Текст книги "Достойна счастья"

Автор книги: Полина Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

16

Когда Дивов вошел в бальный дал Мамаевых, Варвара Васильевна тотчас поспешила к нему на встречу с распростертыми объятиями. И это, надо признать, было очень мило с ее стороны, ибо, отправляясь с визитациями по знакомым, Федор вполне приготовился к ожиданию, что может встретить в некоторых домах весьма прохладный прием. Казанский бомонд несколько настороженно встречал человека, причастного к бунту против государя, и лишь незримая поддержка всего клана Дивовых с их влиятельными родственными связями позволила самому младшему из них переступить пороги некоторых гостиных. Но любезнейшая Варвара Васильевна к числу последних не относилась, поскольку была она не только родственницей, но и ближайшей подругой покойной матушки Екатерины Борисовны, знала всех братьев и сестер Дивовых с малолетства, а за судьбу «несчастного Теодора» переживала не менее его родительницы. Она была так растроганна, увидев Федора, что, отбросив условности этикета, крепко обняла его и расцеловала в обе щеки.

– Я рада, милый мой. Я так рада видеть вас, – горячо сказала она и смахнула набежавшую на глаза слезинку. – Жаль, матушка ваша не дожила до сего радостного мига, – но, увидев тень, набежавшую на лицо Федора, тут же торопливо добавила: – Это я к тому, что до нас дошли слухи, будто бы вы погибли и все такое прочее. Какое счастие, что они не оправдались!

– Наслышан я об этих пересудах, Варвара Васильевна. И право же, мне небезынтересно узнать, откуда пошла сия молва.

– Пустое все это, – отвела глаза в сторону Мамаева, сделав вид, что выискивает кого-то среди гостей. – С большинством присутствующих, я полагаю, вы знакомы, так что нет смысла вас им представлять.

Федор окинул внимательным взглядом залу, в которой небольшими группками располагалось человек тридцать. И, действительно, многие лица были ему давно известны, как мужчины, так и дамы, но вот в дальнем углу на небольшом диванчике вполоборота к Дивову сидела премиленькая барышня. Что она премиленькая, он решил по значительному числу поклонников, окружавших ее. Сам же Федор издали видел только изящные плечи и шею в обрамлении темно-синей кисеи да золотистые локоны незнакомки. Было в ее облике что-то смутно знакомое, беспокоящее, как отзвук некогда любимой, но забытой мелодии, которая все вертится в уме, всплывает фрагментами из глубин памяти, но никак не может обрести законченность.

– Знаком, но не со всеми, – отозвался он. – Вон с той чаровницей, – Федор взглядом указал на барышню в синем, – не имел чести. Кто она?

Варвара Васильевна несколько растерянно посмотрела на Дивова.

– Это… моя компаньонка…

Дивов выжидающе смотрел на Мамаеву. Пауза несколько затягивалась.

– Так вы меня представите? – не выдержал, наконец, Федор.

– Отчего же… – забормотала вдруг себе под нос Варвара Васильевна. – А вот возьму и представлю…

И с загадочной фразой: «Чему быть, того не миновать», – решительно направилась к диванчику.

Мир странно изменился в то мгновение, когда он услышал: «Елизавета Петровна…» – поднял голову и столкнулся с пристальным взглядом потемневших, как предгрозовое море, глаз, время от времени тревоживших его беспокойные сны. Лиза?! Здесь? В Казани? Мадам? Замужем… Как она могла?! А почему, нет? Кто этот счастливчик Толобузин? И при чем здесь тетушка Варвара Васильевна? Сотни вопросов в единый миг пронеслись в его голове.

Он смотрел на Лизу, узнавая и не узнавая, как будто всматривался в хорошо знакомый буколический пейзаж, который причудливая игра светотени вдруг неузнаваемо преобразила в фантастический, диковинный вид. Пожалуй, можно бы было сказать, что она похудела, исчезла девическая округлость, сочность налитого румяного яблочка и появилась пленительная женственность утонченных форм. Нет, все не то. Тут было нечто иное, трудноуловимое, что невозможно было увидеть глазами, а лишь ощутить как эфемерный аромат экзотического цветка, манящий и опасный.

