Текст книги "Херувим"

Автор книги: Полина Дашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава четырнадцатая

– Мама, проснись, ну мамочка!

Юля открыла глаза и увидела над собой лицо Шуры.

–?Который час? – спросила она, потягиваясь.

–?Половина одиннадцатого.

–?Ты почему не в школе?

–?Ты что, мам? Сегодня суббота! Давай вставай, хотя бы раз в жизни позавтракаем вместе. Ты в котором часу приехала вчера?

–?Кажется, в пять, – Юля села на кровати и погладила дочь по волосам, – Шурище, маленькая моя, солнышко, я так соскучилась по тебе.

–?Я по тебе тоже, мамочка, – хмуро кивнула Шура, – иди в душ.

–?Все, иду. А где Вика?

–?В клинике. Тебя ждет, – ответила Шура и вышла.

Конечно, никакой сотрудницы Райского в свой дом Юля не пустила. С Шурой она попросила пожить верную надежную медсестру Вику. Это был самый лучший вариант. Вика была девушкой свободной, одинокой, и ей ничего не стоило переехать на недельку к Юлии Николаевне. К тому же с Шурой они отлично ладили, разница в возрасте у них была всего десять лет. Веселая, энергичная Вика замечательно влияла на мрачноватую, сложную Шуру. Вместе с ней Шура бегала по утрам, ела на завтрак овсянку с фруктами и орехами, пила свежевыжатый апельсиновый сок и био-кефир, без всякого нытья и возражений приводила в порядок не только свой письменный стол, но и всю квартиру.

Выйдя из душа, Юля услышала рев соковыжималки и увидела на кухонном столе две миски с овсянкой.

–?Мам, когда это кончится? – спросила Шура, разливая по стаканам сок.

–?Скоро, солнышко. Уже скоро.

–?Отец звонил. Я сказала, ты в командировке. Он просился в гости, я не пустила.

–?Почему?

–?Ну что ты задаешь дурацкие вопросы? – Шура выпятила губу, дунула, и длинная челка взлетела вверх, как птичье крыло. – Мы ведь это уже проходили. Сначала он будет скромно сидеть на краешке стула и смотреть на меня умоляющими глазами, потом начнет с театральным пафосом рассказывать, какой он хороший и какая ты плохая.

–?Ничего, могла бы и потерпеть, – заметила Юля.

–?Зачем? – Шура с аппетитом принялась за овсянку. – Жалко, грецкие орехи кончились. С ними еще вкусней. Мам, а тебя там кормят хотя бы?

–?На убой, – кивнула Юля.

–?По тебе не заметно, чтобы на убой. Ты похудела.

–?Это от тоски по дому, – улыбнулась Юля. – Слушай, тебе его совсем не жалко?

–?Кого? Папашку моего? – Шура со звоном отложила ложку и фальшиво расхохоталась. – Ой, мамочка, я умираю! Нам вот с тобой больше поговорить совершенно не о чем, да?

–?Ты мне только ответь – совсем не жалко? И мы сразу сменим тему, хорошо?

–?Нет, мамочка. Мне его не жалко ни капельки. Я, в отличие от тебя, не считаю его несчастным и больным. Если он и свихнулся слегка, то исключительно по собственной инициативе. Он не мог пережить, что ты талантливее его, что ты больше зарабатываешь, что ты сильная, красивая, самостоятельная.

–?Перестань. Он тоже далеко не бездарь и не урод, – поморщилась Юля, – просто его так воспитали с детства, ему внушили, что настоящая женщина должна сидеть дома и полностью зависеть от мужа.

–?Ага, он не виноват. У него было трудное детство! – Шура почти кричала, щеки ее налились жарким румянцем. – Знаешь, мамочка, как это называется? Зависть! Самая обыкновенная, пошлая, мерзкая зависть. У него не получилось стать классным хирургом, а ты сумела, и он здесь орал, что на самом деле ты просто спишь с Мамоновым, поэтому тебя взяли в клинику и платят такую высокую зарплату.

–?Так, Шура. Все. Пора действительно менять тему, – тихо произнесла Юля, – расскажи, как у тебя дела в школе.

