Текст книги "Made in Poland"

Автор книги: Пшемыслав Войцешек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Карина. «Рисунок на стекле».

Фази. Нужно заплатить за ремонт, а это деньги. И ты за него заплатишь – двадцать тысяч злотых. Договорились?

Богусь(осторожно садится на ковер). Да пошел ты.

Фази встает с дивана, подходит к Богусю и бьет его ногой в лицо. Богусь падает на ковер.

Фази. Машина в ремонте. Завтра мы уезжаем. У тебя есть время до утра. Не управишься – я тебя убью.

Фази возвращается на диван. Карина продолжает ломать пластинки.

Карина. «Пароход»… Не люблю я Кравчика. Просто не люблю.

Фази. Да ты чё, его старые хиты до сих пор – свежак. То, что он сейчас поет, херня, конечно, но когда-то был реально крутой.

Карина. А ты когда-нибудь был на его концерте?

Фази(кивает). С матерью, в Сопоте. Я маленький еще был. Супер. Не то, что эти пидоры сейчас.

Гжесь. Прикинь, а я никогда его не слушал. Но альбом с Бреговичем прикольный.

Фази(качает головой). Отстой полный.

Гжесь. Почему? Я его на вечеринках часто врубал.

Фази. Ты, слышь, кончай, а то у меня нервы сдадут! Альбом с Бреговичем, с художественной точки зрения, вообще никакой! Вообще! Ты в этом не сечешь, так я сейчас объясню. Кшиштоф Кравчик – это тебе не какой-нибудь там петух, который цыганские песни на свадьбах поет. Он крутый, он реально крутой. Он… Бля, не знаю, как тебе объяснить, чтоб ты понял и не задавал тупых вопросов. Он… такой же, как мы. Только круче. И жизнь у него, как у нас, только он это все уже пережил, понимаешь? Его судьба – это наша судьба. Посмотри, он без конца уезжал из Польши, только чтоб сюда вернуться и добиться успеха. Всю жизнь грешил, чтоб в конце концов возвратиться в лоно церкви. Трахал баб направо и налево, чтоб обрести счастье в крепком браке. Кшиштоф – это символ, легенда, памятник. Если ты не плачешь как ребенок, когда слушаешь его старые вещи, ты не поляк, вот что я скажу!

Карина. Фази, а ты тоже из Польши уезжал?

Фази. Боже, сколько лет я плиточником проработал в Германии, напевая его песни. Да я благодаря ему решил сюда вернуться. Семью завел, в рэкете сделал карьеру. Если бы не он, не знаю, кем бы я был сейчас. Без него страна была бы другой. Понятно, что хуже.

На минуту все задумались.

Фази(Карине). А чего ты вообще про Кравчика спросила?

Карина показывает на гору виниловых обломков.

Карина. Я все поломала.

Фази наклоняется и берет один из обломков.

Фази. Это же пластинка Кравчика.

Карина(смеется). И остальные тоже.

Фази. Ты, овца рябая, теперь я не смогу его убить! (Фази подает знак Гжесю.)

Тот трогает носком ботинка лежащего на полу Богуся.

Фази. Эй, пацан, вставай.

Богусь медленно поднимается, сначала на колени, потом встает.

Фази. Ты чё, фанат Кравчика?

Богусь(вяло кивает). Еще какой.

Фази. Я не могу тебя убить – такие у меня принципы. Но не думай, что это тебя спасет. Эта дебилка с университетским дипломом проследит, чтоб ты принес нам бабки.

Богусь. У меня нет двадцати тысяч.

Гжесь. Фази, я понимаю, ты не можешь его убить. Давай я его убью. А? Позвони во Вроцлав, пусть пришлют тачку, и мы все сделаем по-нашему.

Фази(качает головой). Нет, мы все сделаем по-католически. Может, он что-нибудь соберет до утра. И я еще город хотел посмотреть. Говорят, тут центр ничего.

Гжесь. Шутишь…

Фази. Я? Ты чё, спешишь? По своему столу в конторе соскучился? Ты на работе, за все платит фирма.

Гжесь. Я был в центре. Сегодня с Кариной. Жаль время терять. Полцентра снесли и нахерачили многоэтажек. Полное уродство.

Фази. Гжесь, это воссоединенные земли. Мы должны ими гордиться.

Гжесь. Я ими горжусь…

Фази(встает, поворачивается к Богусю). Слышь, я всегда могу приказать тебя убить. Но не хочу. У Кшисека так мало настоящих фанов. (Поворачивается к Карине, которой давно уже нечего ломать.) На фига ты их поломала. Без мозгов… «То, что мир нам дал, всё забрал круговорот. Счастье, радость украл, оставив массу забот».

