Текст книги "Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность"

Автор книги: Р. Сементковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Между тем объединение Германии составляло идею, которой было предано подавляющее большинство депутатов, и патриотизм их в этом отношении был выше всяких сомнений; следовательно, вопрос заключался в том, чтобы уловить, понять преобладающие задачи времени в духе тех возвышенных чувств, которыми воодушевлены были депутаты, не разжигать политических и религиозных страстей партий, а, напротив, объединять их идеей служения отечеству на почве тех великих задач обеспечения интересов культуры и благосостояния народных масс, над решением которых должна трудиться всякая страна. Политика Бисмарка за двадцать лет его управления делами объединенной Германии служит несомненным доказательством, что он до этой плодотворной роли возвыситься не мог: он отыскивал только врагов; он требовал подчинения, а не дружной работы; энергии он проявил немало, но направлена она была на то, чтобы создавать себе врагов, которые в конце концов его одолели, потому что каждый из них боролся за жизненный интерес, за кровное дело, а сам Бисмарк не сумел воодушевить немцев сознанием общего великого дела, поставить задачу объединенной Германии выше задач отдельных партий, отдельных общественных классов. Великим государственным деятелем он не был, а простым конституционным министром он быть не хотел.

Бисмарк ясно видел, что он терпит поражение за поражением. Борьба с Австрией и Францией между тем доставила ему громкую славу. И вот мы видим, что в решительные моменты своих столкновений с парламентом он круто поворачивает фронт, устраняет внутренние задачи, доставившие ему поражения, и указывает на внешние задачи. Они составляли для него всегда благодатную почву. Вследствие успехов прусского оружия он приобрел славу гениального дипломата; кроме того, внешняя опасность возбуждала патриотический пыл. Рейхстаг не одобряет той или другой меры чисто внутреннего характера или не соглашается на дальнейшее увеличение и без того грозных боевых сил Германии, – Бисмарк распускает парламент и, чтобы подготовить более благоприятные выборы, придумывает внешний инцидент, умышленно раздувает пограничные столкновения (инциденты Шнебеле, Кауфмана, постройки французами каких-то бараков недалеко от границы, которые на поверку оказываются простыми сараями для хранения сена). Но, независимо от этих инцидентов более или менее искусственного характера, Бисмарк имел возможность ссылаться на действительные опасности, угрожающие Германии, потому что своей вызывающей политикой он сам же создавал их без конца.

Десятилетие, следовавшее за франко-прусской войной, во многом напоминало предшествовавшее ей десятилетие, с той разницею, что теперь Россия заняла место Франции. Мы видели, что Бисмарк обнадеживал разными обещаниями Наполеона III, чтобы побудить его не нарушать нейтралитета во время войны 1866 года. Он достиг своей цели: Франция могла нанести Пруссии страшный удар, но она, рассчитывая на честность Бисмарка, воздержалась от вмешательства и горько за это поплатилась в 1870 году. Когда шли дипломатические приготовления к франко-прусской войне, Бисмарк не мог не задуматься над вопросом, какое положение займет Австрия. Более чем естественно было предположить, что она пожелает воспользоваться столкновением между Францией и Пруссией, чтобы отплатить за Кениггрец и вернуть потерянное. Но Пруссия не могла вести войны одновременно с двумя такими сильными противниками. Пришлось, следовательно, добиваться нейтралитета Австрии. Соглашение с ней, понятно, было невозможно; осталось только заставить ее соблюдать нейтралитет, и Россия согласилась принять на себя роль охранительницы прусских интересов: Австрия убедилась, что если она вздумает воспользоваться франко-прусской войной для того, чтобы напасть на Пруссию, ей придется иметь дело с вооруженными силами России.

