Текст книги "Метаморфозы"

Автор книги: Публий Овидий Назон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Губы тогда лишь сомкнув, когда испустила дыханье.

295 Эта, пытаясь спастись, вдруг падает; та умирает,

Пав на сестру; та бежит, а эта стоит и трепещет.

Смерть шестерых отняла, – от разных погибли ранений,

Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим телом,

Всею одеждой прикрыв, – "Одну лишь оставь мне, меньшую!

300 Только меньшую из всех прошу! – восклицает. – Одну лишь!"

Молит она: а уж та, о ком она молит, – погибла…

Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,

Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,

Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно

305 Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается нёбом;

Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность,

Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки,

Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.

310 Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим,

Унесена в свой отеческий край. На горной вершине

Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы.

Тут устрашаются все очевидностью божьего гнева, —

Жены, равно и мужи; и все почитают, щедрее

315 Жертвы неся на алтарь разрешившейся двойней богини.

И, как всегда, о былом вспоминают в связи с настоящим.

Молвил один: "Полей плодородных ликийских насельцы

Тоже, Латону презрев, не остались когда-то без кары.

Мало известно о том, – они были незнатные люди, —

320 Но удивительно все ж. Я озеро видел и место,

Чудом известное тем. Меня мой отец престарелый, —

Сам уж ходить он не мог, – послал отвести туда стадо

Лучших отборных коров, в провожатые дав мне ликийца,

Местного жителя. С ним выбираем мы пастбище вместе;

325 Видим меж тем: посреди озерка, почерневший от угля

Жертв, выступает алтарь, тростником окруженный дрожащим.

Стал и шепотом: «Будь ко мне благосклонна!» – промолвил

Мой провожатый, и я: «Будь ко мне благосклонна!» – промолвил.

Спрашивал я между тем, чей жертвенник – Фавна, наяд ли,

330 Местного ль бога, – и вот что тамошний передал житель:

"Юноша, этот алтарь – не горного бога обитель.

Жертвенник той посвящен, которой царица супруга

Все заказала моря; лишь Делос блуждающий принял

Странницу, – в те времена сам плавал он, остров подвижный.

335 Там-то Латона легла под Палладиным древом260 и пальмой

И породила на свет неугодную мачехе двойню.

И побежала опять от Юноны родильница, молвят,

К груди прижавши, детей – бессмертных чету! – уносила.

В Ликию вскоре придя, – где явилась Химера261, – под тяжким

340 Зноем, палившим поля, трудом утомленная долгим,

Солнцем сожженная, пить захотела беглянка-богиня, —

Жадно меж тем молоко из грудей сосали младенцы.

Вдруг озерко с необильной водой в глубине увидала

Дола; жители сел ветвистую там добывали

345 Вербу и гибкий тростник с любезной болотам осокой.

Вот подошла и, колена согнув, опустилась Латона

Наземь, стремясь почерпнуть студеной струи и напиться.

Сельский народ не велит. К ним так обратилась богиня:

"Как же воды не давать? Достояние общее – воды.

350 В собственность воздух не дан никому от природы, ни солнце,

Ни водяные струи; у народного я достоянья!

Вcе же дать мне воды на коленях прошу; не пришла я

Этой водой омывать свое истомленное тело, —

Только напиться хочу. Нет влаги в устах говорящей,

355 И пересохла гортань, в ней голос; насилу проходит.

Нектаром будет глоток мне воды; я уверена, жизнь он

Мне возвратит: озерной струей вы мне жизнь даровали б.

Вы пожалейте и их, которые тянут ручонки

С груди моей!" И как раз тянулись ручонками дети.

360 Тронуть кого б не могли богинины кроткие речи?

Все же молящей они запрещать продолжают, к тому же —

Ежели прочь не уйдет – угрожают, ругаясь вдобавок.

Мало того: ногами они и руками взмутили

Озеро, с самого дна они подняли тину, нарочно

365 В воду туда и сюда с намереньем прыгая злостным.

Жажду гнев одолел: дочь Кея теперь уж не молит

Их, недостойных, и слов, для богини чрезмерно смиренных,

Не повторяет уже. Вот, к звездам руки подъемля,

Молвит: «Будете жить вы вечно в озере этом!»

