Текст книги "Боль"

Автор книги: Рафаэль Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Она открыла большую тетрадь, похожу на альбом для рисования.

– Видишь это список? – она перелистывала одну за другой страницы.

Марк молча кивнул.

– Это список из восьмидесяти шести пунктов, – ответила она. – Идея с командообразующим мероприятием будет восемьдесят седьмой.

– И?

– Знаешь, на каком я сейчас пункте? – спросила она и тут же ответила. – На двадцать третьем.

Марк ждал, к чему приведет ее монолог с риторическими вопросами.

– Вот когда я дойду до восемьдесят седьмого пункта, – продолжала она, – тогда мы и проведем это твое командообразующее мероприятие. И ни на один пункт раньше…

– К середине июня-то разгребёшься со своим списком? – Марк силился сдержаться, но сарказм самовольно вылез наружу, не спросив разрешения.

Алисия остыла. Она качала головой и улыбалась, одновременно демонстрируя свое недоумение, отрицание и благосклонность. Не существовало человека, который мог не отступить перед обаянием Марка, приправленным его острым умом. Она не составляла исключение, но была одной из немногих, кому было дозволительно высказывать свое мнение в любых формах, даже самых резких.

– Я серьезно, возьми отпуск, – настаивал Марк.

– Исключено, потому что, если я возьму отпуск, список из восьмидесяти семи пунктов превратиться в список из ста пятидесяти. И тогда я уже не разгребусь с бесконечным множеством твоих идей.

* * *

Полный адреналина Марк бежал по открытой местности, преодолевая одну за другой полосы препятствий. Он выдохся быстрее, чем сам того ожидал. Четыре месяца бесконечного сидения в офисе сейчас сильно напоминали о себе. За все это время он лишь три раза совершил утреннюю пробежку в близлежащем парке и раз в неделю делал по шестьдесят отжиманий. Негусто, если сравнивать с почти ежедневными тренировками в спортзале в Стокгольме.

Пробегая по армейской полосе с шинами, Марк впервые осознал, как чувствовал себя Филип каждый раз, когда они соревновались друг с другом. Нельзя сказать, что он растерял форму, годы тренировок не канули в небытие – мышцы сдулись, но мышечная память пока его не придавала, разве что ему не хватало тонуса. Но драйв, который он испытывал на каждом этапе соревнования, лишь усиливался. Иногда он даже забывал, что это не одиночная, а командная игра, поэтому приходилось время от времени подсаживать или подавать руку девушкам, которые напоминали ему неспортивного Филипа только в женском воплощении.

Он умело вел свою команду, которая состояла из десяти женщин. Мужчин оказалось не так много, поэтому каждый занял позицию лидера в одной из семи команд. Закончив ползать под веревочной растяжкой, Марк мчался к следующему препятствию – трехметровой стене, через которую предстояло перебраться каждому члену команды.

Вдруг резкий удар по голове. И полная темнота.

* * *

Едкий запах аммиака впился в ноздри. Марк открыл глаза. Резкость зрению вернулась не сразу, но какие-то доли минуты, и он уже мог разглядеть медсестру, которая ставила ему капельницы.

– Что случилось? – спросила Марк.

– Вам стало плохо, и вы потеряли сознание, – ответила девушка в бело-голубом халате.

– Мы куда-то едем? – снова задал он вопрос, ощущая, как его укачивает на кочках, которые неумело объезжал водитель неотложки.

– Да, в больницу, – ответ был коротким.

Марк прочитал имя на бейдже – Миронова Анна.

– Голова тяжелая, – он чувствовал силу, с которой она давила на кушетку. – И надолго меня упекут в больницу?

– Это будет зависеть от результатов анализов.

Медперсонал был немногословен. Никто не торопился делать какие-то предположения и тем более ставить диагнозы. Он бы продолжил свой допрос, но головная боль была слишком сильной. И такие раздражители, как свой собственный голос, ее только усиливали.

