит на него во все глаза, и мог представить себе терзавшие сердце представителя Венеции дурные предчувствия. Что ж, мессеру Капелло будет о чем поразмышлять с мрачным юмором подумал он, и когда председатель, проводив принцессу, вернулся, Чезаре поднял палец и приказал закованному в сталь сержанту, стоявшему в ожидании распоряжений:

– Приведите принца Синибальди.

Дородный Капелло, услышав это приказание, пришел в такое смятение, что с усилием поднялся из-за стола и осмелился подойти к креслу Чезаре.

– Ваше высочество, – испуганно пробормотал он, – что с принцем Синибальди?

Герцог презрительно взглянул на него поверх своего плеча.

– Подождите, скоро увидите, – ответил он.

– Но, синьор, умоляю вас не забывать, что Светлейшая…

– Немного терпения, синьор, – огрызнулся Чезаре и бросил на стоявшего в нерешительности венецианца такой взгляд, что тот отшатнулся, как от удара. Тяжело дыша – его полнота всегда мешала ему в подобных случаях, – он пристроился позади кресла герцога.

Двойные двери распахнулись, и на пороге появился Барбо. За ним следовали четверо солдат из отряда Грациани, окружавшие чрезвычайного посла Светлейшей республики, более напоминавшего своим теперешним видом обычного злодея. Его запястья все еще были связаны за спиной; на нем не было ни плаща, ни шапки, одежда пришла в беспорядок, а лицо было угрюмо.

По залу пробежал ропот.

Солдаты по знаку герцога чуть отступили назад, оставив принца лицом к лицу с Чезаре.

– Развяжите его, – велел герцог, и Барбо тут же разрезал опутывавшие Синибальди веревки.

Понимая, что находится в центре всеобщего внимания, венецианец постарался собраться с духом. Он вскинул голову и выпрямился; его высокая фигура была теперь исполнена достоинства и высокомерия, а взгляд смело устремлен в бесстрастное лицо Чезаре. Не ожидая приглашения, он разразился гневной речью:

– Не по вашим ли распоряжениям, синьор герцог, неприкосновенная особа посла подверглась этим унижениям? Светлейшая республика, которую я имею честь представлять, вряд ли станет терпеливо сносить подобное бесчестье.

На столе возле герцога лежал апельсин, пропитанный розовым маслом и служивший ароматическим средством. Он взял его своими длинными пальцами и деликатно понюхал.

– Я полагаю, – тихо произнес он, но тоном, которому только он умел придать столь сладостно-зловещее звучание, – что не вполне верно понял вас, восприняв ваши слова как угрозу. Даже послу Светлейшей республики, ваше превосходительство, неразумно угрожать нам.

От его улыбки Синибальди содрогнулся и моментально утратил значительную долю своего куража, как случалось со многими смелыми людьми, которым приходилось сталкиваться лицом к лицу с герцогом Валентино.

Позади кресла Чезаре мессер Капелло заломил руки и едва подавил стон.

– Я не угрожаю, синьор… – начал Синибальди.

– Рад слышать это, – произнес герцог.

– Я протестую, – закончил Синибальди. – Я протестую против обращения, которому подвергся. Эти грубые солдаты…

– А… – произнес герцог и вновь понюхал апельсин. – Ваши протесты будут внимательно рассмотрены, не беспокойтесь. Итак, продолжим, прошу вас. Позвольте нам услышать, синьор, вашу версию о событиях этой ночи. Объясните ошибку, жертвой которой вы оказались, и обещаю вам, виновные будут наказаны. Я сделаю это с большой радостью, поскольку не люблю тех, кто допускает серьезные ошибки. Итак, вы говорили, что эти грубые солдаты… Продолжайте, умоляю вас.

Но Синибальди не стал продолжать. Он начал рассказывать историю, которую успел сочинить, пока находился под стражей. История была чрезвычайно ловко задумана и основывалась на фактах, действительно имевших место. Более того, сам Грациани, окажись он здесь сейчас, рассказал бы именно так, и рассказ прозвучал бы правдиво в его устах и подтверждался бы фактами.

– Ваше высочество, сегодня ночью я был приглашен на тайное собрание, состоявшееся в доме синьора Раньери, чьим гостем я являлся с момента своего приезда в Римини. Я пошел туда потому, что речь должна была идти, как мне сказали, о делах, касающихся меня лично. Я обнаружил там небольшую компанию, но прежде, чем мне сообщили об истинной причине, побудившей их собраться, от меня потребовали дать клятву, что я не разглашу ни единого услышанного слова и не назову имен присутствующих. Но я не дурак, ваше высочество.

