Текст книги "Западня"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава V
БЕГЛЕЦ

Хотя местопребывание Дика Батлера продолжало оставаться тайной, дух этого злополучного дела, представляясь вездесущим, витал повсюду, вызывая многочисленные неприятности у всех, кого оно так или иначе касалось.

К примеру, в Лиссабоне произошло некое прискорбное происшествие, в корне пресекшее карьеру молодого, подающего большие надежды офицера, майора Беркли из 29-го пехотного, знаменитых «Несгибаемых» [Ошибка автора: «Die-Hards» («Несгибаемые») – прозвище солдат 57-го Миддлсекского полка, полученное ими в жестокой битве при Альбукере (которая, к тому же, произошла после описываемых в настоящем романе событий). Командир полка, получив рану, отказался покинуть поле боя. «Держитесь, ребята! – кричал он. – Не сгибайтесь! (Die Hard!)». 29-й Вустерширский полк имел прозвище «The Firms» («Крепкие»)], о котором мы вкратце расскажем.

Приехав в Лиссабон – он находился в увольнении из своего полка, стоявшего в Абрантише и входившего в дивизию сэра Роланда Хилла, – майор попал в общество людей, среди которых находился некий молодой сеньор, португальский офицер, приходившийся племянником патриарху Лиссабона и враждебно относившийся к проводимой лордом Веллингтоном кампании или, точнее, к прибегаемым в ее ходе акциям. Как и в случае с принципалом Созой, чинимый ущерб заставил его искать любое оружие, пригодное для нанесения удара по системе мер, которую он критиковал, и излюбленной мишенью для его нападок сделался исчезнувший Дик Батлер, что совершенно справедливо возмущало майора Беркли. Этот дворянчик осмеливался с усмешками и намеками комментировать то обстоятельство, что драгунский лейтенант непонятно почему отсутствовал в условиях войны, и однажды зашел так далеко, что позволил себе язвительно предсказать, что его никогда не найдут.

Майор Беркли, полагая такой намек оскорбительным для британской чести, попросил его выразиться яснее.

– Я думаю, что выражаюсь достаточно ясно, – ответил молодой наглец, злобно глядя на английского офицера, – но если вы хотите, то извольте: я имею в виду, что вы, англичане, никогда и не собирались исполнять свое обещание наказать этого насильника монахинь. А для сохранения чести мундира вы позаботитесь о том, чтобы лейтенант Батлер никогда не был найден. Я сомневаюсь, пропадал ли он вообще на самом деле.

Боюсь, следует признать, что майор Беркли, как человек излишне прямой и абсолютно бескомпромиссный, был совершенно лишен такта, необходимого в подобной ситуации для того, чтобы вызвать обидчика на дуэль.

– Вы просто глупый клеветник, сеньор, и заслуживаете хорошей трепки, – только и сказал он, взяв при этом в руки трость с таким видом, что все, кто стоял с ним рядом, поспешили энергично удержать его от намерения, которое ни у кого из присутствующих не вызвало сомнений.

Племянник патриарха, с побелевшим лицом, никогда прежде не ведавший подобного обращения – из уважения к его важному и могущественному дядюшке, – в ярости потребовал немедленной сатисфакции. Он получил ее на следующее утро в виде десяти граммов свинца, угодивших в его пустую голову, в результате чего поднялся ужасный шум. Нужен был козел отпущения; как верно заметил Самовал, толпа суть жестокий божок, требующий жертв. В данном случае этой жертвой, конечно, должен был стать майор Беркли. Его разжаловали и отправили домой, где, срезав косичку, которые все еще носили в 29-м полку [Приказ, заставлявший солдат и офицеров британских королевских войск стричь волосы накоротко, вышел в 1808 г.], он вернулся к штатской жизни, в результате чего британская армия лишилась блестящего, многообещающего офицера. Таким образом, как вы видите, долг незадачливого Ричарда Батлера, этой нелепой жертвы вина и обстоятельств, продолжал расти.