Карина(Богусю). Звони, если что…

Бандиты уходят. Богусь идет в свою комнату – там все перерыто. Вещи, лежавшие на полках, и сорванный со стены плакат «The Clash» валяются на полу. Богусь идет к выходу из квартиры, захлопывает за собой дверь. Слышно, как он сбегает вниз по ступенькам.

Появляется Эмиль. Бандиты опрокидывают коляску.

Сцена 9 – Перед домом. День

Богусь выбегает из подъезда на улицу. На тротуаре лежит в инвалидном кресле Эмиль.

Эмиль. Богусь!

Богусь. Чего?

Эмиль. Я здесь.

Богусь. Ну и что, что ты здесь?

Эмиль. Я готов. Я хочу бороться. Я хочу, чтобы произошла революция.

Богусь поворачивается и идет обратно к подъезду.

Эмиль. Эй, не бросай меня. Я с работы ушел, чтоб к тебе присоединиться. У меня теперь нет выбора, я должен бороться.

Богусь(останавливается). Думаешь, мне нужен инвалид? И речи быть не может. Возвращайся на стоянку.

Эмиль. Я тебе пригожусь. Я разбираюсь в законах.

Богусь(колеблется). Да отвали ты.

Эмиль. Я знаю весь Уголовный кодекс. Я тебя от чего хочешь отмажу.

Богусь. Весь? Параграф сто сорок восемь?

Эмиль. Убийство, срок от двадцати пяти лет до пожизненного включительно.

Богусь. Правда, весь?

Эмиль. Правда.

Богусь. А сколько за избиение?

Эмиль. С ограблением?

Богусь. Ну.

Эмиль. С ограблением – десятка, статья двести десять, брат. Все зависит от суммы и что там было раньше.

Богусь. Целая жизнь. (Подходит к коляску, поднимает ее вместе с Эмилем, ставит в нормальное положение.) Только не думай…

Эмиль. Этот бугай и телка… (Показывает разбитые руки.) Я расшибся. Не смогу крутить колеса. (Показывает направление.)

Богусь(начинает толкать коляску по улице, останавливается). Ну и что?

Эмиль. Отвези меня домой.

Богусь. Ты чё, больной на голову?

Эмиль. А что? Разве я к тебе не присоединился? Разве мы не вместе?

Богусь. Что за «мы»? Какие «мы»? (Пауза.) Ты где живешь?

Эмиль. На Карконошской.

Богусь. Чё, дальше не мог? (Надевает капюшон на голову.) Блин, что за погода! (Толкает коляску.)

Сцена 10 – В квартире Моники

Двухкомнатная квартира Эмиля и Моники. Обстановка бедная, но везде чистота. На кухне у стола сидит Эмиль в инвалидной коляске, рядом стоит Богусь. Входит Моника. На ней спортивный костюм из синтетики, такой же, как у Эмиля, только другого цвета.

Эмиль. Привет! Это мой друг Богусь.

Моника. Привет. Моника.

Богусь. Богуслав.

Моника. Что случилось?

Эмиль. Меня сбили, а Богусь привез меня домой.

Моника. Пообедаешь с нами?

Богусь. С удовольствием.

Моника. Ну тогда садись. Садись, Богуслав.

Богусь. Богусь. (Садится.)

Моника. Богусь.

Богусь. А ты?

Моника. Я? Я уже ела. И потом у нас не так много стульев. Они мешают Эмилю ездить по дому. (Наливает суп, отрезает и кладет в тарелки большие куски колбасы.)

Эмиль. Я ушел со стоянки и присоединился к Богусю.

Моника. Но я же тебя целых три месяца туда устраивала! Ладно, ешьте, я им завтра позвоню.

Эмиль. Ну почему никогда не бывает так, как я хочу. Ты обязательно должна влезть!

Моника. Я только хочу сказать, Эмиль, что тебе с твоим характером сложно будет найти новую работу.

Эмиль. Ты не понимаешь! Я присоединился к Богусю! Да я лучше работу себе найду. Господи! Тебе больше не придется подписывать липовые договора. Богусь объяснил мне, что нельзя быть пассивным. И я не буду! (Богусю.) У Моники маленькая зарплата, хотя обещали большую. Я этим займусь, когда стану юристом, я всех этих уродов выведу на чистую воду.

Моника. Ты дома суп ешь, Богусь?

Богусь. Иногда.

Моника. Я каждый день готовлю Эмилю суп.

Эмиль. Я обожаю супы!

Богусь. И каждый день с колбасой?

Эмиль. Я обожаю колбасу!

Моника. Тогда я принесу еще. (Улыбается и выходит из кухни.)

Богусь(явно под впечатлением от знакомства). Это твоя сестра?