Понятно, что таких услуг даром никто не оказывает. Вековая дружба России с Пруссией побудила нашу дипломатию стать на сторону Пруссии в расчете, конечно, что последняя, в свою очередь, не откажется поддержать Россию, если она в этом будет нуждаться. Таким образом, по отношению к России получилось точь-в-точь такое положение, какое раньше существовало по отношению к Франции. Но дело разыгралось на этот раз несколько иначе. Бисмарк не довольствовался ударом, нанесенным Франции; он полагал, что ее надо добить, saigner a blanc[4]4
  обескровить, истощить (фр.)


[Закрыть], как выразился он сам впоследствии, и пожелал, чтобы Россия и на этот раз оказала ему ту же услугу, что в 1870 году. Но наша дипломатия в это время уже спохватилась, и, когда Бисмарк пустил пробный шар и затрубил в своих газетах новый поход против Франции, император Александр II приехал в Берлин и решительно воспротивился новому разгрому Франции. Это случилось в мае 1875 года. Бисмарк так рассердился, что удалился в Варцин и прожил там безвыездно почти шесть месяцев, втайне раздумывая, как отплатить России. Вся его дальнейшая политика свидетельствует о том, что он в своем гневе против нашей дипломатии сильно зарвался. Его отзывы о князе Горчакове, которого он до этого момента признавал очень тонким дипломатом, вдруг стали желчны. Словом, и в этом случае, как всегда раньше, он руководствовался преимущественно личным своим настроением, а не хладнокровно взвешенными интересами своего отечества. Настал 1876 год. Вспыхнуло восстание в Боснии и Герцеговине, произошла резня в Болгарии. Турция противилась вмешательству держав во внутренние свои дела. Обеспечение участи Болгарии могло, очевидно, быть достигнуто только путем войны. Россия стала к ней готовиться, и в Берлине состоялись совещания между Бисмарком, Горчаковым и Андраши. Ни Бисмарк, ни Андраши, понятно, не противились войне, напротив, поощряли к ней Россию, потому что ослабление ее входило в расчеты Австрии, а также и Пруссии с тех пор, как последняя убедилась, что наша дипломатия не допустит нового разгрома Франции. Австрия только потребовала, чтобы военные действия не распространились на Константинополь (такого рода обещание и было дано русским правительством) и чтобы перемены, которые предпримет Россия после войны на Балканском полуострове, были одобрены европейским конгрессом. Заручившись нейтралитетом Австрии, Россия начала войну, которая после энергического сопротивления Турции окончилась в 1878 году полным поражением последней. Константинополь остался вне сферы военных действий, и мир был заключен в Сан-Стефано, а мирный договор подвергнут обсуждению берлинского конгресса. Не только на этом конгрессе, но уже раньше, когда шли переговоры о приближавшейся войне, Россия имела случай убедиться, что Бисмарк вяло защищает ее интересы. Когда исход войны выяснился, наши победоносные войска приближались к столице Турции, и Австрия как бы начала готовиться к военному вмешательству, из Берлина ей не дано было знать, что в случае вмешательства она будет иметь дело с прусским военным могуществом. Если вспомнить 1870 год и ту услугу, которую тогда Россия оказала Пруссии, то надо будет признать, что Пруссия отплатила России такой же черной неблагодарностью, какой отплатила нам Австрия за спасение ее в 1849 году. На берлинском конгрессе Бисмарк, как известно, разыграл роль “честного маклера”. Результатом этой роли было полное искажение Сан-Стефанского договора в ущерб России. Против создания объединенной Болгарии самым решительным образом восстала дипломатия, хотя она впоследствии, когда Болгария сама приступила к этому объединению, но уже в качестве врага России, нисколько ему не противилась. Для всякого очевидно, что если бы Бисмарк выступил не в роли “честного маклера”, а в роли стойкого и испытанного друга России, то есть отплатил бы ей услугой за 1870 год, то дела приняли бы совершенно иной оборот. Сам Бисмарк это вполне сознавал, да и не мог не сознавать, потому что он же подготовлял дипломатическое поражение России. Поэтому тотчас после берлинского конгресса он стал усиленно добиваться заключения союза с Австрией. Уже после 1875 года Бисмарк начал мечтать об этом союзе, но встречал мало предупредительности со стороны Австрии. Когда же создалось болгарское княжество, на которое все смотрели как на авангард России на Балканском полуострове, Австрия, опасаясь за свое положение на востоке после того, как она так много проиграла на западе, поспешила принять предложение князя Бисмарка, и граф Андраши перед своим выходом в отставку заключил в 1879 году наступательно-оборонительный союз с Бисмарком. К этому союзу впоследствии присоединилась и Италия, соблазненная надеждой возвратить себе Ниццу и Савойю. Таким образом, состоялась дипломатическая комбинация, направленная одновременно против Франции и России, как об этом заявил восемь лет спустя сам Бисмарк в знаменитой речи, произнесенной им в рейхстаге 25 января (6 февраля) 1888 года.

