Текст книги "Венецианская маска"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Это не слух, Ваша Светлость, – сказал Марк-Антуан. – Это факт, и притом из тех, которые приводят к важнейшим выводам.

Дож прекратил свои бесцельные сварливые скитания по комнате. Он выпрямился перед посетителями, уперев руки в широкие бока.

– Ладно, как же я узнаю, что это факт? Где доказательства этой неправдоподобной истории? Это неправдоподобно. Крайне неправдоподобно. Кроме того, Венеция не имеет отношения к войне. Война идет между Францией и Империей. Действия Франции здесь имеют целью просто уменьшить давление на свои армии на Рейне. Если бы люди помнили это, было бы меньше этой панической чепухи, этого безумия вооружений. Вот что может доставить нам хлопоты, ибо может быть воспринято как провокация и тем самым принести нам бедствие, от которого, как полагают глупцы, можно будет защититься.

Невозможно было переубедить упрямство столь закоренелое, что находило себе подтверждение буквально во всем. Но Марк-Антуан был последователен в этом деле.

– Ваша Светлость справедливо требует подтверждений. Подтверждения можно найти в доме Рокко Терци.

Этим он вызвал лишь глубочайшее раздражение.

– Но вы выдвигаете обвинение! Поистине, Франческо, вам подобает лучше знать, с чем обращаться ко мне. Обвинение – для государственных инквизиторов. К ним и обращайтесь. Пройдет немало времени, прежде чем они найдут подтверждение этой неправдоподобной истории. Поэтому идите к инквизиторам, Франческо. Не теряйте зря времени.

Так он отделался от тех, кто хотел ему помочь в его главной заботе, чтобы отправиться в Местре.

Граф, в душе полный презрения к Дожу, провел Марка-Антуана через Пьяцетта к Дворцу Дожей. Они застали секретаря государственных инквизиторов здесь же, в конторе. И, по просьбе Мелвила, граф выдвинул обвинение против Рокко Терци.

Среди ночи мессер гранде2929
  Гранде – начальник сыскной полиции.


[Закрыть], по званию – капитан юстиции, в сопровождении дюжины людей нагрянул к Рокко Терци в дом на канале Св. Моисея, где тот жил в роскоши, которая выдавала его сама по себе. Кристофоли, доверенный агент тайного трибунала, тщательно просмотрел имущество и бумаги подозреваемого – и среди них нашел аккуратно сложенные карты.

Брат Терци, узнав об аресте, через два дня предстал перед государственными инквизиторами, чтобы из братских чувств попытаться обеспечить все необходимое для комфорта заключенного.

Он получил от секретаря спокойный ответ, что заключенному уже ничего не понадобится.

Это было правдой, ибо Рокко Терци – человека с беспокойными глазами – признали виновным в величайшей измене и тихо задушили в тюрьме Пьомби.

Глава XIII. УЛЬТИМАТУМ

Марк-Антуан послал известить виконтессу де Сол о своем приезде. Ему пришлось подождать. Виконтесса была в отчаянии, из-за чего сначала хотела отказать в приеме. Однако, поразмыслив, она решила принять его.

Тщательно и элегантно одетого, в соответствии с требованиями визита вежливости, гостя провели в изысканный будуар, увешанный картинами и расшитыми золотом гобеленами, которые составляли фон для изящной мебели черного дерева с инкрустациями из слоновой кости. Виконтесса даже не попыталась успокоиться. И потому она прямо приступила к волновавшему ее вопросу, едва впустив его.

– Мой друг, вы пришли в горькую минуту. Вы видите меня безутешной.

Он склонился к ее тонкой белой руке.

– Позвольте мне попытаться вас утешить.

– Вы слышали новости?

– Что австрийские войска отброшены от Тироли к линии Мантуи?

– Я имею в виду бедного Рокко. Рокко Терци. Он исчез, и ходят слухи, что он арестован. Что говорят на Пьяцца?

– Ах, Рокко Терци, друг Вендрамина. По слухам, инквизиторы арестовали его.

– Но почему? Вы не слышали?

– Говорят, он подозревается в связях с генералом Бонапартом.

