Текст книги "Филлико Парменионыч против Империи к открытию олимпиады(СИ)"

Автор книги: Ра-Нефер Ипи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Ипи Ра-Нефер
Филлико Парменионыч протимв Имсперии к открытию лимпияды

6

'Зевс отплатил нам огнём за огонь...'

Родос

Покинув Теру, Филота продвигался на восток восемь дней, несмотря на то, что до Родоса можно было дойти вдвое быстрее. Сын Пармениона не спешил, посещал все острова на пути – Астипалею, Тилос, Халку. Встреча с Неархом была назначена через пятнадцать дней, если считать с момента ухода с Теры. Отрядам предстояло соединиться в гавани, расположенной в северной части Родоса. Там, где в будущем должен был возникнуть знаменитый «дем родосцев», город, носящий одно с островом имя, заложенный жителями трёх объединившихся полисов островитян – Камира, Ялиса и Линда. Это случилось за полсотни лет до рождения Филоты, потому, сейчас, естественно, никакого города там не было. Но удобная гавань никуда не делась.

Филота на Родос не торопился. Ещё на пути в Элладу он посетил городок Линд, лежащий в юго-восточной части острова. Ничего особенно интересного македоняне там не обнаружили, разве что принесли жертвы Афине Линдской в храме, основанном Данаем. Земли здесь были очень скудными, людей жило мало. Критяне использовали Линд, как стоянку для своих торговых судов, следующих на Кипр и обратно. Все это привело Филоту к мысли, что другие части острова осматривать бессмысленно. Конечно, если бы сыну Пармениона пришло в голову расспросить Пнитагора о Родосе более подробно, он бы узнал, что на западе острова земли куда плодороднее и населения там всегда было больше. Но архинаварх не отличался любознательностью Александра и ничего спрашивать не стал.

Возле острова Халка встретили торговое судно критян. Купцы не пытались бежать, держали себя достойно, без страха. «Железные люди», несколько месяцев назад посещавшие Линд и ушедшие на запад, никого в этих водах уже не удивляли.

– Похоже, не слышали про Теру, – предположил Филота, несколько озадаченный спокойствием купцов, – а ведь несколько судов сумело от нас удрать. Что же, они не донесли сюда вести?

Удивляться пришлось не только этому: как оказалось, судно критян шло из Камира.

– Значит, он уже построен, – отметил Никанор.

– Это хорошо, – сказал Пнитагор, – там удобная стоянка. И, судя по всему, местные отнесутся не враждебно.

– Если мы не начнём их резать, – заметил Никанор, подозрительно взглянув на брата.

Филота хмыкнул. Он помнил слова египтянина Тутии о том, что родосские критяне платят фараонам дань. Причём, уже почти сто лет. Он так же знал, что сам Крит оной дани не платит и Тутмос ещё только собирается распространить на него своё влияние. Это наводило на мысль, что Арейменес, царь Секиры, властвует далеко не над всеми своими единоплеменниками. Некоторые критские поселения в Эгеиде жили своим умом (как, например, на Кипре).

Это эллинов не удивляло, ибо в будущем уже их собственные колонии далеко не всегда состояли с метрополиями в братском союзе, иногда даже воевали, как, например, Керкира с Коринфом.

– Они платят дань Египту и нападать на них крайне неразумно, нарушим договор, а это война. Александр шкуру спустит, – ответил Филота.

– Но Камир все же неплохо бы посетить, – сказал Пнитагор.

– Это бесспорно, – согласился Филота, – к тому же есть у меня одна мысль...

– Какая? – спросил Никанор.

– Потом... – уклонился от ответа Филота, – надо сначала осмотреться.

Камир обнаружился не совсем там, где должен был быть, но Пнитагор тому не удивился, объяснил, что после какого-то разорения жители отстроили свой город заново, сохранив его имя, в другом месте, чуть севернее. От прежнего остались руины, облюбованные пиратами. Место сие привлекало их тем, что удобную и обширную бухту прикрывали три небольших островка, проливы между которыми мелководны, усеяны скалами, в том числе и подводными. Не всякая триера здесь проскочит. Удобен для входа в бухту только северный пролив.