Поспешив вывести из повествования майора Беркли, имеющего к нему лишь косвенное отношение, я нарушил хронологию развития событий. Корабль, на котором майор отправлялся домой, фрегат «Телемак», бросил якорь на Тежу, и о том, что произошло в день его прибытия из Англии, я сейчас расскажу. Корабль привез кое-какие припасы и тяжелый груз почты для войск и собирался отправиться назад только через две недели. Его офицеры проводили все время на берегу, будучи желанными гостями в домах офицеров гарнизона, принимая участие в развлечениях, при помощи которых те старались убить время в ожидании грядущих событий; а Маркус Гленни, капитан фрегата, будучи старым другом Тремейна, почти каждый день бывал в доме генерал-адъютанта.

Но я, кажется, опять тороплюсь. Итак, тем самым утром, когда «Телемак» встал на якорь, леди О'Мой поднялась поздно, позаимствовав у первой половины дня то, чем предстояло пожертвовать во второй, ночью должен был состояться полуофициальный бал у графа Редонду. Большую часть дня она посвятила приготовлениям к балу, причем количество мелочей, которым следовало уделить внимание, удивляло даже ее. Сильвия помогала ей, но весьма равнодушно, и леди О'Мой то и дело с сожалением отмечала в ней недостаток женственности, даже какую-то мужеподобность. В ее уме не укладывалось, как это женщина может предпочитать кентер [Кентер {англ. – canter) – легкий галоп] вальсу. Это казалось ей неестественным, отчасти даже подозрительным.

Наконец наступило время обеда, на который она опоздала на целых полчаса, но выражение лица у нее при этом было столь невинным, что одного взгляда на нее сэру Теренсу оказалось достаточно, чтобы его недовольство мгновенно улетучилось, а с ним и желание произнести язвительные, тщательно продуманные колкости. После обеда, закончившегося в шесть, оставался еще целый час до прихода экипажа, который должен был отвезти их в Лиссабон.

Сэр Теренс, сославшись на обилие работы, вызванной прибытием «Телемака» этим утром, удалился вместе с Тремейном в кабинет, собираясь за оставшийся час привести в порядок кое-какие дела, ожидающие его внимания. Сильвия, которая, к крайнему раздражению своей кузины, видимо, только теперь подумала о вечернем наряде, побежала в спешке одеваться.

Вечер выдался тихим и теплым. Предоставленная самой себе, леди О'Мой решила погулять и вышла на воздух, немного раздосадованная тем, что сэр Теренс и Тремейн так привержены своему долгу, а Сильвия отложила свой туалет на последний момент, отчего ей теперь придется томиться одиночеством. В таком вот неважном расположении духа она прошла по дворику и задержалась у стола, стоявшего вместе со стульями под решеткой, увитой зеленью, решив тут подождать всех. Но потом, привлеченная алым великолепием заходящего за холмы со стороны Абрантиша солнца, она вышла на террасу, к неописуемой радости некоего бедняги, который находился здесь уже десять часов, почти без надежды ожидая именно ее.

Едва леди О'Мой оперлась о балюстраду, как ее внимание привлек шорох, раздавшийся внизу, у сосен. Шорох становился все явственнее, а она стояла, застыв на месте, словно под гипнозом, напряженная и немного испуганная, всматриваясь округлившимися глазами туда, откуда шел этот звук – и вот уже он достиг кустов справа от нее.

Вдруг кусты раздвинулись, и из них с трудом выбрался, тяжело опираясь на палку, косматый рыжебородый человек в одежде крестьянина. И, прежде чем леди О'Мой решила закричать, он – просто невероятно! – резко, но как бы предостерегающе окликнул ее по имени:

– Юна! Юна! Не двигайся!

Это был, безусловно, голос ее брата. Но как он мог оказаться у какого-то крестьянина? Перепуганная, с бьющимся сердцем, она, однако, подчинилась и оставалась немой и неподвижной, пока этот человек, согнувшись так, чтобы не высовываться из-за балюстрады, приближался к ней.

Она вгляделась в его изможденное заросшее лицо и... узнала брата.

– Ричард! – Его имя вырвалось из нее с криком.

– Тс-с! – Он испуганно взмахнул руками, пытаясь сдержать ее. – Ради бога, тише! Я конченый человек, если они найдут меня здесь. Ты слышала, что со мной случилось?