–?Хорошо! – рявкнула Шура и опять схватила ложку. – В школе у меня все отлично. За контрошку по физике я получила четыре балла. Правда, успела схватить банан по литре, но я же не виновата, что эта идиотка заставила нас учить наизусть какой-то там сон Веры Павловны из «Что делать?» Чернышевского. Я честно призналась, что не могу.

–?Вы что, Чернышевского проходите? – удивилась Юля.

–?Нет, конечно! Но наша идиотка Чрезвычайка считает, что без Чернышевского нельзя понять эпоху и вообще всю дальнейшую историю России. Нет, в принципе я согласна. Этот козел здорово нагадил, знать его надо. Но ведь не учить же наизусть как образец высокой прозы! Для того чтобы иметь представление о Чернышевском, вполне достаточно прочитать «Дар» Набокова. Я не виновата, что Чрезвычайка ненавидит Набокова и обожает Чернышевского. Между прочим, она член Коммунистической партии, бегает на все митинги.

–?Ну с литературой понятно. Еще какие оценки? – спросила Юля, надеясь, что разговор о бывшем муже закончен. Но она ошиблась.

–?Пятерки по английскому и по информатике. Кстати, папашка просто достал меня по телефону с вопросами об оценках. Я сказала, что учусь на двойки, курю марихуану и состою на учете в детской комнате милиции. Спросила, не может ли он на бланке своей районной поликлиники выписать мне десяток рецептов на хорошие колеса и организовать аборт так, чтобы ты об этом ничего не узнала, потому что моего десятого аборта ты просто не переживешь и я могу остаться сиротой.

–?С ума сошла? Зачем ты над ним издеваешься?

–?Знаешь, а он вовсе не заметил, что я издеваюсь. Он поверил. Представляешь, какой добрый и благородный человек? Поверил! – Шура опять засмеялась, дунула на челку и тут же лицо ее стало серьезным. – Меня тошнит от него. Он поверил потому, что ему так приятней. Для него настоящий кайф это слышать. Бальзам на раны.

–?Господи, Шура, ну что ты говоришь!

–?Я правду говорю, мама. А ты врешь самой себе и мне тоже. Не за что его жалеть. Ты вспомни, какие он тебе закатывал сцены, как следил за тобой, шантажировал, как вел себя на суде, когда вы разводились! Тоже мне, мужчина, царь природы!

–?Он просто любил меня, Шура. И тебя любил. Очень сильно. Но по-своему. И вообще ты была маленькая и ничего не понимала.

–?Восемь лет – это не такая уж маленькая. Я все отлично понимала.

Шура доела кашу, залпом допила сок, откинулась на спинку стула и продолжала говорить уже вполне спокойно:

–?Если бы он тебя любил, он бы радовался твоим успехам, он бы гордился тобой и не говорил на суде, что ты неполноценная женщина, потому что родила ему только одного ребенка, да и то девочку, которую к тому же не в состоянии воспитывать, потому что занята исключительно своей профессиональной карьерой.

–?Он сказал это в запале, не подумав. Он сам потом очень жалел об этом, – тихо возразила Юля, – мало ли какие глупости выкрикивает человек, когда очень сильно нервничает? Нельзя судить за слова.

–?Ой, ладно, мама, – Шура поморщилась и махнула рукой. – Хватит, надоело. Ну его к черту! Ты ничего не заметила? – глаза ее сверкнули и хитро прищурились.

–?Нет, – Юля растерянно огляделась по сторонам, – да, конечно, я заметила, как у нас чисто. Вы с Викой привинтили держатель для бумажных полотенец...

–?Ну что еще?

–?Новая шторка в ванной?

–?Мама! Эта шторка с рыбками висит у нас сто лет. Вика просто постирала ее в машине. Ты совершенно невозможный человек. Я сегодня впервые в жизни приготовила тебе завтрак и, между прочим, сварила кофе. Но он уже, наверное, остыл. Сейчас подогрею.

–?Ох, да, правда, Шурище, ты приготовила завтрак, – засмеялась Юля, – я потрясена до глубины души.

–?Вот так, мамочка! – Шура скорчила смешную торжественную гримасу. – Ты будешь есть или нет? Тебе уже скоро на работу. Между прочим, пока ты была в душе, Вика звонила, сказала, тебя Анжела очень ждет, никому не дает покоя.