Ныне же Камир стоял на горе, возвышавшейся над морем на триста локтей. Стены его, сложенные из дикого камня, весьма внушали и высотой и протяжённостью. Многолюдный город целиком в их каменное кольцо не помещался, у подножия горы вдоль береговой линии раскинулось большое предместье. День и ночь в сравнении с захудалым Линдом, где кроме купеческих складов почти и смотреть-то не на что.

Филота, обозревая мощные укрепления, нисколько не огорчился. Город он штурмовать не собирался. Да и местные встретили «железных людей» благосклонно. Уже весь Родос знал, что те ведут себя миролюбиво, а выгод от общения с ними немало. Родосские критяне действительно ничего не знали о разорении Теры и конфликте пришельцев с их единоплеменниками в Афинах.

Как быстро выяснилось, в Камире правил царь, не подчиняющийся Арейменесу. Звали сего государя Дадаре Менес. Дедал, стало быть. Правда к Лабиринту, крыльям и прочим многочисленным хитроумным придумкам, он отношения не имел, что несколько разочаровало македонян.

Царь Дадаре встретил пришельцев торжественно, как старых друзей, хотя видел их впервые. Филота весь расцвёл от удовольствия, благодушно принимая подношения и, в свою очередь, одаривая царя с его высокородными сановниками, среди которых особенно выделялся немолодой муж, одетый не просто богато – роскошно. Золотых украшений на нём было столько, что даже хотелось пожалеть беднягу, вынужденного таскать на себе такую тяжесть. Платье – финикийский пурпур, расшитый золотом, на голове шапка, украшенная страусовыми перьями. Золотой наборный пояс, браслеты. Он выглядел богаче царя. Собственно, так и было, как вскоре выяснил Филота. Звали сего знатного мужа – Дамакон. Демоконт по-эллински. «Копье народа». Имя это более подходило воину, нежели купцу, но высокородный Дамакон был именно купцом.

Среди знатных критян опытный Пнитагор сразу приметил чужеземца. Финикийца. Тот постоянно держался возле царя и часто что-то шептал ему на ухо.

– Переводчик? – спросил Филота.

– Возможно. Но, скорее, советник. Посмотри на взгляд и осанку. Слишком независим для простого слуги.

Финикийца звали Никмадду, он был представлен Филоте одним из первых, что лишь подтвердило его высокий статус. Был он не просто советником царя, но представлял на Родосе интересы купеческих сообществ Тира.

Услышав об этом, Филота и Пнитагор переглянулись. Тира? Тир под египтянами. И Родос платит дань Египту. О чём все это говорит?

– Сдаётся мне, он тут – глаза и уши Тутмоса, – негромко проговорил Пнитагор.

– Пожалуй, соглашусь с тобой, – кивнул Филота.

Сын Пармениона высматривал в свите царя египтян, но их здесь, похоже, не было. Ни купцов, ни сановников, ни воинов.

Общение протекало без особых трудностей. Македонянам помогал Этеокл, Адар-Мелек уверенно объяснялся с Никмадду.

Царь Дадаре устроил для дорогих гостей роскошный пир и не скупился на славословия. Но Дамакон и здесь его обскакал.

– Они явно чего-то от тебя хотят, – догадался Никанор.

– Похоже на то, – согласился Филота.

Он заметил, что Никмадду был сдержан, сосредоточен и посматривал на Дамакона неодобрительно. Полезное наблюдение.

По окончании первого дня пира, когда гости вернулись в свой лагерь, разбитый возле предместья Камира, Филота, в отличие от многих не увлекавшийся вином, собрал в своём шатре малый совет, где присутствовали его брат, Пнитагор и Адар-Мелек.

– Этот город должен быть нашим, – заявил он без предисловий.

Адар-Мелек фыркнул.

– За какой радостью тебе надо эту беременную голову, ссориться с мицри за здорово живёшь?

– Город богат и выгодно расположен, – сказал Пнитагор, – Филота прав, отказываться от Камира – верх глупости.

– Выгодно расположен, ха! Не смеши мои сандалии! Здесь, на Родосе, выгодно расположен только один город, да и то придётся тыщу лет поскучать, пока кое у кого шевельнётся мысль за поворочать камни.

– То-то вы безо всякого пинка от персов торопились придушить «невыгодно расположенный» Линд, – заметил Пнитагор.

– Так то было полтораста лет назад.

– И что с того? Хочешь сказать – «давно и неправда?»