Она кивнула и с трудом произнесла:

– Д-да.

– Ты можешь меня где-нибудь спрятать? Можешь отвести в дом так, чтобы никто не видел? Я умираю от голода, и одна нога у меня нестерпимо горит. Три дня назад меня ранили, так что дела стали совсем плохи. Я с самого восхода лежал в лесу, надеясь увидеть тебя одну, и у меня со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было.

– Бедный, бедный Ричард! – Она склонилась к нему в приливе жалости и сострадания. – Но почему ты не пришел в дом и не спросил меня? Тебя бы никто не узнал.

– Узнал бы Теренс, если бы увидел.

– Но Теренс не в счет, ведь он поможет тебе.

– Теренс! – Он горько усмехнулся. – Теренс последний, кого я сейчас хотел бы встретить. У меня есть все основания так считать – иначе я бы пришел еще месяц назад, отправившись к тебе сразу после того, как со мной все это приключилось, а не скрывался, пока сюда не пригнала безысходность. Юна, ни слова о моем появлении Теренсу!

– Но... он мой муж!

– Несомненно, но он еще и генерал-адъютант и, насколько я его знаю, относится к тем людям, которые служебный долг, честь и тому подобные химеры ставят выше семейных уз.

– О, Ричард! Как же плохо ты знаешь Теренса. Ты совершенно неправильно его оцениваешь.

– Прав я или нет, но я предпочел бы не рисковать. Ошибка быстро приведет к моему расстрелу одним чудесным утром.

– Ричард!

– Ради всего святого, не произноси мое имя так громко! Тебя слышит весь мир. Ты сможешь меня спрятать на денек-другой? Если нет, я позабочусь о себе сам, как смогу. Я прикинулся английским надсмотрщиком с виноградной фермы Бирсли и смог благополучно проделать весь путь от Дору. Но напряжение и страх разоблачения совсем измотали меня. А теперь еще эта проклятая рана. Недалеко от Абрантиша на меня напал разбойник, словно у меня было чем поживиться! Как бы то ни было, я дал парню больше, чем получил. Если я сейчас не отдохну, то, наверное, сойду с ума и отдамся в руки провоста – мой расстрел прекратит все это.

– Но почему ты думаешь, что тебя расстреляют? Ведь ты не совершил ничего страшного! Почему ты боишься?

Мистер Батлер знал – собирая во время своего путешествия информацию – об обещании, данном британцами регентскому совету относительно него. Но когда он стал отвечать Юне на ее вопрос, то, несмотря на всю свою безответственность и эгоизм, он руководствовался тем же желанием, которое вызывала у всех ее очаровательная хрупкость: избавить сестру от страданий и огорчений.

– Не в моих правилах рисковать, – снова сказал он. – А сейчас, когда идет война, убийство людей стало привычным и одна жизнь ничего не значит, это уж совсем некстати.

И мистер Батлер повторил свою просьбу спрятать его, если она может, и не говорить ни одной живой душе – и Теренсу прежде всего – о его появлении.

Доведя брата почти до бешенства бесполезным спором, Юна наконец обещала ему то, о чем он просил, сказав напоследок:

– Ступай обратно в кусты и жди, пока я не приду за тобой. Я проверю, свободен ли путь.

Рядом с будуаром леди О'Мой, выходящем окнами во дворик, находилась маленькая комнатка, где она держала свои дорожные сундуки и коробки с платьями, в огромном количестве привезенными из Англии. Ключ от двери комнатки, открывающейся в комнату для одевания, находился у Бриджет, ее служанки.

Едва леди О'Мой подошла к ступенькам, как столкнулась с выходящей из дома Бриджет. Доложив, что идет на ужин в часть дома, где располагалась прислуга, служанка извинилась, что решила, будто в этот вечер не понадобится ее милости, и предложила свои услуги. Но ее милость, сказав, что служанка ей действительно сегодня не нужна, с необычной заботливостью, почти настойчиво, предложила ей следовать туда, куда она направлялась.

– Дай мне только ключ от гардеробной, – попросила она, – мне нужно взять там пару вещей.

