Текст книги "Мщение Баккара"
Автор книги: Понсон дю Террайль
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
– Да – де Шато-Мальи.
– Да разве он умер?
– В тот самый день, когда вы уезжали из Парижа во Франш-Конте, в замок Го-Па.
– Но кто же вы? – прошептала почти с ужасом Концепчьона.
– Вы это можете видеть по моему мундиру, сеньорита, – я гвардейский юнкер.
– Но ведь это не ваше имя.
– Моя фамилия – Артов.
– Артов! – воскликнула Концепчьона.
– Это имя тоже известно вам, я близкий родственник того несчастного Артова, который, как рассказывают все, был обманут своей женой… вы, вероятно, знаете это…
– Да… действительно.
– Он сошел с ума на месте дуэли в ту самую минуту, когда он хотел нанести удар ее соблазнителю Роллану де Клэ.
– Да, действительно, я знала все это, – ответила Концепчьона и потом добавила с легкой усмешкой: – Без сомнения, вы знаете все эти подробности от самой графини?
– Некоторые, но не все.
Юнкер заметил, что имя графини произвело неприятное впечатление на Концепчьону.
– Сеньорита, – сказал он тогда, – позвольте мне теперь удивить вас тем, что вы еще не знаете.
– Как вам будет угодно, – ответила равнодушно Концепчьона.
– Вы не откажетесь взять меня под руку и пройти со мной?
– Извольте… Куда вы хотите вести меня?
– В сад.
– Для чего?
– Для того, чтобы показать одну знакомую вам особу, которую вы не ожидаете увидеть в Кадиксе.
– В самом деле? – заметила молодая девушка с некоторым нетерпением. – Вы так таинственны!..
– Не сказал ли я вам, сеньорита, что знаю часть ваших собственных секретов?
– О! – сказала она с видом сомнения.
– Вот, например, вы писали вчера вашему жениху, маркизу де Шамери.
Молодая девушка чуть не вскрикнула. Ее сердце начало сильно биться, и ее рука задрожала на руке гвардейского офицера. В эту минуту молодой девушке пришла странная мысль; она даже почувствовала безумную надежду… Ей показалось, что знакомая особа, которую хотят показать ей, – он – маркиз де Шамери, тот, который вскоре сделается ее мужем.
Юнкер повел ее по мраморной лестнице, выходившей в сад.
– Не думайте, сеньорита, – продолжал он, – что моими поступками управляет одно пустое желание поинтриговать вас – меня побуждают к тому более важные причины.
– Но объяснитесь же, – сказала молодая девушка с возрастающим нетерпением.
– После… Теперь пойдемте…
Юнкер повел Концепчьону по большой густой аллее, на которой было мало гуляющих.
В конце этой аллеи находился павильон, окруженный густыми деревьями. Этот павильон, состоявший из одного этажа и из одной комнаты, был слабо освещен лампой. Вся меблировка его была совершенно в испанском вкусе.
Юнкер ввел в него Концепчьону. Тогда Концепчьона увидела здесь на диване женщину, одетую цыганкой, и тоже в маске. Без сомнения, эта женщина была предупреждена о приходе молодой девушки. При появлении ее она встала и поклонилась.
Концепчьона посмотрела на нее с большим любопытством.
Тогда юнкер запер дверь павильона на замок.
– Вот теперь мы и одни, – заметил он при этом. Затем он сделал знак сидевшей на диване. Та поспешила снять с себя маску. Концепчьона взглянула на нее и вскрикнула:
– Графиня Артова!..
Юнкер улыбнулся, снял свою маску и сказал:
– Взгляните же теперь на меня, сеньорита. Концепчьона повернулась к нему и снова вскрикнула. Перед ней находились две графини Артовы, две
Баккара – вся разница между которыми заключалась только в том, что одна из них была одета цыганкой, а другая гвардейским юнкером.
– Я готова держать пари, сеньорита, – сказала тогда Баккара, – что вы до сих пор не знаете, которая из нас двух настоящая графиня Артова.
– Я вижу все это во сне, – проговорила Концепчьона.
– Вы не спите, сеньорита.
– Ну, в таком случае я просто помешалась…
– Совсем нет.
– Но что же все это означает?