И его сердце тотчас откликнулось на сей колдовской зов. Ясное осознание того, что он не переставал любить ее все эти годы, наполненные боями, кровью и страданиями, потрясло все его существо.

Обмен язвительными репликами только подогрел любопытство в душе Федора, а холодный надменный вид Лизаветы вызвал тихую ярость и какую-то почти детскую обиду. Быстро же в ее сердце занял место другой. Впрочем, чего еще можно было ожидать от молоденькой восторженной девицы, окруженной сонмом поклонников? Браузе, он, потом этот почивший бедолага Толобузин… Вон, вьются вокруг нее, как мотыльки у пламени свечи, еще двое страждущих: господа Траверсе и Чегодаев, если ему не изменяет память. Что ж, надо признать, весьма, весьма приличные партии для молодой вертихвостки. Сидя за роялем, он время от времени бросал короткие взгляды в сторону Лизы и ее кавалеров. Оживленный разговор, негромкие всполохи смеха, доносившиеся оттуда, донельзя раздражали его и без того до предела натянутые нервы. Исполнив арию Перголези «Если любишь», Федор на несколько мгновений задумался. Он не позволит достопочтенной Елизавете Петровне проигнорировать свое присутствие, даже если их любовь была лишь незначительным эпизодом в ее прошлом, как она там сказала – «мимолетным знакомством»?

Бархатистый баритон Дивова постепенно наполнил залу, вытесняя из нее журчание разговоров. Воцарилась тишина, присутствующие стали перебираться поближе к роялю, разворачивая кресла в сторону исполнителя. Глубокий мужской голос завораживал сдержанной, затаенной горечью:

 
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
 

Лиза застыла, услышав первые звуки романса. «Что б тебе пусто было», – пронеслось у нее в голове. Окаянный змей-искуситель капля за каплей вливал в ее душу сладкий яд, вызывая бурю негодования и одновременно щемящую, пронзительную нежность. Она повернула голову и встретилась глазами с Федором. Он смотрел на нее спокойно и просто, потом где-то в глубине его глаз зародилась несмелая улыбка, тронувшая уголки его губ и преобразившая лицо. Реальный мир потерял четкие очертания, и им показалось, что они перенеслись в небольшую гостиную комендантского дома в Архангельске. Где-то рядом постукивали спицы Ольги Самсоновны, бился в окна холодный ветер с Двины, звучало старенькое фортепьяно. «В душе моей одно волненье, а не любовь пробудишь ты», – прозвучала заключительная фраза, заставившая Лизу очнуться от окутавшей ее чары.

Раздались аплодисменты, исполнитель скромно склонил русую голову, а когда поднял ее. Елизаветы в зале уже не было. Дивов встал из-за рояля и решительно направился к тетушке. Весьма неучтиво оторвав ее от разговора с известной городской поэткой Серафимой Факс, он отвел ее в сторону и приступил к допросу.

– Драгоценная Варвара Васильевна, извольте объясниться, – глядя прямо ей в глаза, начал он.

– Это по какому такому поводу? – воззрилась на него Мамаева.

– Вы сказали, что Елизавета Петровна… Толобузина, кажется, – ваша компаньонка, – обвиняющим тоном произнес он.

– Сказала, – подтвердила та. – Да что же в этом предосудительного?

– Я был знаком с Елизаветой Петровной, когда служил несколько лет назад под началом ее батюшки. В Архангельске, – пояснил Дивов.

– И что с того? – не поняла или сделала вид, что не поняла, Варвара Васильевна.

Федор вздохнул и стал объяснять, как малому дитяте.

– Мне бы хотелось услышать от вас, каким образом она попала в Казань? Почему оказалась в вашем доме? И что случилось с достопочтенным господином Толобузиным?

– Слишком много приватных вопросов, mon cher, о жизни дамы, с которой, как я понимаю, вы были знакомы не очень долго и даже не сразу узнали при встрече. Откуда такое любопытство? – ершисто ответила Мамаева.

– Те-туш-ка, не увиливайте, – поддал упорства в голос Дивов.

– Ах, Теодор, вы хотите сделать из меня сплетницу, – сменила тактику Варвара Васильевна.

– Если понадобится, то да.

