Текст книги "Запретная любовь. Forbidden Love"

Автор книги: Рафаэль Гругман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава II
Первый мужчина, или К чему приводит мужская дружба

Жизнь пошла кувырком.

К тридцати пяти годам я привык к сдержанности, научился управлять эмоциями, скрывать чувства, лицедействовать – никто не мог заподозрить, что скрывается в мозжечке, ответственном за любовь, когда лет двадцать назад осознал, что не такой как все, и моё естество конфликтует с окружающим миром. Я нравился сверстникам, но научился избегать двусмысленных ситуаций, приглашений на вечеринки, погрузился в учёбу и удостоился звания сухаря, у которого на роду написано оставаться вечным холостяком; подружек выискивал среди зубрилок, одиноко просиживающих в библиотеках, понимая, по лукавым, неосторожно брошенным взглядам, истинную цель посещения читального зала. Начиналась опасная игра, к которой я приступал осторожно, – «зубрилка» могла оказаться из полиции нравов. Всё складывалось удачно – я ни разу не прокололся – даже знакомство с Лизой, закончившееся крахом, нельзя отнести к несчастному случаю.

Что делать теперь? Обратиться в полицию? Рассказать, как Лиза отобрала у меня ребёнка? Жажда мести – не лучший советчик. Реальность такова – и это охладило желание отомстить – первой жертвой окажется дочь. Директриса заставит Лизу перевести Ханну в детсад для неполноценных детей, куда-нибудь в Южный Бронкс, и девочка с детства будет чувствовать себя человеком второго сорта. Нет, на это я не пойду.

…Я караулил Ханну возле детского садика, и когда Лиза забирала дочь, выходил из машины и будто бы ненарочно, оказывался рядом с ними. В первый раз Лиза восприняла это спокойно. Ханна встретила меня дружелюбно, как соседа по дому, с которым привыкла видеться ежедневно. Лиза общению не препятствовала, и Ханна развеселила признанием:

– Я кормила сегодня куклу.

– Чем же ты её кормила?

Она растопырила пальчики, и, указывая на них, похвасталась:

– Из этого пальчика хлопья с молоком, из этого – молочко, из этого – сок.

Через неделю «случайных» встреч Лиза позвонила и назначила встречу в «Старбаксе». Я согласился мгновенно. Чувства остались прежними. Меня возбуждал запах её тела, упругая грудь и бёдра, которым, будь я поэтом, посвящал бы сонеты. Если бы мне позволили расписать их автографами, белых пятен не осталось бы. Едва уединились за кофейным столиком, она заговорила серьёзно и по-деловому.

– Я понимаю твоё состояние, но такова жизнь: несправедливая, жестокая, идиотская, от нас не зависящая. Изменить правила мы не в силах, плывём по течению.

Я внимательно слушал, не понимая, к чему она клонит. С Ричардом не сложилось, и она хочет вернуться? Она наклонила голову, пристально на меня посмотрела и прошептала, почти не шевеля губами: «Встречи c Ханной пора прекратить. У неё не должно быть раздвоения личности».

– О каком раздвоении ты говоришь?

– Рано или поздно она догадается. Вы ведь как две капли воды похожи.

Лиза права. Я гордился тем, что у Ханны мои глаза, тот же овал лица, чёрные, непокорно вьющиеся волосы, и улыбка. Не нужен генеалогический тест. Достаточно на неё глянуть. Робкая попытка возразить мало что могла изменить, но утопающий хватается за соломинку.

– Что в этом дурного? Раньше тебя это не беспокоило.

– Представь себе, беспокоило. И это одна из причин, почему я с тобой рассталась.

– Поясни.

– Я не хочу, чтобы как и мы, она вела жизнь подпольщиков. Я сделаю ей сертификат.

– Не дури. В тюрьму захотела?

– Не сейчас. В запасе тринадцать лет. Глядишь, драконовские законы станут вегетарианскими.

– В мечтах… – криво усмехнулся, чувствуя, как уплывает из-под ног почва.

– Общественное мнение сейчас не так строго, как прежде, – мягко сказала Лиза. – О мужчине и женщине в Голливуде фантастическую комедию сняли по запретной пьесе Бюля Гакова «Джон Васильевич меняет жену». В кои веки такое было?!