Впрочем, сколько-нибудь дальновидные государственные люди и публицисты задолго до этой речи, до обнародования в конце 1887 года договора о тройственном союзе, предусматривали, к чему приведет Бисмарка тактика, которой он придерживался с 1875 года. Недовольный Россией, он всячески старался дать ей почувствовать свою сильную руку. Заключив в 1879 году союз с Австрией, он стремился поочередно присоединить к этому союзу все другие государства, не тяготевшие ни к Франции, ни к России. Румыния, Сербия, Греция, Турция, Испания, Англия, Швеция и Норвегия прямо или косвенно приглашались присоединиться к “лиге мира”. Представители всех этих государств совершали паломничество в Берлин, желая по возможности дороже продать свою дружбу германскому имперскому канцлеру. Делая вид, что он поддерживает дружественные отношения с Россией, он на деле собирал против нее все доступные ему силы и, где не мог заручиться прямым союзом, старался по крайней мере обеспечить за собой дружественный нейтралитет. Уже в самом факте заключения этой “лиги мира” содержался скрытый вызов по адресу России, потому что она выставлялась державой, склонной прибегнуть к оружию. Наша дипломатия отвечала на весь этот поход Бисмарка молчанием, бездействием. Возник опасный болгарский кризис, во время которого нашей дипломатии пришлось иметь дело с соединенными силами Австрии, Турции, Англии и Италии при вполне безучастном на вид отношении Германии. В то время как Россия лишалась плодов кровопролитной войны на Балканском полуострове, Бисмарк продолжал повторять свою стереотипную фразу о “костях померанского гренадера”. Для всех, однако, было очевидно, что если бы он этой фразы не повторял, если бы он дал почувствовать, что в случае надобности Германия станет на сторону России, то болгарская передряга разыгралась бы совершенно иначе. Россия и на этот раз промолчала, как бы мирясь со своей неудачей в Болгарии. Но игра Бисмарка была слишком уж очевидна. Пруссия продолжала усиленно вооружаться и, потребовав от рейхстага увеличения мирного состава армии на 40 тысяч человек, вслед за тем внесла новый законопроект о ландвере и ландштурме, увеличивающий численность германской армии в военное время на 500 тысяч человек. Одновременно шли такие же усиленные вооружения и в Австро-Венгрии. При таких обстоятельствах состоялся приезд императора Александра III в Берлин. До чего дошел задор Бисмарка в этот момент, можно судить по следующему факту. Свиданию предшествовал рьяный поход всех германских официозных газет против финансов России: Россия выставлялась на краю банкротства, немецким капиталистам предлагалось во что бы то ни стало отделаться от русских бумаг, которые за два года перед тем, во время афганского кризиса, когда Бисмарк рассчитывал втянуть Россию в войну с Англией в Средней Азии, выставлялись его официозами и им самим ценностями вполне солидными; мало того, перед самым приездом императора Александра III в Берлин последовало запрещение германскому имперскому банку выдавать ссуды под русские бумаги; результатом же всего этого было понижение нашего вексельного курса до полтинника за рубль. Вот при какой обстановке Бисмарк устроил свидание с русским императором. Аудиенция продолжалась полтора часа. Бисмарку были предъявлены подложные документы, в которых заключались указания на истинную роль, сыгранную им в болгарском вопросе. Он удовольствовался установлением подложности этих документов. Вот все, что известно о состоявшемся свидании. Но вслед за тем появилась в “Русском инвалиде” статья, в которой заявлялось, что России “не страшны силы всей лиги мира”. Это было первое официальное признание с русской стороны острого характера международного кризиса. В ответ на эту статью князь Бисмарк произнес в рейхстаге, защищая законопроект об увеличении германской армии на 500 тысяч человек, упомянутую уже речь, которую можно назвать его лебединой песнею. В этой речи он заявлял, что Германия может выставить “против Франции и России по миллиону вполне обученных и прекрасно вооруженных войск” и что она “никого, кроме Бога, не боится”. Дальше, по пути угроз, идти было нельзя, и надо признать, что если Германия избежала войны с Россией после страшных войн, которые она вела с Австрией и Францией, то она этим обязана во всяком случае не Бисмарку.