Марк восстанавливал хронологию событий, предшествовавших внезапному приступу боли, и думал о том, как было бы неплохо заглянуть в Гугл, чтобы самостоятельно поставить себе диагноз. Единственное, что ему приходило в голову – это кровоизлияние. Но для инсульта он был слишком молод, к тому же сохранял здравый рассудок и мог выстраивать логические цепочки. Он вспомнил, какие признаки есть у инсульта, и принялся самостоятельно проводить диагностику прямо при медиках. Сначала незаметно пошевелил пальцами рук и ног. Это не вызвало никаких сложностей, а это значило, что он не парализован. Затем сказал вслух, как его зовут, хотя об этом никто не спрашивал. Удостоверившись, что язык не заплетается, он исключил еще один симптом инсульта. Затем лежа на кушетке, он вытянул руки вверх и поднес указательный палец к носу, вызвав тем самым одновременно и улыбку, и пренебрежение со стороны медиков.

– Что вы делаете? – спросила Анна.

– Исключаю инсульт, – ответил Марк. – Очевидно, что его у меня нет.

Девушка сжала губы, явно не желая показывать, что он ее рассмешил.

– Кроме инсульта есть еще много опасных болезней, – недоброжелательно пробормотал мужской голос. Из лежачего положения Марк не мог разглядеть мужчину.

– Будем надеяться, что они обойдут вас стороной, – Анна явно пыталась сгладить сказанное. По инерции ее тело резко подалось вперед. Марку же на мгновение показалось, что каталка сейчас перевернется и он рухнет вниз головой. От резкого торможения кровь от ног прильнула к голове. Дверь кареты скорой помощи открылась. Он хотел встать, но медсестра приказала ему лежать.

– Мы выкатим вас сами, – ответила она.

Он послушно остался лежать, будучи уверенным, что именно график работы привел к сильному переутомлению, и сейчас медики вынуждены были возиться с ним вместо того, чтобы заниматься пациентами, которые действительно нуждались в неотложной помощи. Почему-то от этой мысли ему было слегка не по себе, словно он не заслужил такого пристального внимания.

Сотрудники скорой помощи были не сильно деликатны, особо не заботясь о его состоянии. Они словно догадывались, что пациент в общем-то не сильно болен, но инструкции требовалось соблюсти. Каталку выгрузили словно тележку с овощами. На асфальте она так сильно дребезжала, словно металлические ведра бились друг от друга.

Марк смотрел сначала на ясное небо, потом на обтрескавшийся потолок, откуда саднил желтый свет. Он лежал на медицинской кушетке прямо в проходной, ожидая своей очереди. Из приемной доносились обрывки диалога, в котором речь шла о каком-то медицинском полисе и иностранце. Марк сразу понял, что медики неохотно будут оказывать ему помощь. Так он лежал один минут двадцать, даже дружелюбная Анна ни разу не подошла за это время. Марк думал о том, что, если бы у него и вправду был инсульт, скорее всего он бы умер, так и не узнав диагноза. Наконец к нему подошел высокий широкоплечий молодой парень. Это был интерн. Без объяснений он повез его по коридору в какой-то кабинет.

– Добрый день, меня зовут Михалкова Лилия Сергеевна, – над Марком нависла фигура женщины средних лет. Ракурс был такой, что он не запомнил ничего, кроме ее второго подбородка и уставшего выражения лица. – Сейчас мы сделаем МРТ головного мозга, чтобы исключить самые неблагоприятные сценарии.

– Это какие? – спросил Марк.

– Их много, – она явно не собиралась углубляться в перечисление всего многообразия патологий, которые можно выявить, а перешла сразу к противопоказаниям. – У вас есть металлические элементы в теле, зубные протезы и…

– Нет, – ответил Марк. – Я слишком молод для этого.

– Но, видимо, не слишком молоды для болезней, – доктор была достаточно строга. – Не страдаете от клаустрофобии?

– Нет.

– Делали уже когда-нибудь МРТ? – поинтересовалась она.

Марк также ответил отрицательно.