– Очень простую вещь, сеньорита, —сказал юнкер и, указывая на цыганку, добавил: – Эта особа, которую вы видите теперь перед собой, – моя сестра… ее зовут Ребеккой; она дочь моего отца и одной еврейки.
– Так это вы графиня Артова, – вы?
– Я.
Тогда на губах гордой испанки показалась презрительная улыбка.
Баккара поняла эту улыбку; она гордо подняла голову и твердо проговорила:
– Потрудитесь спросить у моей сестры, сеньорита, и тогда вы узнаете, что не я, а она любила Роллана де
Клэ.
– Это правда, – подтвердила цыганка. Концепчьона снова вскрикнула, но на этот раз уже не от удивления. Перед нею разорвалась завеса, и луч света пробился в ее ум. Она еще не все поняла, но догадалась. А так как Концепчьона де Салландрера имела благородную и великодушную натуру, то она тотчас же протянула руку графине.
– Простите меня, – сказала она, – что я осмелилась осудить вас.
– Не вы, сеньорита, осудили меня, – ответила печально графиня, – целый свет слишком строго осудил меня.
– О, но ведь он увидит свою ошибку он увидит ее…
– Не теперь…
– Почему же?
– Потому, – ответила серьезно графиня, – что я должна раньше выполнить одну высокую задачу, сеньорита.
Концепчьона, казалось, была очень удивлена ее словами.
– Вы ведь живете, – продолжала Баккара, – в доме гренадского архиепископа?..
– Да.
– Этот дом находится за городом – совершенно на берегу моря?
– Да.
– Итак, – продолжала графиня, – завтра в этот же час, то есть после полуночи, приходите на террасу.
– Зачем?
– Пока я могу вам сказать только одно, сеньорита, – заметила Баккара, – что вы замешаны, без ведома вашего, в одну ужасную историю.
– Боже, вы пугаете меня.
– Что делать… прощайте!
Графиня надела маску и вышла из павильона.
– Вы уже оставляете меня?
– Да.
– Но увижу ли я вас сегодня ночью?
– Может быть… но сейчас, – сказала графиня, – не забудьте, что уже около трех часов.
– Что же?
– Человек в маске, одетый арестантом и которого вы видели, обещал возвратиться на бал.
– Но, – произнесла Концепчьона, слегка вздрогнув, – что же есть общего между мною и им?
– Ничего и очень много. Только вы можете сказать ему следующие слова: «Я видела графиню, она позволяет вам рассказать часть вашей истории».
Баккара встала и вышла из павильона. Ребекка последовала за ней. Концепчьона осталась одна. Она находилась как бы в недоумении и села на диване, на котором сидела цыганка.
– Боже! – прошептала она, – что значат все эти тайны? – Прошло несколько минут. Она старалась думать о том, кого любила, но на самом деле не могла сделать этого, – таинственный и симпатичный голос человека, одетого арестантом, так и звучал в ее ушах. Какое-то тайное очарование и вместе с тем любопытство насильно влекли к нему мысли Концепчьоны.
Вдруг молодая девушка услышала легкие шаги и увидела на пороге павильона человека… Это был он.
Теперь на нем уже не было маски, и лицо его произвело на сеньориту глубокое впечатление.
Это был человек лет тридцати с белокурой шелковистой бородой, его голубые глаза были грустны и невольно привлекали и располагали к себе.
– Сеньорита, – сказал он, подходя к молодой девушке и почтительно целуя ее руку, – графиня Артова, которую я только что встретил, сказала мне, что вы здесь и что…– Он не договорил и приостановился.
Концепчьона пригласила его сесть около себя и прибавила:
– Графиня позволяет вам рассказать мне часть вашей истории.
У молодого человека потемнело в глазах – он уже хотел отвечать, как вдруг в саду послышался какой-то шум. В дверь павильона грубо постучали, и она тотчас же отворилась.
На пороге ее показался человек в костюме сторожа галерных каторжников. В руках у него была дубина.
– Эй, номер тридцатый! – крикнул он, обращаясь к молодому человеку, – ты знаешь, что ты должен возвратиться в четыре часа, – теперь уже половина четвертого. Поспеши, молодец, тебе остается еще только полчаса быть маркизом.