Юля терпеть не могла овсянку, но пришлось запихнуть в себя несколько ложек, чтобы не обидеть ребенка. Кофе у Шуры получился жидкий и приторно-сладкий, но Юля честно выпила всю чашку и не поморщилась.

В машине по дороге на работу она старалась не думать о своем бывшем муже, но после разговора с Шурой ей было не по себе и в голове стали опять прокручиваться самые неприятные подробности.

Она вышла замуж в двадцать лет, когда училась на третьем курсе. Олег Романов был старше нее на десять лет и работал хирургом в Боткинской больнице. Юля проходила там практику. Все началось и продолжалось, как положено. Быстрые осторожные взгляды, чей-то день рождения с чаепитием в ординаторской, случайное соседство на узенькой банкетке, вплотную друг к другу, какие-то бестолковые, но полные тайного смысла разговоры, и наконец, как ядерный взрыв, страстный роман. Ночные прогулки по Бульварному кольцу, поцелуи в подъездах, бесконечные звонки по телефону и нежный треп по два часа, под справедливое ворчание родителей. Романтическая поездка на Валдай с палаткой, костер, комары, печеная картошка, купание голышом на рассвете.

Нигде не был так хорош Олег, как на природе. Он умел за пять минут разложить палатку, достать парной свинины в ближайшей деревне, разжечь костер от одной спички и зажарить на этом костре потрясающий шашлык. В резиновых сапогах и штормовке, небритый, пропахший дымом, он был куда привлекательнее, чем в строгом костюме или в белом докторском халате. Ему надо было стать лесником или геологом. Хирург из него получился скверный. Но никому в голову не могло это прийти, потому что семья у него была медицинская. Отец – профессор урологии, мать офтальмолог, дедушки и бабушки тоже медики.

Если бы он выбрал терапию или эндокринологию, мог бы работать вполне успешно. Однако он с мрачным упорством убеждал себя и других, что родился хирургом, и никто, кроме Юли, не догадывался, что он панически боится крови.

Юля впервые стала подозревать это еще там, на Валдае, когда пропорола себе ступню осколком бутылки. Но тогда она решила, что мертвенная бледность и дрожащие руки просто потому, что это ее кровь, рваная глубокая рана на ее ноге, и если бы Олег обрабатывал рану чужому человеку, просто пациенту, то ему не пришлось бы перед этим хлебать водку прямо из горлышка, большими глотками.

Позже оказалось, что точно так же он пил перед каждой операцией, чтобы заглушить свою фобию, боязнь вида крови, нарушение психики довольно частое и безобидное, но совершенно несовместимое с профессией хирурга. Впрочем, фобия возникла не сразу. Сначала, в институте, была брезгливость, чуть более сильная, чем у других студентов. А преподаватели упорно повторяли, что врач не может быть брезгливым, лучше сразу выбрать другую профессию. Олег хотел, чтобы его ставили в пример, хвалили и повторяли: вот прирожденный доктор! Сначала боялся выдать себя, потом стал бояться собственного страха, в итоге у него развилась настоящая фобия, которую успешно заглушало спиртное.

Выпив, он чистил зубы, сосал «холодок», к тому же маска заглушала запах перегара изо рта. Олегу удавалось обманывать коллег и самого себя. Но обмануть организм человека, который лежал перед ним на столе, он не мог.

О том, что Олег пьет перед операциями, так никто, кроме Юли, и не узнал. Но настал момент, когда количество его ошибок перешло в качество и стало ясно, что он плохой хирург. Ему перестали доверять сначала коллеги, потом больные. Он тут же воспользовался классическим и глупейшим механизмом психологической защиты – теорией заговора. Он говорил, что коллеги завидуют ему и настраивают против него больных.

В восемьдесят шестом году, когда родилась Шура, ему предложили уволиться из больницы по собственному желанию. Олег принялся скандалить, качать права, писать жалобы в министерство, и его уволили в связи с сокращением штатов. Он устроился в районную поликлинику и завяз в тухлых интригах обиженного женского коллектива.

И тут, конечно, потребовался новый механизм защиты, такой же классический и такой же глупый – поиск виноватого. Он не утруждал себя долгой охотой на исполнителя этой ответственной роли и выбрал Юлю.