– Я могу их вам принести, ваша милость.

– Спасибо, Бриджет, я сама.

Служанка вытащила связку ключей и, выделив из них нужный, передала ее госпоже.

Леди О'Мой поднялась по ступенькам, потом опять спустилась, дожидаясь, пока Бриджет исчезнет. Теперь во дворике никого не было, прислуга ушла, а до приезда экипажа оставалось еще полчаса – момент предоставлялся самый благоприятный. Но в любом случае Ричарду Батлеру стоило пробираться скрытно, поскольку, если бы его кто-то увидел, это вызвало бы множество подозрений.

Когда леди О'Мой в сгущающихся сумерках вернулась в дом, за ней на значительном расстоянии хромал наш беглец, который, будучи замеченным, мог бы сойти за посыльного или человека, выполняющего какую-то работу по дому или в саду и следующего к ее милости за указаниями. Но их никто не увидел, и они благополучно добрались до будуара и прошли в комнатку-гардеробную.

Там Ричард наконец поддался охватившему его изнеможению и тяжело рухнул на один из многочисленных сундуков, нимало не беспокоясь о его бесценном содержании, а его сестра, вся дрожа, мягко осела на другой.

Немного придя в себя, она принесла все необходимое для того, чтобы промыть и перевязать рану на бедре – глубокий ножевой порез, доходящий до самой кости, от одного вида которого ей стало дурно, – после чего, отметив, что времени до отъезда уже осталось немного, поспешила в столовую.

Там она подошла к буфету и из остатков обеда отобрала лучшую часть жареного цыпленка, булку и полбутылки вина. Маллинз, дворецкий, нет сомнения, обнаружив пропажу, станет выяснять, куда она делась. Пусть себе стыдит лакеев, ординарца сэра Теренса или кота – леди О'Мой это мало беспокоило.

После того как Ричард с жадностью проглотил пищу и опорожнил бутылку, его усталость сменилась сонным оцепенением, и теперь больше всего на свете ему захотелось спать. Юна принесла пледы и подушки, и Ричард устроился на них прямо на полу. Его сестра возражала, конечно, когда он стал укладываться, не предполагая, что можно спать еще где-то, кроме как на кровати, но Дик быстро развеял эту иллюзию.

– Последние шесть недель я скрывался, – сказал он, – и иной раз был счастлив уснуть в какой-нибудь канаве. А до этого жил походной жизнью. Поэтому я не смогу спать в кровати. Эту привычку я совершенно утратил.

Вняв его доводам, сестра сдалась.

– Мы завтра с тобой поговорим, Юна, – пообещал он, с блаженством растягиваясь на своем жестком ложе. – А пока, я тебя заклинаю, никому ни слова. Ты понимаешь?

– Конечно, я все понимаю, мой бедный Дик.

Она нагнулась, чтобы поцеловать его, но он уже спал.

Леди О'Мой вышла и заперла дверь, и, когда перед самым отъездом к графу Редонду она вернула связку ключей Бриджет, ключа от гардеробной на ней не было.

– Он мне опять понадобится утром, Бриджет, – пояснила леди О'Мой и ласково, как это казалось со стороны, добавила: – Не жди меня, девочка. Ложись спать. Я вернусь поздно, и ты мне не понадобишься.

Глава VI
ЖЕМЧУГА МИСС АРМИТИДЖ

Леди О'Мой и мисс Армитидж поехали в Лиссабон вдвоем. Сэр Теренс был еще занят и собирался отправиться следом сразу же, как только освободится, а капитан Тремейн отбыл двадцать минут назад к себе на квартиру, которую он снимал в Алькантаре вместе с майором Каррадерзом – другим офицером из штаба генерал-адъютанта, – чтобы переодеться перед балом.

– Тебе нездоровится, Юна? – встревожилась Сильвия, когда свет от фонарей экипажа упал на ее лицо. – Ты бледна, как призрак.

Леди О'Мой пробормотала что-то насчет головной боли, и они двинулись в путь.

Но, сидя внутри обитого мягкой тканью экипажа рядом с кузиной, мисс Армитидж почувствовала, что она дрожит.