370 Воля богини сбылась; им нравится быть под водою,

То в глубину озерка всем телом своим погружаться,

То выступать головой; то по водной поверхности плавать,

Или сидеть иногда на прибрежии озера, или

В омут студеный нырять. Доныне они упражняют

375 В брани свой гнусный язык и, всякую совесть откинув,

Хоть и сидят под водой, и там все тщатся злословить.

Хриплым голос их стал: надувается вспухшая шея;

Сроду широкие рты от брани еще растянулись;

Головы с телом слились, а шея как будто исчезла;

380 Спинка у них зелена, а живот – часть главная – белый.

В тинистом омуте, – род новоявленный, – скачут лягушки!"

Только один рассказал, как ликийского племени люди

Жизнь скончали, другой о Сатире262 припомнил, который,

Сыном Латоны в игре побежден на Палладиной флейте,

385 Был им наказан. «За что с меня ты меня же сдираешь?» —

Молвит. «Эх, правда, – кричит, – не стоило с флейтою знаться!»

Так он взывал, но уж с рук и с плеч его содрана кожа.

Раною стал он сплошной. Кровь льется по телу струями,

Мышцы открыты, видны; без всяких покровов трепещут

390 Жилы, биясь; сосчитать нутряные все части возможно,

И обнажились в груди перепонок прозрачные пленки.

Пролили слезы о нем деревенские жители, фавны —

Боги лесов, – и Олимп, знаменитый уже, и сатиры —

Братья, и нимфы, и все, кто тогда по соседним нагорьям

395 Пас рудоносных овец иль скотины стада круторогой,

Залили вовсе его, а земля увлажненная слезы

Тотчас в себя вобрала и впитала в глубинные жилы;

В воды потом превратив, на вольный их вывела воздух.

Вот он, в крутых берегах устремляясь к жадному морю,

400 Марсия имя хранит, из фригийских потоков светлейший.

После рассказов таких народ возвращается снова

К только что бывшему; все об Амфионе плачут и детях.

Все негодуют на мать. По преданью, один лишь оплакал

Пелоп263 ее, – и на левом плече, когда он одежды

405 С груди в печали совлек, слоновая кость показалась.

С правым плечом при рожденье оно одинаково было

Цветом, из плоти, как то; но руками отцовскими члены

Были разрублены; вновь, говорят, их составили боги.

Все их нашли, и лишь там, где сходится с краем ключицы

410 Шея, была пустота; взамен нехватающей части

Вставили кость; и опять оказался в целости Пелоп.

Знатные люди – родня – собираются; ближние грады

Дали своим порученье царям – с утешеньем явиться, —

Аргос и Спарта, а там Пелопидов столица – Микены,

415 И Калидон264, до тех пор еще гневной Диане противный,

Медью богатый Коринф, плодородный предел – Орхомены,

Патры и град небольшой – Клеоны с Мессеною гордой,

Пилос Нелеев; в те дни не Питфеево царство – Трезены,265

Много других городов, двуморским замкнутых Истмом,

420 И в стороне от него, обращенных к двуморскому Истму.

Кто бы поверил тому? Вы одни не явились, Афины!

Долг помешала свершить им война: подвезенные с моря

Варваров диких войска мопсопийским стенам угрожали.

Царь фракийский Терей с приведенным на помощь отрядом

425 Их разгромил и победой обрел себе славное имя.

С ним, изобильным землей, и богатством, и силой живою,

Происходящим к тому ж от Градива266, тогда породнился

Царь Пандион, ему Прокну отдав; но ни брачной Юноны,

Ни Гименея, увы, не видали у ложа, ни Граций.

430 Нет, Эвмениды для них погребальное пламя держали,

Нет, Эвмениды постель постилали для них, и, зловеща,

К кровле припала сова и над брачным сидела покоем.

Через ту птицу Терей и Прокна супругами стали,

Через ту птицу – отцом и матерью. Их поздравляла

435 Фракия, да и они воссылали богам благодарность.

В дни же, когда отдана была дочь Пандиона владыке

Славному и родился сын Итис – объявлен был праздник.

Не угадать, что на пользу пойдет! И год уже пятый

В вечной смене Титан267 довел до осеннего срока.