Она была виновата в том, что он не сумел реализоваться как хирург, поскольку не создала ему достойных бытовых условий и надежного тыла. Вместо того чтобы заботиться о муже, она занималась исключительно собой, любимой, своей карьерой и пропадала в институте с утра до ночи. Далее она оскорбила его до глубины души, когда в самый тяжелый момент его жизни родила ему не сына, которого он так ждал, а девочку, то есть ребенка второго сорта.

Вероятно, тогда и надо было уйти, не оглядываясь, однако Юля была приучена своими мудрыми родителями не относиться серьезно к словам, особенно к тем, которые выкрикиваются сгоряча. «Ну он же не идиот, – думала она, – просто ему сейчас очень плохо. Это пройдет».

И действительно прошло. Юля сидела с Шурой дома год, занималась ребенком и домашним хозяйством, варила для мужа борщи и рассольники и только поздними вечерами могла читать свою медицинскую литературу, чтобы не забыть профессию напрочь. Читать она могла, между прочим, иногда до утра, потому что Олег довольно часто стал возвращаться из своей районной поликлиники на рассвете, розовый, разморенный, как после бани, и пахнущий чужими духами.

Юля целовала его и аккуратно снимала с лацкана пиджака золотистый или пепельный волосок. Олег победно улыбался, снисходительно трепал ее по щеке, с аппетитом съедал тарелку борща или рассольника, даже в шесть утра. Потом она замачивала в тазике его рубашку и сыпала стиральный порошок на розово-бежевые пятна от чужого макияжа. И все у них было замечательно.

Но год прошел, Юля с помощью родителей и старшей сестры стала оплачивать няню для Шуры и вернулась в ординатуру. Сначала Олег не возражал и как будто даже радовался за нее, однако домой возвращался все раньше и мрачнел с каждым днем.

Юля решила специализироваться на пластической хирургии и оказалась права. Ее мозги, глаза и руки были как будто специально созданы для этой профессии. Сначала она ассистировала своему руководителю Петру Аркадьевичу Мамонову, потом стала сама оперировать.

Когда Мамонов взял ее с собой в одну из первых в России коммерческих клиник эстетической хирургии и ее зарплата раз в десять превысила месячный оклад мужа, Олег устроил ей тихий, но невероятно злобный скандал, заявив, что она ради карьеры спит с пожилым толстым профессором. Никаких иных объяснений ее успехам он не допускал, ибо он не идиот, он отлично знает жизнь. Просто так ничего не бывает, за все надо платить, моя дорогая. Самое скверное, что разговор этот стал повторяться почти ежедневно, в разных вариантах, с разными интонациями и почти всегда при маленькой Шуре.

Однажды Юля спросила:

–?Скажи, почему, когда я сидела дома и полностью от тебя зависела, ты мне так весело изменял и почему теперь, когда я работаю и у меня все хорошо, ты вечерами упрямо сидишь дома и не заведешь себе подружку-утешительницу?

Вопрос оказался поистине философским. Олег вместо ответа устроил долгий нудный бойкот, неделю с ней не разговаривал и для этого специально взял на работе больничный, целыми днями лежал на диване, уставившись в телевизор, и на приглашение к ужину не откликался. Няня Марина, молчаливая свидетельница, потихоньку рассказала Юле, что волноваться не стоит, Олег Михайлович с голоду не умрет, потому что днем, когда Юля на работе, а они с Шурой уходят гулять, он очень хорошо кушает.

Когда бойкот как воспитательная мера себя исчерпал, Олег решил использовать тяжелую артиллерию. После нежного трогательного примирения он сказал, что теперь ему ясно, в чем состоит их главная проблема. Надо срочно завести второго ребенка и на этот раз непременно мальчика, потому что мужчина не может считать ребенка-девочку своим истинным продолжением.

–?Олег, на что мы будем жить, если я брошу работу? – спросила Юля.

–?Ты хочешь сказать, что мы сейчас живем на твои деньги? – спросил он в ответ.

Она совсем не хотела этого говорить, она не собиралась ранить его нежное мужское самолюбие и произносить вслух то, что являлось грубой правдой: его зарплаты в поликлинике едва хватало ему лично на сигареты, потому что он предпочитал курить дорогие. На сигареты хватало, но ни на что больше.