– Юна, дорогая, что случилось?

Если бы не страх, что слезы сделают ее лицо некрасивым, леди О'Мой дала бы волю душившим ее чувствам и разрыдалась.

– Я... – запинаясь, начала она, героическим усилием преодолевая это почти неудержимое желание. – Я беспокоюсь о Ричарде. Тревога о нем не оставляет меня.

– Бедная моя! – В приливе материнских чувств мисс Армитидж обняла свою кузину и придвинулась к ней. – Мы должны надеяться на лучшее.

Если вы хоть немного разобрались в характере леди О'Мой, то должны были бы уже понять, что она принадлежала к тому типу людей, для которых секреты представляются крайне тяжелым бременем. Именно поэтому Дик, хорошо знавший слабость сестры, так настойчиво говорил ей о необходимости сохранения тайны своего присутствия. Она уяснила себе – скорее, просто поверила его уверениям, что для Дика возникнет смертельная угроза, если его обнаружат. Но одно дело открыть убежище, совсем другое – доверительно обсудить с кем-то событие.

Внутренне леди О'Мой ощущала себя словно подхваченной стремительным потоком, который нес ее к водопаду. Этот водопад вселял ужас, но у нее не было никаких сил сопротивляться течению. Она чувствовала себя беспомощной, будучи не в состоянии бороться с его кипучими водами, ведь всю свою спокойную, безмятежную жизнь она проводила на надежных, уютных кораблях, управляемых другими людьми.

Итак, ей осталось только выбрать доверенное лицо – она хотела бы, чтобы это был Теренс, но в отношении него Дик особо предупреждал. Обстоятельства предлагали ей в качестве наперсницы Сильвию Армитидж, но ее гордость и даже, если хотите, тщеславие восставали против этого. Сильвия была молодой, неопытной девушкой, как она сама частенько ей напоминала. Более того, ей хотелось думать, что она служит для Сильвии примером для подражания, что та планирует свои поступки, глядя на нее, – как же поддерживающий может опираться на поддерживаемого? Однако, коль скоро ей было необходимо пооткровенничать прямо сейчас – в противном случае она могла просто погибнуть, – леди О'Мой выбрала нечто среднее между тем, чтобы все рассказать и чтобы вовсе ничего не говорить – своего рода компромиссный вариант, который принесет ей чувство некоторого облегчения.

– Мне пришла в голову одна мысль, – сказала она. – Может быть, это предчувствие, не знаю. Ты веришь в предчувствия, Сильвия?

– Иногда, – деликатно ответила та.

– Я подумала, что, раз Дику сейчас приходится скрываться, он вполне может прийти ко мне за помощью. Вероятно, это покажется чудным, – поспешила добавить она, испугавшись, что сказала много, – но мне так представилось. Эта мысль преследует меня весь день, и я все время спрашиваю себя, что буду делать в таком случае.

– Когда это случится, времени будет достаточно, чтобы все обдумать, Юна. А кроме всего...

– Я знаю, – нетерпеливо перебила ее кузина. – Я знаю, конечно. Но я буду чувствовать себя лучше, если буду знать, что делать, к кому обратиться за поддержкой, поскольку сама я, боюсь, совершенно беспомощна. Конечно, есть Теренс, но он уже вытащил Дика из стольких неприятностей и так раздражается из-за него, что на этот раз может отказаться. Поэтому мне немного страшно снова обращаться к нему.

– Нет, – сказала Сильвия серьезно. – Я бы не пошла к Теренсу. И вообще, к нему я бы обратилась в последнюю очередь.

– И ты так говоришь?

– А что, – быстро спросила Сильвия, – кто-то еще это говорит?

Наступила короткая пауза. Чувствуя, что едва не выдала себя, леди О'Мой задрожала. Как сообразительна и проницательна, однако, была Сильвия! Но она нашла выход.

– Я, конечно. Я сама тоже так думаю. Есть еще граф Самовал. Он обещал, что в случае чего поможет мне, и уверял, что я могу всецело положиться на него. По-моему, как раз его слова навели меня на все эти мысли.