25 января (6 февраля) 1888 года Бисмарк произнес свою грозную речь, а 26 февраля (9 марта) императора Вильгельма I не стало. Для Бисмарка настали, как он сам выразился, “самые трудные дни в его жизни”. Это чистосердечное признание крайне характерно для уяснения взгляда Бисмарка на государственное дело. Казалось бы, что самыми трудными днями для него должны бы быть те моменты, когда Пруссии угрожала война с Австрией и Францией, когда решалась судьба Германской империи; теперь же Германия была объединена, серьезным опасностям ее единство не подвергалось, смертельная болезнь Фридриха III, как она ни была прискорбна в других отношениях, менее всего огорчала самого Бисмарка, потому что взгляды этого несчастного монарха диаметрально расходились со взглядами Бисмарка, престолонаследие было вполне обеспечено – значит, все обстояло сравнительно благополучно, – и тем не менее, Бисмарк признает стодневное царствование Фридриха III “самыми тяжелыми днями” в своей жизни. Все могли ожидать, что Бисмарку придется выйти в отставку. Фридрих III, когда был кронпринцем и тотчас по вступлении на престол, неизменно заявлял о своем твердом намерении управлять страной в строго конституционном духе. Манифест нового императора был составлен без участия канцлера, и ему официально предлагалось только принять к сведению и руководству “те начала, которые императором предначертаны”. Бисмарк чувствовал, что бразды правления ускользают из его рук, и не особенно рассчитывал на сына Фридриха III, проявлявшего, несмотря на свою молодость, большую решительность. Недаром Бисмарк о нем говорил; что “он сам будет своим канцлером”. Болезнь Фридриха III была слишком серьезна, чтобы он мог приступить к каким-нибудь решительным правительственным мероприятиям. Тем не менее в Германии повеяло новым духом. Все, однако, знали, что дни столь симпатичного монарха сочтены. Взоры обращались на наследника престола, и тот, по-видимому, не намеревался отступать от заветов своего дела и, между прочим, не хотел расставаться и с Бисмарком. Ходили слухи о воинственности Вильгельма II, и опять-таки чрезвычайно характерно для Бисмарка то обстоятельство, что в этой воинственности молодого монарха общественное мнение усматривало верную гарантию того, что Бисмарк останется у власти. Но, как вскоре обнаружилось, толки о воинственности Вильгельма II не оправдались. Он вовсе не проявлял склонности продолжать агрессивную политику своего канцлера, выразившуюся так ярко в возгласе: “Мы, немцы, никого, кроме Бога, не боимся”. Тотчас по вступлении на престол молодой император попытался дать более миролюбивое направление политике германского правительства. Подобно своему отцу, он заявил о твердом своем намерении управлять страной конституционно, удовлетворить справедливые требования рабочего люда, устранить острый кризис в отношениях с Россией. Таким образом, между программою нового монарха и программою его канцлера обнаружилось существенное разногласие. Бисмарку пришлось публично признать, что он новому императору “не импонирует”. Но в сущности шансы канцлера были гораздо хуже: он сам не отдавал себе отчета, что даже при лучшем желании императора он мог оставить его во власти только в том случае, если Бисмарк признает свою политику ошибочной и вместе с тем будет впредь гораздо уступчивее. Действительно, продолжать политику германского канцлера по отношению к России значило довести дело до войны; продолжать политику Бисмарка по отношению к рейхстагу значило окончательно лишиться в нем правительственного большинства; продолжать политику Бисмарка в сфере экономической значило нанести народному хозяйству непоправимый вред, ибо, несмотря на таможенные пошлины, привоз превышал уже отпуск на 800 миллионов марок, отпускная торговля Германии пришла в явный упадок, а между тем привоз земледельческих продуктов все усиливался, несмотря на пресловутые хлебные пошлины; продолжать политику Бисмарка по отношению к социалистам, как мы видели, также не было возможности.