–?Если я уйду из клиники на полтора года, меня могут и не принять назад, – осторожно заметила она.

–?А ты и не вернешься туда, – утешил он, ласково погладив ее по голове, – ты станешь наконец нормальной женой и мамой, будешь сидеть дома, и все у нас будет хорошо. Я очень тебя люблю, Юляша, ты моя единственная и главная в жизни женщина.

–?Олег, я тебя тоже очень люблю, но я не смогу жить без своей работы, если буду сидеть дома и стирать пеленки, я просто свихнусь.

–?Какие пеленки, Юляша? – засмеялся он. – Теперь все пользуются памперсами.

«Какие памперсы, Олег? Если я не буду работать, нам не хватит на самую простую еду и на квартплату», – подумала Юля, но не стала говорить этого.

–?Значит, второго ребенка ты не хочешь? – подвел он трагический итог. – Значит, ты и дальше намерена жить исключительно для себя, любимой?

Она опять промолчала и ушла спать к Шуре.

Потом они прожили еще три года, в течение которых Юля не раз предлагала Олегу найти себе другую, более достойную женщину, способную жертвовать собой и рожать сколько угодно мальчиков. Но он категорически не соглашался, он упрямо приходил домой каждый вечер, и слушал Юлины разговоры по параллельному телефону, и страшно внимательно заглядывал ей в глаза, когда она возвращалась поздно, караулил у дома, прячась за угол, чтобы подсмотреть, кто провожает ее домой.

Иногда они мирились и он рассказывал ей, какая злыдня главный врач в его поликлинике, какая стерва сидит в регистратуре, какие идиотки-бабки донимают его со своими радикулитами, в какое кошмарное время мы живем, как чудовищно растут цены, страной правят бандиты и взяточники, а их дочь Шура растет совершенно неправильным человеком и наверняка плохо кончит, потому что уже сейчас вообще не уважает отца. Вот если бы она родилась мальчиком, то все было бы иначе, однако это ничего, как говорится, первый блин всегда комом.

Настал момент, когда разводу мешал исключительно квартирный вопрос. Жить вместе стало невыносимо, но, чтобы разойтись, надо было разменивать двухкомнатную квартиру. Олег этим заниматься не желал. Юля была готова, но ведь не сегодня, не сию минуту и не завтра, потому что сегодня сразу две операции, завтра придется весь день просидеть на приеме, в четверг у нее практиканты и опять операция, а в пятницу она читает лекции на курсах повышения квалификации, и просветов не видно. Но главное, Юля все еще обманывала себя, что когда-нибудь Олег опомнится, что по самому большому счету он хороший человек, любит ее и Шуру, просто выбрал не ту специальность, и вся жизнь кувырком.

Прошел еще год. Юлина старшая сестра Александра, человек предприимчивый и решительный, нашла толкового агента, дала Юле в долг недостающую сумму, и вскоре Олег стал владельцем приличной однокомнатной квартиры на «Войковской», а Юля с Шурой остались в своей родной, двухкомнатной.

–?Конечно, получается бред, – говорила сестра Александра, – для того чтобы избавиться от мужика, ты купила ему квартиру. Но спокойствие дороже денег.

Юля была с ней совершенно согласна.

Осталось только официально оформить развод и пережить суд. На суде Олега прорвало так, что вспоминать тошно. Но за все надо платить, моя дорогая, и за свободу тоже, причем не только деньгами.

После суда, казалось, все кончено. Но Юля жестоко ошиблась. Олег вдруг воспылал необычайной отцовской любовью к ребенку второго сорта, к «блину», который получился «комом». Он приходил к Шуре в школу, обращался прямо к директору и требовал, чтобы ему предоставили возможность видеться с его дочерью. Вместо того чтобы жениться на «правильной» женщине и поскорей нарожать мальчиков, он с мрачным упрямством таскал головешки с пожарища своей прошлой семьи. Ладно бы, если бы он их просто таскал и складывал в кучку. Нет, он швырял их в Юлю и Шуру, окончательно уничтожая остатки жалости и уважения к себе.

