Текст книги "Полдень, XXI век (январь 2011)"

Автор книги: Полдень Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

IV

Кто-то из домашних, уходя утром, открыл окно в кухне, поскольку день обещал быть жарким. Таня провела пальцами по чугунным завитушкам решетки и улыбнулась. Сегодня даже вульгарные петли и листочки казались ей прекрасными.

С минуты на минуту должен был придти Тарас.

Прощаясь с ней около такси, Тарас пообещал позвонить денька через три. Таня же думала, что звонок раздастся завтра, но почему-то у нее это не получилось. Сначала она хотела пожаловаться куратору проекта, но потом передумала. Пусть все идет, как идет.

Так даже интереснее.

Да и висок у Тани еще очень сильно болел.

Тарас позвонил на третий день, сообщил, что у него куча дел и они могут встретиться только в пятницу. Он разговаривал с ней так нежно, что Таня даже не рассердилась на неожиданное своеволие и согласилась. Да и пятница оказалась единственным свободным днем – экзамен у девятиклассников перенесли на субботу.

Таня отошла от окна, села за стол и взяла в руки очки. «И почему их так назвали», – рассеянно подумала она. Аппарат больше походил на старинное пенсне. Сходство с очками ему придавали только короткие дужки, которые заканчивались острыми, блестящими штекерами. «Разве что из-за темных стекол», – размышляла Таня. Несмотря на темные стекла, предназначением устройства было вовсе не защищать глаза от солнца, а совсем даже наоборот – включать внутреннее солнце души. Подумав так, Таня нацепила очки на нос и приладила штекеры к разъемам на висках. Пора было решать, в каком образе перед Тарасом появится его солнышко. «Пусть он увидит девочку-нимфетку», – подумала Таня и хихикнула.

В дальней комнате засигналил ноутбук – пришла утренняя почта. Электронная домохозяйка, скрипя колесиками от усердия, принесла ноутбук. Полученное письмо повергло Таню в глубокую задумчивость. Только она успела дочитать его до конца, как раздался звонок в дверь. Таня выключила компьютер, велела роботу отнести его на место и пошла встречать гостя.

– Че ты с собой сотворила? – сухо спросил Тарас вместо приветствия, пока Таня с наслаждением нюхала цветы, который он ей принес.

Очаровательная девочка в прозрачной маечке капризно надула губки:

– Тебе не нравится?

– Конечно, нет. Я не педофил. Я люблю, чтобы берешь в руки – маешь вещь.

Несколько сбитая с толку Таня приняла вид максимально близкий к тому, который был у нее во время вечеринки на летучем дворце. Роскошное бальное платье пришлось заменить на шелковый топик и короткую юбчонку – сегодня Таня заказала сеанс эктогенезиса только на 30 % тарифа.

– Вот это совсем другое дело, – сказал Тарас и обнял ее. – Давай кофе попьем, ты его так чудесно варишь.

Они прошли в кухню. Таня достала вазу, налила в нее воды из-под крана, бросила тонизирующую таблетку и поставила цветы в воду. Вазу она пристроила на столе и только тогда занялась приготовлением кофе.

– Как у тебя дела? – спросила Таня, засыпая кофе в агрегат.

– Да так… с переменным успехом, – ответил Тарас.

Таня прислонилась к кухонному серванту и несколько мгновений смотрела на любовника. Тот рассеянно поправлял цветы в вазе.

– Тарас, я должна тебе кое-что сказать, – произнесла она.

Тарас оставил цветы и поднял глаза на Таню.

– Я слушаю.

– Ты – десимулянт, – сказала Таня.

– Кто?

– Объект, притворяющийся, будто он есть, хотя на самом деле его нет. Фантом.

– Как это я могу притвориться, что я есть, если меня нет? – логично возразил Тарас. – Некому будет притворяться тогда.

– Три года назад, во время облавы, – медленно произнесла Таня, – ты получил тринадцать ран, пять из них – несовместимые с жизнью. Милиционеры очень сильно боялись тебя. Но ты умер не сразу – твоя животная воля к жизни известна. Именно она позволила снять с тебя ментограмму перед смертью. Ты – не первая копия Тараса. Другую твою копию допрашивали посмертно, но ты им ничем не помог, отказался давать показания, и тебя отключили.

По лицу Тараса было совершенно невозможно оценить, какой эффект произвели на него эти слова. Он смотрел на Таню по-прежнему внимательно и спокойно.