Эмиль(кивает.) Лучше Моники никого нет. Она работает у мясника. Знает все виды колбас. Если ее когда-нибудь уволят, сможет устроиться в любой мясной магазин. Сейчас везде нужны специалисты.

Моника приносит колбасу, режет и раскладывает куски по тарелкам, наливает суп себе, начинает есть.

Эмиль. Я как раз рассказывал Богусю, что ты работаешь у мясника.

Моника смущенно улыбается.

Эмиль. Моника шприцует колбасы. (Показывает на колбасу в своей тарелке.) Это дело ее рук.(Показывает на колбасу в тарелке Богуся.) И это тоже.

Моника. Тебе нравится дело моих рук, Богусь?

Богусь кивает.

Эмиль. Ага, нравится колбаса, Богусь?

Богусь. Очень.

Моника. А чем ты занимаешься, Богусь?

Богусь закашливается.

Эмиль. Богусь – революционер. Он забил на все. Хочет бороться за справедливость, потому что больше не может терпеть – он не собирается ждать, как остальные.

Моника. Это очень интересно, расскажи, Богусь.

Эмиль. У Богуся большие планы. Он жутко смелый. Не испугался страшных бандитов – тех, что сбили мою коляску. Богусь не сдастся, он будет бороться до конца! Поэтому я с ним. Так что, Моника, присоединяйся к нам.

Моника. Может, дашь Богусю самому рассказать?

Богусь. Нечего рассказывать. Это тебе не работа у мясника. Этим сыт не будешь.

Пауза. Эмиль, улыбнувшись Монике, разворачивает коляску и уезжает в свою комнату.

Богусь. Но мне кажется… я уверен, что это очень важно, это несет в себе духовные ценности. Ну, например, помогает сохранить…

Моника. Богусь, ты о чем?

Богусь смотрит на Монику с удивлением.

Моника. У Эмиля почти нет знакомых. Если ты рассчитываешь его использовать, лучше уходи. Прямо сейчас. (Встает из-за стола и садится на диван.) Так это ты – тот гад со стоянки.

Богусь. Он тебе рассказал, да? У меня нет к нему претензий – я знаю, у него не было другого выхода, но, может быть, он не все рассказал.

Из комнаты Эмиля доносится музыка «техно». Богусь встает из-за стола.

Богусь. Я – не плохой. Только меня затрахала… добила вся эта хрень вокруг. Всем на все наплевать, потому что все можно купить. И что – на это надо жизнь положить? Да эта херня ногтя ломаного не стоит.

Моника молчит. Богусь садится с ней рядом.

Богусь. Я – не плохой.

Моника. Откуда мне знать. Я тебя не знаю. Может, ты и революционер, а может, самый обычный бандюк.

Богусь. Я не бандюк. Я разбиваю машины и телефонные будки, но только затем, чтоб погасить огонь, который меня сжигает. Сегодня я разбил витрину магазина, где одежду продают. Дорогие женские шмотки. Там одно только платье стоит три зарплаты моей матери. Труба. Я не мог удержаться. А ты бы хотела такое платье?

Моника. У меня никогда такого не было.

Богусь. Давай куда-нибудь сходим?

Моника(улыбается). Ах ты шустрый какой!

Богусь. Мне просто хочется, чтобы ты послушала, что я обо всем этом думаю.

Моника. Может быть.

Богусь. Сегодня? Когда?

Моника. Тогда. (Смеется.)

Богусь. Во сколько?

Моника. Во столько.

Богусь. Во сколько?!

Моника. Нет.

Богусь. Чего «нет» – сегодня встречаемся.

Моника. Нет, я пошутила. Не хочу я с тобой встречаться. Ты… (Богусь опускает глаза.) Не такой… ну, я не знаю. У ребят-мясников нет татуировок. То есть некоторые говорят, что у них есть, там, ну, сам знаешь, где…

Богусь. Где?

Моника. На члене… но это они только прикалываются, чтоб больше понравиться. Девчонки на это клюют. А ты не прикалываешься – у тебя все на лбу написано. А то, что говоришь, даже интересно.

Богусь. Да пошла ты.

Моника. Ладно, если хочешь, давай встретимся.

Богусь молчит.

Моника. Ты симпатичный. Очень симпатичный.

Богусь. Музыка офигенная.

Моника. Тебе нравится? Не прикалываешься? Серьезно? Я тебе запишу. У Эмиля на той неделе был день рождения, я ему записала.

Богусь молчит.

Моника. Где ты хочешь со мной встретиться? Ну, говори – где?

Богусь. На горке, за домами.

Моника. Никогда там не была. Классно там?

Богусь. Оттуда весь микрорайон виден.

Моника. Супер. Во сколько?