Крикнув это, галерный сторож удалился, оставив Концепчьону в сильном страхе.
– Кто этот человек? Что ему надо? Зачем он, наконец, приходил сюда? – вскрикнула она, смотря на своего собеседника.
– Этот человек приходил за мною! – ответил молодой человек кротко и тихо.
– За вами?!
Каторжник не сразу ответил на этот вопрос, он приподнял край своих толстых холстинных панталон и показал изумленной и обезумевшей от испуга Концепчьоне железное кольцо, бывшее у него на ноге. Вслед за этим он проговорил совершенно спокойно: – Сеньорита! Этот человек – мой сторож; я теперь не переодет, и этот костюм – моя настоящая одежда; я – каторжник и потерял мое имя, переменив его на номер, – меня теперь зовут: «номер тридцатый!»
Можно было предположить, что после этого происшествия Концепчьона упадет в обморок, но на самом деле этого не случилось.
Концепчьона не могла даже и допустить того, что он мог быть виновен. Ее мимолетный испуг сменился горячей симпатией.
– Но что же было причиной, что вы сделались жертвой? – вскричала она, протягивая ему руку.
Тогда молодой человек рассказал ей все, что мы уже знаем относительно его жизни, крушения корабля и т. д.
Только он был осторожен и не сказал своего имени. Концепчьона со всей горячностью своей души сжалилась над его положением и предложила ему просить за него королеву, но молодой человек отказался и от этого, сказав ей, что о нем уже хлопочут и что торопливость может только повредить его делу. Ровно в четыре часа дверь павильона снова отворилась.
– Пойдем, номер тридцатый, пойдем! – крикнул грубый голос сторожа. – Скоро уже четыре часа.
Молодой человек встал.
– Прощайте, сеньорита, – сказал он, – благодарю вас за участие.
– Но вы не должны уходить, – начала было молодая девушка.
Но молодой человек перебил ее:
– Так надо, – сказал он. – Только по одной неожиданной милости вы меня видели здесь… Вскоре зазвонит колокол, которым будят каторжников… Прощайте, сеньорита.
Оставшись одна, Концепчьона встала и вышла из сада.
– Все это необъяснимо, – шептала она, проходя по опустелым залам.
Тогда только Концепчьона вспомнила, что она приехала на бал по особенному приказанию королевы и что приехала с дальней своей родственницей донной Жозефой, которую и оставила в начале вечера за картами. Она стала искать ее и пошла сперва в одну залу, потом в другую – но за карточными столами уже давно никого не было.
Продолжая отыскивать донну Жозефу, она вдруг наткнулась на лакея в ливрее кадикского городского управления.
– Цампа! – вскрикнула она с удивлением.
– Донна Концепчьона! – проговорил португалец.
– Как же ты попал сюда?
– Я теперь служу у господина Алькада, – ответил Цампа.
– Но… давно ли?
– Со смерти герцога де Шато-Мальи.
При этом имени Концепчьона снова вздрогнула. В этот вечер она слышала это имя уже два раза, и во второй раз ей говорили одно и то же. Концепчьона вздохнула.
– Так это правда? – сказала она.
– Умер, сеньорита, – и уже два месяца.
Концепчьона посмотрела вокруг себя.
Зала, где они находились, была абсолютно пуста. Молодая девушка опустилась на диван и пристально посмотрела на португальца.
– Итак, герцог де Шато-Мальи умер? – спросила она опять.
– Два месяца тому назад.
– А от чего он умер? Цампа загадочно улыбнулся.
– В журналах и газетах, – проговорил он уклончиво, – писали, что он умер от карбункула…
– Что это за болезнь?
– Лошадиная болезнь.
– Но каким образом герцог мог захворать подобной болезнью?
– В журналах было написано…
– Мы говорим не о журналах, – перебила его Концепчьона. – Ты ведь был его лакей?
– Да, сеньорита.
– В таком случае ты должен знать, как он умер, лучше всяких журналов и газет.
– Все это правда, но он заразился не от лошади.
– Объяснись же, Цампа!
– Герцог умер от карбункула, точно так же, как и лошадь, – ответил португалец, – но герцог и лошадь заразились каждый особо, хотя и схожим образом.
