Текст книги "Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность"

Автор книги: Р. Сементковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Посмотрим теперь, проявил ли он особую гениальность в другом направлении, то есть в чисто дипломатическом. Мы видели уже, что его назначение посланником в Петербург состоялось вследствие вызывающего образа действий по отношению к Австрии: его во что бы то ни стало надо было удалить из Франкфурта. Равным образом и его назначение посланником в Париж было вызвано вовсе не тонкими дипломатическими соображениями, а простым желанием предоставить ему какой-нибудь соответственный пост ввиду преждевременности воинственных осложнений, которых он добивался в случае занятия поста министра-президента. Отношения с Россией были во время его нахождения в Петербурге прекрасны, так как Россия имела основание быть недовольной и Австрией, и Францией. Следовательно, подготовлять ее к соблюдению нейтралитета на случай войны не было никакой надобности: Россия от всей души могла приветствовать поражение Австрии и Франции ввиду недавних ее счетов с этими двумя государствами в восточном вопросе. Кроме того, и эра наступивших в России крупных реформ обеспечивала Пруссию против всякой агрессивной политики со стороны России. Как на ловкий ход со стороны Бисмарка указывают только на положение, занятое им во время польского восстания. Германское общественное мнение, особенно крайние его элементы, действительно требовали, чтобы Пруссия присоединилась к манифестации западных держав, направленной к поощрению восстания; но Бисмарк воздержался от этого и, напротив, заключил с Россией конвенцию, в силу которой русским и прусским войскам взаимно облегчена была поимка инсургентов и подавление восстания. Но усматривать в этом обстоятельстве какой-нибудь ловкий дипломатический ход нет никакого основания. Сама Пруссия насчитывает среди своих подданных немало поляков, и в случае успеха восстания брожение легко могло перейти на прусскую территорию. Кроме того, и строго консервативные начала, которых придерживался Бисмарк, побуждали его в данном случае принять сторону России против инсуррекционного правительства. Таким образом, дело объясняется весьма просто, и требуется много предвзятости, чтобы усматривать в чисто отрицательной поддержке, оказанной тогда Пруссией России, доказательство особенных дипломатических способностей Бисмарка. Всякий другой государственный человек, поставленный на его месте, поступил бы точно так же.

Какова же была его политика по отношению к Франции или, точнее говоря, каковы были его личные отношения к Наполеону III? Всем известно, что император французов всячески старался поддерживать дружбу с Пруссией. К этому его побуждали многообразные и очень важные соображения. Пруссия тогда еще была между великими державами государством сравнительно второстепенным; главную же роль играли Россия и Австрия. С обеими этими державами Наполеон свел уже счеты, и притом весьма успешно. Севастополь, Сольферино, Маджента доставили внешний блеск его царствованию, но в то же время создали ему в Европе опасных врагов. Поэтому он искал союзников и искал тем усерднее, чем более забывались достигнутые успехи и чем резче выступали неудачи во внутренней, а отчасти и во внешней политике. Мексиканская трясина поглощала много жертв людьми и деньгами и усиливала ряды внутренних врагов, которых у Наполеона III было очень много и которые сильно колебали его престол. Надо было его упрочить, а это трудно было сделать при том направлении, которое приняла политика императора французов, иначе, чем блеском военных побед или территориальными приращениями. Наполеон постоянно домогался этой цели. Пруссия принадлежала к числу государств, преследовавших честолюбивые планы и старавшихся, подобно Франции, отвлечь внимание народа от назойливых внутренних вопросов. Таким образом, сближение между Пруссией и Францией казалось вполне достижимым, и Бисмарк при нередких своих встречах с Наполеоном беспрестанно поддерживал в нем мысль, что успехи Пруссии будут совпадать с успехами Франции. Особенно сильно он стал поддерживать Наполеона в этой мысли с тех пор, как начались его раздоры с австрийской дипломатией, а когда распря с Австрией достигла крайнего напряжения, он стал уже явно ухаживать за Наполеоном и, например, тотчас после Гаштейнской конвенции поспешил к нему в Биарицу с докладом и с новыми обещаниями.