– Будь по-вашему, – обреченно вздохнула Мамаева. – Могу сказать только, что после смерти отца генерала Тормасова Елизавета Петровна вместе с сыном приехала сюда. Я живу одиноко, сам знаешь. Иван Данилович давно умер, дети выросли, вот и попросила ее пожить у меня. Тем более что Толобузины с Мамаевыми хоть и дальняя, а все же родня.

Дивов некоторое время пораженно молчал.

– Генерал Тормасов умер? – переспросил он. – Когда?

– Давно уже, летом двадцать седьмого.

– Вскоре после моего отъезда из Архангельска… Постойте, вы сказали «сын»? У Елизаветы Петровны есть сын? – ошеломленно уставился на тетушку Федор.

На языке у Варвары Васильевны так и вертелась фраза, что, мол, у тебя, обалдуй, «тоже есть сын». Но кто она такая, что бы встревать в эту запутанную историю?

– Да чему ты так удивляешься? Она же не монашка, а замужняя дама.

– И что за фрукт был этот Толобузин? – с нотками ревности в голосе поинтересовался Федор. – Что-то я в вашей родне такового семейства не припоминаю.

Щеки Варвары Васильевны вспыхнули от столь неучтивого тона.

– Знаешь, Теодор, – обиженно произнесла она, – мне неприятен и странен сей разговор. Если у тебя есть еще вопросы о частной жизни Елизаветы Петровны, задай их ей самой.

Мадам Мамаева круто развернулась и покинула Федора, бормоча что-то по поводу седых волос и глупой необходимости изворачиваться.

– Пожалуй, я так и поступлю, – негромко сказал ей в спину Дивов и отправился на поиски мадам Толобузиной. И где она только отыскала мужа с такой идиотской фамилией?

Как установил Федор после недолгого осмотра, в зале Лиза так и не появилась, значит, следует ее искать во внутренних покоях. Он поднялся по небольшой лестнице, что вела на второй этаж. В полутемном коридоре было тихо, он замедлил шаги, пытаясь угадать, за какой из дверей может быть Лиза. Прислушался. Слух, обостренный постоянными опасностями походной жизни, уловил тихий шорох и лепетание за ближайшей дверью. Дивов осторожно приоткрыл ее. В неярком свете ночника он увидел сладко посапывавшую в кресле служанку, показавшуюся ему смутно знакомой, а в небольшой кроватке стоял, держась за резную деревянную спинку, взлохмаченный бутуз в кружевной батистовой рубашонке и то ли пел, то ли говорил, то ли просто сопел о чем-то своем. Федор замер на пороге, не зная, как поступить: тихонько уйти, разбудить ли нерадивую няньку или самому подойти к малышу. Наверное, это и есть сын Лизы. Жгучее любопытство толкнуло его вперед.

– Здравствуй, малыш, – тихо, боясь испугать ребенка, произнес он.

Мальчуган поднял на него глаза, сосредоточенно посмотрел на Дивова. Отблеск пламени свечи, блестевший на пуговицах и эполетах Федора, подействовал на него завораживающе. Он протянул ручонки и шагнул к краю кровати:

– На ючки!

Смысл его команды был вполне понятен. Федор подошел к нему, взял на руки. Что за странный сегодня день! Он опять прижимал к себе маленькое, хотя на этот раз вполне упитанное, тельце, а махонькие пальчики пытались открутить пуговицу с его мундира.

– Как же тебя зовут, чудо-чудное?

– Фетенька, – соизволил обратить на его внимание малец.

– Фе…денька? – едва не задохнулся Дивов.

Разбуженная его нечаянным возгласом, вскинулась в кресле нянька, охнула, изумленно воззрившись на Федора.

– Вы? Откуда?.. Как же так, барин, – затараторила она, – нельзя вам здесь! Ой, беда-то! Давайте сюда барчука.

Она почти вырвала из рук Дивова цеплявшегося за эполеты Феденьку, возмущенного таким обращением и обиженно засопевшего в попытках вырываться из нянькиных рук.

– Ступайте, ступайте, Федор Васильевич, от греха подальше, – теснила она Федора к дверям.

Как только она назвала его Федором Васильевичем, Дивов понял, что перед ним Наталия, горничная и наперсница Лизы.