– То есть – как же?
– Да очень просто – лошадь была уколота булавкой, напитанной в гниющем трупе другой лошади. Ну, а герцог?
– А герцог сам укололся об отравленную булавку, которая была воткнута в ручку кресла, на котором он обыкновенно сидел.
– Но кто же воткнул эту булавку в кресло? – спросила в испуге молодая девушка.
– Я.
– Нечаянно?
– Совсем нет, я ненавидел герцога, потому что знал, что вы его не любите.
Концепчьона заглушила в себе крик негодования и ужаса – она воображала, что лакей покойного дона Хозе, из привязанности к своему покойному господину, ненавидевшему, по его словам, герцога, счел своим долгом продолжать ненавидеть своего нового господина и даже убить его.
– Несчастный, прошептала она, —не думал ли ты угодить мне, сделав подобное преступление, и не воображаешь ли ты, что оно пройдет теперь для тебя безнаказанно?
Цампа пожал плечами.
– Я не для того воткнул булавку, – пробормотал он, —чтобы понравиться вам, сеньорита.
– Для чего же? Подлый человек! Или ты был недоволен герцогом?
– Я? О, нет… герцог наш был настоящий аристократ, а не какой-нибудь выскочка… он знал, что все мы люди, и обращался со мною очень хорошо.
– Но кто же заставил сделать тебя такое преступление?
– Один только страх.
– Какой страх?
– Боязнь за свою голову; был человек, который знал то, что ведал только один Бог, дон Хозе и я, то, что я был некогда приговорен к смертной казни в Испании.
Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах.
– Этот-то человек, продолжал Цампа, мог всегда донести на меня и отдать мою голову на отсечение.
– О, как все это ужасно, прошептала Концепчьона.
– Этот человек, добавил медленно Цампа, приказал мне убить герцога, и я повиновался ему
– Но кто же этот человек?
– Я не знаю его имени, – ответил Цампа, – или, лучше сказать, хоть и знаю его, но мне не позволено сказать его вам.
– Говори, несчастный!
– Если, сеньорита, вам угодно узнать подробнее о смерти герцога де Шато-Мальи, то потрудитесь обратиться за этим к графине Артовой.
Затем Цампа низко и почтительно поклонился Концепчьоне и ушел.
Концепчьона хотела удержать его, но едва привстала с дивана, как снова опустилась на него в изнеможении. Она не могла произнести ни одного слова. В ее голове все смешалось, и она чувствовала себя как бы во сне.
К счастию для нее, в это время к ней подошла донна Жозефа, искавшая ее по всем залам и аллеям сада.
– Ах! – вскрикнула она, подходя к бледной и трепещущей Концепчьоне. – Где вы были, мое дитя?
– Я искала вас, тетя…
– Но… и я также.
– В таком случае мы разошлись.
– Знаете ли вы, что теперь уже почти пять часов.
– Ну что же! Поедемте…
Когда Концепчьона приехала домой, то было уже совсем светло.
Она прямо прошла в свою комнату, где ее ожидала горничная, чтобы раздеть. При входе ее горничная взяла с камина толстый сверток бумаг.
– Что это такое? – спросила с удивлением молодая девушка.
– Право, не знаю, это было прислано на ваше имя.
– Кто принес?
– Какой-то незнакомый человек.
– Когда?
– Вчера вечером, когда вы изволили уехать на бал.
– При этом свертке не было никакого письма?
– Никакого.
– Хорошо. Раздень меня.
Концепчьона легла в постель, велела придвинуть к себе столик со свечой, отослала горничную и распечатала сверток.
В этом свертке заключалась довольно толстая тетрадь, написанная по-французски. В заглавии ее было написано следующее:
«История графа Кергаца, его брата сэра Вильямса и ученика последнего из них – Рокамболя».
– Что это такое? – прошептала Концепчьона и развернула тетрадь.
На ее первой странице был приклеен облаткою маленький листочек бумаги, на котором было написано карандашом:
«Когда девица Концепчьона получит эту рукопись, то она уже не будет находиться на бале, на котором она узнала так много. Ее просят убедительно – во имя самых священных интересов – прочитать эту тетрадь».