Богусь. Вечером. В шесть.

Моника(кивает, улыбается). Вот видишь, у нас что-то начинает получаться.

Сцена 11 – В квартире Богуся. День

В комнате Ирены. Богусь и Ирена собирают обломки пластинок Кравчика.

Ирена(со слезами на глазах). Я собирала их 25 лет.

Богусь. Ма, это еще не самое худшее. Самый мелкий из них сказал, что если я не принесу бабки, они меня грохнут.

Ирена. Двадцать тысяч – огромные деньги, а у меня ничего нет.

Богусь. Ма, я бы у тебя и так не взял ни гроша.

Ирена. Но если это может тебя спасти, я поспрашиваю у знакомых.

Богусь. Ма, да я выкручусь.

Ирена. Как?

Богусь. У меня есть план, поверь.

Ирена. Это все из-за того, что ты как бешеный. Никак не научишься держать себя в руках.

Богусь. Мама, я их ненавижу. Им совсем немного осталось, чтоб окончательно скурвиться.

Ирена. Сынок, я тоже была молодой. Одеяло на чердаке, первый альбом «Два плюс один», и чувствовала я то же самое. Я знаю, как легко сейчас превратиться в какое-нибудь чмо в костюме. Не успеешь оглянуться, как перестаешь быть самим собой.

Богусь. Мам, я всегда буду самим собой. Клянусь. Никогда сукой не стану.

Ирена(смотрит на обломки пластинок). Я хочу, чтоб ты знал: я не боюсь бандитов. Я-то дам им отпор. Со мной в жизни и не такое бывало. Твой отец ушел, потому что пил и устраивал нам адскую жизнь. А ты, конечно, очень задиристый, но человеком станешь, я не сомневаюсь. Я столько лет справлялась со всем одна – всю жизнь боролась. Если надо будет, и сейчас повоюю.

Богусь. Мам, я сам должен с этим разобраться. Даю тебе слово – я их всех сделаю.

Ирена. Смелые слова, малыш. Они напоминают мне о первой встрече с Кшисеком, которая перевернула мою жизнь. Это было весной 1980 года, я тогда техникум заканчивала. Кшисек давал два концерта в Гливицах. День был необыкновенный – в воздухе висело ожидание чуда. После концерта я обманула охранников и через задний вход пробралась в гостиницу, где ночевал Кшисек перед тем, как вернуться в Варшаву. Я не собиралась с ним спать, ничего такого, я же не шлюха какая-то. Хотела только сказать ему пару слов, ну, понимаешь, поговорить с кумиром. И вот я ходила, ходила по гостинице. Я знала, что если меня заметит кто-нибудь из персонала, то меня тут же выставят. Бродила по коридорам в надежде, что мне повезет, молилась, чтоб его встретить. Кто я тогда была? Соплячка, которой попадались только чмошники, козлы и придурки. Меня мучала одна мысль, один вопрос – «как жить»? И я знала, что только настоящий мужчина – такой, как Кшиштоф, – знает ответ на этот вопрос. Прошло несколько часов, я шаталась по гостинице, а его все не было. Я стала терять надежду. Думала, все уже. Пора выметаться из гостиницы и ночным автобусом (поездом) ехать домой. Я ходила туда-сюда, повторяя про себя слова его песен, и вдруг, на седьмом этаже, когда я пела «Я уже иду» – да, именно на этих словах увидела его – он шел ко мне! Это было настоящее чудо – он шел от двери к двери, держась за стены – наверное, дико устал после концерта. Я подошла к нему, посмотрела прямо в глаза и спросила – «как жить»? А он остановился, сел, как-то странно, очень внимательно на меня посмотрел и сказал…

«Живи так, будто каждый день – последний. И даже если тяжек груз судьбы, иди, иди вперед – и с песней».

Кшиштоф Кравчик с грохотом падает на пол. Ирена провожает его взглядом.

Снова квартира Богуся. Ирена докуривает очередную сигарету.

Ирена. Он знал! Мы расстались утром. Он обещал, что никогда меня не забудет.

Богусь. (внимательно смотрит на мать). Ма, а может, я внебрачный сын Кшиштофа Кравчика?

Ирена. К сожалению, сынок, ты брачный сын своего отца-козла.

Богусь. Ма, а когда был тот концерт? Я в сентябре родился. Может, на Новый Год?

Сцена 12 – Заброшенный склад. День

Заброшенный склад на окраине города. Карина открывает ржавую дверь и заталкивает Богуся внутрь. Помещение освещено лучами солнца, проникающими через дырявую крышу. Гжесь и Фази лупят ногами и бейсбольными битами ползающего на четвереньках парня в рваном, запачканном кровью пиджаке. В стороне валяется опрокинутый стул. Карина толкает Богуся.