– Филота, ты же сам все время говорил, что нельзя ссориться с египтянами, – Никанор не стал развивать разговор про выгоды.

– Мы и не будем, – уверенно ответил Филота, – пускай Дедал ссорится с ними, а мы останемся не при делах.

– Хочешь все представить так, будто они сами попросились под нашу руку? И что предложишь? Меньшую дань, чем они платят Тутмосу?

– И нашу защиту, – кивнул Филота.

– Рассчитываешь, что они рассудят, будто Тутмос далеко, а Александр под боком? – поинтересовался Никанор.

– Где-то так.

На следующий день царю Дадаре намекнули о том, что неплохо бы переговорить в узком кругу. Тот намёк понял и не удивился. Со стороны родосцев на этом разговоре кроме царя присутствовали Дамакон и Никмадду. Из-за последнего, Филота не рискнул говорить с царём открыто и называть вещи своими именами. Началась игра: «Я тебе ничего не скажу, но ты сам догадайся, что у меня на уме, а я попробую догадаться, что ты догадался».

Дамакон, выслушав предложение, суть которого была надёжно запрятана под многословным словоблудием, заулыбался. Никмадду нахмурился. Лицо царя приняло странное выражение, он скосил глаза на финикийца, и ответил весьма неопределённо, что мол, предложение интересное и его стоит обдумать. На том пока и разошлись.

– Мне все ясно, – заявил после переговоров Пнитагор, – у них тут раскол. Этот Дамакон, судя по всему, хочет избавиться от опеки египтян. И наверняка его многие в том поддерживают, а царь колеблется.

– Ты сегодня – сама прозорливость, Пнитагор! – саркастически хмыкнул Адар-Мелек и театрально закатил глаза.

Киприот обиженно поджал губы.

Для переговоров «о делах торговых», как было во всеуслышание объявлено, вне стен города поставили большой шатёр. Вскоре выяснилось, что торговаться, отвечать двусмысленно на прямой вопрос критяне умеют ничуть не хуже «пурпурных». Дамакон быстро запомнил эллинские слова «дорогой друг» и теперь вставлял их в каждую свою фразу, непрерывно улыбаясь. Говорил он очень цветисто, воздавал хвалу Александру, Филоте, все время кивал. Македоняне поняли, что эти кивки в равной степени означали, как «да», так и «нет». Царь вёл себя более сдержано и осторожно. Никмадду по большей части помалкивал, глядя на македонян исподлобья.

Филота чувствовал, что Дамакон хочет усидеть на двух стульях, а царь постепенно все больше продвигается назад к египетскому стулу, с которого, поначалу, уже почти сполз. Финикиец, видать, хлеб свой ел не зря, и когда критяне после очередного посещения переговорного шатра удалялись в свой город, быстро находил нужные слова, пресекающие царские метания.

Шаг вперёд, два назад. Архинаварх начал раздражаться и подумывать, что неплохо бы уже утяжелить доброе слово полновесным ядром для палинтона. Несколько машин сняли с кораблей и поставили на берегу «для починки». На одном из транспортов перевозили в разобранном виде огромный палинтон, способный метать камни весом в два таланта. Эту махину брали в поход на всякий случай, на корабле её было не развернуть, исключительно сухопутное орудие.

Для царя устроили показательную демонстрацию, разнеся в щепки великодушно пожертвованный им для сего действа сарай. Точно так же Филота играл мускулами перед ахейцами, вот только в отличие от них Дадаре, почему-то, не очень впечатлился.

Пнитагор, изо всех сил придавая своему голосу загадочность, рассказал, как долог путь из Египта. Он проходит мимо Кипра, где властвует великий царь Александр. До Родоса иным путём не добраться.

– Разве что пересечь море напрямик, но кто на такое отважится?

Услышав эти слова, Адар-Мелек не сдержал высокомерной ухмылки. Даже Дамакон как-то странно посмотрел на Никмадду, но ничего не возразил.

В брожениях вокруг да около, предложения Филоты тягучим мёдом протянулись три дня, а на четвёртый случилось нечто, заставившее медленно ползущие события резко перейти в галоп.

В палатку Филоты зашёл Никанор в сопровождении нескольких воинов. В руках он держал... совиную тушку, пронзённую стрелой.

– Что это? – спросил архинаварх.