Не стоило, совсем не стоило ворошить все это сейчас, но так получилось. Юля подъехала к стоянке перед клиникой окончательно раздраженная и уставшая с утра от одних только воспоминаний. А впереди был целый день.

Глава пятнадцатая

«Меня преследует маньяк, – повторял про себя Стас, выезжая из отвратительного серого района, – ну конечно, все очень просто. Юрка Михеев – маньяк. Он отсидел за убийство, и вполне логично, что у него поехала крыша. К тому же алкоголь. Белая горячка».

Оказавшись в ярком ночном центре Москвы, на знакомых чистых улицах, он почти успокоился. В голове у него выстроилась определенная схема. Он знал, что отец попросил заняться расследованием своего бывшего подчиненного полковника ФСБ Михаила Евгеньевича Райского. Дело об убийстве шофера Гоши перейдет к нему, потому что, конечно же, это звенья одной цепи – покушение на жизнь Стаса и убийство его шофера. Вот пусть полковник и обезвредит маньяка, опасного не только для него, Стаса, лично, но и для общества в целом. Стас готов оказать ему в этом посильную помощь.

Он уже заранее отрепетировал первую фразу, которую скажет отцу, когда мама ляжет спать и они останутся наедине. Сурово сдвинув брови, он тихо и деловито произнесет: «Значит так, папа, я все понял. Мне надо встретиться с Михаилом Евгеньевичем».

Отец убедится, что все это время он не просто слонялся по Москве, вырубив телефон и прячась у своих баб. Он действовал как настоящий мужчина. Он провел самостоятельное расследование. Теперь ему известно, кто хочет его убить, кто убил Гошу и заблокировал карточки. Как умный человек, он сразу усмотрел в действиях преступника полное отсутствие логики и сделал единственно верный вывод.

«Папа, теперь я знаю, что это маньяк. Ты не согласен со мной? Ты считаешь, что одному человеку такое не по силам, а маньяк всегда действует в одиночку и не нанимает кого-либо, чтобы к машине жертвы прицепили взрывчатку? Вот тут ты ошибаешься. Во-первых, взрывчатку он пытался прицепить сам лично. Откуда ты взял, что их было двое? Нет, я отлично помню, что я говорил следователю. Но я также помню, в каком я был состоянии. Да, представь, у меня двоилось в глазах. А во-вторых... Мать твою, что же во-вторых?»

Стас въехал в тоннель, ведущий к Смоленской площади, попал из темноты в сизый мертвенный свет, увидел в зеркальце свои безумные, красные глаза, и вдруг понял, что все не так. Стоит только его отцу, а вслед за ним полковнику Райскому задать ему несколько конкретных вопросов, и вся его версия о Юрке-маньяке развалится.

От Смоленской площади до дома его родителей было пять минут езды. Он обещал приехать в двенадцать, но получилось раньше.

Наталья Марковна кинулась сыну на шею и долго не отпускала, не давала раздеться, гладила по голове, целовала и повторяла плачущим слабым голосом:

–?Мальчик мой, сыночек...

Из гостиной вышел отец и молча прислонился плечом к дверному косяку.

–?Привет, папа, – сказал Стас, осторожно отстраняя Наталью Марковну.

–?Тебе звонила Эвелина, – равнодушно сообщил отец, – она просила, чтобы ты перезвонил ей сразу же, как появишься.

–?Обойдется! – рявкнул Стас, скинул куртку и повесил на вешалку. – Мам, ты говорила, есть борщ.

–?Нет, не обойдется, – Владимир Марленович подошел к сыну вплотную и взял его за руку выше локтя, как делал это в детстве, когда собирался наказать, – Эвелина – женщина, у которой ты ночевал, с которой был в ресторане в тот вечер, когда убили Гошу. Напряги свои куриные мозги и пойми наконец, что происходит.

–?Откуда ты знаешь, кто такая Эвелина? – хрипло прошептал Стас, с ненавистью глядя на отца.

–?Знаю и все. Сейчас ты ей позвонишь, а потом мы вместе к ней поедем.

–?Куда вы поедете, Володя? Поздно, двенадцатый час, – запричитала Наталья Марковна, но генерал даже не взглянул в ее сторону.

–?Вот телефон. Звони, – он достал из кармана домашней фланелевой куртки радиотелефон и протянул Стасу.