– Посмотрим, – прошептала молодая девушка, предполагая, что ей придется читать историю таинственного арестанта.
Эта тетрадь, написанная рукой графини Артовой, содержала в себе краткое, но ясное извлечение из долгой, описываемой нами истории и начиналась со смерти полковника де Кергаца, отца Армана, и оканчивалась наказанием, совершенным Баккара на корабле «Фаулер».
Графиня Артова умалчивала о новом появлении Рокамболя, и следы бандита исчезали со дня его отъезда в Англию.
Пробило десять часов, а Концепчьона еще не засыпала. Заинтересовавшись рассказом возмутительной истории, которая нам уже известна, она решила дочитать ее до конца, и в то время, как на часах било десять, она оканчивала читать последние строчки этой рукописи.
Окончив чтение, Концепчьона задумалась и наконец тихо сказала:
Что же тут общего между мной и всем этим?
Девица Концепчьона де Салландрера не могла даже и представить себе, что блестящий маркиз де Шамери, человек, которого она так страстно любила и который должен был сделаться ее мужем, был тот отвратительный бездельник, начавший свое поприще тому шестнадцать лет в Буживале в кабаке госпожи Фипар. Но если она не могла найти никаких соотношений между Рокамболем и маркизом де Шамери, то она точно так же не могла отыскать какой-нибудь связи между арестантом и прочими лицами прочитанной ею только что истории.
Все эти вещи могут окончательно свести меня с ума, прошептала она, кладя тетрадь на столик.
Концепчьона почувствовала тогда, что ее ум, сердце и воспоминания – все это обратилось к прошедшему времени. Она задумалась о том, кого любила, и стала считать по пальцам число дней, прошедших с тех пор, как она отправила свое последнее письмо.
– Альберт, – мечтала она, – должен был получить его во вторник, а теперь у нас пятница. Если он мне ответил сейчас же, то я должна получить его дорогое письмо сегодня.
Рассуждая таким образом, Концепчьона обратилась к морю и заметила большую лодку, направлявшуюся прямо к берегу. Молодая девушка до того заинтересовалась этой лодкой, что навела на нее зрительную трубу.
Но едва она взглянула в нее, как почувствовала сильное волнение. Это была лодка коменданта. Концепчьона узнала ее, рассмотрев красные куртки каторжников – ее гребцов. Лодка приближалась к берегу, лавируя, так как около стен виллы море имело значительную глубину и быстрое течение.
Лодка все приближалась и приближалась.
Тогда Концепчьона заметила капитана Педро С, подле которого стоял арестант, командовавший лодкой.
Концепчьона сразу узнала его. Это был он.
Она хотела уйти от окна, но ее удерживала какая-то притягивающая сила, странное очарование, которому она не могла противостоять.
А лодка между тем подъехала к террасе и остановилась. Тогда Концепчьона увидела, как из нее выскочил капитан Педро С. и как арестант, стоявший с ним рядом, печально сел у руля. Он поднял кверху глаза и взглянул на Концепчьону, и этот-то робкий и кроткий взгляд окончательно смутил молодую девушку.
– Сеньорита, – проговорил в это время Педро С, подходя к ней, – я увидал вас, возвращаясь из моей ежедневной поездки, и не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать вам свое почтение.
Концепчьона поклонилась, дала поцеловать ему свою ручку и не могла оторвать своих глаз от бедного арестанта, не осмелившегося даже поклониться ей.
Комендант пробыл у них очень недолго и, поговорив с Концепчьоной и ее матерью о вчерашнем бале, поспешил уехать, не упомянув даже об арестанте.
Концепчьона проводила его, то есть дошла с ним до края террасы, и, пока он сходил с лестницы, облокотилась на парапет. Молодая девушка смотрела на бедного арестанта, принявшего снова команду над лодкой.
И она следила за ней до тех пор, пока та не исчезла совсем за поворотом берега у самого порта.
– Я просто сумасшедшая, – прошептала она, когда лодка скрылась из виду, – сострадание к этому молодому человеку завлекает меня чересчур далеко.
В эту самую минуту ее горничная подала ей письмо и сказала:
– Из Франции…
Концепчьона вскрикнула и, распечатав его, совершенно забыла про арестанта.