– Кто утверждает обратное? – вслух удивился Чезаре.

– Я не дурак и сразу же почуял измену. Они, надо полагать, в силу какого-то недоразумения пришли к мысли, что у меня есть основания принять участие в заговоре. В этом была их ошибка, и она едва не стоила мне жизни, из-за нее я подвергся тем унижениям, на которые жалуюсь. Я не стану утомлять ваше высочество рассказом о моих личных переживаниях. Они ничего не значат. Но я посол и знаю о своих правах. Этим идиотам следовало заранее подумать об этом. Но они не…

– Боже долготерпеливый! – прервал его герцог. – Синьор, не увлекайтесь риторикой. Нам нужны ваши объяснения. Позвольте фактам говорить за вас.

Синибальди с достоинством склонил голову.

– Действительно, ваше высочество, вы правы, как всегда. Вернемся к моей истории. Где я остановился? А, ну да! Когда от меня потребовали дать клятву, я хотел сразу же отказаться. Но я понимал, что отступать некуда. Было совершенно ясно, что мне не позволят уйти и поднять тревогу. Поэтому, опасаясь за свою жизнь, я поклялся, но тут же объявил, что не желаю ничего более слышать об их планах. Я предупредил, что они поступили опрометчиво, если – как я подумал – в их намерения входило причинить зло вашему высочеству, поскольку у вашего высочества так же много глаз, как у Аргуса [32]32
  Аргус – в греческой мифологии так назывался великан, сын богини Геи, наделенный множеством глаз (их количество варьируется от мифа к мифу), причем одновременно спали только два глаза из всех. В мифах ему отводится роль неусыпного охранника, исполняющего особо ответственные поручения богов.


[Закрыть]. Затем я попросил позволения удалиться. Но люди такого типа боятся предательства и не очень верят клятвам. Они не разрешили мне уйти, считая, что я собираюсь донести на них. От разговоров мы вскоре перешли к шпагам. Они напали на меня, и началась схватка, в которой один из них погиб от моего удара. Шум нашей ссоры привлек внимание патруля, и если бы не он, мне не выйти бы оттуда живым. Когда ворвались солдаты, заговорщики попрыгали из окна в реку, а я остался, поскольку мне нечего было бояться и за мной не было никакой вины.

Из-за кресла герцога послышался глубокий вздох облегчения, который издал мессер Капелло.

– Вы видите, синьор, вы видите, – начал было он.

– Замолчите! – рявкнул герцог. – Будьте уверены, я вижу так же далеко, как всякий другой, и мне нет нужды одалживать у вас глаза, мессер Капелло. – Затем, опять повернувшись к Синибальди, он очень учтиво произнес: – Синьор, я опечален, что мои солдаты дурно обошлись с вами. Но пока мы не услышали это объяснение, факты были против вас, и, рассчитывая на ваше великодушие, я уверен, что вы простите неучтивость, проявленную нами по отношению к Светлейшей республике. Позвольте мне добавить, что, если бы дело касалось человека менее высокого положения, чем ваше, или представления державы, на чью дружбу я не мог бы полагаться, – эти слова герцог произнес предельно искренне, без малейшего следа иронии, – я не с такой легкостью принял бы подобное объяснение и настаивал бы на том, чтобы узнать имена людей, которые, по вашему мнению, были замешаны в заговоре.

– Я давно назвал бы их имена, ваше высочество, если бы не связывающая меня клятва, – ответил Синибальди.

– Я также могу это понять; итак, синьор, чтобы подчеркнуть свое почтение и доверие к вам и республике, которую вы представляете, я не задаю вопрос, ответить на который вам было бы затруднительно. Забудем этот печальный случай.

Но услышав эти слова, сержант, любивший Грациани, как верная гончая своего хозяина, не смог более сдерживаться. Не сошел ли герцог с ума? Как он может верить столь нелепой истории и проглотить очевидную ложь так легко, словно это было посыпанное сахаром яйцо?

– Синьор, – вмешался он, – если то, что он говорит, – правда…

– Если? – вскричал Чезаре. – Кто осмеливается сомневаться в этом? Разве он не принц Синибальди, посол Светлейшей республики? Кто бросит тень сомнения на его слова?

– Я, синьор, – отважно ответил солдат.

– Силы небесные! Это дерзость.