Фази. Деньги принес? (Замахивается для нового удара.)

Карина и Богусь подходят к остальным.

Гжесь. Подожди, Фази.

Фази замечает пришедших, останавливается. Карина достает из кармана пакетики с «травой» и бросает их на цементный пол.

Карина. Этот урод наркодилером заделался. Я заметила его, когда он у школы вот этим торговал. А мусора в тачке сидели и наблюдали, как у него торговля идет. Я его сразу за шкварник и сюда. Этот придурок должен нам бабки отдать, а не зарабатывать себе на тюрягу. (Богусю.) Они меня за свою приняли. Где-где, а у ментов на тебя зуб нехилый.

Фази(Бейсбольной битой показывает на разбросанные пакетики). Так вот как ты хотел нам деньги отдать. Да?

Богусь молчит. Фази поднимает ногу и несколько раз сильно бьет окровавленного парня.

Фази. Так ты хотел деньги нам отдать, так, козлина?!

Богусь(испуганно). Я не буду больше, клянусь.

Фази. Я тоже думаю, что не будешь, козел! Надеюсь, понял?! (Последний раз бьет тяжелым ботинком лежащего.)

Богусь. У меня был классный план… а как по-другому заработать столько бабок за двадцать четыре часа?

Гжесь(смотрит на часы). Четырнадцать. До семи утра у тебя осталось четырнадцать часов.

Богусь. До семи утра?!

Гжесь. В семь мы уезжаем из этого Мухосранска.

Фази(Богусю). Где тебе удобно?

Богусь. Что?

Фази. Где тебе удобно встретиться?

Богусь. У «Космоса». К нему можно на машине подъехать.

Фази смотрит на Гжеся, тот утвердительно кивает.

Фази(поворачивается к Богусю, поднимает биту). В семь. Попробуй не прийти – тогда с тобой доктор Айболит будет разговаривать, урод.

Богусь. Я приду, честно.

Фази(смотрит на свои ботинки). Бля, ботинки мне испортил. Новые, из телячьей кожи. Дочка подарила, а он их изуродовал, дебил.

Гжесь. Богусь, ты «Канун весны» читал?

Богусь отрицательно качает головой.

Карина. Я читала. А что?

Гжесь. Да на заочном сказали написать про «Канун весны», то есть про чё там.

Фази. Я тоже читал. Написал этот, как его там… Жимерский^[1].

Гжесь. Ну тогда расскажи давай. Только в двух-трех предложениях, чтоб я запомнил.

Фази. Ну, короче, кент один приехал из Зажопинска. И думает, что все в кайф, потому что предок ему сказал, что в кайф. Приезжает он, а тут полный отстой, да еще и папик ласты откинул. Ну и, короче, кента колбасит, колбасит страниц триста, и в конце его так все запарило, что он идет и вламывает пиздюлей мусорам.

Гжесь. А что он в середине делает?

Фази. Где?

Гжесь. Ну, там же целых триста страниц.

Фази. Не помню, наверное, дома кантуется. Эй ты, бабло давай! (Ударяет ногой неподвижно лежащего парня.)

Сцена 13 – В квартире Виктора. День

На загаженной кухне Виктор снимает с плиты чайник и заваривает в двух стаканах чай из пакетиков. Богусь сидит за столом.

Богусь. Помоги мне, сделай что-нибудь.

Виктор. Ничего я не буду делать.

Богусь. Ничего?

Виктор. Да, ничего.

Богусь. Ты что, не поможешь мне? Я в полной жопе, да еще эти мудаки поломали все материны пластинки!

Виктор(смеется). Да, уж если они решились поднять руку на пластинки Кшиштофа Кравчика, ситуация, действительно, серьезная.

Богусь. Не смешно. Мать начала собирать их, когда техникум заканчивала. Кравчик – смысл ее жизни.

Виктор. Прости, это и впрямь грустно.

Богусь. Но не только у них на меня зуб. У нашего ксендза тоже.

Виктор. По той же причине?

Богусь. Я его «полонез» превратил в кучу металлолома.

Виктор. Господи, ну и как я могу тебе помочь? Ограбить банк? (Богусь молчит.) У тебя хоть сколько-нибудь денег есть?

Богусь. Я же говорю, что нет.

Виктор. И даже мелочи нет? Поищи в карманах. Мне надо выпить.

Богусь. А, ты об этом… Есть немного. (Пауза.) Я пару недель торговал «травой» у школы. Немного собрал. Я на них себе наколку сделал, и еще чуть-чуть осталось. Но я больше не хочу продавать «траву». Вообще. Хочу заняться чем-то настоящим.