Это было письмо от Рокамболя. прерваны двумя
Я очень
Возвратимся теперь обратно в Париж.
Через неделю после похорон управителя замка Оранжери, старика Антона, которого, как мы знаем, нашли мертвым в постели и смерть которого была приписана апоплексическому удару, маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери возвратился в Париж в свой отель в улице Вернэль.
На другой день он проснулся очень рано и сидел у окна.
Кража портрета из замка Оранжери сильно беспокоила его.
Думы и размышления его были ударами в дверь его комнаты.
– Войдите, – крикнул он. Это был виконт д'Асмолль.
– Любезный Альберт! – сказал он, входя, рад, что ты уже встал.
– Это почему?
– Потому что нам необходимо сейчас же ехать в испанское посольство, где тебе придется подписать все бумаги, которые от тебя требовали, и тогда ты тотчас же будешь утвержден испанским подданным.
– Ты делаешь все очень скоро, любезный Фабьен, – ответил Рокамболь, ободряясь этим известием.
– Надо же похлопотать о твоем счастье. Мнимый маркиз пожал руку Фабьену и поспешно оделся.
– Ты знаешь, что мы уезжаем завтра вечером? – продолжал виконт.
– Да, – ответил Рокамболь, – но я уезжаю с небольшим беспокойством, несмотря на всю мою радость.
– Это почему?
– Да, кража моего портрета из замка Оранжери заставляет меня делать самые странные предположения.
– Действительно, – заметил Фабьен, – все собранные тобой сведения кажутся мне очень странными.
– Я боюсь только одного, чтобы какая-нибудь прежняя моя любовница не стала с помощью этого портрета расстраивать мой брак с Концепчьоной.
– Кто знает? Подобные твари способны ведь на всякую мерзость, – добавил Рокамболь.
– Ого, – проговорил Фабьен, – я тебе ручаюсь, мой друг, что сердце Концепчьоны запечатано и на нем написан твой адрес.
– Знаю хорошо это.
– И если бы ей доказали, что ты достоин каторги, то и тогда бы она любила тебя.
– Верно, – прошептал Рокамболь, едва удерживаясь от нервной дрожи.
Это все было ровно в девять часов.
Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль поехали в карете в испанское посольство.
Там их принял один из чиновников посольства и подал Рокамболю целую пачку бумаг, предложив ему подписать их.
В канцелярии в это время находился генерал С, которому маркиз поклонился.
Когда генерал С. узнал, что они едут на другой день в Кадикс, то он предложил Фабьену и мнимому маркизу де Шамери рекомендательное письмо к своему двоюродному брату, бывшему комендантом в Кадиксе.
– Я с радостью воспользуюсь вашим предложением, – заметил Рокамболь.
– А, кстати, – проговорил генерал С, – имя моего двоюродного брата Педро С. напоминает мне одно странное приключение, о котором я никогда бы не сказал вам ни слова, если бы вы не ехали в Кадикс.
– В чем дело?
– О, это целая история.
– В чем же она заключается?
– Вы долго служили в Индии?
– Да, даже очень долго.
– Не служил ли у вас там один французский матрос?
– Очень может быть, но я этого, право, не помню, – ответил Рокамболь, – у меня было так много под командою матросов… Для чего вы это, однако, спрашиваете?
– Я вам сейчас скажу… этот-то матрос отлично изучил все ваши привычки, ваш вкус и вообще все семейные дела.
– Что вы такое говорите? – заметил мнимый маркиз, вздрогнув всем телом.
– Его взяли на судне, торговавшем неграми, – сказал генерал.
– А, вот как!
– И приговорили к галерам.
– Потом?
– Потом… отгадайте-ка, что он осмеливается говорить в свое оправдание?
– Ну, право, не знаю, генерал.
– Он выдает себя за маркиза де Шамери, – докончил, смеясь, генерал.
Это ужасное и поражающее сообщение не произвело на Рокамболя того действия, какое можно было ожидать. Вместо того, чтобы побледнеть и обнаружить жестокий испуг, ученик сэра Вильямса сохранил гордое хладнокровие и ту ясность ума, которая уже не раз спасала весь клуб червонных валетов. Он понял, что настоящий маркиз жив, и у него достало силы улыбнуться и сказать:
– Ах вот что – это довольно сильно сказано.