– Синьор, если его слова – правда, тогда из них следует, что мессер Грациани – предатель, поскольку именно мессер Грациани был ранен в схватке, и принц хочет убедить нас, что раненный им человек был заговорщиком, а сам он – невиновен.

– Совершенно верно, именно так он и сказал, – ответил Чезаре.

– Ну, тогда, – сказал Барбо, стягивая грубую перчатку со своей левой руки, – я скажу, что тот, кто говорит это, лжец, будь он принцем Венеции или самим князем тьмы.

И он поднял перчатку, собираясь швырнуть ее в лицо Синибальди.

– Стой! – услышал он резкий приказ. Сощуренными глазами герцог смотрел на него. – Вон отсюда и заберите ваших людей. Оставайтесь снаружи и ждите моих распоряжений. Мы еще вернемся к этому разговору, возможно сегодня, возможно завтра, сержант Барбо. Идите!

Оторопев от этих слов, Барбо отсалютовал, бросил злобный взгляд на Синибальди и, бряцая шпорами, прошагал через весь зал к выходу.

Чезаре взглянул на Синибальди и улыбнулся.

– Простите мошенника, – сказал он. – Честность и верность своему капитану побудили его к этому. Завтра его научат манерам. А тем временем, будьте так великодушны, забудьте вместе со всем остальным и этот инцидент. Кресло для принца Синибальди! Рядом со мной! Идемте, синьор, позвольте мне по долгу хозяина загладить грубое обращение, которому вы подверглись. Не вините господина за тупость его слуг. Государственный совет, чьим гостем я являюсь, устроил достойный прием. Отведайте вина – это подходящее лекарство для раненых душ: в каждой бутыли – целое тосканское лето. И мы увидим комедию, которую надолго задержали из-за всяких недоразумений. Синьор председатель, где же актеры, присланные из Мантуи? Принцу Синибальди необходимо развлечение, чтобы поскорее забыть о пережитых волнениях.

Онемев от изумления, принц Синибальди не мог поверить своим ушам. Спрашивая себя, не сон ли это, он утонул в кресле, поставленном для него рядом с герцогом, и выпил вина, налитого одним из лакеев в ярко-красной ливрее.

Началась комедия, и вскоре все внимание присутствующих было поглощено ее не совсем пристойной интригой. Но мысли Синибальди были далеки от пьесы. Он размышлял о том, что произошло, а более всего – о своем теперешнем положении и о почестях, воздаваемых ему герцогом, чтобы загладить нанесенные оскорбления. По натуре он был оптимистом, и постепенно его недоверие сменилось убеждением, что герцог повел себя так из страха перед могущественной Венецией. Это воодушевило его до такой степени, что у него даже возникло легкое презрение к Чезаре и появилась некоторая надежда на благополучное завершение дела, затеянного Раньери.

Сидевший рядом с ним и не отрывавший глаз от актеров, герцог Валентино столь же мало интересовался комедией, как и Синибальди. Будь присутствующие не столь увлечены представлением, они, быть может, и обратили бы внимание на отсутствующее выражение лица герцога. Как и Синибальди, он сосредоточился лишь на том, что должно было свершиться в эту ночь. Он размышлял, в какой степени сама Светлейшая республика замешана в этом кровавом деле и мог ли Синибальди быть агентом, посланным, чтобы организовать и исполнить его. Он прекрасно помнил, что Венеция постоянно демонстрировала свою непримиримую враждебность делам герцога Валентино.

Не был ли Синибальди рукой республики? Скорее всего да, поскольку лично у Синибальди не было причин покушаться на его жизнь. За спиной Синибальди стояла республика со всей своей мощью. Он был ее орудием и его следовало уничтожить.

Но хотя он знал теперь, что ему предстояло сделать, средства, которые надлежало использовать для этого, были не столь ясны. В этом хитросплетении событий приходилось двигаться с максимальной осмотрительностью, иначе можно было самому запутаться и погибнуть. Он дал слово, что не причинит зла Синибальди и должен стараться придерживаться буквы своего обещания. Буквы, но не более. Далее. Уничтожить одного Синибальди означало не только не ликвидировать заговор, но, напротив, разжечь еще большую жажду мщения у его сообщников. В таком случае опасность для него нисколько не уменьшалась, и если стрела арбалета не настигнет его сегодня ночью, то это может произойти завтра. И, наконец, следовало исполнить все так, чтобы впоследствии у Венеции не было оснований для недовольства.