– Сова.

– Это я вижу. Вы что, с ума сошли, по совам стрелять? А если это сова Афины? Кто разрешил?

– Я приказал, – спокойно ответил Никанор, – вспомни, как передают сообщения египтяне.

– Тут же нет египтян.

– Ага. Совсем нет. А сова несла вот это.

Никанор протянул брату короткую трубочку, сделанную из толстого гусиного пера и с двух сторон запечатанную воском.

– Та-ак... – протянул Филота, – доставай.

Никанор осторожно, помогая себе деревянным стилом для письма, извлёк из трубки свёрнутую узкую полоску тонко выделанного папируса, покрытую египетскими письменами.

– Кто подстрелил сову? – спросил архинаварх.

Никанор молча вытолкнул вперёд одного из воинов, пришедших с ним.

– Молодец, получишь щедрую награду, – похвалил Филота.

Воин, просияв, поклонился.

– Ступайте. Никанор, останься.

Когда братья остались наедине, Филота спросил:

– Кто-нибудь у нас разбирает эти весёлые картинки?

– Вряд ли, – покачал головой Никанор, – я немного нахватался, но тут намалёвана какая-то бессмысленная хрень.

– Тайнопись, – кивнул Филота, – надо сохранить это послание, может быть, удастся прочитать.

– Но сейчас мы не сможем.

– Ну и что? Зато теперь совершенно очевидно, что египтяне держат руки на горле у Дедала.

– Может это не египтяне? Невелик секрет, использовать сов для передачи посланий.

– Только эллины с незапамятных времён разводили для этого голубей.

– В нынешней Элладе ещё не пользуются голубиной почтой, – не сдавался Никанор.

– Ты не можешь утверждать наверняка. Мы многое просто не успели увидеть.

– Может тогда не стоит связываться с Камиром? – осторожно спросил Никанор.

Филота долго не отвечал, задумчиво разглядывая папирус.

– Может быть... Но я думаю, что нам все же следует добиться от Дамакона некоторой ясности. В конце концов, критяне ведь не получили письмо.

Филота ошибся. Македоняне не знали, что для передачи особо важных сообщений сов выпускают парами, они несут одинаковые послания. Вторая сова достигла адресата. Дадаре Менес отреагировал на письмо немедленно – ворота Камира закрылись, а со стен македонянам прокричали пожелание убираться на все четыре стороны.

– Почтеннейший Менес! – крикнул снизу вверх Адар-Мелек, – ты говоришь обидно! Какая муха тебя укусила?

– Какая муха?! – вместо царя возмутился Никмадду, – злодеи, не делайте мне наивность на лице!

– Так, значит... – оскалился Филота.

– Я думаю, им рассказали о наших делах на Тере, – предположил Пнитагор.

– Кто рассказал? Другие критяне?

– Ну, больше некому.

Подбежал один из младших командиров.

– Архинаварх, поймали поджигателя!

Воины приволокли какого-то невзрачного человечка.

– Высекал огонь над горшком со смолой возле кораблей!

Несколько триер Филота приказал вытащить на берег для осмотра и ремонта. Поджигателя допросили с пристрастием. Будучи совершенно истерзанным, он рассказал, что действовал по приказу Никмадду.

– Откройте ворота! – орал Филота критянам, – иначе я сожгу город!

– Египтяне... – заикнулся было Никанор, но архинаварх не желал ничего слушать.

– Да насрать на египтян! Они за тридевять земель! Ты видел поблизости хотя бы одного?

Филота приказал стрелять поверх стен горшками со смолой. В городе загорелось несколько крыш. Критяне огрызались стрелами.

Ночью в лагерь пробрался Дамакон. Он пытался устроить переворот и скинуть Дедала, но не преуспел и сам еле унёс ноги.

– Сюда идёт флот Чёрной Земли. Это от черноногих Дадаре получил вести через Никмадду.

– Значит, Никмадду действительно служит египтянам? – спросил Никанор.

– Да, – ответил Дамакон. Теперь-то он мог не юлить и говорил прямо.

– Флот идёт с востока? – спросил Филота.

– Думаешь, это корабли Тутии? – предположил Пнитагор.

– А кто ещё может тут оказаться из раскрашенных? Тутии ближе всего.

– Тутии? – переспросил Дамакон, – не слышал о таком. Послание отправил Сиантеф.