– Ни о чём это не говорит, – сказал уныло, без всякой надежды переубедить.

– Без веры в лучшее нельзя жить. А правительство сигнал подало о готовности к диалогу, к гражданскому примирению, – сказала она без твёрдости в голосе и промямлила неуверенно. – Авось, мне улыбнётся удача.

– Зачем, в таком случае, ты разрушила нашу семью? Так и жили бы до лучших времён.

– Не получается, милый, – грустно вздохнула Лиза. – Она твоя копия. И поймёт это скоро. Если сама не увидит сходство, ей помогут соседи. Доброжелателей много. Все друг на друга стучат.

– Доносительство поощряется. Это симптом приближения Гражданской войны.

– Почему же Гражданской!? – внезапно заартачилась Лиза. – Глупости говоришь. Гражданская война, когда общество расколото. Когда все против всех. А здесь властное большинство против бесправного меньшинства. – Она обернулась и, не заметив ничего подозрительного, зашептала: «Воспитательница детского садика увидела нас втроём на площадке и сказала мне: „Ваша дочь копия мужчины, находившегося с вами“. Представляешь, чем это закончится, если она заявит в полицию? Я, конечно, от греха подальше перевожу её в другой садик. Но когда она пойдёт в школу… Если вы вдвоём попадётесь кому-нибудь на глаза, начнётся травля ребёнка. А подростковая жестокость тебе хорошо известна».

Забыв об опасности, Лиза положила руку на мою ладонь, дотронулась носком туфли до лодыжки и горячо зашептала.

– Я по-прежнему люблю тебя. Сейчас у меня такое чувство, как в первый раз. Помнишь, когда мы впервые остались вдвоём? – Я молча кивнул головой. Глаза её повлажнели, и она с трудом выговорила, сглотнув комок в горле: «у меня колени дрожат».

Такое со мной не случалось прежде: я не выдержал, разрыдался. Посетители удивлённо на нас уставились. Лиза испуганно вскочила и выбежала из кафе. Я закрыл руками лицо, заставил себя успокоиться и на участливый вопрос официанта, повторенный дважды: «вам нужна помощь?» – буркнул: «зуб разболелся», – скривил лицо, имитируя дикую боль, и держась за щеку, вышел на улицу.

Лиза ждала на углу. Увидев меня, подняла руку – я сделал шаг в её сторону – она развернулась и медленно пошла по направлению к скверику. Соблюдая дистанцию, я поплёлся за ней. Пару раз она оборачивалась. Удостоверившись, что «донор спермы» не затерялся в толпе, шла дальше. Так прошли около полумили. Она нашла свободную скамейку подальше от людских глаз, присела и подняла высоко руку, просигналив, чтобы присоединился. Я присел в полуметре от нее, и она возбуждённо затараторила.

– Не мучай меня и себя. Мы не виноваты, что такими родились! Будь проклят этот мир и его законы! Выхода у нас нет. Ты не должен встречаться с ней. Эта жертва, которую мы должны принести. Ради дочери. Мне нелегко далось сойтись с Ричардом. Но я себя пересилила. Прости, но это была единственная возможность выставить тебя из дому.

Продолжать слушать невыносимо. Я встал и, не попрощавшись, пошёл прочь, не оглядываясь. Вешаться или стреляться не стал. Возненавидел.

Мудрые решения принимаются на трезвую голову. Или утром. Я проснулся с намерением кардинально изменить жизнь, излечиться от влечения к женщинам, и стать нормальным мужчиной, радужным, розовым. Короче, таким же, как все. Шаг психологически трудный, но все долгожители, за редким исключением, – конформисты. Живут в ладах с окружающим миром. Не я первый, не я и последний, сломавший себя, приспособившийся, и надевший чуждые сердцу одежды. С чего начать перевоплощение? С всемирной паутины любви.

Через час в социальной группе «Нью-Йорк никогда не спит» появилось объявление: «Тридцатипятилетний романтик с нежной душой и тонким чувством юмора, ищет интеллигентного спутника жизни. Сын не помеха».