– Для более четкой детализации картины при томографии, мы введем вам в сосудистый кровоток контрастное вещество, – объяснял доктор. – Оно абсолютно безопасно. Его использование позволяет увеличить точность исследования.

Марка закатили в отдельный кабинет. Внутри располагался огромный магнитный томограф. Хотя он ни разу не делал подобного рода исследования, этот аппарат сложно было с чем-то перепутать. Раздеваться ему не пришлось. На грязной спортивной одежде не было металлических элементов. Медбрат помог ему встать, чтобы лечь на платформу, которая должна была поместить его внутрь аппарата.

– Сейчас вы окажетесь внутри капсулы, – объяснял доктор. – После этого мы начнем исследование. Оно займет около двадцати– тридцати минут. В это время нельзя двигаться.

Медбрат сделал инъекцию и надел на Марка большие наушники, которые плотно закрыли всю ушную раковину, и фиксатор, чтобы голова и шея сохраняли свою неподвижность. В руки ему дал специальную грушу. Подвижная платформа переместила его внутрь цилиндра. Марк закрыл глаза. Хотя он и не боялся замкнутого пространства, оказавшись внутри, он оказался прижатым давлением от неприятных ассоциаций. Он ждал, пока объявят начало обследования, но вместо голоса врача услышал громкие монотонные вибрации, которые издавали катушки внутри аппарата. И хотя ритм гудения внутри машины не особо менялся, он чувствовал, как внутри него нарастает паника. Ему тотчас хотелось пошевелить руками, ногами, словно это могло защитить его от нападения неприятного звука. Он думал, что нажмет сейчас грушу, хотя до этого был уверен, что не воспользуется ей. Но звук пропал, и напряжение внутри исчезло.

– Мы еще не закончили, – предупредил доктор. – Оставайтесь в неподвижном положении.

Еще несколько раз аппарат то возобновлял звуковое сопровождение обследования, то делал антракт. Но так томографию было переносить куда легче.

– Мы закончили, – сообщил врач.

Выдвижная платформа выкатила тело из магнитной тюрьмы. Медбрат все также помог снять фиксатор с головы, наушники. Так Марк снова оказался на каталке.

– Сейчас вас переведут в палату, – ответил доктор.

– У меня что-то нашли? – спросил Марк.

– Я подойду к вам через двадцать минут, – ответила она, ничего не объясняя.

Марк закатил глаза. Ему стало заметно лучше. Голова стала легкой. Он вполне самостоятельно мог передвигаться и совершенно не понимал смысл всех этих церемоний. Но ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он надеялся на то, что это формальности, которые необходимо соблюсти при поступлении пациента в больницу.

– Давно здесь работаешь? – решил он спросить парня, чтобы как-то отвлечься от давящей обстановки муниципальной больницы.

– Два года, – ответил молодой человек.

– И кем планируешь стать в дальнейшем?

– Нейрохирургом, – парень оказался приветлив, но не многословен.

– Надеюсь, мне не потребуется нейрохирург. Хотя бы сегодня, – пошутил Марк, ерзая на кушетке. – Может, я сам пойду?

– Не положено, – сурово ответил медбрат.

Марк нервно выдохнул.

– За тридцать три года жизни в больнице был один раз и тот у стоматолога, – начал снова болтать он. – Приехал в Россию, загремел в больницу через четыре месяца после приезда.

– Откуда пожаловали к нам?

– Из Стокгольма…

– Здешние больницы не сравнятся со шведскими, наверное, – предположил медбрат.

– Не знаю, – ответил Марк. – Я был лишь у стоматолога.

Он лег на каталку и принялся изучать кабинеты, читая на затертых дверях пластиковые таблички «массажный кабинет», «процедурная», «кабинет физиотерапии». Увидев слово «операционная» Марк невольно отвернулся, как делал обычно, проезжая мимо кладбища.