– Я бы лучше пошла к Теренсу, чем к графу Самовалу. К нему лучше не обращаться ни при каких обстоятельствах. Я не верю ему.

– Ты уже это говорила, дорогая, – заметила леди О'Мой.

– И ты сказала, что я говорю так из-за своей полной неосведомленности и неопытности.

– Ну, прости меня.

– Тут нечего прощать. Ты, безусловно, была права, но не забывай, что у людей неискушенных и неопытных сильнее проявляется инстинкт, а инстинкт часто оказывается более надежным советчиком, чем разум. Но я могу привести тебе и свои соображения. Граф Самовал приходится близким другом маркизу Минашу, который являлся членом правительства и который после принципала Созы был и, нет сомнений, остается самым горячим противником британской политики в Португалии. К тому же граф Самовал один из самых крупных землевладельцев севера и очень сильно страдает от проведения этой политики, решительным сторонником которой он себя выставляет.

Леди О'Мой слушала ее со все возрастающим изумлением. Она была даже немного шокирована. Ей казалось почти неприличным, что совсем молодая девушка так много знает о политике – так много из того, о чем она сама, замужняя женщина и жена генерал-адъютанта, не имела никакого представления.

– Боже мой, дитя мое! – воскликнула она. – Твоя осведомленность в этих вопросах просто поразительна!

– Я беседовала с капитаном Тремейном, – ответила Сильвия, – и он мне все объяснил.

– Просто невероятная тема для беседы молодого человека и молодой девушки, – с не меньшим удивлением произнесла леди О'Мой. – Теренс никогда не говорит со мной о таких вещах.

– Теренс слишком занят ухаживаниями за тобой, – сказала Сильвия, и в ее почти мальчишеском голосе можно было разобрать нотки сожаления, – на другое ему просто не хватает времени.

– Пожалуй, его скрытность можно этим объяснить, – согласилась ее собеседница и на миг вспомнила о том прекрасном времени, когда сменяющие друг друга робость и ревность О'Моя доставляли ей удовлетворение как доказательство ее власти над ним.

– Но я все же не понимаю, почему граф Самовал предложил мне содействие, если он не собирается его оказывать, когда придет время? – сказала она, вновь вернувшись к действительности.

Сильвия объяснила, что португальское правительство потребовало, чтобы насильник таворских монахинь был наказан, и Самовал, вероятно, просто хотел получить сведения о местонахождении Батлера, когда оно станет известным, чтобы он смог выдать его правительству.

– Дорогая моя! – леди О'Мой была потрясена. – Как ты, должно быть, не любишь этого человека, если предполагаешь, что он может поступить как... как Иуда!

– Я не предполагаю, что он может так поступить, я предупреждаю тебя, чтобы ты не рисковала, испытывая его. Возможно, он честен, как утверждает, но, если Дик придет к тебе за помощью, ты все же не должна рисковать.

Ее последние слова оказались более действенными, чем Сильвия могла предположить. Это была почти та же самая фраза, которую произнес сам Дик, и, услышанная из других уст, она упрочилась в сознании леди О'Мой.

– К кому же мне тогда пойти? – со вздохом проговорила она.

Помня об обещании Тремейна, Сильвия со знанием дела ответила:

– Есть единственный человек, к которому можно обратиться без риска, и, честно говоря, мне кажется странным, что ты сразу о нем не вспомнила, ведь он всю жизнь был твоим другом, так же как и Дика.

– Нед Тремейн? – Ее кузина задумалась. – Ты знаешь, я немного побаиваюсь Неда. Он всегда такой рассудительный и сдержанный. Ты имела в виду Неда, не так ли?

– Кого же еще?

– Но что он сможет сделать?

– Ну, откуда мне знать, милочка? Но, во всяком случае, я знаю – поскольку думаю, что могу быть уверена в этом, – что он не испытывает недостатка в желании помочь тебе. А иметь желание для таких людей, как капитан Тремейн, означает найти способ его осуществления.

Ее уверенный, почти гордый тон вызвал у собеседницы немедленную реакцию:

– Тебе нравится Нед, не так ли, дорогая?