– Но информация сохранилась и была передана в «Иллюзивгейст», банк фантомов, – рассказывала дальше Таня. – Мне всегда хотелось иметь любовника, но блядовать мне не хотелось, это было бы нечестно по отношению к Дане. А на синтетического мне не хватало денег. Мне помог Вася – помнишь такого ботаника? Он объяснил тебе, как сделать «большой бум» в учительской, а ты после этого в него просто влюбился, защищал его везде? Вася теперь работает в «Иллюзивгейсте» программистом. Они как раз получили крупный заказ от Института общей психиатрии, надо было проверить некоторые психологические теории. Ведь не на живых людях их проверять, правда?

Тарас на миг прикрыл глаза веками. Зафырчала кофеварка – напиток был готов.

– Продолжай, – ровным голосом сказал Тарас.

– Вася предложил мне скидку на тебя, очень хорошую скидку, если я соглашусь поучаствовать в эксперименте. Тебя снова оживили. Правда, ты – это не совсем ты. Личностей, столь социально опасных, не активируют. Я попросила объединить в тебе черты обоих мужчин, которых когда-то страстно любила. А социальная опасность Костика имеет отрицательную величину, и они решили, что одно уравновесит другое, что на таких условиях можно рискнуть.

– Я не верю, – пробормотал Тарас. – Я же помню, как провел эти три года! Я…

– Главным условием эксперимента было то, что ты узнаешь о своей смерти и о причинах воскрешения, – спокойно сказала Таня. – Сейчас я назову кодовое слово, и ты вспомнишь, как ты умер.

И она произнесла его – три коротких слога, ужасных с семантической точки зрения.

Тарас испытующе посмотрел на нее. Ничего не происходило. Он улыбнулся и сказал:

– Вот видишь…

Договорить Тарас не смог – лицо его исказилось, он захрипел и рухнул на пол.

Таня смотрела на бьющееся в судорогах тело, брезгливо поджимая губки.

Голова Тараса лежала у Тани на коленях.

– Но зачем ты это сделала? Почему я? Ты же сама меня бросила!

Она провела рукой по его волосам и мечтательно улыбнулась.

– Я хотела иметь идеал.

Тарас закашлялся, поднялся на ноги и смачно сплюнул в раковину. Таня тоже встала, выдвинула ящик стола. Беретта последней модификации, стрелявшая энергетическими сгустками, рекламировалась как идеальное оружие для самозащиты, и Таня почувствовала, что ей сейчас представится шанс проверить это. Таня незаметно переложила пистолет в карман юбки.

– Ну и как, ты довольна? – очень ровным голосом спросил Тарас.

– До дрожи в мозжечке.

Он повернулся к ней. Увидев его лицо, Таня засмеялась.

– Сделай лицо попроще – такое мне неинтересно, – ласково сказала она. – Пойми, любимый, ты находишься в полной моей власти, и тебе не остается ничего, кроме как быть самым лучшим любовником. Если только я захочу… или ты мне надоешь… я отключу тебя.

Тарас хотел что-то сказать, но сдержался.

– Будь ты толькоТарасом, ты бы сейчас убил меня, – понимающе проговорила Таня. – Но ты ведь еще и Костик. Ах, мой милый, нежный Костик…

Он шагнул к ней. Таня проворно вытащила беретту и направила на Тараса. Тот застыл.

– Имей в виду, – нервно сказала Таня. – Пока ты существовал в виде замкнутой электрической цепи, к Конституции приняли восьмую поправку. Согласно ей, иллюзорное убийство, убийство псивизионного или ревизионного фантома убийством не считается. Как сказал классик одному Тарасу, «я тебя породил, я тебя и убью…». Хотя о чем это я, ты ведь всю литературу мимо прохо…

Тарас ударил ее ногой по руке. Пистолет отлетел в сторону, ударился о сервант и упал на пол. Таня охнула, затрясла скрюченной кистью. Тарас в два коротких шагах оказался рядом с женщиной. Таня толкнула его в грудь второй рукой, но никакого эффекта это не произвело. Тарас схватил отбивающуюся женщину и понес к окну. Таня, вывернувшись, укусила Тараса в плечо, но он словно не почувствовал. Подняв ее, Тарас повесил Таню на решетку, как Карабас Барабас – Буратино. Материя, натянувшись, вывернула руки Тани вверх. Таня оценила все превосходство реальных материалов над виртуальными. Шелк не выдержал бы веса ее тела, и Таня была бы свободна через секунду. Но в реальности на ней была плотная хлопковая футболка, которая держала Таню пришпиленной к решетке, как бабочку. Тарас раздвинул ей ноги. Таня пискнула и попыталась сжать колени, но у нее ничего не вышло. Придерживая ее ноги одной рукой и бедром, Тарас запустил руку под юбку и сдвинул стринги в сторону. Таня, изловчившись, сорвала с себя очки.