* * *

Больничная палата была выкрашена в неприятный грязный бежевый цвет. Стены перекрашивались неоднократно. Об этом несложно было догадаться по многочисленным слоям краски, которая теперь трескалась. Она отступала от потолка сантиментов на восемьдесят. И от этого усиливалось ощущение неполноценности, которое могло быть вызвано каким-то кратковременным недугом или затяжной болезнью. На кровати лежал матрац с подтеками, о происхождении которых Марк предпочитал не думать. Наперник на подушке тоже был весь в желто-оранжевых разводах. Представив, как кто-то пускал слюну на подушку во время сна, он тут же отложил ее.

Пошарпанная мебель со сломанными выдвижными шкафчиками и потрескавшийся линолеум, оголявший голый бетон, только подчеркивали убогость местной больницы.

Марк не знал, чем себя занять. Алисия, вероятно, не догадалась вложить ему в карман штанов телефон, который он оставил в палатке. Он смотрел на свои спортивные штаны, на которых уже успела немного засохнуть грязь. На коленках остались следы от влажной травы. Вид у него был неважнецкий.

В палату зашел доктор.

– У вас вип-условия, – произнесла женщина. – Одиночная четырехместная палата. Такое бывает здесь редко.

Появление врача немного отпустило тревогу, которая посещала Марка при мысли о том, что ему придется ночевать в этой палате.

– Все хорошо? – спросил он.

– Не совсем, – доктор немного от него отстранился. Она внимательно рассматривала снимки, которые принесла с собой, и заключение на двух листах, вернее делала вид, что рассматривает. Это было очевидно – даже опытному доктору требовалась сила духа, чтобы сообщить какую-то весьма неприятную новость пациенту.

– Зачем вы смотрите эти снимки? Вы ведь, наверняка, уже знаете, что со мной, – произнёс Марк.

– У вас диффузная астроцитома, – ответила она.

– Я не силен в медицинских терминах, – ответил Марк. – Знаю только, что все, что заканчивается на «ома», не очень хорошо.

– Это рак, – на выдохе ответил врач. – Вторая степень. А это значит, что шансы на выздоровление весьма велики. Требуется хирургическое вмешательство, лучевая и химиотерапия.

После слова «рак» Марк больше ничего не слышал. Как такое вообще могло быть? Ошибка в чистом виде. У него же столько планов на жизнь. У человека, у которого столько идей, не может быть рака. Он только запустил свой новый проект. А у него их было еще четыре или пять. Он уже не мог вспомнить. Несколько дней назад он был абсолютно здоров. А тут совершенно случайным образом оказался в больнице. И теперь ему ставят такой диагноз.

– Этого не может быть, – ответил он.

– К сожалению, это так.

– Этого не может быть! – интонацией он поставил восклицательный знак в конце своей фразы. – Я веду здоровый образ жизни. Не курю. Не употребляю наркотики. Алкоголь. Разве что изредка. Я никогда не облучался. Я всю свою жизнь прожил в экологически чистом районе. У меня хорошая наследственность. Если не считать гипертонию у отца. У меня отличный иммунитет. В последний раз болел, должно быть, лет в двенадцать, – он перечислял и перечислял.

– Вы сейчас проходите стадию «отрицание», – ответил доктор. – Это абсолютно нормально. И я не буду вас ни в чем переубеждать. Вот копия заключения.

Она положила на стол два листа бумаги.

– Снимки не могу вам отдать. Их вложу в вашу карточку, – объяснила она. – Это не приговор. Вы молоды. У вас нет неблагоприятной наследственности. Нет вредных привычек. И сильный иммунитет.

Доктор был славным психологом. Вероятно, ей уже не раз доводилось сообщать подобную новость пациентам. И реакция Марка не была особенной. Она явно была подготовлена к таким ситуациям. Он не знал, что за прием сейчас она применяет, но заметил, что она говорила его же словами. И почему-то от того, что он слышит их от нее, ему становилось легче.

– Вы являетесь нерезидентом России, поэтому вопрос о вашем лечении нам нужно решать в особом порядке, – объяснил доктор.