Таким образом, отставка князя Бисмарка была вовсе не капризом императора Вильгельма II, тяготившегося будто бы опекой своего канцлера: она была неизбежна вследствие целого ряда крупных промахов, совершенных Бисмарком. Гениальность его представляется нам, следовательно, в очень странном свете. По всем отраслям управления он попал в глухие переулки, из которых не было выхода. Он посадил государственный корабль на мель, и нужно было во что бы то ни стало избрать “новый курс”, чтобы не наскочить на подводный камень и не потерпеть окончательного крушения. Конечно, “новый курс” мог быть избран и при участии Бисмарка, но, понятно, только в том случае, если бы он признал свои промахи с твердым намерением их больше не повторять. Но Бисмарк был далек от подобного настроения; напротив, он по-прежнему был уверен в непогрешимости своих взглядов: он не мог отрешиться от убеждения, что он – величайший государственный человек своего времени и что отказаться от его советов значит погубить Германию. 8 (20) марта 1890 года его отставка была подписана императором Вильгельмом II вместе с производством его в генерал-фельдмаршалы и присвоением ему титула герцога Лауэнбургского.

Общий вывод

Образ действий Бисмарка по выходе его в отставку служит новым доказательством того характера его деятельности, который так резко обозначается всеми вышеизложенными фактами. Как только он был уволен, он из бывшего правительственного деятеля, посвятившего, по его собственным словам, всю свою жизнь и все свои силы служению дому Гогенцоллернов, превращается в глухого, но ярого антагониста молодого германского императора. Последний не без сильных колебаний и внутренней борьбы решился на увольнение государственного деятеля, пользовавшегося, благодаря ловкости, с какой он себя выставлял объединителем Германии, большой популярностью в стране и, следовательно, придававшего обаяние правлению молодого и, понятно, еще неопытного монарха. Но, как мы видели, Вильгельм II вынужден был расстаться с Бисмарком ввиду полной невозможности продолжать его политику. Устраненный от власти, Бисмарк всеми средствами, какими только располагал, старался доказать императору, что он – человек необходимый. Сперва он угрожал, что появится в рейхстаге в качестве простого депутата и будет выяснять пагубность “нового курса”. Он действительно и принял кандидатуру, дал себя избрать в рейхстаг, но, должно быть, сам понял, как комична будет его роль в качестве простого деятеля оппозиции после того, как он в том же рейхстаге в течение двух десятилетий клеймил кличкой государственного изменника всякого, кто только осмеливался высказываться против правительства. Свою угрозу он так и не привел в исполнение. Зато прибег к другому средству оппозиции. Недаром в течение стольких лет он пользовался Вельфским фондом для подтасовки общественного мнения и для возвеличивания своего имени при помощи печати. Конечно, в его распоряжении не было теперь уже таких значительных денежных средств; приходилось раскошеливаться из собственного кармана. Поэтому преданных Бисмарку органов оказалось сравнительно немного: две-три газеты, и притом не из особенно влиятельных. Но через посредство этих-то газет Бисмарк и начал всячески дискредитировать правительственные мероприятия. Кроме того, он пользовался с той же целью еще и устным словом, когда к нему по разным поводам являлись газетные корреспонденты, частные лица или целые депутации.