И в этот момент Тарас вошел в нее, грубо и резко.

Выражение торжества на лице Тани сменилось тупым ужасом.

– Твое лицо мне неинтересно, – сказал Тарас и накинул футболку ей на голову. Взяв ее руки за запястья, он задрал их вверх и прижал к решетке, навалившись на Таню всем телом.

– Так, говоришь, я полностью в твоей власти? – спросил он. При каждом слове она больно ударялась копчиком о завитушку решетки. – И если я не буду вести себя как пай-мальчик, ты меня отключишь?

На его последнем слове Таня не ощутила спиной острого шипа, но обрадоваться не успела. Раздался хруст, и решетка, не рассчитанная на такие нагрузки, вывалилась из проема. Таня крикнула, попыталась схватить Тараса за плечи, но он отбросил ее руки и подался назад. Таню перегнуло пополам и приложило спиной об шершавую стену так, что потемнело в глазах. Он не дал ей обхватить себя ногами. Таня уцепилась за края проема судорожно напряженными икрами широко разведенных ног.

– Так отключи! Отключи-отключи-отключи!

Решетка вместе с футболкой сорвались вниз. Таня проворно уцепилась руками за внешний край подоконника и попыталась сесть, но Тарас с каждым толчком выталкивал ее наружу.

– Отключи меня! Отключи! ОТКЛЮЧИИИИ…

Обессиленный Тарас опустился на нее. Таня тут же схватилась за его плечи и обвила ногами.

– Ты не десимулянт, – прошептала она. – Ты – интерферент!

– Я – фантом, – ответил Тарас и поцеловал ее в грудь. – Да и тебе пора узнать, что такое фантомные боли…

Он вобрал в рот ее сосок – очень нежно – и чуть прикусил его.

И резко выпрямился.

V

Иванов деликатно кашлянул и спросил:

– А что было потом?

– Он ушел, – ответила Татьяна.

К этому моменту она уже приняла облик, как догадался психотерапевт, почти реальный – измученной женщины лет тридцати.

– Хорошо, что хоть очки не разбились…

– Это моя недоработка, – сказал Григорий мягко. – Я недооценил мощность вашего мортидо, толкнувшего вас на… крайний шаг. Теперь разрушение приняло конкретный образ – образ вашего старого знакомого, надо признать, более чем подходящий для этой цели. Тарасенко мертв уже три года. А копирование личностей и уж тем более смешение их в новых телах запрещено законом.

– Я так думала, что вы мне не поверите, – сказала Татьяна. – Поэтому и не пошла к электронному психиатру – он бы мне уже вкатил пару-тройку кубиков чего-нибудь успокоительного. Прочтите вот это.

Белогурова достала из сумочки сложенную вчетверо свежую газету, развернула ее и положила на стол перед психотерапевтом. Первую полосу венчал огромный заголовок: «Нападение на банк «Иллюзивгейст».Под заголовком была фотография почерневших руин, в которых даже архитектор – автор проекта здания банка – не узнал бы свое детище, если бы не криво торчавшая посредине пепелища обугленная стальная эмблема корпорации.

Ошарашенный Иванов пробежал глазами по строчкам.

«…тело одного из лучших программистов компании Василия Коннора так и не нашли…».

«…целью атаки являлись архивы личностей. К счастью, террористам ничего не удалось похитить, но многие файлы были уничтожены…».

Внизу колонки шел список «ментально погибших», где между Семеновым Б. Г. и Тимониным Е. В. психотерапевт без всякого удивления обнаружил Тарасенко А. Н.

– Это совпадение, – пробормотал Иванов. – Чудовищное совпадение. Вы просто очень взвинчены.

Татьяна покачала головой.

– Знаете, что сказал Тарас, когда очнулся после воспоминания о своей смерти? – спросила она. – «Один раз такое вспомнить можно. Даже познавательно». Вы понимаете? Тарас больше не хочет умирать, то есть не хочет оживать. Он не боится умереть – он боится, что умрет не навсегда.