– Абсурд! Мой бедный Рокко! Бабочка, радостное создание, занятое в жизни лишь ее веселыми сторонами. И такой забавный. А известно, в чем состояли эти связи?

– Не думаю, чтобы это было известно. Инквизиторы работают очень скрытно.

Она вздрогнула.

– Уже это пугает.

– Вас? Но что вас пугает?

– То несчастье, которое может постичь этого бедного глупого Рокко.

– Столько участия! Ему можно позавидовать, этому Рокко.

Объявили приход Вендрамина, и он тут же вошел. Марк-Антуан чувствовал, что сэр Леонардо не желал бы, чтобы о его визитах сюда стало известно.

Вендрамин легко прошелся своей пружинистой, небрежно-развязной походкой. Его приветствие прозвучало язвительно:

– Сэр, я протестую! Вы обнаруживаете вкус в выборе.

– Пожалуй, – Марк-Антуан улыбнулся дружелюбно. – Я развиваю его, как умею.

Затем он вернулся к прерванному разговору.

– Я слышал печальное известие о вашем друге Терци.

– Не друг, ей-богу, сэр! Вероломный негодяй! Я осторожен в выборе друзей.

– Фи, Леонардо! – воскликнула виконтесса. – Бранить его в такое время… Это некрасиво.

– Время бросить его. Великое время. Вы знаете, в чем его обвиняют?

– В чем? Расскажите.

Ее пыл угас в разочаровании, когда выяснилось, что он лишь повторил известное.

– Мне противно думать, что такой человек свободно вращался в нашем кругу, – заявил Вендрамин.

– Все-таки, – возразил Марк-Антуан, – сейчас известно лишь то, что он арестован. Остальное – слухи.

– Я не хочу иметь друзей, о которых такие слухи возможны.

– Как можно сдержать слухи? Они возникают даже на очень зыбкой почве. О Рокко Терци, например, говорят, что жил в роскоши. А еще о нем известно, что он не имел соответствующего источника платежных средств. Разве необычно в подобных случаях, что слухи предполагают недостойный источник? Может быть, основанное на этом подозрение является единственной причиной его ареста?

Вендрамин полностью утратил добродушный вид. Его глаза стали почти злыми при упоминании о том, что Рокко Терци в этом отношении во многом схож с ним.

К этому выводу они с виконтессой пришли, едва Марк-Антуан удалился, ибо сэр Леонардо всем своим видом дал понять, что он предпочел бы остаться наедине с дамой.

– Вы слышали, что сказал этот проклятый англичанин, Анна? Что Рокко мог быть арестован из-за подозрительности имеющихся у него средств. Вы знаете, как он их получил?

– Откуда мне знать?

Он поднялся с кушетки, где сидел рядом с ней, и зашагал по комнате.

– Это мерзкий нелюдим. Должно быть, сказанное – правда. Ему платило французское правительство. Скорее всего, они пытали его, чтобы заставить говорить, – он вздрогнул. – Инквизиторы остались ни с чем.

Он замер и посмотрел на нее.

– Предположим теперь, что я…

Он не отважился, но продолжать не было необходимости; и, кроме того, она не дала ему продолжить.

– Вы пугаетесь теней, Леонардо.

– Тенью кажется мне все, что оказалось против Рокко; те же тени могут узнать, что я играю. Как у Рокко, у меня нищенские ресурсы; так же как Рокко, я живу в достатке и ни в чем не нуждаюсь. Предположим, они подвергнут меня пытке, чтобы раскрыть источник моих средств. Предположим, я сломался и сознался, что вы… что вы…

– Что я давала вам денег взаймы. Ну и что? Я – не французское правительство. Они могут презирать вас за сожительство с женщиной. Но они не могут повесить вас за это.

Фраза поставила его в неудобное положение. Он покраснел и с досадой посмотрел на нее.

– Вы знаете, что деньги взяты лишь на время. Я не сожительствую с вами, Анна Я рассчитаюсь с вами до последнего пенни.

– Когда женитесь на приданом, по-видимому.

– Вы насмехаетесь? Не ревнуете ли вы, Анна?