Я не предполагал, что на меня обрушится шквал предложений. Нью-Йорк, Канада, Франция, Тринидад… Я испугался и никому не ответил. Малодушие легко объяснимо: первый шаг в новую жизнь, как выход без тренировки в открытый космос – боязнь неизвестности сковывает мышцы и парализует волю. Его сложно сделать без психологической подготовки, чтения научно-популярной литературы и просмотра учебных фильмов – я пожалел, что в школе легкомысленно отнёсся к классам «Семейная жизнь» и оставил без внимания «Справочник здорового молодого мужчины, гомосексуалиста», заменивший моим сверстникам чтение Библии. Путь к отступлению отрезан. Через несколько суток я решился сжечь за собой мосты, предложил Даниэлю выкупить принадлежавшую мне часть дома, по цене, ниже рыночной, предоставил ему на раздумье пару недель и переехал в Бруклин. Я готовился к новой жизни, не осмеливаясь перейти к действию, но на помощь, как всегда, пришёл господин Случай.

…Джейкобу суждено было стать моим первым мужчиной. Познакомились мы случайно, в Манхэттене, в мужском ресторане «Ночной Париж», на дне рождения приятеля. Я сидел за столом один – гости танцевали под зажигательную латиноамериканскую музыку, – и откровенно скучал. Подошедший мужчина был не из нашей компании.

– Почему не танцуете? – вежливо спросил он.

– Никто не приглашает.

– Позволите? – он галантно вытянулся, щёлкнул каблуками и любезно протянул руку.

Я встал. Мужчина обнял меня за талию и повёл к танцплощадке. Пока шли, боковым зрением я разглядывал его. Почти в два раза старше меня, лет эдак семьдесят, лысоват. Лицо открытое, привлекательное, без единой морщинки. Нос крупный, приплюснутый, в сражениях побывавший. Он наклонил голову.

– Джейкоб. Одинокий романтик.

– Роберт, – сказал тихо я, смущаясь и стыдясь.

Рука мужчины скользнула ниже талии.

– Вы одиноки?

Я густо покраснел, не зная, как реагировать. Оттолкнуть, возмутиться? «Наплюй на условности, подбадривал внутренний голос. – С женщинами-гетеро ты вёл себя бесцеремонно, нахраписто и напористо, и тебе нравилось, когда они подчинялись твоим желаниям».

– Вы не ответили, вы одиноки? – повторил одинокий романтик, прижавшись щекой к щеке.

– Да, – с трудом выдавил я, преодолевая желание прервать глупый эксперимент, и рвануть со всех ног наутёк.

– Позволите вам позвонить?

– Извините, мне надо в туалет, – высвободился я, сделав небольшое усилие.

– Оставь телефон, – в пиджаке Джейкоба обнаружилась электронная ручка, и он протянул ладонь, второй рукой удерживая меня за руку.

Я быстро написал номер телефона, не поднимая головы, поспешил в туалет, оплеснул лицо, и минут десять простоял у зеркала. Совладав с эмоциями, вышел, сослался на недомогание, попрощался с хозяином вечеринки и, не чуя под собой ног, покинул ресторан, заметив, краешком глаза, неотрывный взгляд Джейкоба.

Он позвонил в тот же вечер, ближе к одиннадцати. Я не отважился принять звонок, и он оставил сообщение на автоответчике. На следующий день номер телефона Джейкоба вновь высветился на экране. После короткого замешательства я откликнулся и включил видео.

– Слушаю.

– Наконец-то я тебя застал, – радостно закричал романтик. – Вчера я не успел толком представиться, почему-то ты ушёл без оглядки.

– Я себя неважно чувствовал.

– Бывает. Я расскажу о себе. Не возражаешь? – Риторический вопрос ответа не требует. Пауза потребовалась Джейкобу, чтобы набрать в лёгкие воздух. – Я вдовец. Мой супруг – китаец, я прожил с ним тридцать лет, умер пять лет назад. Месяц назад я вышел на пенсию. Тридцать пять лет отдал службе в полиции.

«Полицейского мне не хватало», – подумал я и сдержанно выразил соболезнование.

– Сочувствую. Тридцать лет брака свидетельствует о глубине чувств.

– Ты свободен в субботу? – спросил Джейкоб.

– Что ты имеешь в виду?

– Я говорю о вечере. Ты был на бродвейском мюзикле «Евгений Онегин»?