– Человек может убить интерферента, – возразил Григорий, но не очень уверенно. – А интерферент человека – нет.

– Он такой же человек, как и мы с вами, – ответила Белогурова и продолжала, все повышая голос: – Они там в «Иллюзивгейсте» пересадили ему мозг или записали его личность на чистую болванку, я в этих технологиях не разбираюсь. Говорю же вам – он… я его видела даже без очков! И ощущала, причем гораздо лучше, чем мне того хотелось бы! Получается, что я на самом деле изменила мужу!

– Вы изменили мужу, когда первый раз подумали о синтетическом любовнике, – буркнул Иванов.

– Вы не понимаете! Мы не предохранялись!

– В средние века было очень распространено такое явление, как стигматизм, – терпеливо сказал психотерапевт. – Но не известно ни одного случая, чтобы от этого родился ребенок. Стигматы – это…

– А стигматы могли забрать с собой мою беретту? – перебила его клиентка. – После ухода Тараса она исчезла!

– Пистолет просто куда-нибудь завалился, – сказал Иванов. – Но сами подумайте – разве такой матерый бандит, каким был Тарасенко, не смог бы раздобыть себе оружие другим образом? К чему ему ваша дамская пукалка?

От двери донеслась мелодичная трель. Психотерапевт посмотрел на часы.

– Это кто-то ошибся, – сказал Григорий извиняющимся тоном. – Мой следующий клиент записан только через полчаса…

Лицо Белогуровой потемнело от ужаса.

– Не открывайте! – срывающимся голосом сказала Татьяна. – Это он! Тарас!

– Татьяна Дмитриевна, – с нажимом сказал психотерапевт. – Успокаивающие препараты у меня тоже есть… Войдите!

Дверь открылась, и вошли двое незнакомых Иванову мужчин. У одного из них в руке был маленький пистолетик – если бы Григорий лучше разбирался в оружии, он узнал бы беретту.

Это было последним, что психотерапевт увидел в своей жизни.

Голова Григория рассыпалась пеплом. Тело пару раз дернуло ногами и сползло с кресла.

– Вася..?! – воскликнула Таня.

Коннор развязно отсалютовал бывшей однокласснице. В этот момент Таня поняла, что программист конкретно под кайфом. Тарас наклонился и поцеловал ее, задев плечо еще горячим стволом. Таня вздрогнула.

– Здравствуй, любимая… Периодику читаем? И что пишут?

Вася небрежно бросил поверх газеты стопку фотографий. Снимки разлетелись веером, и стали видны запечатленные на них два обнаженных тела в очень интересных позах. Таня с ужасом и удивлением узнала в женщине себя. Мужчиной оказался Иванов.

– Побеседуем, пока Вася твои письма загрузит, – сказал ее настоящий любовник и присел на стол рядом с Таней. – Твои письма к Костику пришлось чуток подправить, там было слишком много розовых соплей…

Вася вытащил из нагрудного кармана кристалл, подсоединил его к компьютеру мертвого психотерапевта и откатил кресло с трупом.

– Ну что еще мне надо было сделать, чтобы ты поверила, что я реален? – почти с обидой спросил Тарас.

– Я поверила, – прошептала Таня.

Вася выдвинул верхний ящик стола, собрал фотографии и засунул их туда.

– Нет, – сказал Тарас с сожалением. – Если бы ты поверила, ты пошла бы не сюда, а прямым ходом в милицию… Ты немного ошиблась во мне, Танюша. Кое-что из классиков я все же читал. Это Тарас убивал тех, кого порождал, а не наоборот. Тем более, убийство ревизионного фантома убийством не считается, как ты верно заметила.

– Ревизионного фантома? – как во сне, повторила Таня.

И тут она поняла.

– По условиям эксперимента, – явно передразнивая ее, сказал Тарас, – объект должен узнать о своей смерти… Кодовое слово произносить не буду, я не такой садист, как ты…

Таня сглотнула и потерла висок.

– Так мне помочь тебе или ты сама? – мягко спросил Тарас. – У тебя очень хорошо получалось…

Он навел оружие на Таню и нажал небольшую кнопочку на рукоятке. Мигнул красным индикатор на дуле. Теперь, в чьих бы руках ни находилась берета, оружие сработало бы только на одну цель. На Таню. Тарас натянул рукав свитера на кисть и, держа берету через ткань, тщательно протер ее другим рукавом. Затем вложил беретту Тане в руку.