Цель, которую преследовал в этом деле Бисмарк, ясна: он опасался вмешательства Франции в случае, если Пруссия объявит Австрии войну. Чтобы предупредить это, он постоянно давал Наполеону разные обещания относительно территориальных приобретений, которых тот добивался, и этим путем склонил его не только к соблюдению нейтралитета, но даже и к более решительным действиям. Так, только благодаря согласию Франции, Италия вступила в союз с Пруссией и таким образом повлияла на исход войны: если бы значительная часть австрийских войск не была отвлечена Италией, то Пруссии, конечно, было бы очень трудно рассчитывать на успех, а между тем король Виктор-Эммануил, обязанный Франции всем, без ее согласия никогда не решился бы объявить Австрии войну. Таким образом, все зависело от Франции (в этом сознался впоследствии сам Бисмарк), и она оказала Пруссии громадную услугу, взамен которой вполне была вправе рассчитывать на содействие последней. Действительно, Бисмарк всячески поддерживал Наполеона в этой мысли. Но вслед за разгромом Австрии Наполеон неоднократно повторял фразу: “Бисмарк меня самым наглым образом обманул”. Значит, Бисмарк не сдержал своего обещания. Правда, сам Наполеон не отличался разборчивостью в средствах борьбы, и с нравственной точки зрения его дипломатические приемы далеко не могут быть одобрены. Но тем не менее вряд ли можно привести факт, чтобы Наполеон в дипломатической сфере отказался бесцеремонно от исполнения только что данного обещания. Между тем Бисмарк поступал именно так. Он собственные обещания не ставил ни в грош и готов был на другой же день, если это ему казалось выгодным, отречься от них. Он поддерживал Наполеона в убеждении, что за свой нейтралитет он будет Пруссией щедро вознагражден, но, как только достиг своей цели, грубо отказался от всяких переговоров по данному вопросу. Таким образом, в недостатке честности Бисмарк далеко превзошел Наполеона, и благо бы этот недостойный образ действий обеспечил интересы его отечества, предохранял бы его от новой кровопролитной войны! Но, как мы знаем, тактика Бисмарка, наоборот, именно привела к войне, еще более опасной для Пруссии, и если война эта кончилась благополучно, то в этом никак нельзя усмотреть заслуги Бисмарка, а исключительно опять-таки только заслугу организаторов прусских военных сил.

Остановимся, однако, пока лишь на прямых последствиях австро-прусской войны. И тут уже неверная тактика Бисмарка привела к тому, что плоды прусских побед были сильно урезаны. Пруссии пришлось заключить мир с Австрией при посредстве Франции. А последняя “преисполнилась патриотических опасений ввиду невероятного и неожиданного события”, то есть разгрома Австрии. Если она до сих пор относилась недоброжелательно к империи Габсбургов, то после Кениггреца Наполеон решительно встал на ее сторону, озабоченный успехами Пруссии. Вследствие этого Бисмарку пришлось сильно ограничить свои требования. Объединение всей Германии под главенством Пруссии не могло состояться. Пришлось довольствоваться северогерманским союзом. Линия Майна, разделявшая северную и южную Германию, осталась в силе. Против присоединения Саксонии к прусским владениям Наполеон вместе с Австрией восстали так решительно, что от этой мысли пришлось совершенно отказаться; равным образом пришлось оставить и всякую мысль о присоединении каких-либо частей австрийской территории и довольствоваться самою ничтожной военной контрибуцией. Впоследствии эти столь недостаточные плоды прусских побед опять были истолкованы в пользу гениальных способностей и проницательности Бисмарка: он-де предвидел, что Австрия ему со временем понадобится, и поэтому не желал ее обидеть. Но и это одна только легенда. Главные основания мирных условий были предначертаны из Парижа, и если Бисмарк на них согласился, то только потому, что он опасался вооруженного вмешательства Франции. Там же, где он мог действовать, не опасаясь вмешательства этого государства, он проявил невероятную бесцеремонность, хватая все, что только мог. Присоединение Ганновера, курфюршества Гессенского, герцогства Нассауского было явным актом насилия, ибо на стороне Австрии боролись и остальные германские государства. Следовательно, Пруссия могла бы на том же основании присоединить к своим владениям и Баден, и Вюртемберг, и Баварию, и если она этого не сделала, если она с тяжелым сердцем отказалась от присоединения Саксонии, то только потому, что сил у нее не хватало. Доказывал же сам Бисмарк, что без Саксонии Пруссия никак обойтись не может. Но тут его аппетит был решительно умерен Наполеоном, который в то же время приостановил дальнейшее движение прусских победоносных войск на Вену. В общем же получился такой результат, что, вместо объединенной Германии с восьмидесятимиллионным населением возник только северогерманский союз, отделенный от южной Германии (сохранившей в международном отношении полную самостоятельность) пресловутой линией Майна. Австрия была окончательно исключена из германского союза, то есть последний лишился ее содействия в случае внешнего нападения на Германию. При таких обстоятельствах совершенно очевидно, что выиграла в сущности не Германия, а Пруссия, что Бисмарк действовал не в пользу осуществления мечты немцев, а исключительно в пользу династии Гогенцоллернов.