– Почему бы нет? Вы достаточно ревнивы ко мне. Может быть, у вас исключительное право на ревность? Вы ведете себя, будто это именно так и будто у других нет чувств.

– О, Анна! – он преклонил колено и взял ее за плечи. – Как вы можете говорить это мне? Вы же знаете, что на этот брак я иду, ибо так надо. Что все мое будущее зависит от него.

– О да я знаю. Я знаю, – сказала она устало.

Он поцеловал ее в щеку, что не вызвало у нее эмоций. И он понял, что вышел за границы допустимого.

– Вы сказали, что вы – не французское правительство. Но добрая часть денег на чеках Виванти выписана Лальмантом…

– Ну и что, – нетерпеливо перебила она. – Сколько раз я говорила вам, что Лальмант – мой кузен и ведет мои дела. Он дает мне деньги, когда я захочу.

– Я знаю, любовь моя. Но если это раскроется? Вы же видите, что эта неудача Рокко доставила мне изрядные мучения.

– Как это может раскрыться? Вы говорите чушь. И что значат деньги? Вы думаете, что меня волнует – расплатитесь вы со мной или нет?

Он скользнул на кушетку и обнял ее.

– Как я люблю вас за вашу ласковую опеку! Но дама оставалась бестрепетной.

– Однако, вы женитесь на Изотте.

– Зачем вы иронизируете, мой ангел? Вы же говорили, что больше не выйдете замуж.

– Только не за вас, Леонардо. Он нахмурился от досады.

– Почему? – спросил он.

Она нетерпеливо оттолкнула его.

– Боже! Был ли более пустой бездельник, чем этот? Вы любите там, где вам угодно, и женитесь там, где вам угодно, а те, кому раздаете святую печать своего поцелуя, удерживают себя в вечной верности вам. Клянусь, вы скромны в своих претензиях! Какая женщина сможет отказать вам? Вас раздражает, что я не изъявляю готовности выйти за вас, предоставив вам шанс, когда у вас нет возможности жениться на мне.

Она встала – легкая, как пушинка восхитительного, возвышенного гнева

– Знаете ли вы, Леонардо, что в некоторые моменты вы причиняете мне боль? И это – один из них.

Он был в смятении, полон раскаяния. И возразил, что, на самом деле, по воле судьбы он – бедный малый с благородным именем, поддержать и возвеличить которое он может только браком по расчету. Зная, как он любит ее (что она должна понимать из приведенных им доказательств), было бессердечно с ее стороны швырять такое ему в лицо. Он был на грани слез, когда она согласилась даровать ему прощение. В сладости этого примирения, он забыл судьбу Рокко Терци и свои собственные страхи, убеждая себя, что испугался теней.

Но были и такие, у кого под рукой не оказалось таких прелестных средств для подавления смятения перед участью Рокко Терци. И среди них был Лальмант.

Он встретил Марка-Антуана, глубоко взволнованный и встревоженный этим событием.

– Я прямо от виконтессы, – заявил мнимый депутат. – Я застал ее в отчаянии от известия об аресте ее друга Рокко Терци, – и понизил голос. – Не так ли звали того человека, который составлял карту каналов?

– Так, – необычайно сухо отозвался Лальмант.

Он сгорбившись сидел за своим письменным столом, глядя на Марка-Антуана глазами-буравчиками. Тон и взгляд были для Марка-Антуана достаточным предостережением. Он почувствовал опасность.

Он задумчиво погладил подбородок, на лице – маска угрюмости.

– Это очень серьезно, – произнес Мелвил. Француз вновь был до неприличия лаконичен.

– Это так, Лебель.

Марк-Антуан вплотную подошел к столу и понизил голос так, что он был чуть громче шепота – но шепота, свистящего яростью.

– Идиот! Разве я не предостерегал вас об употреблении этого имени? – его глаза метнулись на дверь и обратно на крупное лицо Лальманта. – Со шпионом в своем доме вы разговариваете без малейшей осмотрительности. Господи! Вы думаете, у меня есть желание кончить подобно Рокко Терци? Откуда вы знаете, не стоит ли Казотто в этот момент под дверью?