Виктор. Мне кажется, дерьмо, в которое ты вляпался, самое что ни на есть настоящее.

Богусь. Да я не об этом. Я хочу правды. Хочу, чтобы ты помог мне ее найти.

Виктор. Вернись в костел.

Богусь. Нет смысла. Я пять лет был служкой, пять лет проповеди слушал. Наизусть их выучил. Все пустые.

Виктор. Почему я?

Богусь. Ты – мой учитель. Ты знаешь ответы на все вопросы.

Виктор(смеется). Бля, мне сегодня нужно выпить. Дай денег. (С шумом отхлебывает большой глоток чая.)

Богусь. Покажи мне правду.

Виктор. Правды захотелось? А ты посмотри вокруг – увидишь, как живут люди в этом районе, как живете вы с матерью. Не хочешь быть пассивным – а что ты делаешь? Через пару лет станешь уголовником, и тебя загребут.

Богусь. Так что мне делать?

Виктор. Понять, кто ты есть.

Богусь. Я знаю, кто я.

Виктор. Да? А по-моему ты только играешь роль, которую тебе дали. И играешь так же плохо, как эти клоуны в телевизоре, которых так ненавидишь.

Богусь. Хрена два, я борюсь.

Виктор. А-а. А я думал, просто шатаешься по району и гробишь чужие машины.

Богусь. Мне это помогает.

Виктор. Кончай по ушам мне ездить. Я знаю, ты не уголовник. Притормози, расслабься, угомонись. Попробуй покопаться в себе, в своем нутре. Разберись, кто ты, чего хочешь, что собираешься делать.

Богусь. Откуда я это узнаю.

Виктор. Из книг. В книгах есть ответы на все вопросы.

Богусь. А комиксов не хватит? Или журналов с поревом?

Виктор. Когда поймешь, кто ты, кто ты на самом деле и чего хочешь, найдутся и люди, такие же, как ты, узнаешь, сколько таких было в прошлом, что они делали и что из этого вышло. Это бесценное знание. Ну? Ты по-прежнему считаешь меня своим учителем? (Жадно допивает чай, трёт виски и затылок.)

Богусь роется в карманах, достает и кладет на столе горсть монет и несколько купюр. Виктор ловким движением алкоголика сгребает деньги со стола, идет в коридор и надевает плащ. Богусь не двигается с места.

Сцена 14 – В пивном Баре

Пивной бар. За стойкой стоит Хеленка. К ней подходит Виктор, за ним Богусь.

Виктор. Добрый день, пани Хеленка. Два больших.

Хеленка. Пан Виктор. Кемпинский…

Виктор. Он был здесь? Ёшкин кот…

Хеленка. Он запретил мне, сказал…

Виктор. Пани Хеленка, да он же сволочь. Я у него больше не появляюсь, а он приходит и отыгрывается. Только два – по одному мне и парню.

Хеленка. Два. Под вашу ответственность.

Виктор кивает. Хеленка наливает две большие кружки.

Виктор. Вы Енджейчика не видели?

Хеленка качает головой.

Виктор. Вот гад, он мне стольник должен, а я никак его не изловлю.

Богусь и Виктор садятся за стол недалеко от стойки.

Виктор. Мой бывший врач ходит сюда и капает мне на мозги. Надо менять бар.

Богусь. Где ты сейчас работаешь?

Виктор. Постоянно – нигде. На стройке подрабатываю. Нехилый рост в карьере, а?

Богусь. А еще насчет книг. Без чтения это все нельзя узнать?

Виктор большими глотками пьет пиво.

Богусь. Я ведь читал-то в принципе немного. И понятия не имею, с чего начать.

Виктор отодвигает бокал.

Виктор. «Когда в плену тебе приставят к горлу нож, в глаза взглянуть прикажут смерти гордой, про что забудешь ты решительно и твердо?»

Богусь молчит.

Виктор. Про что? Я задал тебе вопрос.

Богусь. Это же стих.

Виктор. Да, но я тебе задал вопрос, отвечай.

Богусь. Откуда я знаю, про что – это просто стихотворение, я его толком даже не понял.

Виктор. Про дрожь, про дрожь забудешь. Сконцентрируйся.

Богусь смотрит на Виктора.

Виктор. «Когда упадет твое тело бренное и сердце станет прахом, что тебе нужно, чтоб умереть без страха?»

Богусь(смеется). Не знаю, бля. Надо, чтоб в рифму было?

Виктор. Надо, чтоб ты не был таким тупицей, думай!!

Богусь. Ну и что?

Виктор. Презрение.

Богусь. Откуда мне знать – я в поэзии не разбираюсь.

Виктор. Еще одна строфа.

Богусь. Нет.