Само собою разумеется, что, хотя Бисмарк и находился в свите короля Вильгельма, парадируя в мундире майора ландвера, но на военные действия не оказывал никакого влияния. Мы должны, однако, указать на один эпизод этой войны. В самый решительный ее момент, то есть во время битвы при Кениггреце, король Вильгельм лично наблюдал за ходом сражения, и можно было опасаться, что военное счастье изменит пруссакам. Австрийцы количественно преобладали; еще час, другой – и пруссакам пришлось бы отступить, если не обратиться в бегство. Момент был критический: сам Бисмарк рассказывал, что он решил в случае поражения немедленно искать смерти в бою. Если бы не подоспела армия наследного принца, пруссаки были бы смяты. Бисмарк следил за ходом дела в подзорную трубу и первый заметил на горизонте какие-то черные линии. Он указал на них другим, но общим голосом был признано, что это – борозды вспаханного поля. “Почему же они то уменьшаются, то увеличиваются?” – спросил Бисмарк. Действительно, это был армия кронпринца Фридриха-Вильгельма. Благодаря распорядительности своего молодого полководца и необычайной выносливости солдат, она подоспела вовремя. В сапогах с отвалившимися подошвами, голодные, солдаты ринулись в бой, и сражение было выиграно. Вот от каких случайностей или вот от каких заслуг зависел исход войны, затеянной Бисмарком.

После заключения мира с Австрией внутреннее устройство северогерманского союза не представляло уже никаких трудностей. Созван был учредительный рейхстаг, который одобрил составленную союзными правительствами конституцию, причем, конечно, всякая мысль об ответственном министерстве была немедленно устранена. Одобренная ландтагами конституция вступила в силу 10 июня (1 июля) 1867 года, а 2 (11) июля граф Бисмарк был назначен союзным канцлером.

Глава VI. Бисмарк – союзный канцлер

Мы остановились подробнее на периоде, предшествовавшем войне 1866 года, потому что он полнее всего выясняет деятельность Бисмарка как государственного человека и дипломата. Позднейшая его деятельность является только продолжением или довершением того, что им сделано в это четырехлетие. Вникнуть в его политику, уяснить себе его приемы за это время – значит понять всего Бисмарка. Мы видели, что во внутренней политике он до последней степени обострил конфликт между правительством и обществом и что в результате получилось совершенно безвыходное положение. Исход оставался один – прибегнуть к войне, создать во что бы то ни стало вооруженное столкновение. Никто с Пруссией войны не искал, менее всего Австрия, и нужно было прибегнуть к самому грубому нарушению установленных договоров и международного права, чтобы вызвать войну. Так и поступил Бисмарк. Если в результате этой войны получилась не крупная неудача, а блестящий успех, доставивший Бисмарку славу гениального государственного человека, то это объясняется совершенством прусской военной организации и одержанными прусской армией поразительными по своей быстроте успехами. Но если бы поединок Пруссии с Австрией имел неблагоприятный для первой исход, то от всей деятельности Бисмарка не осталось бы ничего, за что германский народ мог бы поблагодарить этого прославленного ныне деятеля. Он возбудил против себя всеобщую ненависть, и, в случае военного поражения, ему, как он сам об этом заявлял, ничего бы не оставалось, как подставить лоб под неприятельскую пулю. Вероятно, однако, что он бы к такому героическому искуплению собственных грехов не прибег, а просто удалился бы в свой Шенгаузен и разделил бы участь Меттерниха, деятельность которого оказалась столь же бесплодной.