– Потому что его нет дома, – сказал Лальмант. Марк-Антуан выразил облегчение.

– Был ли он дома в тот день, когда вы рассказывали мне о Терци?

– Нет, насколько я знаю.

– О, вы даже не знаете, когда он приходит или уходит? – Марк-Антуан перевел схватку на территорию противника. – В любом случае, дома он или нет, я предпочту разговаривать с вами во внутренней комнате. Я не знаю почему, но в последнее время вы стали беззаботны.

– Я не беззаботен, друг мой. Я знаю, что делаю. Но поступайте как сочтете нужным, – с этими словами он встал, и они направились в заднюю комнату.

Это дало Марку-Антуану время подумать. А необходимость обдумать следующий шаг была поистине настоятельной. Он находился на грани разоблачения. И он будет висеть над пропастью, пока не подавит окончательно вполне обоснованные подозрения Лальманта. И достичь этого надо было любой ценой, любым шагом ультра-якобинской направленности.

Еще до того, как они пересекли заднюю комнату, воспоминание о последнем письме Барраса подсказало ему выход.

И пусть то был отвратительный и отталкивающий метод, но он вынужден был воспользоваться им, чтобы восстановить и укрепить свою пошатнувшуюся репутацию.

– Вы знаете, – атаковал его Лальмант, – я нахожу более чем странным, что после обсуждения между нами тайного дела следует почти немедленное разоблачение. Так было в истории с сэром Ричардом Уортингтоном. Вы объяснили это. Но объяснение кажется мне менее удовлетворительным сегодня, чем тогда.

– Почему? – Марк-Антуан был бесстрастен и высокомерен даже больше, чем при их первой встрече.

– Из-за этого случая с Терци. Четыре дня назад, пока я не рассказал этого вам, ни одна душа в Венеции не знала об этом, кроме Терци и меня. И вот, той же ночью Рокко арестован, его бумаги захвачены, и сейчас, если я разбираюсь в их правилах, он уже удавлен.

Обвинение вряд ли можно было опровергнуть. Но Марк-Антуан стоял перед послом непоколебимый и хладнокровный.

– Ни одна душа, кроме Терци и вас, да? А виконтесса, которой вы поручили подкупить его? Она ни о чем не догадывалась?

– Как смело! И ловко! Вы ее обвиняете?

– Я – нет. Я только указываю вам основные упущения в вашей организации.

– В моей организации нет упущений. Виконтесса не знача, для каких целей я использовал Терци. Она не знает, вы слышите? Вы думаете, что все свои замыслы я излагаю своим шпионам? Она не знает.

– Вы не испытываете сомнений? Вы – человек, который обязан контролировать ход дела. А откуда вы знаете, что Терци не рассказывал ей об этом?

– Это немыслимо.

– Почему? Потому что вы не хотели подумать об этом. Клянусь, это достаточная причина. А откуда вы знаете, что тот или другой из людей, работавших на Терци, не разболтал? Я полагаю, они-то знали, что делали.

Лальмант начал проявлять раздражение.

– Им хорошо платили. Откажется ли кто-нибудь из них от предложенных денег, которые можно так легко заработать?

– Один может испугаться. И это не было бы удивительным.

– Есть кто-то еще, кого вы можете поставить под подозрение?

– Кого желаете поставить под подозрение вы, Лальмант? – голос Марка-Антуана обрел твердость стали.

Лальмант задохнулся. Глаза его сверкали яростью. Но он колебался.

– Ну? – спросил Марк-Антуан. – Я жду.

Тот прошелся по комнате, сжимая в руке двойной подбородок. Вид посла был испуганным. Он беспомощно барахтался в сомнениях.

– Ответите ли вы откровенно на мой вопрос? – спросил он наконец.

– Я приветствую откровенность.

– Скажите, зачем вы ходили во Дворец Дожей в понедельник вечером вместе с графом Пиццамано? С кем вы хотели там встретиться?

– Вы приставили ко мне шпионов, Лальмант?

– Ответьте на мой вопрос. Потом я отвечу на ваш. Что вы делали во Дворце Дожей за несколько часов до ареста Терци?