Историю, рассказанную Синибальди столь обстоятельно и при таком количестве слушателей, никто, кроме Грациани, не сможет опровергнуть. Но Грациани лежал при смерти, и даже если он выживет, его слово никогда не перевесит слова Синибальди – патриция и принца Венеции.

Этой проблемой и был озабочен Чезаре, пока глядел невидящими глазами на проделки актеров. Озарение пришло к нему, когда комедия уже заканчивалась. Мрачная маска, стягивавшая его лицо, разгладилась, а в глазах блеснули искры зловещего юмора. Он откинулся в своем кресле и прослушал эпилог, произнесенный руководителем труппы. Затем снял с пояса тяжелый кошелек и швырнул его актерам, выразив этим одобрение и оценку их стараний. Затем он повернулся к Синибальди, чтобы обсудить с ним комедию, о которой оба почти не имели представления. Он смеялся и шутил с венецианцем, как с равным, окутывая его своим изысканным обаянием, в чем ему не было равных среди современников.

V

Наконец настала полночь, час, когда факельная процессия должна была отправиться от Палаццо Пубблико, чтобы сопровождать герцога в знаменитую крепость Сиджизмондо Малатесты. В знак прощения Синибальди низко поклонился Чезаре Борджа, собираясь затем удалиться к своей рано покинувшей банкет супруге. Но герцог и слышать не хотел об этом. В самой изысканной манере он возносил благодарность небесам за то, что этой ночью удостоился чести приобрести нового друга.

– Только постигшее вас досадное недоразумение помогло нам так хорошо узнать друг друга. Простите меня, если я не в состоянии выразить все мое сожаление о случившемся.

Вновь пораженный оказанной ему честью, Синибальди лишь поклонился в ответ. А тем временем льстивый Капелло, парящий поблизости, словно ангел-хранитель, мурлыкал, ухмылялся и потирал свои пухлые белые руки, готовые написать новые непристойности, бесчестящие этого снисходительного герцога Валентино.

– Идемте, ваше превосходительство, – продолжал герцог. – Мы вместе поедем в крепость и там выпьем за то, чтобы наша следующая встреча, если Богу будет угодно, не замедлила состояться. Я не принимаю никаких возражений. Отказ я буду расценивать как выражение вашей обиды по поводу случившегося, и это глубоко опечалит меня. Идемте, принц. Нас ждут. Мессер Капелло, сопровождайте нас.

С этими словами он просунул руку, гибкую и твердую, как сталь, под руку Синибальди, и таким образом эта пара прошествовала через зал под приветственные возгласы выстроившихся придворных. Казалось, Чезаре хочет, чтобы Синибальди разделил с ним оказываемые ему почести, и Капелло, следовавший за ними по пятам, раздувался от гордости и удовлетворения, видя, как герцог Валентино столь подчеркнуто проявляет уважение к Светлейшей республике в лице ее чрезвычайного посла.

Они вместе вышли во двор, где красноватое пламя горевших факелов окрашивало пожелтевшие от старости стены палаццо в оранжевый цвет. Везде сновали слуги, толпясь около всадников, собирающихся садиться на лошадей, и дам, забирающихся в кареты.

Во дворе Чезаре и Синибальди были встречены двумя пажами герцога, державшими его шляпу и расшитый золотом плащ из тигровой шкуры – подарок турецкого султана Баязида. Этот плащ был не только чрезвычайно дорогим и бросающимся в глаза, но и весьма теплым, и, когда наступали холода, Чезаре любил облачаться в него.

Юный паж протянул герцогу его роскошный наряд, но тот внезапно повернулся к стоявшему рядом Синибальди.

– Синьор, в такую сырую ночь у вас нет плаща! – с глубокой озабоченностью в голосе воскликнул он.

– Слуга найдет мне плащ, ваше высочество, – ответил венецианец и обернулся к Капелло, собираясь попросить его позаботиться об этом.

– О, подождите, – остановил его Чезаре. Он взят тигровую накидку из рук пажа. – Раз вы лишились плаща, находясь в моих новых владениях, то позвольте мне возместить утрату и в знак уважения, которое я испытываю к вашему превосходительству и Светлейшей республике, преподнести вам этот скромный подарок.

Синибальди отпрянул на шаг, и, как рассказывал впоследствии один из пажей, на его лице отразился внезапный испуг. Пристально взглянув в глаза герцога, он уловил в них насмешку.