Но прусская армия одержала блестящие победы. Вместе с тем к Пруссии были присоединены новые многолюдные территории, и северогерманские государства вынуждены были примкнуть к сильному. Создался северогерманский союз. Созван был рейхстаг, то есть народное представительство от всех государств, образовавших новый союз. Блестящие военные победы устранили на некоторое время конфликт между правительством и народом. Прусский ландтаг согласился возместить издержки, вызванные войной, и назначил главным деятелям, в том числе и Бисмарку, денежное вознаграждение. Бисмарк использовал его на приобретение знаменитого Варцина. Но этот “медовый месяц” продолжался очень недолго. Уже в учредительном рейхстаге из-за различных вопросов возникли пререкания между Бисмарком и народными представителями. В числе этих вопросов снова первое место заняли расходы на армию. Чем дальше развивалась законодательная деятельность, тем сильнее снова обострялся кризис между правительством и народом. Бисмарк был лишен способности ладить с народным представительством: его натуре была глубоко противна роль конституционного министра. Он и не желал принимать на себя подобной роли, не допускал критики своих действий и постоянно давал чувствовать, что он все лучше знает и лучше понимает, чем кто-либо другой. Независимо от пререканий с рейхстагом возникали и другие затруднения. Союзные правительства, как ни ограничены были их права, также проявляли недружелюбие к союзному канцлеру. Между тем он теперь окончательно вошел во вкус роли объединителя, но понимал эту роль в прежнем духе, то есть в смысле подчинения всех интересов интересам прусским. Как мы видели, линия Майна была сохранена. Южногерманские государства: Баден, Вюртемберг, Бавария – сохранили полную независимость, и возникла мысль объединить их с Северной Германией, по крайней мере в таможенном отношении. С этой целью был созван так называемый таможенный парламент, но выборы в этот парламент сразу оказались крайне неблагоприятны для Пруссии, а заседания его не привели ни к каким положительным результатам. Бисмарк, кроме того, носился с мыслью о заключении военных договоров с южногерманскими государствами, но и тут он наталкивался на непреодолимые препятствия. Словом, недоверие к Пруссии было всюду очень сильно, и если спросить себя, почему чувство недоверия брало верх над несомненным горячим стремлением всех немцев объединить свое отечество, то ответ может быть только один: главным препятствием служила личность Бисмарка. Его желание во что бы то ни стало превратить всю Германию в расширенное прусское королевство с почти неограниченной центральной властью сильно охлаждало объединительный пыл германского народа. И тут государственное искусство Бисмарка оказалось весьма сомнительным.

Трудно предвидеть, чем бы кончился этот снова вспыхнувший внутренний кризис, если бы внешние осложнения не пришли Бисмарку на помощь. Образ действий, которого придерживался Бисмарк во время столкновения с Австрией по отношению к Франции, подготовил почву для серьезных пререканий между двумя государствами. Мы видели уже, что Бисмарк, чтобы обеспечить за собой нейтралитет Франции, постоянно обнадеживал Наполеона и уверял его, что могущественная Пруссия вернее всего может содействовать осуществлению его планов. Наполеон находился приблизительно в таком положении, как и сам Бисмарк. Правда, он не возбудил в своем народе такой ненависти, какую Бисмарк возбудил к себе в Германии, но Бисмарк имел могущественную опору в лице королевской власти, в тех чувствах, которые издавна питали пруссаки к своим монархам; но престол Наполеона III был очень неустойчив после целого ряда революций, происшедших во Франции, и его во что бы то ни стало надо было упрочить внутренними или внешними успехами. Лавры, приобретенные в Крыму и Ломбардии, давно увяли. Неудача следовала за неудачей: Мексику пришлось очистить, императора Максимилиана расстреляли, по соседству с Францией неожиданно возникло объединенное сильное государство, которое нанесло решительное поражение наиболее могущественной военной державе в средней Европе и в то же время отказывалось содействовать территориальным приобретениям Франции – а они одни еще могли покрыть новым, пусть только мишурным блеском потускневшую императорскую корону. Был ли расположен Наполеон III к войне? Очевидные факты допускают только отрицательный ответ на этот вопрос. Если бы он был расположен к войне, он не упустил бы благоприятного момента и воспользовался бы австро-прусской войной для округления границ Франции. Сам Бисмарк признал, что момент этот был очень удобен для Франции и что если бы император французов вздумал приступить к мобилизации, то Пруссия не могла бы дать ему отпор. “Но, – прибавил Бисмарк, – у Наполеона чисто гамлетовская натура”. Однако эта гамлетовская натура сумела проявить достаточную решительность, завладев французским престолом, объявив войну России и затем Австрии. Наполеону было уже 56 лет, и он страдал серьезным физическим недугом. Кроме того, он был честнее Бисмарка в политических делах (хотя, как мы видели, это немного значит) и не мог себе представить, что Пруссия, столь сильно обязанная Франции, – ибо без поддержки Наполеона прусскому правительству нельзя было и помышлять о разгроме Австрии и о союзе с Италией, – отплатила бы ему заносчивым и вызывающим игнорированием его интересов. Однако Бисмарк сразу же после достигнутого им успеха круто переменил тактику. Если он раньше ссорился с австрийской дипломатией, если потом, будучи назначен министром-президентом, как бы умышленно вызывал на бой общественное мнение и вооружал против себя всех немцев поголовно, то теперь он начал с такой же заносчивостью относиться к Наполеону.