– Постой, Наташа, – взмолился он, – не бойся, я не обижу вас.

– Да уходите же, Бога ради, – почти со слезами на глазах взмолилась та. – Барышня меня заругают, что я вам с вашим… с Феденькой позволила увидеться.

– Что же в том преступного? – воскликнул Федор.

Но Наталья решительно подтолкнула его в коридор и захлопнула дверь. Дивов в некотором оцепенении уставился на эти захлопнувшиеся перед ним врата, не к месту напомнившие ему об изгнании из рая. В только что произошедшем сумбурном разговоре был какой-то момент, какая-то недосказанность, тревожившая его и застрявшая в мозгу, как заноза.

Федор спустился вниз и «по-английски», не прощаясь, покинул дом Мамаевых. Ему надо было подумать.

17

Всю неделю Лиза избегала Дивова. Она почти перестала бывать на приемах и балах, а когда Федор приходил с визитами, принимала его только одна Варвара Васильевна, хотя и смотревшая сочувственно, но решительно отказавшаяся обсуждать с ним какие-либо вопросы, Елизаветы и сына ее касаемые. Отпуск подходил к концу, и Федор чувствовал, что не может уехать, оставив неразрешенными сомнения, терзавшие его душу, как не может и обуздать вновь вспыхнувшее страстное влечение к Елизавете. Необходимо было что-то предпринять.

Посему однажды вечером, в довольно позднее для визитов время, он явился в дом Мамаевых, зная, что Варвара Васильевна отправилась в театр и Лиза осталась одна. Дворецкий сообщил ему, что господ нет дома, но Федор, не обращая на него внимания, прошел в вестибюль и твердым тоном заявил, что ему крайне необходимо поговорить с Елизаветой Петровной и он будет ждать ее столько, сколько понадобится. Оставив шинель и кивер в прихожей, Федор прошел в малую зеленую гостиную, в этот час неярко освещенную светом лишь нескольких стенников и настольной лампой-мираклем. Он сел в кресло, машинально взял с маленького столика для чтения забытую кем-то книгу и приготовился к долгому и, возможно, бесполезному ожиданию. Напольные часы английской работы, стоявшие в гостиной, три раза принимались бить, отсчитывая томительные минуты. Затейливой резьбы стрелки, казалось, нарочито медленно ползли по циферблату, и, хотя внутри Федора все дрожало от нетерпения, он был полон решимости увидеться сегодня с Елизаветой, даже если для этого ему придется просидеть в гостиной до утра или устроить скандал.

Через три четверти часа Дивов услышал легкие шаги и шелест одежд. Он поднялся с кресла и, когда Лиза вошла в гостиную, учтиво склонил голову.

– Добрый вечер, Елизавета Петровна, – приветствовал он ее.

– Добрый вечер, Федор Васильевич. Полагаю, ваша настойчивость может быть объяснена важными причинами, – холодновато поинтересовалась Лиза.

– Я бы сказал, чрезвычайно важными, – в тон ей ответил Федор.

– В таком случае поведайте мне о них и распрощаемся, время уже позднее. Прошу вас. – Она сделала приглашающий жест в сторону кресла, а сама примостилась на самом краешке дивана, таким образом, чтобы между нею и Дивовым оказался столик. Будто этот легкомысленный изящный предмет мог послужить ей надежной защитой или опорой в нелегком, судя по всему, разговоре с бывшим возлюбленным! Она всеми силами старалась сохранить спокойный, равнодушный вид, но поневоле сердце ее вдруг пустилось в бешеный галоп, горло сжалось, а тело начала сотрясать мелкая нервная дрожь. «Только бы он не заметил, только бы не заметил», – молила она неизвестно кого.

– Елизавета Петровна… – начал Федор, но все приготовленные фразы как-то сразу вылетели у него из головы, когда он взглянул в ее глаза и прочел в их глубине боль и страдание. – Лиза…

Вдруг будто какая-то сила толкнула его, он опустился на колено у ее ног, прикоснулся руками к холодным сцепленным пальчикам.

– Простите меня… – горячо прошептал он. – Прости…

Она побледнела и отвела взор.

– За что же вы просите прощения?