– Не довелось, хотя слышал немало отзывов.

– Отлично, – обрадовался Джейкоб. – Приглашаю. Обещаю билеты в первых рядах партера.

– С условием, что билет свой оплачу сам…

Джейкоб воодушевился и заговорил с бешеным темпераментом:

– Сценарий написан известным бродвейским драматургом Артуром Берди по мотивам старинной пьесы Алекса Пушкина «Евгений Онегин». Восхитительная музыка принадлежит двум самым именитым композиторам – Лоуренсу Гершвину и Джорджу Бернстайну…

Он увлекательно говорил, и я не заметил, как пролетело время. Часа полтора Джейкоб вдохновенно рассказывал о театральных премьерах, известных артистах, с которыми был знаком лично, – я слушал его затаив дыханье, а когда подустал от обилия информации, прервал монолог репликой о мюзикле Бернарда Шоу «Моя прекрасная леди».

– Странное название. Кроме миссис Пирс, экономки профессора Хигинса, в нём нет ни одной женской роли.

Джейкоб расплылся в очаровательной улыбке.

– Согласен. Режиссёрская трактовка весьма спорная. Театральные критики подвергли её разгрому, ведь в пьесе Бернарда Шоу профессор Хиггинс и нищий уличный цветочник Эльдар Дулиттл, – женщины. И, кстати, не Эльдар Дулиттл, а Элиза. Разучились в наши времена бережно относиться к классике.

…Наступила суббота. Мюзикл шёл с аншлагом пятнадцать лет и, несмотря на театральное долголетие, достать хорошие билеты на воскресные дни почти невозможно. Но сказались связи Джейкоба с бродвейской элитой – главный дирижёр театра вручил ему два билета, приберегаемые для знатных гостей.

По сюжету, известному каждому школьнику, шестнадцатилетний юноша Татьян влюбляется в Евгения Онегина. Евгений не может ответить на любовь юноши – закон запрещает секс с несовершеннолетними – и холодно отвечает на пылкую арию Татьяна. Владимир Ленский, друг Онегина, решил, что равнодушие Евгения связано с его влюблённостью в старшего брата Татьяна, Олега Ларина, возлюбленного Ленского. Ленский вызывает Онегина на поединок, бой без правил, который проходит в Нью-Йорке, на знаменитой арене «Мэдисон-Сквер-Гарден». Ещё в первом раунде серией мощных ударов Онегин посылает Ленского в глубочайший нокаут. Не приходя в сознание, на глазах многотысячного зала, Владимир умирает. В отчаянии Онегин выбегает на Бруклинский мост и, исполнив танец умирающего лебедя, прыгает с сорокаметровой высоты в бурные воды Ист-Ривера. Занавес. В антракте дельфины спасают его и в театральном буфете подкармливают блинами с чёрной икрой. Олег Ларин, вышедший на авансцену в чёрном траурном одеянии, со скорбным лицом предложил зрителям почтить память Ленского рюмкой менделеевской водки. В проходах появились официанты с тележками. Официанты с подносами живо сновали между рядами – почтить память Ленского желали не только в мужском, но и в женском секторе. Выпив, самые впечатлительные пары всплакнули и потребовали у официантов повторить почтение памяти. Во втором отделении расстроенный Онегин, не ожидавший такой драматической развязки, уезжает на два года в Китай. На Великой Китайской стене появляется трогательная надпись, сделанная люминесцентной краской, различимая даже из космоса: «EUGENE + TATIAN = LOVE». Когда он возвращается, чтобы сделать Татьяну предложение руки и сердца, выясняется, что Конгресс принял закон, разрешающий браки с шестнадцатилетнего возраста. Обрадованный Евгений пишет страстное письмо Татьяну, проникновенно поёт: «Предвижу всё: вас оскорбит печальной тайны объясненье», но поздно – в семнадцать лет Татьян создал семью со старым генералом, Пьером Безуховым, и вместе с ним ожидает рождения сына от суррогатной матери, Арины Родионовой. Верный своему слову, Татьян хранит преданность супругу. Отвергнутый Онегин навсегда уезжает из Нью-Йорка. Багамские острова, Карибы, Гавайи – нигде он не может обрести душевный покой, и в поисках любви мечется с одного тихоокеанского острова на другой, пока не становится жертвой голубой акулы.