– Я,согласен с вами, маркиз, но выслушайте же до конца всю историю.
– Рассказывайте, пожалуйста, тем более что она меня очень интересует.
– Этот плут дошел до того, что уверил совершенно моего кузена Педро С, что он действительно маркиз де Шамери.
– В самом деле?
– Педро писал тогда мне, поручая разыскать семейство де Шамери.
– Ну, и что же вы сделали, генерал?
– Я отвечал моему брату, что его маркиз де Шамери – наглый обманщик, так как настоящий маркиз еще недавно танцевал у меня на бале в Париже.
– Гм, это походит на волшебную сказку, – заметил Рокамболь.
– Так как вы едете в Кадикс, любезный маркиз, – продолжал генерал С, – то вы увидите там своего двойника.
– Мне, кстати, пришла странная мысль, – проговорил Рокамболь.
– Какая же?
– Дайте мне письмо к вашему родственнику коменданту, капитану Педро.
– Но ведь я уже предлагал вам это.
– Да, но рекомендуйте меня ему под другой фамилией.
– Для чего вам это нужно?
– Я проживу в Кадиксе несколько дней. Насмотрюсь вдоволь на человека, выдающего себя за меня, и заставлю его рассказать мне свою биографию.
– Отлично, – заметил генерал, – я пришлю к вам сегодня вечером письмо на имя капитана Педро С, в котором я буду отлично рекомендовать… кого прикажете?
– Графа Вячеслава Полацкого, польского дворянина, – ответил ему, улыбаясь, Рокамболь.
Генерал расхохотался и пожал ему руку.
Виконт д'Асмолль занимался все это время в другом углу и не слыхал разговора генерала С. со своим мнимым шурином. Окончив дела, он встал и, обратившись к Рокамболю, сказал:
– Пойдем теперь в полицию за паспортами.
Спустя несколько времени после этого, когда Рокамболь и Фабьен ехали по набережной Арфевр, их карета встретилась с другой каретой, из окошка которой выглянул мужчина и поклонился им.
Виконт поспешил остановить свою карету.
– Здравствуй, Фабьен! – проговорил выглядывавший из кареты.
– Друг Сервиль! Здравствуй, душа моя, – ответил виконт.
Господин де Сервиль был молодой чиновник, недавно определенный на должность судебного следователя и учившийся правоведению вместе с д'Асмоллем.
– Откуда ты? – спросил его д'Асмолль.
– От себя, из улицы св. Людовика в Маре.
– Куда ты едешь?
– В суд.
– Ну, брат, тебя вовсе не видно в свете с тех пор, как ты при новой должности.
– Ах, мой друг! – ответил судебный следователь, – ты, говоря по правде, усиливаешь мои страдания, говоря о моей должности.
– А, а… а почему это?
– Да потому, что первое дело, возложенное на меня, – настоящие потемки, в которых ничего не видно.
– Что же это за дело?
– Дело Сити-Шафаньер, в Клиньянкуре. Рокамболь сидел в глубине кареты так, что молодой чиновник не мог видеть его из-за спины Фабьена, высунувшегося из окна дверец, но когда он услышал эти слова, то вздрогнул.
– Какое же это темное дело? – спросил Фабьен.
– Темное, даже больше чем темное.
– Но какое же?
– Два месяца тому назад в Клиньянкуре нашли Погреб, наполненный водой. На поверхности воды плавали два трупа: один – старухи, а другой человека, признанного за бежавшего каторжника, – он был убит ножом, а старуха задушена.
– Боже, какой ужас!
– Кроме того, на краю погреба сидел живой человек… При этих словах Рокамболь привскочил на своем месте.
– Вероятно, – заметил Фабьен, – это и был убийца обоих утопленников.
– Нет, – ответил чиновник, – он был ранен в спину и весь в крови. Его мокрая одежда свидетельствовала, что он был брошен в воду, как и другие.
– Но, наконец, ведь ты, верно же, допрашивал его?
– Да, но он был помешан и остался таким до сих пор. Рокамболь вздохнул свободнее.
– Этот человек, – продолжал де Сервиль, – был отдан в руки искусного доктора.