–?Я не помню номер наизусть. А записную книжку я оставил дома. Папа, не сходи с ума. Эвелина дура, истеричка, ей пришла в голову какая-нибудь глупость...

Но отец уже нажимал кнопки. Стас понял, что номер Эвелины он предусмотрительно внес в память аппарата.

–?Эвелина Геннадьевна? Еще раз добрый вечер. Это Герасимов. Да, он здесь, но он не в состоянии разговаривать. Он попросил, чтобы вы все сообщили мне. Да, конечно, такой разговор нельзя вести по телефону. Мы приедем вместе. Где вы живете? Да, я записываю, – он кивнул Наталье Марковне, она тут же взяла карандаш. Генерал повторил вслух адрес, генеральша записала в блокнот, который лежал на столике в прихожей. – Думаю, мы будем у вас через полчаса, не позже. Спасибо. До встречи. – Владимир Марленович отложил телефон и, не взглянув на Стаса, ушел в комнату. Стас ринулся за ним.

–?Папа, в чем дело?

–?Ты разве не понял? – Генерал вошел в спальню, снял домашнюю куртку, бросил на спинку кровати, достал из шкафа свитер, натянул его на старую ковбойку. – Я еду к твоей Эвелине. А ты как хочешь. Можешь оставаться и жрать борщ.

–?Володя, хотя бы переодень брюки, – сказала генеральша.

Генерал стал снимать спортивные трикотажные штаны, запутался, чуть не упал. Лицо его налилось бурой краской, он громко, тяжело дышал и вдруг мучительно скорчился.

–?Володенька, что с тобой? – генеральша подхватила его под локоть, усадила на кровать, присела перед ним на корточки и помогла избавиться от штанов. Генерал сидел, согнувшись пополам, сдавленно стонал и держался за живот. Он выглядел беспомощным и жутко старым. На нем были широкие сатиновые трусы в горошек, из-под свитера торчала клетчатая ковбойка.

–?Наташа, что-нибудь от живота... очень болит живот, – жалобно прохрипел он.

Генеральша бросилась на кухню за лекарствами.

–?Папа, может, врача вызвать? – спросил Стас, глядя сверху на потную лысину отца.

–?Нет... Сейчас пройдет, и мы поедем...

–?Никуда ты не поедешь, Володя. Прими лекарство и ложись, – Наталья Марковна влила ему в рот столовую ложку белой, густой, как сливки, жидкости, – а ты, – обратилась она к сыну, – давай отправляйся к своей Эвелине, и сразу назад, понял?

–?Мама, надо срочно вызвать врача, так нельзя, посмотри, как ему плохо. Я никуда не поеду, я не могу оставить отца в таком состоянии, – нервно забормотал Стас.

–?Ты поедешь, сынок, – Наталья Марковна бережно уложила генерала и накрыла его пледом, – ты поедешь, вернешься и расскажешь, что произошло на этот раз.

–?Он опять исчезнет, – пробормотал генерал, – я ему не верю. Мне уже лучше. Это просто гастрит. Я полежу немного и поеду с ним.

–?Никуда он не денется, лежи спокойно, Володя, отдыхай. – Она подошла к Стасу и посмотрела ему в глаза, но уже без всякого умиления, жестко и холодно. – Ты понял, сынок? Ты поедешь, выяснишь, что произошло, вернешься и все расскажешь. А чтобы у тебя не было соблазна опять исчезнуть, тебя повезет Николай.

–?Мама, что за бред! – закричал Стас. – Я поеду на своей машине. Я никуда не собираюсь исчезать!

–?Не ори, – Наталья Марковна нахмурилась, – тебя повезет Николай, туда и обратно, – она взяла телефон, набрала номер и совсем другим, мягким приветливым голосом произнесла: – Коля, поднимитесь, пожалуйста.

Николай был одним из генеральских шоферов-телохранителей. Стас понял, что ему не отвертеться. Шофер появился через пару минут, мрачный тупой амбал с выбритым затылком и свинцовым взглядом. Наталья Марковна вручила ему листок с адресом и что-то прошептала на ухо.

Оказавшись на заднем сиденье отцовского «Мерседеса», Стас закурил и произнес небрежно в бритый бычий затылок:

–?Ну что, Коля, тебе приказано меня охранять или за мной следить?