– За то, что оставил вас тогда, самонадеянно решив, что так будет лучше для нас обоих. За боль, причиненную вам в то последнее свидание… – Дивов невольно дернул плечами. – Но мне почему-то кажется, что ваш счет ко мне гораздо длиннее и… трагичнее.

– Да, вы правы. Он гораздо длиннее, но я не намерена обсуждать ваши грехи. – Лиза прикусила губы, чтобы не расплакаться, потому что ей на самом деле очень даже хотелось обсудить его прегрешения и долги, но она боялась уронить собственное достоинство, опускаясь до банального сведения счетов. – Впрочем, я прощаю вас. Это все, что вы хотели от меня?

Она поднялась с дивана, Дивов встал следом за ней, но не выпустил ее рук из своих.

– Да… то есть… – Он собрался с духом и спросил: – Маленький Феденька… мой сын?

Елизавета отпрянула от него.

– Нет, нет! – слишком быстро и горячо возразила она. – Да и какое вам дело до нас?! – в ее язвительном тоне все же прорвалась застарелая обида. – Почти три года вы не вспоминали обо мне! Отчего же сейчас так беспокоитесь?

– Оттого что… оттого… Я не знаю отчего! – тоже перешел на повышенные тона Федор.

– Так будьте любезны, оставьте нас в покое! Вы же получили отпущение грехов!

Лиза резко повернулась и почти побежала к дверям залы, но Федор в несколько шагов догнал ее, схватил за плечи и прижал к себе. Она яростно извивалась в кольце его рук, отбиваясь руками и даже – какой конфуз! – ногами, но он крепко держал ее, не давая ни малейшей возможности вырваться. Через несколько мгновений это странное противоборство более стало походить на страстные объятия. Федор целовал ее лицо, волосы, шею, исступленно шепча:

– Не могу… Я не могу тебя оставить в покое. Не могу отпустить… Это выше моих сил. – Лиза замерла в его объятиях, и он понял, что нашел верный тон и правильные слова, которые смогут удержать ее. – Выходи за меня… Я не слишком завидная партия и сейчас, поэтому не могу обещать тебе роскошной жизни, но… я буду любить тебя…

Она молчала, уткнувшись в его плечо, потом подняла глаза, в глубине которых боролись надежда и неуверенность.

– Я… не знаю. Все так внезапно… скоро…

– Я не могу более ждать. Отпуск кончается. И, уезжая, мне бы хотелось быть уверенным, что ты моя. – Он чуть улыбнулся. – А то вдруг появится какой-нибудь очередной Толобузин…

– Не было никакого Толобузина… – Она чуть помедлила. – Я и Варвара Васильевна его придумали…

– Придумали? Для чего? – с изумлением взглянул на Лизу Дивов. Она промолчала, но выражение ее лица сказало ему больше, чем могли поведать слова. – Господи, Лиза! Это все же, правда? Ты… Федор – мой сын?

– Да… – прошептала она и уже не могла сдержать слез.

– Я чувствовал это! – радостно затормошил ее он. – Знаешь, Лиза, я же видел его! Он чудный карапуз и мне показалось, чем-то… похож на меня?

– У него твои глаза и улыбка, – слабо улыбнулась Лиза. – Но где ты видел его? – обеспокоилась вдруг она.

– Здесь, неделю назад, когда ты исчезла, а я пошел искать тебя.

– Для чего?

– Что «для чего»? – переспросил Федор.

– Для чего ты искал меня? – пристально посмотрела на него Лиза.

– Чтобы… Лиза, расскажи… обо всем, – собравшись с силами, тихо попросил Дивов, ибо понимал, что повествование Елизаветы, как раскаленное клеймо, навсегда оставит след в его душе.

Он подвел ее к дивану, усадил к себе на колени, как малое дитя, и она сквозь слезы и рыдания, иногда гневаясь и негодуя на него, поведала о смерти отца, рождении сына, приезде в Казань с малышом и Наташей и о добрейшей Варваре Васильевне, приютившей их. Он баюкал Лизу в своих объятиях, не зная, как утешить и успокоить ее, кляня себя за беспечность и легкомыслие, за гордыню и душевную черствость. Спустя некоторое время, обессиленная долгим рассказом, Лиза затихла на его плече, комкая в руках кружевной платок, давно превратившийся в жалкий мокрый комочек, и он еле расслышал ее слова:

– Я так ждала тебя… Но боялась у других о тебе расспрашивать… Могли пойти пересуды…

– Что же ты перестала меня ждать? – не удержал он мягкого укора.