– Кто это? – поинтересовался Пнитагор.

– Большой начальник. Правая рука царя черноногих.

– Сиантеф? – удивился Филота, – человека, про которого говорят, будто он правая рука фараона, зовут Ранефер...

– Херу-Си-Атет... – процедил Адар-Мелек.

Филота некоторое время молчал, потом выдавил из себя:

– Вот Керберово дерьмо... И как наши его просмотрели?

– Он идёт с Крита, почтеннейший, не с востока, – сказал Дамакон.

– Много у него кораблей? – спросил Пнитагор.

– Много. Он обещал помочь Дадаре.

Никанор присвистнул.

– Надо срочно послать за Неархом. Он ведь сам не догадается прийти сюда.

Пнитагор повернулся к Филоте и мрачно произнёс:

– С юга отмели и подводные камни, архинаварх. Египтянам придётся сделать крюк и подойти к Камиру с севера, как мы сюда пришли. Они отрежут нас от Неарха.

– Проклятье...

– Надо послать верхового, – сказал Никанор.

Большая часть конницы осталась с Неархом, но пару десятков лошадей Филота все же придержал для себя.

Гонца отправили немедленно. На следующее утро над стенами Камира появился густой чёрный дым. Он не тянулся в небо столбом, критяне выпускали его прерывистыми клубами.

– Сигнал подают, – процедил Пнитагор, – могли бы зеркалами, но вместо этого дымят. Стало быть, знают, что помощь подойдёт с севера и зеркалами солнце поймать трудно.

– Что они говорят, понимаешь? – спросил Филота Дамакона.

– Город осаждён. Просят помощи.

Прошёл час, а может два, и на горизонте блеснул яркий свет. Погас. Блеснул снова. Ещё и ещё.

– А вот и наши друзья... – прошипел Пнитагор.

– Что это за сигнал? – спросил архинаварх.

– Они помогут городу, – несколько неуверенно ответил Дамакон.

– Помогут... Готовиться к бою! – прогремел Филота, – все корабли, что на берегу – срочно на воду!

К счастью, такие можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Борей донёс до македонян песню египетской трубы.

– Может сходить до разговора? – осторожно спросил Адар-Мелек.

– Лучше до ветру сходи, – ответил Пнитагор, – пока время есть.

– Так ведь трубят...

Ему не ответили, и финикиец вынужден был поспешить к лодке, которая доставила его на борт «Гнева Мелькарта».

Матросы, гребцы и воины, спешно возвращались на корабли. Переполненные лодки носились по гавани, как ошпаренные. Несколько палинтонов, снятых с кораблей, так и пришлось оставить на берегу, не было времени их ворочать.

Никанор торопливо считал корабли противника.

– Что, много? – раздражённо бросил Филота.

– Меньше, чем у нас. Семнадцать... нет, вот ещё два. Девятнадцать кораблей разного размера.

– У нас тридцать два, – спокойно сказал Филота, – справимся.

Он посмотрел в сторону Камира. Над городом в небо росли уже несколько дымных столбов.

– Что там у них горит? Мы же сейчас не стреляем.

– Это они показывают раскрашенным бабам, что мы их тут совсем убиваем. Спасайте, мол, – ответил Филота.

Беспорядочно скученные у берега македонские корабли разворачивались, выходили на глубину, выстраиваясь в боевой порядок. Казалось, едва ли не половина из них должна была столкнуться с другой половиной, но кормчие и проревсы, бранясь на чём свет стоит в медные рупоры, срывая глотки, демонстрировали столь высокое искусство, что не треснуло ни одно весло.

Египетский флот приближался.

– Ты посмотри, какие смелые, – удивлённо протянул Филота, – или просто дураки?

Никанор его уверенности не разделял.

– Вот ведь засада... – пробормотал он еле слышно, – побьют нас – худо, побьём мы – тоже худо. Александр оторвёт головы...

– Победителей не судят, – бросил Филота.

– Может все же вызвать их на переговоры?

– И убраться восвояси, поджав хвост? В очередной раз прогнуться перед ними? До каких пор? И нет за нами никакой вины перед Александром. Не мы начали эту драку.

– Так ведь тут по-всякому истолковать можно...