– Я буду лечиться дома. В Швеции, – отстраненно ответил Марк. – Я могу сейчас поехать домой?

Она что-то говорила ему. Он услышал лишь одно утвердительное «да». Остальное не имело сейчас никакого значения.

* * *

Часы показывали без четверти десять. В офисе уже никого не было. Даже клининговая служба, которая обсуживала лофт, уже закончила с уборкой. Только из кабинета директора, что неуклюже скрывался за стеклянной стеной брезжил свет от включенной настольной лампы.

Марк разложил перед собой семь заключений – именно столько МРТ он сделал за последние три недели в разных клиниках. Но ошибки не было: в муниципальной больнице ему поставили верный диагноз, а частные клиники семь раз его подтвердили. Он рассматривал шрифты, которыми были напечатаны его имя, фамилия и возраст.

Последние двадцать дней его жизни прошли очень быстро. Он приходил на работу на полтора часа раньше, потому как с четырех утра его мучила бессонница. В течение дня он безостановочно выстреливал идеями, а Алисия утопала в его поручениях. Когда и этого оказывалось слишком мало, чтобы не думать о плохом, он брал на себя часть работы. Поэтому она постоянно путалась, что было в ее зоне ответственности, а что нет, и часто они вместе делали одну и ту же работу, от чего она уже несколько раз срывалась на Марка из-за его непоследовательности. По вечерам он предпочитал оставаться на работе, чтобы поделать что-нибудь, что в общем-то не всегда имело смысл, а в те редкие дни, что возвращался рано домой, он забывался, выпивая по два-три бокала вина или других более крепких напитков. Но каждый вечер заканчивался одинаково. Он раскладывал бумажные заключения, которые ему вручали после обследования.

Поэтому теперь изрядно помятые бумаги были испачканы каплями белого и красного вина и соусами, в которые Марк макал заказанную пиццу или картофель фри. Он до сих пор не определился, как ему относиться к поставленному диагнозу. Ни разу за все время он не испытал злость, гнев, ненависть к ситуации или жалость к самому себе. Оцепенение – вот то, заложником чего он стал. Мощное затяжное оцепенение, почти как депрессия, только хуже. Именно оно парализовало его почти на целый месяц, не давая перейти из стадии «отрицания» хотя бы гневу. Именно оно поглощало драгоценное время, которое отделяло его от решения немедленно начать лечение.

Марк сам не знал, зачем ежедневно посматривает заключения с одним и тем же диагнозом. Возможно, так он пытался вызвать тот самый гнев, который стал бы мостиком, соединяющим его болезнь с намерением лечиться. Но изо дня в день ничего не происходило. Казалось, имя наверху страницы на каждом из полученных заключений, принадлежало не ему, а какому-то другому Марку Янсену, как и диагноз в конце страницы.

На мобильном высветилось имя Маркуса, и за вибрацией телефона последовала стандартная мелодия. Меньше всего Марку сейчас хотелось с кем-либо разговаривать, поэтому он поставил телефон на беззвучный режим и немного отодвинул его от себя, ожидая когда имя друга исчезнет с экрана. Но тот оказался чересчур настойчивым, поэтому дисплей светился еще минуты две, расточительно расходуя остаток зарядки. Марку даже показалось, что мобильный оператор автоматически вырубил звонок. Но следом за первым звонком последовал второй, потом третий. Но он стоически продолжал их игнорировать, пока не увидел первые слова тревожного сообщения, текст которого высветился на экране лишь частично «Марк, срочно перезвони мне»… Он лениво раскрыл весь текст сообщения, совершенно не ожидая увидеть последующий текст «Филип в реанимации».

Он спешно вошел в список сообщений и набрал Маркуса, но на этот раз не отвечал уже он. Он принялся судорожно размышлять о том, что могло случится с его молодым другом в расцвете сил и сразу исключил болезнь. И только потом вспомнив о собственном диагнозе, понял, как опрометчиво это было. Авария? Исключено, Филип был слишком деликатным и аккуратным водителем. Может быть, на него напали? Или он стал случайной жертвой преступления?