440 К мужу ласкаясь, тогда промолвила Прокна: "О, если

Только мила я тебе, отпусти повидаться с сестрою,

Иль пусть приедет сестра! Что скоро домой возвратится,

Тестю в том слово ты дай, – мне ценным будет подарком,

Ежели дашь мне сестру повидать". Он дает повеленье

445 В море спустить корабли, с парусами и веслами, в гавань

Кекропа входит Терей, к берегам уж причалил Пирея268.

Вот повстречались они, и тесть ему правой рукою

Правую жмет; при знаках благих вступают в беседу.

Стал излагать он прибытия цель, порученье супруги,

450 Он обещанье дает, что гостья воротится скоро.

Вот Филомела вошла, блистая роскошным нарядом,

Больше блистая красой. Обычно мы слышим: такие

В чаще глубоких лесов наяды с дриадами ходят,

Если им только придать подобный убор и одежды.

455 И загорелся Терей, увидевши деву, пылает, —

Словно бы кто подложил огня под седые колосья

Или же лист подпалил и сено сухое в сеннице.

Дева прекрасна лицом. Но царя прирожденная мучит

Похоть; в тех областях население склонно к Венере.

460 Он сладострастьем горит, и ему и народу присущим.

Страстно стремится Терей подкупить попечение служанок,

Верность кормилицы; он прельстить дорогими дарами

Хочет ее самое, хоть целым пожертвовать царством,

Силой похитить ее и отстаивать после войною.

465 Кажется, нет ничего, на что бы захваченный страстью

Царь не решился. В груди сдержать он не может пыланья.

Медлить уж нет ему сил, возвращается жадной он речью

К Прокниным просьбам, меж тем о своих лишь печется желаньях, —

Красноречивым он стал от любви, когда неотступно

470 Больше, чем должно, просил, повторяя: так Прокна желает!

Даже и плакал порой, – так будто б она поручала!

Вышние боги, увы, – как много в груди человека

Тьмы беспросветной! Терей, трудясь над своим злодеяньем,

Все же как честный почтен и хвалим за свое преступленье.

475 Хочет того ж Филомела сама и, отцовские плечи

Нежно руками обняв, поехать с сестрой повидаться

Счастьем молит своим, но себе не на счастие молит!

Смотрит Терей на нее и заране в объятьях сжимает.

Видя лобзанья ее и руки вокруг шеи отцовой, —

480 Всё как огонь смоляной, как пищу для страсти безумной

Воспринимает; едва родителя дева обнимет,

Хочет родителем быть, – и тогда он честнее не стал бы!

Просьбой двойной был отец побежден. Довольна девица,

Бедная, благодарит, не зная о том, что обоим

485 Радостный ныне успех погибелен будет, – обоим!

Фебу немного трудов еще оставалось, и кони

Стали уже попирать пространство наклонного неба.

Царские яства на стол и Вакхову в золоте влагу

Ставят; мирному сну предают утомленное тело.

490 Царь одризийский269 меж тем, хоть она удалилась, пылает

К ней; представляет себе и лицо, и движенья, и руки,

Воображает и то, что не видел, – во власти желаний

Сам свой питает огонь, отгоняя волненьем дремоту.

День наступил; и, пожав отъезжавшего зятя десницу,

495 Девушку царь Пандион поручает ему со слезами.

"Дочь свою, зять дорогой, – побуждаем благою причиной,

Раз таково дочерей и твое, о Терей, пожеланье, —

Ныне тебе отдаю. И верностью, и материнской

Грудью молю, и богами: о ней позаботься с любовью

500 Отчей и мне возврати усладу моей беспокойной

Старости в срок: для меня – промедление всякое длинно;

Ты поскорей и сама, – довольно с Прокной разлуки! —

Если ты сердцем добра, ко мне возвратись, Филомела!"

Так поручал он ее и дочь целовал на прощанье,

505 И порученьям вослед обильные капали слезы.

Верности брал с них залог: потребовал правые руки,

Соединил их, просил его дочери дальней и внуку,

Отчий привет передать и сказать, что крепко их помнит.

Еле последнее смог он «прости» промолвить, со словом

510 Всхлипы смешавши, боясь души своей темных предчувствий.