– Леонид Викентьевич, барон Браузе посетил нас. Он принес весть о твоей смерти.

– Вон оно что, – протянул Федор, с содроганием вспомнив ненавидящий взгляд Браузе, крутящуюся бездну, в которую тот почти столкнул его, мучительное возвращение к жизни. – Чего еще ему было надо?

– Не хочу о нем говорить! – нахмурилась Лиза. – Вспоминать тем более. Из-за этого негодяя я второй раз потеряла тебя. – Она вгляделась в него серьезно и испытующе. – Третьего раза мне не пережить.

– Третьего не будет, – выдержал он ее взгляд. – Я не собираюсь ни умирать, ни исчезать из твоей жизни. Ты согласна стать моей женой? Любимая, прошу, скажи «да».

– Ты отправляешься на войну.

– Я выйду в отставку. Хочешь, завтра же отправлю прошение. Только скажи! – горячо отозвался Федор. – Твое слово!

– Ты торопишься…

– Тороплюсь, – утвердительно кивнул он. – Я и так потерял слишком много времени и сейчас не хочу терять ни единого мига. Я люблю тебя, и у меня есть… сын. Сын! – Он повторил это слово громко и отчетливо, будто прислушиваясь к его звучанию и к тому отзвуку, к тем чувствам, что пробуждало оно в нем.

Подхватив Лизу на руки, Федор поднялся с дивана и закружил ее в стремительном вращении. Она не могла не рассмеяться вслед за ним над этой ребяческой выходкой.

– Эт-то что еще за шум-гам?! – раздался строгий возглас от двери. – Что, собственно, вы себе, сударь мой, позволяете? Отпустите мою компаньонку сей же час! А от вас, Елизавета Петровна, я таких фривольностей не ожидала!

Тон был суровый, но лукавые смешинки сверкали в глазах Варвары Васильевны, стоявшей на пороге гостиной. Федор опустил Лизу на пол, и молодые люди, правда, так и не разомкнув рук, несколько смущенно посмотрели на хозяйку дома, а затем друг на друга.

– Варвара Васильевна!

– Дорогая тетушка!

Прозвучали одновременно два возгласа.

– Дуэтом не надо! – предостерегающе подняла руку Мамаева. – Для начала я выслушаю ваше соло, Федор Васильевич.

Тот согласно кивнул головой.

– Любезнейшая и милейшая моя тетушка… – начал Дивов.

– Обожаю, когда Теодор так ко мне обращается, – усмехнулась Мамаева, украдкой подмигнув Лизе.

– …так как Елизавета Петровна живет в вашем доме и под вашим крылом, вам первой сообщаю, что несколько минут назад я имел честь просить ее руки и сердца.

– И? – выжидающе посмотрела на него Варвара Васильевна…

– Что «и»? – приподнял бровь Дивов.

– Этого мало, неразумный вы человек. Что она ответила на ваше предложение?

Теперь уже Федор вопросительно и с некоторой тревогой посмотрел на склоненную голову Елизаветы. На секунду сердце его окатило ледяной волной, но потом Лиза ласково, как котенок, потерлась щекой о его плечо, и тихо ответила:

– Я согласна…

– Слава Тебе Господи! – громко и ликующе провозгласила Варвара Васильевна. – А то совсем я измучилась, глядя на вас. Моего благословения вам, конечно, не требуется, но в любом случае примите его.

Она подошла к ним, перекрестила и растроганно расцеловала обоих в щеки.

– У вас Федор Васильевич, есть пять минут, что бы не нарушая приличий, сказать вашей невесте все, что вы захотите. Но только пять, – сказала Мамаева и вышла из гостиной.

– У нас впереди для разговоров целая жизнь, – улыбнулся Лизе Федор и склонился к ней. – Посему эти пять минут я бы хотел посвятить другому занятию. Если ты не против.

Елизавета была не против.