– Кого это?
– Он мулат – Альбо, который и обещал вылечить его.
– Но, – сказал Фабьен, обратясь к Рокамболю, – это ведь, кажется, твой доктор – господин Альбо.
– Да, – ответил мнимый маркиз де Шамери, —. он действительно очень искусный доктор.
– Таким образом, ты до сих пор еще не пришел к открытию этой тайны? – продолжал виконт.
– До сих пор, – ответил судебный следователь, – самые искусные розыски оставались бесплодными, и, как ты видишь, у меня нет счастья для дебюта. Но, – прибавил он, протянув руку виконту, —мне надо ехать, меня ждут в суде. Прощай!
– До свидания, – проговорил Фабьен.
Судебный следователь поехал своей дорогой, а наши молодые люди вскоре после того вышли из кареты и отправились в полицию.
Час спустя маркиз возвратился домой, в улицу Вернэль, уже с паспортом в руках и говорил сам себе:
– Цампа не умер… портрет похитили… я погиб!..
Но у Рокамболя минуты отчаяния и надежды беспрестанно сменяли друг друга.
В эту минуту к бандиту возвратилась вся его смелость; он выпрямился, его глаза заблистали.
Теперь, когда он очутился опять лицом к лицу с опасностью, эта опасность придала ему энергии и силы.
– Ну, – сказал он себе. – Это моя последняя игра, и я поставлю теперь все на одну карту.
На следующий день после этого он встал довольно рано, и пока его лакей укладывал чемоданы, мнимый маркиз де Шамери вздумал отправиться в Сюренскую улицу, где его не видали уже около двух месяцев.
Придя на свою квартиру, Рокамболь уложил в дорожный чемодан несколько пар различных костюмов, париков и различных красок, необходимых ему для гримирования. Затем он нанял комиссионера и отправил с ним этот чемодан в улицу Вернэль, а сам между тем пошел в предместье Сент-Оноре на квартиру к доктору Самуилу Альбо.
Мнимый маркиз не счел даже нужным переодеваться, потому что он и не подозревал того, чтобы доктор Альбо мог быть сообщником графини Артовой.
Рокамболь, отправляясь к доктору, дал себе слово не уходить от него, прежде чем ему удастся узнать, в каком положении находится Цампа.
Но ложный маркиз немало удивился, когда швейцар отеля сказал:
– Доктор уехал из Парижа!
– Уехал из Парижа? Он, доктор? Да ведь это невозможно, – сказал Рокамболь.
– Это верно.
– А давно ли он уехал?
– Только на прошлой неделе.
– Но куда же он уехал?
– Право, не знаю, – ответил швейцар, – но вы, мне кажется, можете узнать это в улице Пепиньер.
– Что, – повторил Рокамболь, удивленный этими словами, – стало быть, он живет в улице Пепиньер?
– Нет, сударь, но он лечит там знатного русского барина… который помешался…
Рокамболь прислонился к двери, у него закружилась голова. Но наконец он превозмог себя.
– Так, – сказал он, – я догадываюсь… это… это, верно, у графа Артова.
– Точно так.
Рокамболь вышел довольно твердыми шагами, но на улице он зашатался и принужден был сесть в первую попавшуюся ему карету.
– Куда прикажете ехать? – спросил его кучер.
– В Сюренскую улицу, – ответил мнимый маркиз. Кучер повернул лошадей и погнал их крупною рысью.
Только тогда к Рокамболю возвратилось все его обычное хладнокровие и присутствие духа.
– Да, – прошептал он, – действительно, сэр Вильямс был прав, говоря, что как скоро его не будет со мною, то счастье изменит мне. Теперь графа Артова лечит тот же самый доктор, у которого я добыл лекарство для того, чтобы сделать его сумасшедшим. Следовательно, ясно, что он узнал причину его помешательства. И как знать!..
По всем членам мнимого маркиза пробежала дрожь.
– Кто знает, – продолжал размышлять он, – что Баккара и он не сговорились погубить меня… Эй, кучер, кучер!..
– Что вам угодно?
– Вези меня в улицу Пепиньер, отель Артова. Ученик сэра Вильямса озарился новою мыслью и почувствовал в себе отчаянную решимость.