– Я полагаю, он всем нравится. – Голос Сильвии стал нарочито холодным.

– Да, но я имела в виду другое.

Прежде чем эта тема получила дальнейшее развитие, экипаж въехал в поток света, льющегося из распахнутого портала, и остановился, рассеяв толпу зевак, собравшихся поглазеть на высший свет и слонявшихся тут вперемежку с носильщиками портшезов, факельщиками и лакеями.

Дверца открылась, ступеньки опустились, пара толстых, как каплуны, лакеев в блестящих ливреях, склонив головы в напудренных париках, протянули руки в белых перчатках, помогая дамам сойти на землю.

У начала большой парадной лестницы, ведущей в просторный шумный вестибюль с колоннами, их встретили капитан Тремейн, только что прибывший вместе с майором Каррадерзом – оба в великолепной парадной форме, капитан «Телемака» Маркус Гленни в синем с золотом мундире. Вместе они поднялись по длинной лестнице, на которой тут и там стояли группы беседующих людей, британцев и португальцев, в сверкающих армейских, морских и дипломатических мундирах, приглашенных графом и графиней Редонду.

Появление леди О'Мой в большой зале вызвало уже привычный для нее эффект. Вскоре она обнаружила себя в центре усиленного внимания: пехотные офицеры в алых мундирах, гусары в щегольских ментиках, расшитых шнурами, конные артиллеристы в синем, стрелки в зеленом, а также представители иных войск и все прочие немедленно собрались вокруг нее. Это отнюдь не было чем-то новый для леди О'Мой, привыкшей служить объектом поклонения со времени своего первого бала, состоявшегося в дублинском замке пять лет назад, однако такое всеобщее внимание все же ее всегда немного опьяняло. Но сегодня она была, пожалуй, несколько бледной и рассеянной, что, впрочем, лишь подчеркивало ее очарование, придавая ему оттенок загадочности. Непривычной для хорошо знавших ее людей холодностью веяло от леди О'Мой, когда, машинально обмахиваясь веером, она чуть отрешенно улыбалась блистательным офицерам, умолявшим ее оказать честь принять приглашение на танец.

Приближалась первая кадриль, и военно-морской флот увел приз из-под носа у армии. Дав согласие на танец капитану Гленни, леди О'Мой увидела Тремейна, проходившего мимо под руку с Сильвией, и, остановившись, коснулась веером его рукава.

– А меня не приглашаешь на танец, Нед? – кокетливо упрекнула она.

– Потому что не смею надеяться на благосклонность. – Я не настаиваю, но мне нужно кое-что тебе сказать. Встретив ее взгляд, он удивился, найдя его странно серьезным для нее, и, отвечая на него, обещал подойти.

То ли он забыл об обещании, то ли не думал, что его выполнение должно быть таким скорым, но, когда кадриль закончилась, капитан неспешно прошел с мисс Армитидж через одну из заполненных гостями передних и вывел ее на пустой балкон, нависавший над садом, где царила прохлада. Невдалеке виднелась река, мерцающая огнями кораблей британского флота, безмятежно покачивающихся на якоре.

Мисс Армитидж облокотилась о балюстраду.

– Вас хочет видеть Юна, – сказала она.

Стоя рядом, капитан Тремейн любовался ее изящным профилем, четко очерченным на фоне ночи льющимся из окон светом, локонами густых черных волос, ниспадающих на шею, слабо мерцающей на ней ниткой жемчуга, которой сейчас играли пальцы мисс Армитидж. Трудно было сказать, что в этот момент больше занимало его мысли: изящный профиль, восхитительный изгиб шеи или жемчужные бусы. Это украшение представлялось ему вещицей очень дорогой, во всяком случае, не по его карману, уж точно.

Он так глубоко погрузился в свои мысли, что мисс Армитидж была вынуждена напомнить:

– Юна хочет вас видеть, капитан Тремейн.

– Едва ли столь же сильно, – ответил он, – как иные хотят видеть вас.

Она рассмеялась как-то особенно, по-мальчишески.

– Благодарю, что вы не сказали, «столь же сильно как вы хотели бы видеть иных».