Наполеон всячески избегал войны. Мы не имеем возможности тут проследить все фазисы пререканий, которые привели к франко-прусскому поединку. Но достаточно будет остановиться на главных моментах, чтобы понять, какого вызывающего образа действий придерживался Бисмарк. Тотчас после окончания войны 1866 года возникает люксембургский вопрос, то есть Наполеон хочет вознаградить себя за нейтралитет небольшим территориальным приращением, совершенно нечувствительным для Пруссии, тем более, что Люксембург, как известно, состоял тогда в личной унии с королем голландским, который соглашался уступить Франции эту страну за известное денежное вознаграждение. Но Бисмарк противится этой сделке. Дело, однако, улаживается конференцией, которая, сообразуясь с международным правом, оставляет Люксембург за германским союзом и требует только срытия крепости и удаления прусских войск. Таким образом, Наполеон вознаграждения не получает, и можно себе живо представить, как велико было его разочарование. Он мечтал о рейнской границе, о Бельгии, и вдруг не смог получить даже Люксембурга. Но тотчас после этого удара Бисмарк наносит Наполеону второй, в шлезвигском вопросе, то есть в вопросе об уступке Дании северных местностей Шлезвига со сплошным датским населением. Наполеон вступился за Данию, но Бисмарк ему решительно отказал. Это окончательно раскрыло Наполеону глаза. Он увидел, с каким дипломатом он имеет дело, и убедился, что мирным путем он от Бисмарка ничего не получит, что его династические интересы, которые он отождествлял с интересами Франции, сильнейшим образом пострадали от его неосторожной политики, то есть от доверия, которое он питал к Пруссии и которое побудило его дать Пруссии возможность разгромить Австрию. Если австрийские дипломаты громогласно заявляли, что они благодарности в политике не признают, то Бисмарк об этом не говорил, но в своих действиях проявлял такую черную неблагодарность, что в этом отношении превзошел даже австрийских дипломатов. Наполеон испытал в люксембургском и шлезвигском вопросах то, что впоследствии пришлось испытать России на берлинском конгрессе и в болгарском вопросе. Заносчивость Бисмарка уже после 1866 года достигла таких размеров, что Наполеон вынужден был отказаться от всякого расчета на сколько-нибудь внимательное отношение к своим интересам со стороны Пруссии и обратиться к усиленным вооружениям. Франция готовилась к войне. Она приступила к реорганизации своей армии, начала разрабатывать план военных действий, поддерживать врагов Пруссии где только могла, искать сближения с Австрией (Зальцбургское свидание 1867 года).

Что же делает в это время Бисмарк? Конечно, для него не могло быть тайной все, что творилось во Франции. Надо полагать, что, ввиду этих обстоятельств, ввиду приближавшейся войны, он постарается сплотить германский народ, вступить в соглашение с южногерманскими государствами, проявить большую умеренность во внутренней политике, ослабить то невыгодное впечатление, которое он произвел своей прежней деятельностью. На самом деле ничего такого не было; наоборот, Бисмарк поступает так, как будто он поставил себе целью поссориться со всеми. В рейхстаге он то и дело возбуждает щекотливые вопросы или разжигает страсти разными нетактичными замечаниями. При пересмотре уголовного кодекса он настаивает на смертной казни там, где рейхстаг хочет ее заменить более мягкими наказаниями, или бросает в лицо народным представителям, проявившим столько патриотизма, упрек, что они заражены республиканским духом. Великий герцог Баденский, связанный близкими узами родства с прусским королевским домом, предлагает вступить в северогерманский союз. Бисмарк отвергает это предложение, руководствуясь, вероятно, тем мотивом, что тогда объединителем Германии будет признан не он один. По отношению к свергнутым с престолов королю ганноверскому и курфюрсту Гессенскому он придерживался самого крутого образа действий, хотя они имели немало сторонников в Германии: он конфискует их имущество и на конфискованные суммы учреждает такой крайне непопулярный фонд, как Вельфский, предназначенный преимущественно для организации официозной печати, то есть той печати, которая в течение двадцати с лишним лет неустанно возвеличивала Бисмарка и провозглашала его гениальнейшим из всех государственных людей.