Мыслей было столько же, сколько и попыток дозвониться до Маркуса. Но за него вежливо отвечали длинные гудки. Он сделал дозвон до Филипа, надеясь на то, что это их дурацкий розыгрыш. Но вместо голоса друга услышал женское монотонное: «Абонент не доступен».

* * *

Марк стоял напротив стелы с высеченным именем Филип Ларссон и читал выгравированную эпитафию «Лучший друг до и после смерти». Он опоздал на похороны: из-за нелетной погоды отменили большинство рейсов, поэтому он прилетел на день позже и то не в Арланду, как обычно, а в Гетеборг-Ландветтер, и еще несколько часов добирался на машине до Стокгольма.

На кладбище было спокойно. Никто не провожал усопших. Поэтому Марк был единственным в небольшой роще, в которой плодились могилы. Он перечитывал состоящую всего из нескольких слов надгробную надпись, выбитую каллиграфическим почерком, и пытался принять мысль, что Филипа больше нет. Но паралич, туго связавший его в эмоциональный узел несколько недель назад, не отпускал его и сегодня. Ему снова казалось, что имя Филип Ларссон принадлежит не тому Филипу, что он знал.

Три недели назад внутри Марка образовалась огромная яма, которая со смертью лучшего друга стала лишь глубже. И чтобы не оказаться на дне этой самой ямы, ее нужно было всего лишь заполнить эмоциями. Скорби, боли, сожалением об утрате – чем угодно, только не оставлять внутри себя этот глубокий карьер, который образовался, когда из Марка вынули все, что делало его живым.

Он провел больше часа возле могилы, у которой только осела земля. Но казалось, упустив возможность попрощаться с другом во время похорон, Марк навсегда упустил возможность принять и смириться с его смертью. Сейчас же это была чужая смерть, которая его совершенно не трогала.

* * *

Маркус забронировал столик в стейкхаусе, в котором они все вместе были в последний раз. Так, он был убежден, они вдвоем смогут почтить его память. Это было любимое место Филипа, потому что именно здесь подавали вкуснейшие во всем городе бургеры и пиво.

Марк молча потягивал терпкое пиво. Друг также не решался нарушить молчание. Казалось, после смерти общего товарища они стали друг другу совсем чужими.

– Одного не могу взять в толк, как это могло произойти, – Марк хотел разузнать все подробности смерти, о которых не решался спросить в телефонном разговоре.

– После нашей поездки в кэмпинг и его фиаско на скалах, – начал Маркус, – он вбил себе в голову, что мы считаем его ни на что не способным. Он сказал, что будет тренироваться еженедельно на той самой скале, и, когда ты приедешь, он надерет нам с тобой задницу.

Марк улыбнулся.

– И, пожалуй, он не обманывал, – продолжал Маркус. – В зал он почти не ходил. Но каждый раз, когда я звонил ему в субботу, чтобы встретиться, он уже вовсю лазил на скалах. Сначала с инструктором, позже без него.

– Как же это могло произойти?

– За неделю до происшествия дней пять подряд шли дожди. К субботе погода наладилась. Но земля не успела просохнуть, как следует… Мы тогда собирались полазить вместе. Но я сказал, что не поеду – лазить по сырым горам не очень дальновидно. Он лишь усмехнулся и назвал меня слабаком. Видимо, думал, что я дал заднюю. К тому времени он тренировался уже три месяца по два раза в неделю.

Глаза Маркуса заблестели, и он отпил пива, проглотив вместе с напитком и ком, подступивший к горлу. Марк беспристрастно ждал продолжения, словно это была чужая история с незнакомым ему человеком. История из тех, что часто рассказывала ему мама и что никогда его трогали.

– Это был второй раз, когда он забрался на максимальную для него высоту без инструктора. Тридцать метров. Знаешь, сколько это?

– Девятиэтажный дом, – предположил Марк.

– Да, верно, – подтвердил Маркус. – Он молодец…

– Что же случилось?