Синибальди был весьма ловким человеком, обладающим тонким умом и способностью быстро делать выводы. И теперь, услышав скрытый намек в тоне Чезаре Борджа и видя перед собой предлагаемый ему прекрасный подарок, он в ту же секунду все понял. Это было как вспышка молнии ночью.

Что тетерь он мог сделать, оказавшись в ловушке? Отказаться от предлагаемых почестей означало бы почти открытое признание своей вины, и это в той же степени грозило бы гибелью, как и плащ герцога, который станет мишенью для арбалета. И кроме того, отвергнуть подарок главы государства, каковым являлся герцог Валентино и Романьи, означает, что чрезвычайный посол наносит оскорбление дарящему, и не только от себя лично, но и от имени государства, которое он представляет.

Выхода не было. А герцог, все так же улыбаясь, стоял перед ним с протянутым плащом, который являлся для Синибальди самым настоящим саваном.

Мало того, потиравший от удовольствия руки и ухмылявшийся Капелло подлил масла в огонь.

– Прекрасный подарок, ваше высочество! – ворковал он. – Прекрасный подарок, достойный вашей щедрости. И честь, оказанная принцу Синибальди, будет сочтена Светлейшей республикой за честь, оказанную ей самой.

– Моим желанием было почтить заслуги обоих в равной степени, – рассмеялся Чезаре, и лишь Синибальди, чьи чувства от страха обострились, уловил жуткое значение его слов.

В глубине души он содрогался от страха, называя Капелло идиотом. Затем, вынужденный подчиниться, он воодушевил себя отсрочкой. Надежда вселила в него мужество. Он подумал, что после событий этой ночи заговорщики затаятся и отложат задуманное ими дело до более удобного момента. Тогда все может обойтись и Чезаре будет посрамлен.

За эту надежду он ухватился отчаянно и цепко. Он убедил себя, что был слишком поспешен в своих выводах. В конце концов, Чезаре не мог ничего знать наверняка, иначе герцог без колебаний прибегнул бы к более решительным мерам. Если, как надеялся Синибальди, этой ночью Раньери со своими друзьями воздержатся от нападения, Чезаре будет вынужден заключить, что его подозрения безосновательны.

Подобными рассуждениями принц Синибальди подбадривал себя, мало представляя себе изобретательность Борджа и не зная ничего о клятвенном обещании, данном Чезаре принцессе. К нему быстро вернулась уверенность. Отвечая лицемерием на лицемерие, он пробормотал несколько вежливых слов о своей глубокой благодарности и позволил не только накинуть себе на плечи плащ, но и надеть на голову бархатную шляпу с бобровой опушкой, также принадлежавшую Чезаре и врученную принцу под тем же предлогом, что и плащ. После этого он отдался на волю Провидения, подобно пловцу, который прекратил бороться с течением в надежде, что его вынесет на берег невредимым. В таком расположении духа он оседлал великолепного арабского скакуна, покрытого роскошной бархатной попоной – и конь, и попона были еще одним проявлением щедрости Чезаре.

А Капелло, облизывая от волнения кривящиеся в усмешке губы, уже начал сочинять первые фразы донесения Совету десяти [33]33
  Совет десяти – правительство Венецианской республики.


[Закрыть]с описанием проявленного герцогом уважения Светлейшей республике.

Принц сидел в седле, а у его стремени стоял, подобно конюшему, сам герцог. Он взглянул на венецианца.

– Это очень резвый конь, синьор, – отходя от него, сказал Чезаре, – горячее импульсивное дитя пустыни. Но я прикажу лакеям все время находиться по бокам, на тот случай, если он проявит свой норов.

И вновь Синибальди понял значение этих заботливых фраз: ему давали понять, что избежать проверки не удастся.

Он поклонился в знак признательности за предупреждение, а герцог взял простой черный плащ и черную шляпу из рук пажа и сел на плохонькую лошаденку, позаимствованную у одного из конюхов.

И вот эта великолепная процессия выехала на улицы города, заполненные людьми, ожидавшими факельного шествия. Чтобы доставить жителям удовольствие, кавалькада, по бокам которой шли слуги с зажженными факелами, двигалась черепашьим шагом.

Ее встретили радостными и искренними восклицаниями, поскольку жители Римини видели в Чезаре Борджа освободителя от тирании Малатесты. Мудрость и терпимость герцога были всем известны, поэтому его и приветствовали, как избавителя.