Зал плакал. Мужчина в первом ряду разорвал рубашку, упал на пол и забился в истерике. Ему сделали успокаивающий укол и на носилках вынесли из зала. Теперь я понял, почему машины «скорой помощи» дежурили у дверей театра, а приставное боковое кресло в первом ряду занято медработником.

Ошеломлённые спецэффектами и трагической развязкой – огромная голубая акула, вынырнув из задних рядов, стремительно пронеслась через весь зал над головами ошарашенных зрителей, вскрикнувших от испуга, и проглотила купающегося в океане Онегина – мы вышли на Бродвей. Джейкоб утирал слёзы. Подавленный и потрясённый, я слово не мог выдавить.

Ночной Бродвей, сверкающий в люминесцентных огнях, шумный и беззаботный – лечебный бальзам, снимающий стресс и создающий праздничное настроение. Манхэттен не отпускал. Джейкоб предложил зайти в бар и выпить по бокалу шампанского. Он восторгался музыкой, сюжетом, декорациями и великолепной игрой актёров. Манеры его подкупали. Юмор, точные и чёткие формулировки заставили сомневаться, действительно ли полжизни он отдал службе в полиции, – со мной прогуливался школьный учитель, театровед, книгочей. Как бы ни хотелось продлить праздник, с полуночными ударами часов, установленных на вершине Рокфеллер-центра, мы покинули бар и полетели на авиатакси в Бруклин. Джейкоб проводил до парадной, как истинный кавалер попридержал дверь, пропустил впереди себя, дождался, когда опустится лифт, нежно прижал к груди, и в закрывающуюся дверь послал воздушный поцелуй.

Вечер прошёл блестяще. Когда находишь родственную душу и с полуслова понимаешь друг друга, чувственная, романтическая мужская дружба превыше любви женской.

В девять утра меня разбудил телефонный звонок. Джейкоб предложил отправиться на прогулку в Ботанический сад. Условились, что он заедет за мной к часу дня. Приятности продолжились. Точность – вежливость радужных королей. Без пяти час джентльмен отрапортовал, что карета подана. Выйдя на улицу, я изумился, увидев белый кабриолет, припаркованный возле дома. Джейкоб в элегантном белом костюме с изящным букетом алых роз стоял возле раскрытой передней двери. Цветы для меня?! Вот это мужчина! Неужели и в сексе он такой же нежный и чуткий?

Держась за руки, мы гуляли по саду, наслаждались ароматом цветов и благостной, необычной для шумного города тишиной, нарушаемой щебетом птиц. Влюблённые парочки нормальных мужчин и женщин одаривали встречных лучезарными улыбками. Я последовал их примеру, улыбнулся и приветливо наклонил голову. Получилось неплохо – мне мило ответили. Такое случалось и прежде, когда я гулял с Даниэлем, но то был спектакль, игра. Теперь всё по-настоящему, как и новые ощущения, непривычные и пугающие.

Джейкоб что-то говорил; я слушал его невнимательно, вполуха, и думал о дочери: «бедная девочка». – Идиллию райского сада взорвал возмущённый голос Джейкоба. Он говорил громко. Парочки, гуляющие впереди нас, оборачивались, кто-то с любопытством, кто-то с осуждением наблюдал за его бурной жестикуляцией.

– Нравы падают. Когда я работал в полиции, мы проводили облавы, вылавливали проституток и проститутов. Среди них столько гетеро! Они ничем не брезгуют ради гнусного заработка. Как я их ненавижу! Прям счас задушил бы!

Я представил на своей шее крепкие пальцы Джейкоба, и наяву почувствовал, как сжимают они горло. От ужаса лицо моё передёрнуло, и я взмолился, не понимая причины ярости, нахлынувшей на него.

– Тише говори, на нас люди смотрят.

Джейкоб встрепенулся, замолк, глянул кругом и с досадой покачал головой. Я воспользовался паузой и тихо спросил, отвлекая от гневных мыслей:

– Тебе приходилось пользоваться услугами проститутов?

Джейкоб презрительно усмехнулся.

– Это было давно и неправда.