– Толковать будет тот, кто победит. И не побьют нас. Их меньше. И вообще, я думаю, они блефуют. Должен же там хоть один разумный человек быть. Двинем, как фаланга против фаланги, они не выдержат, остановятся. Тогда и драки не будет, и разговор пойдёт куда интереснее.

Никанор не нашёл, что ответить. Брат говорил разумно. Сухопутное сражение двух катящихся друг на друга «брёвен»[54] нередко заканчивалось, ещё не начавшись. У кого-то из противников при виде надвигающегося частокола копий отказывала выдержка, и он обращался в бегство. Но если у египтян найдётся достаточно хладнокровия, чтобы не испугаться превосходящих сил противника, придётся драться. В битве при Тире Никанор не участвовал, но видел её с берега и знал, что противник сей не прост, смертоносных хитростей у него припасено в достатке. Но и македоняне извлекли из того столкновения хороший урок. Увиденное в Тире, подстегнуло мысль Диада сотоварищи. За зиму мастера Александра подготовили и успешно испытали сразу несколько «подарков» для тех, кто в будущем попытается оспорить македонскую талассократию[55].

Медленно покачиваясь на низкой волне, «Трижды гигант Талос» двинулся вперёд, вспенивая воду вдоль бортов двумя сотнями своих рук. Остальные гексеры, пентеры и триеры последовали за ним, выстраиваясь в громадный клин.

[]

Ранефер оторвался от сосудов синего стекла, в которые разглядывал густые клубы дыма над стенами Камира, и повернулся к сотнику Нахтра, стоявшему за спиной.

– Скажи, Коршун, как ты считаешь, может лев заставить стаю гиен отказаться от их добычи?

– Полагаю, этот вопрос не требует ответа. Думаешь, наши силы именно так соотносятся с силами македонян? – мрачно спросил сотник Хранителей, – я насчитал двадцать пять кораблей.

– Двадцать восемь, – ответил Ранефер, – вон туда посмотри, правее.

Нахтра взглянул в указанном направлении, кивнул.

– Думаю, и это ещё не все.

– Вот именно. К тому же, бывает, старые львы находят свою смерть в зубах гиен, не рассчитав своих сил.

– Уж не на почтенного Ранеба ли ты намекаешь, достойнейший? – прищурился сотник.

– Нет, что ты. Вовсе не учителя, живи он вечно, я имел в виду. Старый лев... Ну, просто к слову пришлось. Не выдумывал тайных смыслов.

– Они не ответили на песнь посланника. Не слышали? Не поняли?

– Или поняли, но пропустили мимо ушей, – сказал Ранефер.

– Сыграть её ещё раз?

Ипи некоторое время молчал, потом покосился на дым.

– Нет. Гиены уже вкусили крови. Просто так они добычу не отдадут. Льву остаётся одно. Прикажи флейтисту призвать Знаменосцев на «Мерит-Ра».

Нахтра кивнул. Меньше, чем через минуту замысловато пропела флейта. Её призыв подхватили на других ладьях, передали по цепочке. С кормы осадной ладьи «Пчела и Тростник» спустили большую лодку. На месабит и хеви-хенти, новых ударных ладьях, построенных с оглядкой на эллинские, лодки подвешивались на канатах по левому и правому борту, возле традиционных для кораблей Та-Кем кормовых оконечностей в форме цветков лотоса. Чтобы быстрее доставить на совет военачальников с кораблей, из-за небольших размеров не имеющих лодок, «Мерит-Ра» «поделилась» своими.

Эллины выстраивали строй в виде клина. Ипи на глаз прикинул расстояние до них. Не меньше пятой части итеру[56]. Время, да будет проклят демон Ка-У-Ка, сотворивший его, поджимает, но все ещё позволяет провести совещание.

Главнокомандующий Нимаатра, поднявшись на «Мерит», сразу перешёл к делу.

– Наш строй против клина не годится.

Ранефер согласно кивнул.

– Предлагаю пойти в охват. Пастью Себека, как Величайший при Мегиддо, только на море.

– Верно, Ипи. Твой отряд на правое крыло, «Мерит» и «Прекраснейшая» тяжелее моих «Скипетров», больше осадка. Там глубина, а у берега велик риск пропороть брюхо.

– Порази меня Баал... Ничего себе зверюга на острие клина... – пробормотал Энил, смотревший в сосуды Амена, – прежде не видел таких.