Лишь Филомела взошла на корабль расписной, и от весел

Море в движенье пришло, и земли отодвинулся берег,

Крикнул Терей: «Победил! со мною желанная едет!»

В сердце ликует уже наслажденья не может дождаться

515 Варвар, взоров своих с Филомелы на миг не спускает:

Так похититель орел, Юпитера птица, уносит,

В согнутых лапах держа, в гнездо свое горное – зайца;

Пленник не может бежать, – добычей любуется хищник.

Вот и закончился путь; суда утомленные снова

520 На побережье своем. Но царь вдруг дочь Пандиона

В хлев высокий влечет, затененный лесом дремучим.

Там, устрашенную всем, дрожащую бледную деву,

В горьких слезах о сестре вопрошавшую, запер и тут же,

Ей злодеянье раскрыв, – одну и невинную, – силой

525 Одолевает ее, родителя звавшую тщетно,

Звавшую тщетно сестру и великих богов особливо.

Дева дрожит, как овца, что, из пасти волка седого

Вырвана, в страхе еще и себя безопасной не чует.

Иль как голубка, своей увлажнившая перышки кровью,

530 Жадных страшится когтей, в которых недавно висела.

Только очнулась, – и рвать разметенные волосы стала;

Точно над мертвым, она себе руки ломала со стоном;

Длани к нему протянув, – "О варвар, в деяньях жестокий!

О бессердечный! Тебя, – говорит, – ни отца порученья,

535 Ни доброта его слез, ни чувство к сестре, ни девичья

Даже невинность моя не смягчили, ни брака законы!

Все ты нарушил. Сестры я отныне соперницей стала,

Ты же – обеим супруг. Не заслужена мной эта мука.

Что ты не вырвал души у меня, чтоб тебе, вероломный,

540 Злоумышленье свершить? Что меня не убил до ужасных

Наших соитий? Тогда была б моя тень не повинна.

Все ж, если Вышние зрят, что сталось, коль что-нибудь значат

Чтимые боги и все не погибло со мною, заплатишь

Карой когда-нибудь мне! Сама я, стыдливость откинув,

545 Дело твое оглашу: о, только нашлась бы возможность!

В толпы народа пойду; и, даже в лесах запертая,

Речью наполню леса, пробужу сочувствие в скалах!

То да услышит Эфир и бог, коль есть он в Эфире!"

Тут от подобных речей возбудился в жестоком владыке

550 Гнев, и не меньше был страх. Двойной побуждаем причиной,

Высвобождает он меч из висящих у пояса ножен.

Волосы девы схватив, загнув ей за спину руки,

Узы заставил терпеть. Филомела подставила горло, —

Только увидела меч, на кончину надеяться стала.

555 Но исступленный язык, напрасно отца призывавший,

Тщившийся что-то сказать, насильник, стиснув щипцами,

Зверски отрезал мечом. Языка лишь остаток трепещет,

Сам же он черной земле продолжает шептать свои песни.

Как извивается хвост у змеи перерубленной – бьется

560 И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно.

Страшное дело свершив, говорят, – не решишься поверить! —

Долго еще припадал в сладострастье к истерзанной плоти.

Силы достало ему после этого к Прокне вернуться, —

Та же, увидев его, о сестре вопрошала. Но стоны

565 Лживые он издает и сестры измышляет кончину.

Было нельзя не поверить слезам. И Прокна срывает

С плеч свой блестящий наряд с золотою широкой каймою.

Черное платье она надевает, пустую гробницу

Ставит и, мнимой душе вознося искупления жертву,

570 Плачет о смерти сестры, не такого бы плача достойной.

Год завершая, уж бог двенадцать знаков объехал.

Но Филомеле как быть? Побегу препятствует стража.

Стены стоят высоки, из крепкого строены камня.

О злодеянье немым не промолвить устам. Но у горя

575 Выдумки много, всегда находчивость в бедах приходит.

Вот по-дикарски она повесила ткани основу

И в белоснежную ткань пурпурные нити воткала, —

О преступленье донос. Доткав, одному человеку

Передала и без слов отнести госпоже попросила.

580 Этот же Прокне отнес, не узнав, что таит порученье.