«Герцог! Герцог! Герцог!» – гремели крики, и Синибальди был, пожалуй, единственным в кавалькаде, отметившим, что приветствия предназначались ему, люди смотрели на него, выделяющегося варварской роскошью одеяний Чезаре, и именно ему махали шапками. Действительно, мало кто среди зевак догадывался, что высокий человек в мантии из тигровой шкуры и бархатной шляпе с бобровой опушкой, едущий на богато убранной лошади и превосходящий великолепием всех остальных, не был герцогом Валентино; и еще меньше было тех, кто обратил внимание на всадника в черном плаще и черной шляпе, ехавшего в нескольких шагах позади, рядом с венецианским послом.

Процессия пересекла широкую площадь около Палаццо Пубблико и выехала на главную улицу, протянувшуюся через весь город с запада на восток, от моста Августа до ворот Романьи.

На углу Виа-делла-Рокка шум толпы был особенно силен, и никто не услышал дважды повторившегося лязга арбалетной струны. Даже герцог лишь тогда понял, что произошло, когда увидел, как всадник в плаще из тигровой шкуры внезапно склонился на шею своей лошади.

Слуги моментально подхватили поводья и поддержали безжизненную фигуру всадника. Те, кто следовал за Чезаре, тут же натянули поводья и остановились; и среди собравшихся воцарилось испуганное молчание, когда человек, которого принимали за Чезаре Борджа, повалился из седла на бок, на руки слугам, с арбалетной стрелой в голове.

В следующий момент напряженную тишину прорезал крик ужаса:

– Герцог мертв!

И в ответ на этот крик, как по волшебству, в стременах поднялся сам герцог, с обнаженной головой и казавшейся рыжей в свете факелов каштановой бородой.

– Это убийство! – воскликнул он и гневно добавил: – Кто посмел это сделать? – Затем он резко указал рукой в сторону углового дома справа от него. – Туда, – закричал он алебардщикам, пробиравшимся к нему сквозь толпу. – Туда, говорю вам, и если хоть один из них ускользнет – вам не поздоровится! Они убили посла Венеции и заплатят своими головами, кто бы они ни были.

Люди Борджа моментально окружили дом. Дверь рухнула под яростными ударами алебард, и солдаты ворвались внутрь, чтобы схватить убийц, в то время как Чезаре поспешил вперед, к открытой площади перед крепостью, а его придворные, слуги и жители города в шумном беспорядке бросились за ним.

Около крепости Чезаре натянул поводья, а алебардщики с пиками наперевес расчистили вокруг него место и образовали барьер против напиравшего люда, в то время как из дома на улицу выводили схваченных там пятерых человек.

Их вытащили на очищенное алебардщиками пространство и подвели к герцогу, который должен был теперь совершить правосудие. Рядом с ним, верхом на муле, озадаченный, бледный и дрожащий, сидел мессер Капелло, которому Чезаре велел остаться, помня о том, что присутствие представителя Венеции необходимо при завершении этого дела.

Капелло был человеком туповатым и вряд ли мог верно объяснить случившееся, пока не увидел лица пленников, которых солдаты поставили перед герцогом. И только тогда он наконец понял, что Синибальди был ошибочно принят за герцога и стрела, предназначавшаяся Чезаре, попала в него. Но за таким открытием сразу последовали очевидные вопросы. Не было ли со стороны Чезаре Борджа умысла, приведшего к подобной ошибке? Не для того ли он одел Синибальди в тигровую шкуру, герцогскую шляпу и усадил на своего коня?

Ответ на эти вопросы мог быть только утвердительным, и Капелло охватила ярость оттого, что герцог ловко их всех одурачил и обернул дело против Синибальди. Но еще существовала Светлейшая республика, с которой приходилось считаться и которая знала, как отомстить за смерть своего посла.

Мессер Капелло гневно повернулся к герцогу, выразительно подняв руку. Угрозы уже готовы были сорваться с его губ. Но прежде, чем он успел заговорить, Чезаре крепко, словно в тиски, схватил его за запястье.

– Взгляните, – велел он послу. – Мессер Капелло, взгляните! Посмотрите-ка на них. Тут синьор Раньери, оказавший гостеприимство принцу и называвший себя его другом; кто бы мог подумать, что именно Раньери станет его убийцей! А эти двое – они ведь тоже заявляли о своей дружбе с Синибальди.

Капелло посмотрел, куда ему было сказано, и его ярость уступила место изумлению.

– А рассмотрите-ка вон тех двоих, – продолжал герцог, повышая голос. – Оба они в ливреях принца, его домочадцы, слуги, которым он доверял. До каких же темных глубин злодейства может пасть человек!