Голос финикийца дрогнул.

Ранефер посмотрел на него, подумав, что особой храбростью тот не отличается. Как поведёт себя в бою? Сейчас Энил выглядел, как истинный сын Реки: гладко выбрит, на голове парик, глаза подведены чёрными знаками Уаджат. Но изменилась ли натура? Ипи привык считать, что стойкости от фенех ждать не следует. Не слишком справедливое суждение, если хорошо подумать.

– Не видел? – удивился Ранеб.

– Нет. Это что-то новое. Магалия[57] шире. Видать, Пнитагор, или кому там это пришло в голову, посадил в верхнем ряду по три гребца на весло. А может и во втором столько же. Таких прежде не строили, хотя, конечно, идея на поверхности лежала. Просто в последние годы там эллины и македоняне на море воевали только с Автофрадатом, а у него не было больших кораблей.

– Трое на весло в верхнем ряду... Траниты, так? – уточнил Ипи, не упустив возможности припомнить эллинские слова.

– Так, – кивнул Энил.

– Двое в среднем – зигиты. И двое в нижнем – таламиты. Значит, ладью сию следует именовать... – Ипи наморщил лоб, – гептерой.

– Верно. Или октерой, если зигитов тоже трое.

– Удобно у них придумано, – похвалил Ранеб, – все по полочкам...

– Ладно, не время обсуждать сие, – вмешался Нимаатра.

– Верно, – кивнул Ранефер, – все по местам и к бою, достойнейшие! Идём пастью Себека. Хватит разговоры разговаривать. Не буду учить вас, как воевать. По возможности всем стремиться военачальников брать живыми. Я хочу узнать, какая тварь их укусила, что они лишились разума и нарушили договор.

Он посмотрел на Нимаатра и повторил:

– По возможности.

Знаменосец кивнул. Прежде, чем такая возможность представится, врага следует хорошо поджарить.

Пнитагор поднялся на борт гексеры «Пандора», дабы руководить правым крылом клина и теперь наблюдал, как перестраиваются египтяне. Попытаются сделать охват. Филота, с самого начала азиатского похода командовавший гетайрами, на море собрался воевать, как на суше. Конница «друзей» строилась клином или фессалийским ромбом, что позволяло ей быстро маневрировать на поле боя. Прежде такого построения в морских сражениях не бывало, сын Пармениона намеревался стать новатором.

Афиняне, финикийцы и родосцы на море практиковали маневр «прорыв». Корабли выстраивались в две или три линии со смещением на полпозиции, чтобы затруднить противнику проход в тыл, и атаковали, стараясь, по возможности, проходом вдоль борта сломать чужие весла (свои, естественно, втягивали). При удаче разворачивались и таранили частично или полностью обездвиженный корабль. Враг, разумеется, не ждал, когда ему переломают весла и для успеха сего предприятия атака должна быть массированной. Успеет противник среагировать на один корабль, может быть, не успеет на другой.

Для защиты от «прорыва» со времён Фемистокла на корабли ставили подвижные балки, далеко выступающие за корпус корабля. К концу такой балки подвешивался острый железный клюв, утяжелённый большим количеством свинца. Балку старались поставить над палубой проходящего вдоль борта противника и уронить груз, который при удаче прошивал корабль насквозь. Такое орудие именовалось «дельфином» за форму ударного грузила.

Филота объяснил, что тесное построение клином он избрал, как защиту от вражеского «прорыва». Пнитагор заявил, что при Тире египтяне такую тактику не использовали, но архинаварх возразил, что там-де была хаотичная свалка без изысков, а египтяне, вообще-то, замечены в любви к «прорыву». То была правда – именно так действовал в битве при Артемисии египетский отряд Ксеркса[58].

Пнитагор прекрасно знал, что македоняне «прорыв» не любят и предпочитают «обход», когда триеры, избегая лобовой атаки, стремятся охватить врага на флангах. Но клин для такого боя подходил ещё меньше. Пнитагор указал на это Филоте. Архинаварх ничего не возразил, но и приказа не отменил.

Теперь же наварх-киприот видел, что Филота, как ни удивительно это звучало, оказался прав. Египтяне сами построились для «обхода». Получалось, что архинаварх каким-то образом внушил врагу идею драться по-македонски, а сам предпринял меры против такой тактики. Ведь построй он корабли в три линии, как делали все, враг сомнёт крылья, но с клином так запросто поступить не получится. Нет, сухопутный Филота не был дураком.