Что же проповедовал Бисмарк в инспирированных им статьях, в своих беседах и речах? Что бы ни делало правительство, можно было уже наперед быть уверенным, что Бисмарк выскажется против него. В силу обстоятельств, то есть чтобы загладить совершенные им крупные ошибки, правительству императора Вильгельма II пришлось вступить в явное противоречие с его политикой: пришлось искать сближения с Россией, чтобы устранить вызванный Бисмарком острый международный кризис; ослабить таможенную борьбу путем заключения торговых договоров с Россией, Австрией и другими государствами, чтобы увеличить сильно пострадавший отпуск германских товаров и дать работу остававшимся без заказа фабрикам; понизить хлебные пошлины, чтобы обеспечить пропитание рабочих масс, так сильно пострадавших от нерациональной экономической политики бывшего канцлера. Все это и было сделано правительством. Бисмарк решительно протестовал против всех этих мероприятий, и притом как? Мы уже указывали, что он сам довел дело почти до разрыва с Россией. Благодаря миролюбивой политике императора Вильгельма II, отношения к России изменились к лучшему: призрак войны, временно по крайней мере, исчез. Таким образом, выяснилось, что и помимо бесконечных угроз, помимо крайне агрессивной политики можно жить в дружбе с Россией, а германский народ, дорожа миром, видел теперь, что путь, избранный Бисмарком, был по существу своему ложный, что мирные отношения только выигрывают от его отставки. А Бисмарк, между тем, так долго убеждал германский народ, что предотвратить войну с Россией можно только постоянными угрозами! Что же ему оставалось делать? Он в своих газетах начал доказывать, что император Вильгельм неизбежно доведет дело до разрыва с Россией, что он в своей политике совершает ряд крупных ошибок. Но мог ли он кого-нибудь убедить в этом, когда наступившее общее успокоение так красноречиво говорило против него? Пришлось бросить оппозицию в этом направлении. Он стал доказывать, что экономическая политика императора Вильгельма приведет Германию к банкротству. Но и тут факты противоречили его словам. Отпуск удалось, благодаря заключенным торговым договорам, удержать на прежнем уровне или даже повысить, а хлеб стал в Германии дешевле и вместе с тем увеличилось благосостояние рабочих масс. От этой оппозиции, следовательно, пришлось также отказаться. Тогда Бисмарк начинает пророчить всевозможные напасти от более гуманного отношения правительства к полякам или доказывать, что английское влияние становится всемогущим при дворе. Против английского влияния он восставал в течение долгих лет, потому что император Фридрих III, не сочувствовавший взглядам Бисмарка по внутренней политике, был женат на дочери королевы Виктории. Но тем не менее, он все рассчитывал добиться присоединения Англии к тройственному союзу, а когда император Вильгельм II начал делать визиты своей бабке, когда, казалось, между Англией и Германией завязывались очень близкие отношения, Бисмарк в страстных статьях выяснял пагубность сближения с Англией. Мало того, он начал даже отрекаться от творения собственных рук, от тройственного союза, видя, что император Вильгельм продолжает держаться этого наследованного им от Бисмарка союза. Он требовал, чтобы Германия сделала выбор между Россией и Австрией; а давно ли он сам доказывал, что этот выбор был бы для Германии гибельным, кого бы она ни избрала? Словом, в своей оппозиции против правительства императора Вильгельма он дошел до отречения от капитальнейших пунктов своей политической программы, мало того, вызвал новый раздор, новую трещину в здании объединенной Германской империи. Молодому императору приходилось в публичных своих речах заявлять, что он “двух хозяев” в своей стране допустить не может, что он “уничтожит” тех, кто подрывает его власть. Эти слова были совершенно ложно истолкованы общественным мнением. В них усматривали угрозы по отношению к рейхстагу, волю которого он, однако, ни разу не нарушил. Но, как бы то ни было, получалось весьма непривлекательное и недостойное положение дел: обаяние молодого императора страдало, чувствовался раздор в высших сферах, находивший себе отголосок во всей стране, и снова подтвердилось, что Бисмарк личные счеты ставит выше патриотизма, что он остается до конца себе верен. В самом деле, если он в прежнее время вступал в ярую борьбу с общественным мнением, не страшился вызывать ужасные войны, которые могли кончиться гибельно для Пруссии, если он раздражал, вызывал на бой всех, кто не сочувствовал его планам, то можно ли было ожидать, что он пощадит того, кто лишил его власти?