– Я ходил на встречу с государственными инквизиторами. Резкая откровенность признания была подобна удару.

– С какой целью? – настойчиво потребовал Лальмант, приходя в себя и утрачивая половину своей уверенности.

– С целью, о которой я пришел сюда поговорить с вами. Садитесь, Лальмант, – неожиданно он стал властным, почти оскорбительным – чиновник, облеченный властью.

– Садитесь! – повторил он строже, и Лальмант почти машинально повиновался ему.

– Если вы прислушаетесь к своему разуму и подумаете об истинных интересах нации, а не будете разменивать по мелочам свою энергию и ресурсы, что я и вынужден теперь делать – то увидите то, что давно должно быть сделано. Вы должны были в свое время узнать – ибо они встречаются повсюду – законников с куриными мозгами, которые с кудахтаньем бегают за мелкими крупицами деталей столь усердно, что упускают из виду основные проблемы. Вы уподобляетесь им, Лальмант. Вы сидите здесь, так погрузившись в мелочные глупые паутины интриг, и плетете их с таким вдохновением, что вас не хватает для настоящего дела.

– Например? – проворчал Лальмант, чье лицо становилось багровым.

– Я подхожу к примеру. В Вероне есть жирный человек-слизень – бывший граф де Прованс, который именует себя нынче Людовиком XVIII, держит двор, который сам по себе – оскорбление Французской Республике, и ведет активную переписку со всеми деспотами Европы, плетущими подрывающие нашу репутацию интриги. Вы действительно не замечаете того ущерба, который он нам наносит? Кажется, должны были бы. Хотя бы с тех пор, как я взял в свои руки работу, которую должны были сделать вы.

Его спокойный пристальный взгляд был твердым, почти гипнотизирующим, в упор на посла которого он поверг в замешательство.

– Подвернулся шанс послужить одновременно двум целям: с одной стороны, положить конец недопустимому вмешательству; с другой, – устроить шумный повод для недовольства действиями Светлейшей, создать предлог для мер, которые наши армии могут посчитать желательными. Тщательно сформулировать этот ультиматум письменно не составит труда. Это после. Я пойду туда сегодня. Но было необходимо – по крайней мере я так считаю – сначала уделить внимание инквизиторам и проверить степень их осведомленности о монархистской деятельности этого самозванца Людовика XVIII.

Лальмант перебил его:

– Вы имеете в виду, что пошли как частное лицо? Как депутат Лебель?

– Раз я жив, можете быть уверены, что нет. Я пошел под видом дружеского посредника которого вы информировали о сути предложения и попросили сначала встретиться с инквизиторами, чтобы смягчить удар. Вот почему я заручился поддержкой графа Пиццамано. Вы понимаете?

– Нет. То есть – еще нет… Не совсем… Но продолжайте.

– Инквизиторы ответили мне тем, что джентльмен, которому они дали приют в Вероне, известен им лишь как граф де Лилль. Со всей возможной любезностью я указал на то, что изменение имени не означает изменения личности; я указал им, выступая как доброжелательный наблюдатель, обладающий определенными полномочиями от британского правительства, что своими интригами этот несчастный изгнанник ставит их в чрезвычайно щекотливое положение. Я поставил их в известность, что располагаю сведениями о том, что в ближайшем будущем им будет предъявлен ультиматум Франции по этому поводу. Я убеждал, что в их же собственных интересах умиротворить Францию и немедленно согласиться с требованиями этого ультиматума, когда он будет предъявлен.

Марк-Антуан сделал паузу. На его губах играла презрительная усмешка, пока он сочинял ошеломившую Лальманта историю.

– Теперь вы знаете, зачем я ходил во Дворец Дожей. Возможно, вы поняли, что кое-что вы должны были сделать несколькими месяцами раньше.

Замешательство посла увенчалось негодованием:

– Как я мог предпринять шаг такого значения без особого приказа из Парижа?

Марк-Антуан взял нравоучительный тон:

– Полномочный аккредитованный посол не испрашивает специальных приказов для выполнения того, что столь очевидно соответствует интересам его правительства.