– Ребята из скалолазной тусовки, которые были в тот же вечер там, сказали, что до вершины ему оставалось метра два не больше, – Маркус скорчился, словно не хотел вспоминать все эти подробности. – Он сорвался. Из-за влаги он даже не успел ни за что ухватиться. Сорвался вниз за три секунды. Страховочный трос был неправильно закреплен и только слегка смягчил падение, но удар все равно был довольно сильным. Всего сутки в реанимации… И все кончилось.

– К чему вся эта нелепая одержимость?

– Ты серьезно, Марк? Ты действительно не понимаешь? – с укором посмотрел Маркус. – Мне казалось, он больше твой друг, чем мой. И ты должен знать его лучше.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что Филип пытался постоянно за нами угнаться. А мы мало того, что не давали себя догнать, так еще и подтрунивали над ним.

– Ты серьезно? Не хочешь ли ты сказать, что мы виноваты в его смерти?

– Отчасти, возможно.

– Я всего лишь хотел, чтобы он стал лучше, чем он есть. Ведь он мог. Умереть в попытке стать лучше. Что в этом плохого? – Марк и вправду не понимал.

– Куда лучше?! – Маркус повысил тон. – Он был лучшим другом из всех, что я знал… Самым человечным, деликатным и добрым человеком. Какая разница, насколько он был спортивен, если его лучшие стороны были совершенно в другом?

– Человек должен развиваться во всех направлениях. Разве не так? Скажи мне, разве ты так не думаешь?

– Думал, – исправил его Маркус. – До того, как понял, что это не имеет абсолютно никакого значения, когда человек умер. Мне все равно, что в походах нам приходилось делать привалы чаще, потому что Филип выдыхался быстрее девчонок. Для меня не важно, что он был неуклюжим пухляком в нашей компании. Я помню сейчас не это! Я помню, как он приезжал, когда я звонил посреди ночи из пригорода, не объясняя причин. Как навещал меня в больнице чаще моей матери, когда я получил травму. Кто сейчас вспомнит, что он изо всех сил старался быть лучше, чем он есть?

В отличие от своего приятеля Марк не чувствовал себя причастным, пусть и опосредованно, к смерти близкого человека. И потому пока он стоял на краю эмоционального карьера, Маркуса засасывало болото собственной вины.

Все остальное время они ели молча, изредка предлагая тост за умершего, и тогда молчание прерывалось на короткие воспоминания, в которых нежилось сознание, оплакивающее друга. Марк же напоминал себе бармена, которому по обыкновению посетители изливают душу, и изредка подзывал официантку, чтобы она обновляла пивные стаканы.

* * *

Оказавшись в пустой квартире, Марк весь вечер размышлял о том, почему Маркус отчаянно боролся с чувством причастности к смерти друга, пока не вспомнил тот самый вечер, когда товарищ беспомощно повис на веревках.

Собственные слова всплыли в памяти, как всплывает тело утопленника на поверхности воды, обнажая саму смерть.

«Чтобы быть на одной волне мы должны соответствовать друг другу. А это возможно только, если ты подтянешься до нас или мы опустимся к тебе. Первый путь – это твой личный путь развития. Второй вариант – совместный путь к деградации. Поэтому второй сценарий наименее вероятный. Тебе придется сделать что-нибудь, чтобы мы остались на одной волне. А твое растущее пузо явно этому мешает»…

Слова, которые он произнес однажды шутки ради, как маловажные и незначительные для него самого оказались погребены его собственным разумом. Но что они сотворили с Филипом? Неаккуратно посеянные мысли в его сознании проросли и положили начало одержимости, которая впоследствии и погубила его.

Теперь у Марка не было сомнений. Он совершенно точно знал, что если кто и виноват в этой случайной смерти, то это не Маркус, а он сам. Он вспомнил тот взгляд, которым Филип посмотрел на него после этих слов. И только сейчас осознал, сколько боли в его глазах было тогда. Своими словами он выпустил чудовище в лице чувства несоответствия, с которым друг, выросший в детском доме, жил всю жизнь. Наконец, спустя столько лет рука об руку, он понял друга, который ни разу не решался с ним заговорить об этом: Филип изо всех сил старался соответствовать миру, в который ему посчастливилось попасть после окончания колледжа. Миру, проводником в который стал сам Марк после их знакомства в летнем лагере.