– Вася обязательно сделает мне еще одну копию тебя, – сказал Тарас. – Сделаешь, Вася?

– Говно вопрос, – откликнулся программист, не отрываясь от клавиатуры.

– Я всегда любил тебя, хоть ты и не идеальна… Вася не менял тебя и твой характер, а только подсадил небольшое, но очень сильное желание.

– Завести себе любовника-десимулянта, – пробормотала Таня. – Причем именно тебя!

– Да… Но в следующий раз я все же придам тебе некоторые черты Иришки, – продолжал Тарас. – Чтобы было легче управлять тобой.

– Ты ведь отнимаешь у меня не жизнь, – сказала Таня тихо. – А смерть.

– Да, – сказал Тарас. – У меня были хорошие учителя по этому предмету.

– Но, Тарас…

– Меня, вообще-то, Лешей зовут, – сказала он. – Я уже не Тарас, хотя я, конечно, и не Костик. Как ты тогда сказала? Я – интерферент.

Таня посмотрела в эти черные, как южная ночь, глаза, приставила дуло к виску и нажала курок.

Олег Чувакин
В начале было слово (Рассказ)

Стоял июльский полдень. Старик и его старуха сидели в доме за рассохшимся деревянным столом и перекидывались в «дурачка». Карты были засаленные, с обтрепавшимися и обломавшимися краями. Худой, поджарый и жилистый старик с азартом хлопал ими об стол, а плотная, широкоплечая старуха лениво роняла карту, сбрасывая её с ладони большим пальцем. Её карта иногда падала рядом с картой старика, и тот надвигал её на свою, словно находил в том какой-то порядок.

Шлёпанье карт о столешницу и кряхтенье старика и старухи были единственными звуками, наполнявшими дом. Не звенел комар, не гудела муха. Не зудели за окнами слепни, не кричали воробьи, не ахала на старой ели кукушка. Стояла странная тишина. Тишина внутри, тишина снаружи. Тишина мёртвая, неподвижная. Тишина оглушающая.

– Шестёрку – козырным королём! Ну ты, мать, даёшь! – Старик отодвинул битые карты.

– Не хочу я, Иван, играть. Надоело всё. – Старуха смешала свои карты и уронила голову на руки.

Но старик знал, что она не плачет.

– Эй, Марья! – Он тронул старуху за плечо. – Незачем горевать. Дети целы, обе коровы при нас, скоро три станет, бык у Игната – способный… Куры, петухи, цыплята, свиньи. – Иван загнул пальцы. – Ишь сколько… Огурцы, помидоры, картошка, моркошка. Карпы в озере плавают. Всё у нас есть. Спичек, соли ещё полно – так много, что делиться имя могем.

– Тоска, – не поднимая лица, глухо сказала старуха. – Не горюю я, Иван. Тоска! Нет никого. Мы да сосед Бурдюков с внучками. Внучкам-то бурдюковским ещё повезло, что из города на лето приехали… Всех пожгли грибы атомные!

Старик тасовал колоду.

– Могло и хуже быть, – сказал он. – Мы, почитай, единственно кто уцелел тута. Если б дети не послушались, остались бы там, каково бы было? Вот внучки Бурдюкова созреют, женим парней. Радоваться надо, к жизни будущей прислушиваться!

– Прислушиваться? – Старуха подняла лицо, посмотрела на старика. – Не к чему и не к кому теперя прислушиваться. Ни синички, ни грача, ни сороки! Ни воробья с голубем! Я в лесу грибы-ягоды боюсь собирать и ходить туда боюсь: не живой наш лес! Ни комара, ни мухи! Ни паутинки! Кажется, и ветра нет, деревья не шумят. А в доме что? То, бывало, хозяюшко мохнатый за голбцом скребётся, да сверчок на скрыпке скрыпит… А нынче? Будто ваты в уши натолкано! И часы, зараза, испортились… Померло всё!

– Ну, пчёлы-то у нас живут, – возразил Иван. – И дождевые черви в земле ползают. Может, когда землеройку, крота увидим. Или мышь-полёвку. Не то горностая. – Он помолчал, глядя на рубашки карт. – Степан говорил, будто жаворонка давеча слыхал. Ты погоди малость!