–?По обстоятельствам, – ответил механический бас.

Через двадцать минут они подъехали к дому Эвелины. Коля вышел из машины, открыл заднюю дверь, достал из кармана крошечный пульт-брелок, заблокировал двери и включил сигнализацию.

–?Эй, алло, что за дела? – крикнул Стас. – Я сам дойду до квартиры. Ты лучше следи, чтобы к машине не прицепили какую-нибудь дрянь.

Николай ничего не ответил и мягко взял его за локоть. Стас вырвался и тут же угодил ногой в глубокую лужу.

–?Аккуратней! – хладнокровно прорычал шофер.

Они подошли к подъезду. Стас набрал код, проскользнул внутрь и попытался захлопнуть дверь у Николая перед носом. Не тут-то было. Железная рука придержала дверь, и бугай оказался внутри.

–?Эй, ты куда?

–?До квартиры.

Возмущаться и качать права перед этим быдлом Стас считал невозможным. Он только спросил с небрежной усмешкой:

–?Надеюсь, внутрь тебе не приказали зайти?

–?По обстоятельствам.

Эвелина долго не открывала. Стас обрадовался. Ну конечно, она успела смыться куда-то, и значит, ее звонок полнейшая чушь. Но тут послышались шаги за дверью, потом тишина. Он понял, что она смотрит в дверной глазок. Наконец дверь открылась.

Эвелина стояла перед ним, длинная, прямая, в джинсах и узком черном свитере.

–?Привет, – Стас потянулся, чтобы поцеловать ее в щеку, но она резко отстранилась и, окинув взглядом Николая, застывшего у него спиной, спросила:

–?Кто это?

–?Телохранитель. Он подождет за дверью.

–?Где твой отец?

–?Ему стало плохо. Слушай, Линка, в чем дело? Какого хрена ты стала звонить моим родителям? Откуда вообще у тебя их телефон?

–?Как вас зовут? – обратилась она к шоферу, неприятно игнорируя Стаса.

–?Николай, – представился хладнокровный громила.

–?Вы работаете на него или на Владимира Марленовича?

–?Я охраняю генерала.

–?Отлично. Какие-нибудь документы есть у вас?

Коля протянул ей удостоверение службы безопасности банка. Она внимательно взглянула на фотографию, потом на Колю, кивнула и отдала ему документ.

–?Спасибо. Войдите, пожалуйста, и закройте дверь.

–?Линка, что за спектакль? Ты можешь объяснить по-человечески, в чем дело?

–?Пойдемте в комнату. Вы оба. Обувь можете не снимать.

Оказавшись в гостиной, Стас тут же плюхнулся в кресло и достал сигареты, показывая всем своим видом, что совершенно не волнуется и чувствует себя здесь как дома. Коля встал посреди комнаты, широко расставив ноги и цепким взглядом осматривая все вокруг. Эвелина подошла к книжным полкам, присела на корточки.

–?Слушай, у тебя что, тиражи упали? – обратился Стас к ее худой спине. – Или тебе опять нахамили в твоем издательстве? Да в чем дело? Ты можешь наконец объяснить?

Она молча шарила на нижней полке за книгами и не повернула головы. Стас поперхнулся дымом и тяжело закашлялся. Из глаз потекли слезы.

–?Линка, дай воды, – прохрипел он, – скорее дай воды!

Она распрямилась, резко, как отпущенная пружина, и повернулась. В руках у нее был полиэтиленовый пакет. Внутри лежало что-то тяжелое, темное. Не обращая внимания на Стаса, который буквально захлебывался кашлем, она шагнула к Николаю.

–?Вот это я нашла сегодня за книгами, когда пылесосила квартиру.

В пакете был пистолет.

* * *

Петр Аркадьевич Мамонов рассказал Юле, что по просьбе Железного Феликса в клинике устроили импровизированный филиал Лубянки. Анжелу под видом дежурного врача посетила милая, чрезвычайно любезная женщина, капитан ФСБ. Впрочем, у нее было высшее медицинское образование, она вполне грамотно сыграла свою роль. Кроме того, палату Анжелы утыкали «жучками», и все, что там говорится, тут же становится известно полковнику Райскому.