Теперь внутри него, словно воздушный шар, надувался пузырь боли, своей собственной и Филипа, на которую его благословило это воспоминание. Он почувствовал, как ему становится тесно внутри самого себя. Одно мгновение отделяло его от момента, когда он сможет освободиться от трехнедельного паралича. К глазам прильнули слезы. Под силой тяжести первая капля скатилась вниз, оставив мокрую бороздку на лице. За ней вторая, третья…

Марк разом все осмыслил. Он наконец признал, что болен, и лечение, а, возможно, и смерть неизбежны. Он осознал, что ему даже некому об этом сказать. Ведь единственным, кому можно было доверить подобное признание, был Филип, которого больше нет, и в этом отчасти его вина. Выть – вот, что ему больше всего хотелось. Он стиснул зубы, чтобы заглушить рычащий звук, который выходил изнутри. Его душа перестала быть спящим вулканом. Теперь она извергалась обломками, в которую ее превратили страдания. Он позволил себе плакать. Впервые за двадцать четыре года…

* * *

Марк бродил по супермаркету, забрасывая продукты в корзину. Он делал это крайне редко, чаще поручая кому-нибудь купить все необходимое либо заказывая доставку на дом. Но дела в офисе уже были поставлены, поэтому для работы хватало отводившихся на нее восьми часов. Ему пришлось вернуться в Москву, потому что Алисия отказалась от его предложения занять руководящую должность в московском офисе. «У меня семья и дети. Если хочешь, я могу заменить тебя в Стокгольме, но не в Москве. Прости, но я и так пробыла здесь больше, чем мы договаривались», – с такими словами она потребовала, чтобы ее вернули обратно. Ему ничего не оставалось, как прислушаться к ней, ведь после Филипа она стала единственной, кому он мог доверять свои дела. Марк не думал, насколько может затянуться его пребывание в Москве. Ему казалось, что это может стать уважительной причиной, чтобы оттянуть лечение, которое он не хотел принимать в России.

Уже с полной корзиной он зашел в винный отдел и принялся разглядывать бутылки. Обычно он предпочитал виски, но сегодня ужин ему хотелось провести в компании хорошего вина. Невольно он вспомнил, что Филип из всего алкоголя предпочитал именно красное сухое. Их то он и решил найти на прилавке. Поскольку друг в особенности хватил итальянских производителей, он обратил свое внимание на названия «Брунелло ди Монтальчино», «Амароне» и «Бороло».

– Берите «Амароне», – послышался женский голос.

Марк обернулся и увидел девушку в спортивном костюме из футера. Волосы ее были забраны в пучок, а глаза без единой доли макияжа блестели под искусственным светом. Что-то в ее лице показалось ему знакомым. На секунду он даже предположил, что это кто-то из его офиса. Но вопрос, который она задала, взяв в руки бутылку «Амароне», сразу внес ясность.

– Как ваше здоровье? Выглядите, конечно, лучше, но все-таки еще неважно.

Он узнал в чертах ее лица парамедика, который сопровождал его до больницы несколько недель назад.

– Анна? – перед глазами всплыл бейдж.

– Да, верно. А вы, кажется, Марк…

– Точно, – признался он и ответил ей улыбкой. – Вы всех пациентов запоминаете по именам?

– Я заполняла по вам все бумаги, – объяснила она. – У меня хорошая зрительная память. Так как ваше здоровье?

– Наверное, лучше, чем было, – ответил Марк, не желая вдаваться в подробности.

– Вы уже начали лечение? – она продолжила свой допрос.

По недоумению на лице Марка, она поняла, что ей стоит объяснить, откуда она настолько осведомлена.