Виктор. Последняя. (Глотнув еще пива.) «Что нужно, чтоб воскреснуть вновь, когда рассеют твои кости белые и вспомнятся твои поступки смелые?»

Богусь. Любовь.

Виктор. Откуда ты знаешь?

Богусь. Подходило по смыслу. Кто это написал?

Виктор. Броневский. Владислав Броневский. Ты когда-нибудь о нем слышал?

Богусь. Да, он написал «До-о-ожди-и-и бе-е-еспокойные-е-е».

Виктор допивает свое пиво.

Богусь. Шучу. Знаю я его, в школе проходили. Отстой.

Виктор. Ты знаешь только то, что вы проходили. Броневский – великий поэт. Единственный мужик среди польских поэтов XX века. Остальные – просто онанисты.

Богусь. Так он же комунякой был. Вроде партию прославлял. Это же трубень просто.

Виктор. Да, он заблуждался, ошибался, как любой мужик. Но и боролся как настоящий мужик. И за свои ошибки заплатил сполна. Ошибался, бросал вызов, пил и боролся. Он жил. А посмотри на себя – разве ты живешь? Разве это жизнь? А ты знаешь, что в этой стране есть места, где нет многоэтажек? Можешь себе это представить? Ты когда-нибудь видел дом, обыкновенный небольшой дом. Четыре стены, второй этаж, труба? Видел такой дом, придурок? А ты когда-нибудь терял дом? (Немного помолчав.) А я потерял…

Богусь. Нечего меня оскорблять.

Виктор. Прости, Богусь. Я только хотел сказать, что где-то есть другой мир, другая жизнь. Когда-нибудь ты и сам в этом убедишься. Главное, чтоб не было поздно… Будешь еще?

Виктор смотрит на почти полную кружку Богуся, идет к стойке, что-то говорит Хеленке – та отрицательно мотает головой – и возвращается к столу.

Виктор. Ну что, будешь?

Богусь. Мне не нравится.

Виктор(берет кружку Богуся и мигом ее опустошает). Пойду еще одно возьму. (Берет кружки и несет к стойке.) Пани Хеленка – еще два. Для паренька.

Хеленка. Я все видела, пан Виктор, вы сами все выпили.

Виктор. А сейчас он выпьет, ну. Он немного стесняется, вот я ему и показал.

Хеленка. Кемпинский…

Виктор. Да пошел он на хрен, мясник этот… Еще два, пожалуйста.

Хеленка. Не могу. А если что-нибудь случится…

Виктор. Ничего не… Ну что может случиться, пани Хеленка? Еще два. Мне и парню.

Хеленка. Не знаю…

Виктор. Два пива. Быстро!

Хеленка колеблется, но все-таки наливает две кружки.

Виктор(платит и идет к Богусю). Вот зануда. Выпьешь?

Богусь(мотает головой). Я должен быть трезвым. Я – революционер.

Виктор. Ну и слава богу. (Выпивает залпом пиво и наклоняется к Богусю.) Смелость, Богусь, презрение и любовь – всегда помни о них, ими руководствуйся. Будь смелым – борись, презирай – презирай от всей души эту мразь, люби – потому что только тогда жизнь имеет смысл. Найди себе женщину, Богусь, найди ее и люби. Люби своих друзей, люби жизнь. Живи, Богусь, не будь дохляком, живи. (Хватает Богуся за руку, трясет ее, отпускает и берет вторую кружку.) «День пламени, воздуха, слов, день войны, великой ночью рожденный. К нему призываю, как древний пророк, я – поэт с душою освобожденной». (Выпивает пиво Богуся и отодвигает пустую кружку.) «Горе вам, дома, что неба касаетесь! Вы забыли про Вавилон. Страшный день из ночи рождается. Будет голод, пожар и мор». (Поднимает глаза на Богуся.) Богусь, ты веришь в Апокалипсис? Мне кажется, он наступает. (Бросает взгляд в сторону стойки.) Мне запрещают пить, скоты, запрещают мне пить. Завтра запретят дышать, послезавтра – дрочить. (Встает, берет со стола кружки.) Я еще возьму, скажу, для тебя. Ты же еще ничего не пил. (Громко.) Пани Хеленка! Дорогая, родная! Два больших, пожалуйста!

Хеленка. Нет, всё.

Виктор встает и пробует подойти к стойке. Делает несколько шагов, останавливается и внезапно сгибается: его рвет. Кружки падают из рук и с громким звоном разбиваются. Богусь вскакивает. Виктор кашляет и задыхается. Делает шаг, на втором поскальзывается и падает в лужу собственной блевотины. Богусь подбегает к нему. Из-за стойки выскакивает Хеленка.

Хеленка. Твою мать, пол мне загадил! (Богусю.) А ну, блин, убирай этого козла отсюда!