Император Вильгельм II отнесся к нему слишком серьезно. Случайное обстоятельство выяснило это и показало, как мелки, в сущности, чувства Бисмарка. Он заболел. Император послал ему бутылку старого вина и предложил для его пребывания один из своих замков в южной Германии, где климатические условия лучше. Бисмарк тотчас же растаял и приостановил свою яростную оппозицию. В нем воскресла надежда, что его опять призовут к власти: очевидно, он не понимал, что песенка его бесповоротно спета – не в силу каприза монарха или каких-нибудь придворных интриг, а вследствие выяснившейся внутренней несостоятельности его государственных воззрений. Студент-бретер, записной кутила, приводивший всех в ужас своими сомнительными подвигами, общественный деятель, бросавший вызов общественному мнению, реакционный министр, вызывающий всю страну на бой, дипломат, не пропускавший случая, чтобы с кем-нибудь не повздорить, канцлер, как бы умышленно подготовлявший кровопролитные и опасные войны, бросавший перчатку и Франции, и России, государственный деятель в отставке, жаждущий померяться силами с уволившим его императором, – все это один и тот же Бисмарк. Мы тотчас же его узнаем, в каком бы виде он перед нами ни предстал. Слишком бурный, слишком страстный, слишком склонный вступать в личную борьбу, чтобы быть на высоте выпавшей на его долю великой роли, он, благодаря могучей своей натуре, своему знанию людей и находчивости в сношениях с ними, благодаря ловкости, с какой он умел выдвигать свою личность при помощи шумных выходок, соответствовавших его темпераменту, и при помощи той великой силы, которую мы называем печатью и которая служит в равной мере и возвышенным идеям, и планам разных честолюбцев, но главным образом благодаря двум счастливым войнам, сумел приобрести громкую известность первоклассного государственного деятеля. Мы, кажется, выяснили на основании бесспорных исторических фактов, что великим государственным деятелем его назвать нельзя, потому что главный лавр – объединение Германии – не удержится в венке его славы[5]5
  Сам Бисмарк это сознает. Когда обнародован был дневник Фридриха III, подтверждавший незначительность участия Бисмарка в деле объединения Германии, он стал официально оспаривать его подлинность, хотя она была для всех очевидна, и дошел в своем гневе до того, что во что бы то ни стало хотел добиться обвинения ближайшего помощника Фридриха III, обнародовавшего дневник, доктора Гефкена, в государственной измене. Это ему, конечно, не удалось: сын Фридриха III не потерпел такой профанации памяти своего отца. Но весь этот инцидент лишний раз подтвердил, на каких шатких основаниях покоится слава Бисмарка как объединителя Германии


[Закрыть]. Он к этой цели последовательно не стремился, он не подготовлял достижения этого результата, который был достигнут, вопреки всем совершенным им ошибкам, благодаря прусской армии и вековым усилиям самого народа. Таким образом, громкая его слава могла бы казаться загадочной, если бы мы не знали, что она основана на ложных представлениях, будто бы Бисмарк является главным виновником объединения Германии и ему не предшествовал Меттерних, слава которого гремела в свое время еще громче, но при трезвом историческом анализе в значительной степени оказалась мыльным пузырем.