Вооружая таким образом всех против себя в пределах самой Германии, он в то же время все сильнее раздражает и Наполеона III. В начале 1869 года возник так называемый гогенцоллернский вопрос, то есть вопрос о кандидатуре принца Леопольда Гогенцоллернского на испанский престол. Само собою разумеется, что Франция не могла отнестись равнодушно к этой кандидатуре, особенно после тех поражений, которые уже нанес Бисмарк французской дипломатии: выходило, что Франция не только не может рассчитывать на территориальные вознаграждения за содействие, оказанное ею Пруссии, не только должна примириться с возникновением могущественного государства на восточной своей границе, но вдобавок еще ей угрожают с юга вступлением на испанский престол члена прусской королевской семьи. Между тем Бисмарк в своих беседах с французским послом Бенедетти отговаривался тем, что принц Леопольд пользуется полной свободой в своих решениях и что он, по-видимому, склонен принять испанскую корону, но что Бисмарк лично ему не советует пускаться в такое опасное приключение, хотя это – дело самого принца. Понятно, какое впечатление должны были произвести такие речи на французское правительство. Всем было известно, что принц Леопольд, как член прусской королевской семьи, не решится на такой серьезный шаг без соизволения короля. Поэтому было весьма понятно, что французское правительство усматривало в этой кандидатуре враждебное действие со стороны Пруссии. Сам король высказывался в том же духе, как и Бисмарк, то есть говорил, что он принцу не советует принимать кандидатуру, но что формально обязать себя, особенно относительно будущего, он не может. В это время произошло свидание короля прусского с императором Александром II в Эмсе в присутствии Бисмарка и русского посла в Берлине, господина Убри. После этого свидания король прусский стал еще решительнее отказываться принять на себя какие бы то ни было обязательства относительно кандидатуры принца Гогенцоллернского на будущее время, и когда французский посол Бенедетти проявил настойчивость в своих домогательствах, ему отказано было в аудиенции. Таким образом, произошел разрыв между Францией и Пруссией.