Предвкушать победу Пнитагор, однако, не спешил. При Тире он, занятый спасением своего отряда, не видел боя Ранеба с Неархом, но, естественно, позже расспросил участников и знал, что египтяне старались держаться на расстоянии и плевались огнём. Ещё год назад, обсуждая все детали сражения, полководцы Александра сделали логичный вывод – следует избегать столкновений с египтянами на открытой воде. В тесном пространстве быстрое сближение сведёт на нет все их искусство стрелков. И огненные снаряды они применять не рискнут. Бухта Камира подходила для этого, как нельзя лучше.

Дело решит быстрая атака, для чего в первую линию на крыльях клина поставили триеры. В центре разместились тяжёлые корабли с большим количеством метательных машин.

План выглядел вполне реализуемым, но на душе у Пнитагора почему-то скребли кошки. По правую руку от «Пандоры» шла пентера «Орион», та самая, что возила Птолемея в Египет. Сейчас ею командовал молодой Никокреонт, сын Пнитагора. Перед боем отец сказал ему:

– Что бы ни случилось, держись всегда подле меня. Не лезь на рожон, не вырывайся вперёд.

– Их же меньше, отец.

– Их и год назад было меньше. Что-то мне не по себе от их уверенности, граничащей с наглостью и безумием.

– Наверное, ты прав. Зевс лишил их разума, – спокойно ответил Никокреонт.

Наварх лишь покачал головой.

Ранефер растянул лук и, глядя вдоль стрелы сквозь лесенку прицельного перстня на большом пальце, определял расстояние до противника. Пока далековато, надо подпустить ближе. Навесом осадные луки уже достанут, но от попадания в палубу проку мало. Пожар на палубе тушить легко. Надо всадить горшок с неугасимым огнём в борт, в галерею гребцов. Македоняне, конечно, предприняли меры: борта их кораблей завешены пёстрыми бычьими шкурами. Наверняка мокрыми и просоленным. Когда Знаменосцы разъезжались по своим ладьям, на эту защиту указал Ранеб. Кроме него никто не разглядел, но это не удивительно, у старика глаза видят куда дальше, чем у молодых. За час шкур не запасёшь, стало быть, подготовились загодя и все необходимое взяли с собой, хотя вряд ли рассчитывали встретиться с ремту в этих водах. Предусмотрительны, осторожны. Обжёгшись на молоке, дуют теперь и на воду.

Договор договором, а к войне с Та-Кем Александр готовился.

«Как и мы».

Неужели человеческая природа всегда останется таковой? Даже спустя тысячу лет? Хочешь мира – готовься к войне. Эта истина никогда не устареет. Горько на душе от таких мыслей.

Над огромным кораблём, идущим на острие клина, появился растущий тонкий столб дыма. Он изгибался, превращаясь в арку. Снаряд исчез в волнах с большим недолётом.

Началось.

– Без приказа не отвечать.

Не обязательно такое говорить, но и хуже не будет. Ранефер оглянулся, посмотрел на лица своих воинов. За его спиной стояли несколько Хранителей и морские пехотинцы «себек-аха» в лёгкой «морской» броне, от которой можно быстро освободиться в воде. Она представляла собой чешуйчатый нагрудник, оставляла руки и спину незащищёнными. Многие ограничились панцирями из пары десятков слоев проклеенного льна. Тоже неплохая защита, которую весьма ценят эллины. Несмотря на кажущуюся бесполезность (тряпка и тряпка), пробить её стрелой труднее, чем бронзовый лист. Если бы щитоносцы Александра в битве на Пустоши имели льняные панцири, вполне возможно, что исход её оказался бы иным[59]. Воины смотрели сосредоточенно. В глазах некоторых молодых, Ранефер различил страх. Пусть. Страх лучше беспечной расслабленности, которую ремту стали приобретать, одерживая одну победу над другой в битвах с фенех и кефтиу. Страх может заставить тело окаменеть, но может и придать сил. Дело полководца – отдавать чёткие приказы уверенным голосом. Это успокаивает, направляет страх в нужное русло, обращает его в разумную осторожность.