– Да уж погожу, куды мне спешить! Но пусто мы живём, Иван, пусто! Уж как наскучили эти Бурдюковы… Словом перекинуться не с кем. Радио молчит. Телевизор тоже. Электричество порвано. Ничего, Иван, нет! За книжку, за какой-нибудь журнальчик… ей-ей, корову бы отдала! Вот не читала раньше, а гляди-тко! Телевизор, ящик этот, – и от него-то ни книг не покупали, ни газет не выписывали! Всё в сериалы таращились! Эх! Хоть бы старую, изорванную книжку, полкнижки… А то пялимся в энти карты кажный день! Я уж всякую крапинку-царапинку на них вижу, в шулера опытны могу иттить…

– Вот шельма!.. То-то гляжу, мои карты как книгу читаешь!.. Пойду-ка лучше к Бурдюкову, с ним перекинусь.

Протяжно промычала корова Мила. Ей ответила её дочка корова Клава.

– Чего это оне?

– Нишкни! – Марья вскочила с табурета; табурет упал.

– Эк разошлась! Тихо, говорит…

Старуха подошла к окну, отдёрнула занавеску.

– Кажись, слышу что-то. – Марья вглядывалась куда-то вдаль. – Ты не слышишь?

Двое в доме замерли.

Что-то гудело вдалеке. Будто какая-то машина.

– Стёпка с Федькой где? – опомнившись, спросила старуха.

– С коровами, понятно, – сказал старик. – К ним пойду.

Степан с Фёдором уже стояли на дороге. Коров загнали в стайку. Старший сын, высокий жилистый Фёдор, полуодетый, в брюках и галошах, щурясь, смотрел на песчаную дорогу. Его очки потерялись при бегстве из города в деревню, да и не бегстве – дезертирстве. Фёдор перебросил через шею ремень АК-74, поправил автомат на груди. Младший, Степан, пониже брата, плотно сбитый, широкий в плечах, засунув руки в карманы дырявого пиджака, казавшегося ему маловатым, насвистывал чистенько «Беловежскую пущу». На плече Степана висел экзотический пистолет-пулемет Шпагина, матово отсвечивавший хромом. Наверное, и в избе Бурдюковых шестнадцати– и четырнадцатилетние Ася и Катя тоже дослали патроны в патронники своих «макаровых». Да и дед Игнат устроился в огороде не сорняки полоть. Остальные деревенские дома давно пустовали, разваливались: деревушка спряталась в сибирской глухомани. Оттого, видать, и ракеты её облетели…

– Не вижу… Что там, Стёпа? – спросил Фёдор.

Вдали клубился песок. Похоже, ехала легковая машина. Звук двигателя был лёгким и одиночным.

– Нет, не грузовик, – сказал Степан. – «Жигули» вроде! – Степан сплюнул. – Ну-ка, марш за забор! Фёдор, ты – за сирень. Всем лечь! – Степан снял ППШ с предохранителя, передёрнул затвор и лёг в траву.

– Натуральный солдат! – с удовольствием сказал Иван, устраиваясь за забором возле Марьи и глядя в щель между досками.

– Типун тебе!.. – огрызнулась старуха.

Белые «Жигули» остановились, не доехав метров десяти до Степана. Водитель заглушил мотор. Бока машины были ободраны так, словно по ним прошлись вилами, передние фары разбиты, дверцы с одного бока сильно помяты. От лобового стекла уцелела только левая половина, укрывавшая водителя от воздушного потока. Из «Жигулей», упираясь руками в землю, вылез худой парень в рваной футболке и джинсовых шортах. Упал на живот, с трудом сел. Степан смотрел на него через оседавшие клубы пыли. Пахло бензином. Степан поднялся.

– Руки вверх!

– Я не вооружён! – Парень встал на колени и поднял руки. Руки, однако, падали в стороны, и парень стал одной рукой держать другую.

– Лишних движений не делай, понял? – сказал Степан, подходя к приезжему. – В кустах и за забором люди с оружием.

– Мне бы только поесть! – сказал человек в шортах. – За мной никого нет, я один. Поесть, попить, с голоду умираю. Прямо сейчас умру.

– Это запросто, – сказал Степан.

Дырчатый ствол ППШ упёрся во впалую грудь незнакомца. Небритый, всклокоченный, вонючий человек. На щеках глубокие ямы, губы на зубах натянулись, глаза провалились. Поднятые руки – белые, странно длинные, вены – тонкие, фиолетовые. Не руки, а разлинованные странички из школьной тетрадки. 25 лет? 30?