Ввиду всех этих фактов нам кажется, что и сомнений не может быть никаких относительно вопроса, кто, собственно, является истинным виновником войны 1870 года. После одержанной над Австрией победы Бисмарк в течение четырех лет постоянно раздражал Францию, и его склонность довести дело до разрыва возрастала по мере того, как он терпел неудачи во внутренней политике. Мы видели, как он вел эту политику, и убедились, что его образ действий не мог привести ни к чему иному, как к сильному охлаждению немцев к идее об окончательной консолидации их отечества под главенством прусского короля. И вот Бисмарк вторично ставит все на карту, вызывает новую войну в расчете, что и на этот раз военное счастье не изменит прусскому оружию. Настает решительный момент. Пруссия не уверена в готовности южногерманских государств сражаться вместе с ней против Франции. Казалось бы, что мнимому объединителю Германии, то есть Бисмарку, следовало бы вступить в переговоры с Баварией, Вюртембергом и Баденом, чтобы заручиться их союзом, но он хорошо сознает, что его миссия не может увенчаться успехом, что ему, как представителю идеи полного подчинения германских государств Пруссии, вряд ли удастся склонить южногерманские государства к совместной борьбе. Объединителем Германии в этот критический момент выступает кронпринц Фридрих-Вильгельм, позднейший император Фридрих III, признающий своим “долгом позаботиться о развитии государственной и национальной жизни в либеральном духе” и приглашающий немцев “верить, что он далек от мысли вмешиваться в их внутренние дела или лишать их местной самобытности”, и “смотреть на него и на его жену как на своих людей, а не как на северогерманских узурпаторов”, провозглашающий, что он будет “монархом, который предстанет перед своим народом честно и без всяких задних мыслей, преданный конституционным учреждениям”. Кронпринц Фридрих-Вильгельм склонил в этот решительный момент южногерманские государства сражаться вместе с Пруссией против общего врага; он уверил их, что Пруссия под его властью не будет подавлять свободу и самостоятельность других членов союза германских государств, и ему поверили, потому что он, в противоположность Бисмарку, всегда умел внушать к себе доверие всех, с кем ни сталкивала его судьба, потому что он был натурой глубоко честной и потому еще, что его государственные приемы были диаметрально противоположны тем, которых придерживался Бисмарк. Мы в то же время знаем, кому обязана Германия победой над Францией. Конечно, не дипломатам, а людям военным, и на первом месте тут стоят опять-таки кронпринц Фридрих-Вильгельм и Мольтке. Если последний проявил замечательные стратегические способности, то будущий император Фридрих III сумел воодушевить армию, выступить решительным борцом за объединение Германии на основании того единственно верного принципа, что “он не знает различия между баварцем, баденцем и другими жителями тридцати трех отечеств”. Король Вильгельм был прав, когда под Парижем, указав на сына, заявил: “Вот кто нас сюда привел”. О жизни и деятельности Бисмарка во время войны мы имеем самые подробные и точные сведения. Это – дневник одного из чиновников его походной канцелярии, доктора Морица Буша, появившийся в свете под заглавием: “Граф Бисмарк и его люди”. Буш находился в постоянном общении с Бисмарком и принадлежит к самым горячим его сторонникам. Его книга с начала до конца является хвалебным гимном в честь его начальника, и тем не менее трудно было бы, кажется, даже самому рьяному порицателю Бисмарка составить книгу, более для него невыгодную, окончательно его развенчивающую как человека и государственного деятеля. Читая дневник Буша, мы иногда просто приходим в сомнение, не издевается ли он над своим кумиром, не руководят ли его пером злоба и ехидство, – так возмутительны те факты, которые он сообщает. В общем, получается такая картина, что Бисмарк преимущественно озабочен был тем, как бы поплотнее покушать и лучше выпить. Страшное кровопролитие не производит на него никакого впечатления. Напротив, он возмущается тем, что военное начальство слишком мягко обращается с французами. Когда поступает известие, что отряд волонтеров под начальством Гарибальди, численностью в 13 тысяч человек, попал в плен, Бисмарк восклицает: “Как это печально! 13 тысяч волонтеров взято в плен. Почему же их не расстреляли?” Когда Жюль Фавр жаловался Бисмарку, что при бомбардировании Парижа ядра попадают в приют для слепых, тот отвечал: “Чего вы жалуетесь? Вы поступаете еще хуже: вы стреляете в наших здоровых людей”. А когда Фавр ему рассказал, что на бульварах матери еще иногда прогуливаются со своими детьми, Бисмарк возразил: “Странно, что они их еще не съели”. Так шутил Бисмарк. Когда ему сообщали, что войска сожгли ту или другую деревню, он весело потирал руки, прибавляя: “Вот это я хвалю”. Он приходит в восторг, когда ему сообщают, что какой-то баварский солдат спрашивает своего офицера: “Как поступить с деревней: следует ли ее сжечь или умеренно опустошить?” Под Парижем ему отводят квартиру в вилле Ротшильда. Хозяев, конечно, нет; остался один дворецкий. Бисмарк требует вина. Дворецкий отвечает, что вина нет. Бисмарк его спрашивает: “А знаете ли, любезнейший, что такое соломенный мешок?” – и самодовольно прибавляет: “На него кладут человека оборотною стороною вверх”. Вино, понятно, тотчас же появилось, и Бисмарк с удовольствием рассказывал об этом случае всем своим посетителям. Но в особенности поражает в дневнике Буша, что в самые решительные моменты разыгрывавшейся трагедии, когда гибли десятки тысяч людей, Бисмарк был озабочен главным образом тем, как бы поплотнее покушать, добыть шампанского, причем он ведет бесконечные гастрономические беседы, прерываемые только восклицаниями “надо расстрелять, повесить, сжечь” да жалобами на то, что военные власти не сообщают ему никаких сведений о ходе операций. Просто возмутительны передаваемые Бушем подробности о том, как он обращался с Фавром или Тьером, когда те приезжали к нему вести переговоры о приостановке военных действий или о перемирии. Когда Тьер, патриотическое чувство которого подверглось такому сильному испытанию, воскликнул при одном из неумолимых требований Бисмарка: “Да это оскорбление!” – Бисмарк начал говорить с ним уже по-немецки, зная, что Тьер этого языка не понимает. На жалобу последнего он сухо ответил: “В таком тоне я не умею говорить по-французски. Выражайтесь дипломатичнее, тогда мне можно будет говорить по-французски”.