– Расскажи.

– Зачем тебе эта грязь? – искренне удивился он.

– Хочу получше узнать тебя.

– Но я же сказал, это было давно и неправда, – заупрямился Джейкоб.

– Всё равно, расскажи.

Джейкоб поколебался и уступил.

– Коль ты настаиваешь, – нехотя молвил. – Это случилось однажды. В молодости. Я только начал служить в полиции и вместе с напарником зашёл в мужской клуб. Принять нас за полицейских было сложно, мы были в штатском – вылавливали уличных торговцев наркотиками. Выпили по кружке пива, расплатились и собрались уходить. Увидев в руках моего напарника крупные купюры, бармен заговорчески подмигнул ему и спросил, хочет ли он развлечься. Не спрашивая согласия, напарник – сержант, а я рядовой полицейский – он ответил за нас обоих: «На двоих». Я понял, но промолчал. Старшему по званию не перечат. Бармен знаками указал на задрапированную дверь позади себя. Мы юркнули вовнутрь, поднялись на второй этаж – богатый выбор всех цветов и оттенков ждал клиентов с первого этажа. Сержант заторчал на двухметровом блондине, кинув меня на попечение пухленького испанца. Я быстро с ним разобрался, и пока сержант развлекался, сидел на диване и потягивал виски. По-видимому, сержант ждал от меня большего, поскольку больше в дома утешения не приглашал. До сих пор с горечью вспоминаю тот эпизод. Потому и зол на проститутов всех мастей и народов. Прости, если чересчур резок в суждениях.

– Спасибо за откровенность, – я почувствовал неловкость за то, что заставил его окунуться в неприятные воспоминания.

Переживал он недолго. К нему вернулось благодушное настроение, и он вспомнил комичный случай из жизни коллеги-полицейского. Слово за слово, не спеша, дошли до цветочной оранжереи.

– Зайдём, пообедаем, – предложил Джейкоб, увидев китайский ресторан.

Большой зал заполнен был на четверть. Мягкая музыка располагала к интимной беседе. Официант крутился возле столика и услужливо подливал чай. За разговором не заметили, как стемнело. Джейкоб спохватился первым. Подозвал официанта. Рассчитались. По обыкновению, каждый за себя. Когда подъехали к моему дому, небо блистало звёздами. Запарковались. Джейкоб нежно положил руку на моё колено – сердце ёкнуло, рука сместилась выше, и он заговорил вкрадчиво:

– Хотелось бы посмотреть, как ты живёшь. Пригласишь на чашечку кофе?

Я понял намёк и запротестовал.

– В квартире не убрано. Отложим на неделю.

– Меня это не смущает…

– Но… Беспорядок на кухне… Ты обо мне плохо подумаешь.

– Я помогу с уборкой, – обрадовался Джейкоб, – могу приготовить романтический ужин. На кухне мне нет равных.

– Мы только из ресторана, – робко запротестовал я.

– Ужин плавно переходит в завтрак, – мягко озвучил он намерение остаться на ночь.

Обратной дороги нет, твердил внутренний голос. Ренегат – отступник, изменивший убеждениям, принципам, воспитанию, и перешедший в лагерь врагов его прежних друзей. Легко ли стать перевёртышем? Маленький шаг, небольшое усилие над собой, и ты такой же, как все. Не гоним, не презираем, слился с толпой, и с ней, а иногда и во главе, сам уже преследуешь вчерашних единоверцев в священном походе блюстителей общественной морали и нравственности. Не бойся! Дети и внуки не осудят тебя, даже если узнают, что их предок – вероотступник. Вчера ты ничтожный примат в глазах человеков, но уже завтра – достойный член популяции гомо сапиенс! Смелее, отважный идальго! Сегодня начинается завтрашний день. Колебания отброшены:

– Кухня и холодильник в твоём распоряжении.

Вошли в лифт, поднялись на восьмой этаж. Зашли в квартиру. Сердце так не дрожало при первой близости с женщиной. Тело стало влажным от пота, я не был готов к быстрому развитию отношений и, намереваясь остудить романтика-полицейского, предложил:

– Посиди в гостиной, включи телевизор, я приму душ и переоденусь.

Джейкоб улыбнулся.