– Раздевайся! До трусов, – приказал ему Степан. – Так оно безопасней. Не спеши, а то пальну. Мы два года людей не видели.

Приезжий, сильно шатаясь, встал на ноги. Он шумно выдохнул, и шорты сами собою свалились с него.

– Руки-то какие тощие! Не мужик, – сказал Степан.

Незнакомец, весь дрожа, стянул с тонкого тела грязную футболку.

– Ляг в траву, – сказал ему Степан и крикнул, не отворачиваясь от незнакомца: – Отец, принеси парню воды!

Незнакомец повалился на мягкую травку-спорыш у дороги. Лёг на бок, поджал к животу коленки.

Из-за куста сирени поднялся Фёдор.

– Вроде мирный, – сказал он.

– Пить… Пить дайте! – глухо, в землю простонал пришелец, сжал в кулаке пучок спорыша.

– Подожди.

Запыхавшийся Иван одно ведро поставил у головы лежащего, а второе вылил на его потное, грязное тело. Пришелец завизжал по-бабьи, приподнялся на руках, оскалился; что-то звериное появилось в его облике; Фёдор навел на него автомат. Увидев перед собой ведро с водой, незнакомец умолк и сунул голову в воду. Казалось, он пил на только ртом, но и носом, глазами, ушами, всасывал воду через расширившиеся поры кожи.

– Эй, утонешь! – Степан за волосы вытащил голову парня из ведра.

– Ишь, полведра высосал. Как рыба там жил! – подивился Иван. – Ну-ка, Марья, неси ишшо ведро!

– Чего раскомандовался? Сам и неси!

Старик усмехнулся.

– Поесть бы мне, спасители дорогие!.. – сказал незнакомец. – Не помню, когда и ел. Что ж я ел последнее?.. – Лицо приезжего высыхало под лучами клонившегося к западу солнца.

В доме старуха, старик и братья глядели, как тощий парень, сверкая запавшими глазами, пожирает варёную картошку и яйца. Яйца ему подали очищенными – не то проглотил бы в скорлупе.

– Холодное всё, не серчай, – сказала старуха. – Вместо травного чая – вода. Мы печь-то позднее топим.

– У-у!.. – прогудел незнакомец, двигая челюстью.

– Да прожуй ты! – засмеялся Степан. – Тебя как звать?

– Вуу!

– Не наедайся до отвала, плохо станет, – посоветовал парню старик. – Живот скрутит! Тебе топеря не на пользу.

Парень наконец дожевал и в несколько глотков выдул кружку воды. Медленно слез со стула на пол.

– Я Василий. Едва доехал. Не знал, что впереди… Наудачу гнал. Дайте ещё!

– Потерпи хоть часок, – сказал Иван. – Заболеешь!

– Жена и дочка у меня там остались, – сказал Василий, не вставая с пола. Он вдруг закрыл глаза и повалился на пол. Гулко стукнулся о доски затылком.

– Батюшки-светы! – вскрикнула старуха.

– Да он заснул! – усмехнулся Степан. – Федя, снесём-ка его в летний домик. А опосля «Жигуль» обшарим.

Стопка перевязанных книжек, пустая трёхлитровая банка, пара кед, две канистры с бензином в багажнике, ключ в замке зажигания – вот всё, что они нашли в «Жигулях». Даже аптечки не было.

– Негусто, – сказал Фёдор. – Хотя вот машина, бензин.

– Интересно, откуда он? – сказал Степан. – Противьино за семьдесят километров, а город – за все сто. Но в Противьино давно никого, сгнила деревня. Выходит, в городе жизнь существует!

– Ого! – сказал Фёдор.

– Но, видать, дело там дрянь. Что-то, кроме него, никто не приехал. И этот-то – кожа да кости, чуть не помер по дороге. Ладно, вынем из замка ключик, чтобы гость не утёк по-английски.

Братья вернулись в дом.

– Ну, что? – спросила старуха.

– Ключик взяли, – ответил Фёдор. – Да ничего там нет. Оружия нет, патронов нет. Бензину две канистры. Стопка книжек каких-то.

– Книжек? – повторила Марья. – Книжек?

– И точно, – сказал Фёдор. – Какого лешего мы книги не взяли?

Он вышел в сени.

– Этот-то, поди, для костра их припас! – сказала старуха.