Богусь(хватает Виктора за плащ и пробует поднять). Виктор, что с тобой?

Хеленка. Я же говорила, чтоб не пил!!! Ему нельзя пить! Нельзя сюда приходить! Убирайтесь отсюда, бля! Пошли вон!

Богусь. Виктор, что стряслось? Ты можешь встать? Все нормально, Виктор?

Виктор кивает, показывая, что с ним все в порядке. Богусь помогает ему встать.

Виктор(выпрямившись). У меня идея. Поехали к моей бывшей жене. Может, она даст мне еще один шанс и одолжит пару злотых…

Сцена 15 – Перед дверью в дом Марианны. День

Пригород. Богусь и Виктор стоят перед домом Марианны. Виктор жмет на звонок, Марианна открывает дверь.

Марианна. В чем дело?

Виктор. Не очень-то любезно ты меня встречаешь.

Марианна. Другого ты не заслуживаешь. (Закрывает дверь.)

Виктор(успевает вставить в щель ногу). Подожди, я хочу поговорить. (Показывает на Богуся.) Этому парню нужна помощь.

Марианна (смотрит на Богуся, видит его татуировку). Пусть идет к психиатру.

Виктор. Мне нужно взять кое-что из моих вещей.

Марианна. Я их выбросила.

Виктор. Ты же не выбросила всё.

Марианна. Выбросила!

Виктор. Не верю, что ты выбросила пластинки Кравчика. Ты б не посмела. Я хочу забрать свои.

Марианна. Только пластинки? Сейчас вынесу.

Виктор. Тебе тяжело будет, коробка большая. Пусти меня.

Марианна. Нет!

Виктор. Мне только пластинки нужны, правда. Он – свидетель, это мой ученик.

Марианна. Ты ведь уже не работаешь в школе, тебе уволили, алкаш.

Виктор. Это мой бывший ученик, правда. Только пластинки.

Марианна. Хорошо, ты их заберешь и забудешь сюда дорогу.

Виктор кивает. Марианна открывает дверь.

Марианна. Один лишний шаг, и я вызываю полицию.

Богусь и Виктор входят в большую комнату. Виктор смотрит на лестницу, ведущую на второй этаж.

Марианна. Сиди здесь! Ты сидишь здесь, понятно?

Марианна поднимается на второй этаж. Виктор обводит взглядом комнату, обставленную небрежно и безалаберно.

Богусь. Ты здесь жил? Ничего домишко.

Виктор. Два года назад.

Богусь. Потолок гипсовый, классный.

Виктор. Я сам делал.

Богусь. Заметно.

Марианна спускается по лестнице с большой картонной коробкой. Виктор встает с дивана.

Марианна. Даже не вздумай подходить.

Виктор. Я помогу.

Марианна. Не надо.

Старая коробка лопается. Виниловые пластинки, большие и маленькие, падают на ступеньки и на пол. Марианна пытается как-то их удержать, но коробка рвется окончательно. Виктор делает несколько шагов навстречу Марианне.

Марианна. Я сказала тебе, гад, не приближайся.

Виктор(Виктор все-таки подходит). Я хочу увидеть Лидку.

Марианна. Да пошел ты.

Виктор. Я имею право.

Марианна. Не надо – ты сам от нее отказался.

Виктор. Я ее два года не видел.

Марианна. Я звоню в полицию.

Виктор(кричит). Лидка!

Марианна. Перестань!

Виктор. Лидка! Лидка! Папа приехал!

Марианна. Ты, скотина, вот посмотришь, я тебя точно посажу. Ты уже однажды ей устроил, мало тебе?

Виктор. Я не виноват!

Марианна. Виноват! Ты, алкоголик!

Виктор. Я тогда только два пива выпил. Два! Это с машиной что-то случилось!

Марианна. Виноват, виноват. Никогда тебе этого не прощу!

Виктор. Пожалуйста… Лидка. (Идет к лестнице.)

Марианна преграждает ему путь.

Сцена 16 – В квартире Виктора. Вечер

Виктор сидит в своей комнате на диване, вменяемый, но какой-то помятый, пьет чай. Рядом с ним сидит Богусь. Затянувшись дешевой сигаретой, Виктор встает, вытаскивает один ящик из «стенки», ставит его себе на колени и начинает что-то в нем искать. Наконец достает несколько мятых купюр, распрямляет их и пересчитывает.

Виктор. Броневский. У него ответы на все вопросы. (Поднимает с пола пластинки, которые он забрал у Марианны, и протягивает их Богусю.) Понимаю, это не возместит в полной мере потерю целой коллекции, но все же передай их матери. Эти пластинки – единственное, что уцелело после краха моей супружеской жизни.