– Я не согласен, что это так уж очевидно соответствует нашим интересам. Я не могу понять, как это вообще соответствует нашим интересам. Мы, несомненно, вызовем возмущение. Резкое возмущение. Венецианское правительство не может уступить нашим требованиям, не покрыв себя позором.

– Что ж с этим поделаешь?

– Мы должны будем что-нибудь с этим сделать, если они воспротивятся. В каком положении мы окажемся тогда?

– Цель этого моего предварительного шага и состояла в том, чтобы выяснить вероятность активного сопротивления. У меня нет оснований полагать, что оно будет оказано. Кроме того, я утвердился в своем мнении. Ультиматум должно отправить немедленно. Сегодня.

Лальмант поднялся. Его широкое крестьянское лицо было багровым. Он больше не думал о подозрениях, которые поначалу одолевали его. Он был уже далек от них, более чем убежденный в их полной необоснованности. Этот Лебель проявил себя экстремистом, революционером с непримиримой республиканской выучкой, берущей начало от Робеспьера. Сомневаться в революционном рвении человека, способного задумать такой ультиматум, было полной фантазией. Он все-таки не смог полностью понять объяснений Лебеля по поводу его визита к инквизиторам. Но он даже и не пытался понять этого, ибо ему уже были представлены результаты, что для него оказалось вполне достаточным.

– Вы просите меня направить этот ультиматум? – спросил он.

– Разве это непонятно?

Полная фигура посла стояла прямо перед Марком-Антуаном.

– Извините, гражданин депутат. Я не могу выполнить вашего приказа.

Мелвил стал чрезвычайно холоден и высокомерен.

– Вы осведомлены о полномочиях, данных мне Директорией.

– Да, я осведомлен. Но я не могу совершать такое насилие над моим мнением. Я считаю этот ультиматум опрометчивым и провокационным, противоречащим имеющимся у меня инструкциям, которые требуют поддерживать мир с Венецией. Он требует от венецианского правительства излишнего унижения. Без особого приказа от самой Директории я не могу взять на себя ответственность и поставить свою подпись под этим документом.

Марк-Антуан мгновение смотрел на него в упор. Затем пожал плечами.

– Отлично. Не буду насиловать ваши чувства. Я вынужден взять на себя ответственность, от которой вы увиливаете, – он начал снимать перчатки. – Извольте вызвать Жакоба.

От этого Лальмант вытаращил глаза. Он понял намерение Мелвила.

– Это, конечно, ваше личное дело, – наконец промолвил он. – Но скажу откровенно, будь у меня право запретить вам, я бы им воспользовался.

– Директория будет довольна тем, что у вас его нет. Жакоба, пожалуйста.

Смуглому маленькому секретарю, когда тот пришел, Марк-Антуан отрывисто продиктовал свое заявление, в то время как Лальмант, полный скрытого негодования, мерил комнату шагами.

Заявление было адресовано Дожу и Сенату Самой Светлой Республики Венеции и изложено следующим образом:

«Я имею честь поставить вас в известность, что Французская Директория с серьезнейшими опасениями относится к тому, что в Вероне так называемому графу де Лиллю – бывшему графу де Прованс – предоставлены убежище и условия для создания заговора и ведения интриг против Французской Республики, Единой и Неделимой, которые вышеупомянутым лицом активно используются. Для подтверждения этого мы готовы представить на рассмотрение Вашей Светлости письма вышеупомянутого графа де Прованс императрице России, которые были перехвачены нами не далее, как на прошлой неделе. В свете этой деятельности мы вынуждены рассматривать его пребывание в Вероне как нарушение дружеских отношений, существующих между двумя нашими республиками, и мы вынуждены требовать немедленного выдворения бывшего графа де Прованс с территории Самой Светлой Республики Венеции».

Когда Жакоб закончил, Марк-Антуан взял у него перо и подписал документ: «Камиль Лебель, депутат Директории Франции».

– Отправьте это во Дворец Дожей без малейшего промедления, – приказал он. – Вам понятно, Лальмант?

– О, конечно, – последовал недовольный ответ, и Лальмант вновь отметил:

– Ответственность ложится на вас.