Фёдор опустил скрученную бельевой верёвкой стопку книг на стол.

– Так! – сказала Марья. – Стёпка, Федька, сбегайте до стайки. Рановато, но ничего… Ты, Иван, огород полей и воды в бочки натаскай. Я печь затоплю, щи поставлю. За час управимся. А потом!..

Фёдор, задавая свиньям картофельной мешанки, думал о книгах, названия которых успел прочитать. Степан, рассеянно слушая, как звенят упругие молочные струйки, старался тянуть соски не торопясь, а то Мила уже крутила хвостом. Иван, согнувшись, бегал с вёдрами к колодцу и от колодца: расплёскивая воду, наполнял бочки в огороде. Марья доваривала постные ленивые щи.

Наконец все собрались в избе.

Старик лязгнул в воздухе ножницами.

– Ах ты, старый хрыч! – крикнула Марья. – Не соображаешь! Не порть верёвку, развяжи!..

Книги развалились по столу.

– Раз, два, пять… тринадцать! – сосчитал Степан. – Живём!

– Ну… Кому что?

Фёдор со Степаном схватили с разных сторон верхнюю книжку. Уставились друг на дружку.

– Ну-ка, спокойно! Всем хватит, – сказала Марья.

Фёдор свой край отпустил.

– Мне бы оно такое, этакое… простое, ясное, что ли, – бормотал Иван, листая пожелтевшие станицы «Молота ведьм». – Чтоб захватило, проняло, значит.

Степан подал отцу томик в цветной обложке, с портретом красавца парня с луком и колчаном, на пегом коне.

– Душевно! – погладив шероховатую, в глянцевых пузырьках обложку, сказал Иван.

Минутой позже старик и старуха читали, сидя за столом друг напротив друга. Иван, читавший «Принца отверженных», перелистывавший страницы обслюнявленным пальцем, забыл про щи в печи. Марья жадно впитывала строчки «Макбета», приближаясь к сцене с пророчеством ведьм.

Степан, сидя на полу, читал «В Париже» Бунина. ППШ на всякий случай положил под руку. Устроившийся рядом Фёдор выбрал своего тёзку Достоевского.

Дверь из сеней со скрипом отворилась.

– Шумно сегодня на деревне! – сказал Игнат Бурдюков. – Катю и Асю я оставил на улице. Караулят там – возле «Жигулей»…

Марья промычала что-то.

Семидесятилетний Бурдюков посмотрел на неё, обвёл взглядом остальных в доме.

– В начале было слово! – усмехнулся он.

Старик, шевеля губами, читал Дюма. Старуха, сжав кулаки и стиснув зубы, склонилась над Шекспиром. Нельзя было понять, болела она за Дункана или за леди Макбет… Степан, не таясь, плакал над Буниным, а Фёдор хмурился над «Идиотом».

– А? – спросила Марья, уставясь на вошедшего. – А, Игнат… Вон твоё молоко! – И вновь погрузилась в чтение.

Бурдюков взял со стола книжку, открыл. «Антон Павлович Чехов. Полное собрание сочинений в восемнадцати томах. Том четвёртый», – прочёл он на титульном листе. Опустился на пол, сел по-турецки и начал читать.

Его внучки, заглянувшие в дом, сверкнули глазами, выбрали по книжке и убежали читать на улицу. Ночью, под лунный свет, к ним присоединились все остальные. И бледно-жёлтый блин полной луны стал им милее дневного светила…

Когда поздним утром в избу ввалился отоспавшийся Василий, два семейства спали: кто на печи, кто на полу, и все – в обнимку с книгами.

– Кто там, во имя Вельзевула? Кто там, во имя другого дьявола?.. – во сне спросила Марья и перевернулась на другой бок.

Мычал запертый в стайке скот.

Василий улыбнулся и толкнул в бок Степана, которому снились тёмные ночные тополевые аллеи, и по аллеям этим бежали куда-то мужчины и женщины, красивые мужчины и женщины, и Степан тоже бежал среди них, и бежать было хорошо, спортивно, и пахло летом и немного городской пылью, запах которой Степан уже забыл. Степан крепче сжал во сне книжку.

Минуло пять лет.

Марья, не в галошах, а в лаптях, в платье, штопанном так причудливо, что оно походило на лоскутное одеяло, в переднике с большим карманом посередине, укладывала в сумку молодому новосёлу куриные яйца.