– Ты в доме хозяин. Делай то, что считаешь нужным.

В душе я намеренно задержался подольше. Вышел, обтёрся махровым полотенцем, надел свежую рубашку, просторную, чтобы телу легче дышалось, и вернулся в гостиную с бутылкой белого сухого вина, лучшего напитка для утоления жажды. Джейкоба не было. Я зашёл на кухню – пусто, открыл дверь спальни и застыл на пороге – Джейкоб лежал в моей постели, голый, слегка прикрытый простынёй, и улыбался блаженно.

– Подойди ко мне, – нежным голосом попросил он и протянул руку.

Ноги не слушались, стали вдруг ватными. Я с трудом сделал два шага и остановился на полпути.

– Сядь рядышком, дай мне руку.

Я продолжать стоять, сжимая в руках бутылку.

– Смелее, – подбодрил Джейкоб.

Запрограммированное решение тяжело отменить. Руки, ноги, все части тела слепо повиновались коду, неделю как завладевшему сознанием. Подчиняясь ему, осторожно присел на краешек постели. Джейкоб блаженно улыбнулся, слегка сжал протянутую руку и побледнел. Глаза выкатились из орбит и застыли, превратившись в два безжизненных глянцевых стёклышка. «Он умер?» – испугался, внезапно пришедшей догадке.

– Джейкоб! Джейкоб!

Романтик не подавал признаков жизни. Похлопал по щеке – ноль эмоций. Неподдельный страх сковал разум: что делать? Угораздило так глупо влипнуть! Как объяснить детективам, почему малознакомый старик, раздетый догола, оказался в моей постели, и почему он умер, едва я вошёл в комнату. Естественная смерть? Всему есть причина. Обшарив карманы, обнаружил коробочку от лекарства «Виагра-Плюс». Джейкоб не доверял себе и подстраховался перед интимной близостью? Возбуждающее лекарство расширяет сосуды, усиливает кровоснабжение и увеличивает нагрузку на сердечно-сосудистую систему. Джейкоб не рассчитал силы, принял двойную дозу, и сердце объявило локаут, не выдержало нагрузки. Поверит ли полиция в разумное объяснение?

На столе лежали портмоне с кредитными карточками, и двумя двадцатидолларовыми купюрами, кастет, телефон и связка ключей. Я раскрыл телефон, увидел, что вход заблокирован, и нажал на единственно доступную кнопку «Аварийная». Раскрывшееся меню предложило выбор: «911» или «Джо». «Сын», догадался, вспомнив, что Джейкоб пару раз упоминал его имя, на мгновенье замешкался, отключил функцию «видео», и решительно нажал «Джо». К счастью, он оказался дома. Телефон отца высветился на его дисплее, и он весело поздоровался: «Привет, па! Где ты?»

– Твой отец у меня дома, – пробормотал я, запинаясь. – Срочно приезжай, ему плохо, – назвал адрес, не решившись сказать правду. Затем позвонил в полицию и коротко обрисовал ситуацию.

Полиция и «скорая помощь» прибыли одновременно, через десять минут. Засвидетельствовали смерть, составили протокол, и увезли тело в морг для проведения судебно-медицинской экспертизы.

Я перезвонил Джо – он уже был в дороге – выразил соболезнование и перенаправил в госпиталь. Едва завершил разговор, явился детектив в сопровождении двух полицейских в униформе и двух в штатском. Пока детектив задавал вопросы, казавшиеся рутинными, соответствующие выяснению обстоятельств внезапной смерти, штатские тщательно осмотрели квартиру, порылись в ящиках рабочего стола и скопировали содержание компьютера. Когда они закончили, детектив мне вручил повестку в федеральный суд Южного округа штата Нью-Йорк.

День, так прекрасно начавшийся, завершился трагедией. Я всегда говорил, что радужные ничем не отличаются от нерадужных! У тех и других, первая любовь, как правило, неразделённая. Или трагическая. История любви Татьяна и Олега Ларина, Ленского и Онегина, случившаяся в далёком прошлом и блистательно разыгранная на сцене бродвейского театра, – наглядное тому подтверждение. Как и моя несостоявшаяся любовь с истинным джентльменом и благородным романтиком, Джейкобом Стайном.