Вот полотно развернула жена государя-злодея,

И Филомелы сестра прочитала злосчастную повесть,

И – удивительно все ж! – смолчала. Скована болью

Речь, языку негодующих слов недостало для жалоб.

585 Плакать себе не дает: безбожное с благочестивым

Перемешав, целиком погружается в умысел мести.

Время настало, когда тригодичные таинства Вакха

Славят ситонки270 толпой; и ночь – соучастница таинств;

Ночью Родопа звучит бряцанием меди звенящей.

590 Ночью покинула дом свой царица, готовится богу

Честь по обряду воздать; при ней – орудья радений.

На голове – виноград, свисает с левого бока

Шкура оленья, к плечу прислоняется тирс легковесный.

Вот устремилась в леса, толпой окруженная женщин,

595 Страшная Прокна с душой, исступленными муками полной, —

Будто твоими, о Вакх! Сквозь чащу достигла до хлева,

И, завывая, вопит «эвоэ!», врывается в двери,

И похищает сестру; похищенной, Вакховы знаки

Ей надевает, лицо плющом ей закрыла зеленым

600 И, изумленную, внутрь дворца своего увлекает.

Лишь поняла Филомела, что в дом нечестивый вступила,

Бедную ужас объял, и страшно лицо побледнело.

Прокна же, место найдя, снимает служения знаки

И злополучной сестры застыдившийся лик открывает.

605 Хочет в объятиях сжать. Но поднять Филомела не смеет

Взора навстречу, в себе соперницу сестрину видя.

Лик опустила к земле и, призвав во свидетели Вышних,

Клятву хотела принесть, что насилье виною позора,

Но лишь рука у нее, – нет голоса. И запылала

610 Прокна, и гнева в себе уж не в силах сдержать. Порицая

Слезы сестры, говорит: "Не слезами тут действовать надо,

Нужен тут меч, иль иное найдем, что меча посильнее.

Видишь, сама я на все преступленья готова, родная!

Факелы я разожгу, дворец запалю государев,

615 В самое пламя, в пожар искусника брошу. Терея,

Я и язык, и глаза, и члены, какими он отнял

Стыд у тебя, мечом иссеку, и преступную душу

Тысячью ран изгоню! Я великое сделать готова, —

И лишь в сомнении – что?" Пока она так говорила,

620 Итис к матери льнул – и ее надоумил, что может

Сделать она. Глядит та взором суровым и молвит:

«Как ты похож на отца!» И уже не прибавив ни слова,

Черное дело вершит, молчаливой сжигаема злобой.

Но лишь приблизился сын, едва обратился с приветом

625 К матери, шею ее ручонками только нагнул он,

Стал лишь ее целовать и к ней по-ребячьи ласкаться,

Все же растрогалась мать, и гнев перебитый прервался,

И поневоле глаза увлажнились у Прокны слезами.

Но, лишь почуяв, что дух от прилившего чувства слабеет,

630 Снова от сына она на сестру свой взор переводит.

И на обоих смотря очередно: "О, тронет ли лаской

Он, – говорит, – коль она молчит, языка не имея?

«Мать» – называет меня, но ты назовешь ли «сестрою»?

В браке с супругом каким, посмотри ты, дочь Пандиона!

635 Ты унижаешь свой род: преступленье – быть доброй к Терею!"

Миг – и сына влечет, как гигантская тащит тигрица

Нежный оленихи плод и в темные чащи уносит.

В доме высоком найдя отдаленное место, – меж тем как

Ручки протягивал он и, уже свою гибель предвидя, —

640 «Мама! Мама!» – кричал и хватал материнскую шею, —

Прокна ударом меча поразила младенца под ребра,

Не отвратив и лица. Для него хоть достаточно было

Раны одной, – Филомела мечом ему горло вспорола.

Члены, живые еще, где души сохранялась толика,

645 Режут они. Вот часть в котлах закипает, другая

На вертелах уж шипит: и в сгустках крови покои.

Вот к какому столу жена пригласила Терея!

И, сочинив, что таков обряд ее родины, в коем

Муж лишь участник один, удалила рабов и придворных,

650 Сам же Терей, высоко восседая на дедовском кресле,

Ест с удовольствием, сам свою плоть набивая в утробу.