– Мисс Армитидж, я всегда стараюсь быть прямым в своих высказываниях, разумеется, насколько это позволяют приличия.

– Но не исключено, что вам так только кажется.

– О, вовсе не кажется. Я говорю о том, что знаю.

– Я тоже, – заверила она и вновь повторила: – Юна хочет вас видеть, капитан Тремейн. – Ее собеседник вздохнул, его лицо приняло несколько отчужденное выражение.

– Конечно, если вы так настаиваете, – сказал он и приготовился проводить ее обратно в залу.

Мисс Армитидж повернулась, собираясь идти, но, прежде чем сделать первый шаг, вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

– Почему вы никогда не понимаете меня?

– Возможно, из-за чрезмерного желания понять вас.

– Тогда постарайтесь воспринимать мои слова буквально и не искать за ними смысл, который я в них не вкладываю. Когда я сказала, что Юна хочет вас видеть, я сообщила простой факт, а не команду идти к ней. И сначала мне нужно с вами поговорить.

– Если я должен понимать вас буквально...

– В противном случае, разве я стала бы утруждать вас вести меня сюда?

– Простите меня, – сказал Тремейн, чувствуя некоторое раскаяние за свою минутную отчужденность. – Сильвия! – горячо начал он, но затем, словно застеснявшись своего алого в золотых галунах ратного облачения, замялся.

– Да? – вновь опершись о балюстраду, мисс Армитидж стала теперь так, что капитан не мог видеть ее профиль, зато он опять видел пальцы, перебирающие жемчужины.

– Вы хотели мне что-то сказать? – проговорил Тремейн своим обычным спокойным тоном. Если бы он не смотрел при этом в сторону, то заметил бы, как нервно, почти судорожно сжались ее пальцы, натянув жемчужную нитку так, словно она хотела ее порвать. Движение было слабым, едва заметным, говорящим, видимо, о переживаемой досаде, но Тремейн его не видел, а если бы увидел, то все равно не знал бы, как это объяснить.

Наступила долгая пауза, которую он не осмелился прервать.

– Это касается Юны, – наконец сказала мисс Армитидж тоже спокойно.

– А я надеялся, – со значением произнес Тремейн, – что вас.

Резко повернувшись, она обратила на него сердитый, почти гневный взор:

– Что вы такое говорите, капитан?

Но, прежде чем он сумел найти нужный ответ, мисс Армитидж, вернувшись к своей обычной манере держаться, поведала о предчувствиях Юны относительно Дика и в двух словах рассказала о том, что в связи с этим она хотела от него.

– Вы предложили ей обратиться ко мне?

– Конечно. После вашего обещания мне.

Тремейн задумался.

– Меня удивляет, – медленно произнес он, – что Юне нужно напоминать о том, что я являюсь ее другом. Интересно, к кому она сама решила сначала пойти?

– К графу Самовалу.

– Самовалу?! – выкрикнул Тремейн. Он был в негодовании. – К этому лицемеру?! Я не могу понять, почему вообще О'Мой до сих пор терпит его в своем доме.

– Теренс, как и любой другой, готов сносить все капризы Юны.

– Тогда он еще более неразумен, чем я подозревал.

– Если вы не оправдаете надежд Юны, – сказала мисс Армитидж, немного помолчав, – я имею в виду, если вы не уверите ее, что готовы сделать для Дика все, что в ваших силах, когда представится такая возможность, я боюсь, что она при ее теперешнем настроении попробует воспользоваться услугами графа Самовала, что даст ему власть над ней, и меня бросает в дрожь при мысли о последствиях, к которым это может привести. Этот человек – змея, очень неприятный.

По откровенности мисс Армитидж Тремейн мог судить, насколько она была встревожена, и он поспешил ее успокоить.

– Юна сегодня же услышит мои заверения, – обещал он. – Что ж, дело вполне реальное – ведь я не ручаюсь неизвестно за что или непонятно за кого. Хотя, – задумчиво добавил капитан, – вероятность того, что мои услуги потребуются, уменьшается с каждым днем. Юна, может быть, полна предчувствиями, но между предчувствием и событием, бывает, проходит немало времени.