Ночь души такова, что, – «Пошлите за Итисом!» – молвит.

Доле не в силах скрывать ликованья жестокого Прокна, —

Вестницей жаждет она объявиться своей же утраты, —

655 «То, что зовешь ты, внутри у тебя!» – говорит. Огляделся

Царь, вопрошает, где он. Вновь кличет, и вновь вопрошает.

Но, как была, – волоса разметав, – при безумном убийстве,

Вдруг Филомела внеслась и кровавую голову сына

Кинула зятю в лицо: вовек она так не хотела

660 Заговорить и раскрыть ликованье достойною речью!

И отодвинул свой стол с ужасающим криком фракиец.

И змеевласых сестер271 зовет из стигийского дола.

Он из наполненных недр – о, ежели мог бы он! – тщится

Выгнать ужасную снедь, там скрытое мясо, и плачет,

665 И называет себя злополучной сына могилой!

Меч обнажив, он преследовать стал дочерей Пандиона.

Но Кекропиды меж тем как будто на крыльях повисли.

Вправду – крылаты они! Одна устремляется в рощи,

В дом другая, – под кров. И поныне знаки убийства

670 С грудки не стерлись ее: отмечены перышки кровью.

Он же и в скорби своей, и в жажде возмездия быстрой

Птицею стал, у которой стоит гребешок на макушке,

Клюв же, чрезмерной длины, торчит как длинное древко;

Птицы названье – удод. Он выглядит вооруженным.

675 Это несчастье, не дав Пандиону познать долголетье,

Раньше срока свело несчастливца к аидовым теням,

Принял тогда Эрехтей управленье делами и скипетр,

И неизвестно, – славней справедливостью был он иль войском.

Он четырех породил сыновей и столько же рода

680 Женского; были из них две дочери равны красою.

Кефал Эолов,272 тебя, о Прокрида, назвавши супругой,

Счастье узнал. А Борею – Терей и фракийцы мешали;

Бог был долго лишен любезной ему Орифии,

Просьбам пока предпочесть не желал применение силы.

685 Но, как ни в чем не успел, надеясь на мягкость, в ужасный

Гнев пришел, что и так чрезмерно свойствен Борею.

"И поделом! – он сказал, – для чего отложил я оружье,

Ярость и силы свои, и гнев и лихие угрозы,

К просьбам прибег для чего, когда не пристали мне просьбы?

690 Сила под стать мне. Гоню облака я унылые – силой,

Силой колеблю моря и кручу узловатые дубы,

И укрепляю снега, и градом поля побиваю.

Тот же я, если своих настигну братьев под небом, —

Ибо там поприще мне, – с таким побораю усильем,

695 Что небеса до глубин от наших грохочут сражений

И грозовые огни из туч исторгаются полых.

Тот же, когда я вношусь в подземные узкие щели,

В ярости спину свою под своды пещер подставляю,

Мир весь земной и Аид тревожу великим трясеньем.

700 Вот чем должен я был домогаться невесты и тестя,

Не умоляя, склонять, но заставить силком Эрехтея!"

Так сказал – нет, пуще того! – Борей и раскинул

Мощные крылья свои, и их леденящие взмахи

Землю овеяли всю, взбушевалось пространное море.

705 Вот, по вершинам влача покрывало из пыли, метет он

Почву; мраком покрыт, приведенную в ужас и трепет,

Темными крыльями он Орифию свою обнимает.

Так он летел, и сильней от движенья огонь разгорался.

И лишь тогда задержал он ристанья воздушного вожжи,

710 Как до твердынь, где киконы273 живут, долетел похититель.

Стала актеянка274 там ледяного владыки супругой.

Стала и матерью двух, – разродилась она близнецами.

Всем они выдались в мать, от отца унаследовав крылья.

Все же у них, говорят, не с рождения крылья явились:

715 Но до тех пор, как у них не росло бороды рыжеватой,

Братья Калаид и Зет оставались бесперыми вовсе,

После же оба плеча, как бывает у птиц, охватили

Мальчикам крылья, – тогда и щеки у них зарыжели.

А как года утекли и сменилось юностью детство,

720 Оба, к минийцам275 примкнув, за руном, что сияло лучисто,

В путь устремились они на судах по безвестному морю.