Текст книги "Сумеречные Врата"

Автор книги: Пола Вольски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Новые поцелуи покрыли его щеки помадой, и на этот раз ему не удалось полностью скрыть отвращения. Она почувствовала, как напряглись его плечи, и глазки ее заблестели, как застывшая сахарная глазурь. Ренилл никогда не мог понять, зачем она все время притворяется? По-видимому, считает это частью обязательного ритуала.

– Тиффтиф,– он вежливо склонил голову. Ренилл называл ее «тетушкой» только желая подразнить.

– Клянусь, милый мальчик, ты стал еще красивее! Сколько женских сердечек ты разбил там, в городе?

Общепринятый светский протокол требовал ответить комплиментом на комплимент. Он смотрел в ее пухлое напудренное личико и пытался придумать хоть что-нибудь. В голове было пусто, а губы свело в любезной улыбке.

Его спасло появление дяди Ниена. Это был надутый толстенький человечек с безупречными манерами и, к счастью для его душевного покоя, без малейших следов авескийской крови во внешности.

– Племянник, – светски приветствовал он Ренилла. – Я, как всегда, рад твоему приезду. Вот именно – как всегда…

– Дядя, – поклонился Ренилл. – Благодарю за теплый прием. Как всегда. Однако я не собираюсь долго обременять вас своим присутствием.

– При чем тут «обременять», Ренилл! – старательно запротестовала Тиффтиф. – Ты здесь дома!

Двадцать лет назад она пела на другой лад. «Еще одна дерзость, ты, желтоносое чудовище, и я позабочусь, чтобы твой дядя выставил тебя на улицу. Ты сам знаешь, что я сумею этого добиться. Он сделает все, что я пожелаю». Его щеки еще помнили жгучие удары ее пухлых ладошек. А потом, перед гостями: «Милый мальчик, ты принес в наш дом веселье юности!» Тошнотворно.

– Ты не меняешься с годами, Тиффтиф, – кисло улыбнулся Ренилл.

– Ля-ля, галантный рыцарь! – она присела в игривом реверансе, принимая его замечание за комплимент.

– Прошу прощения, что появился без предуведомления, – продолжал Ренилл, – но так сложились обстоятельства. Меня привели сюда два дела. Одно – сообщить, что твое письмо, дядя, доставлено протектору.

– Ба, - поморщился Ниен. – Надеюсь, с этим покончено. Не следовало мне поддаваться на твои уговоры. Просить убежища в резиденции? Неприлично и ни к чему.

– Это вполне может оказаться своевременным и необходимым, – покачал головой Ренилл. – В случае нападения вы совершенно беззащитны. Вам и одной ночи не продержаться в этом доме.

– Никакого нападения не будет, племянник. Нелепо даже предположить такое. Может, кое-кто из сборщиков и ворчит в последнее время, но неразумно преувеличивать значение подобных пустяков.

– И во Чересс с плантации Цветов Света, несомненно, рассуждал так же. К сожалению, теперь его уже не спросишь. И вся его семья тоже молчит.

– Во Черессу просто… не повезло. – Ниен беспокойно заерзал. – Как я слышал, среди его домашних слуг оказались предатели.

– А вы так уж уверены в верности своих?

– Разумеется, – объявила Тиффтиф. – Мы всегда были добры к нашим желтым, они для нас – как члены семьи. Они умрут за нас!

Интересно, а ты готова оказать им ту же услугу?

Вслух Ренилл заметил только:

– Времена сейчас трудные, и не следует закрывать на это глаза. Ваши слуги, прежде послушные и преданные, могут перемениться. Вероятно, многие из них хранят вам верность, но всегда находятся исключения, а Сыны не оставляют таких без своего внимания. ВайПрадхи зашевелились по всему Кандерулу…

– На мои земли этим людоедам ходу нет! – Ниен скрестил руки на груди. – Я не потерплю их здесь. Если кто осмелится только показать нос, его плетьми выгонят из моих владений.

– Если вы его опознаете. Ты полагаешь, они носят на себе ярлыки? И как ты собираешься помешать своим слугам и работникам слушать их? Нет, дядя. Ты так же бессилен заставить ВайПрадхов молчать, как и защитить Бевиаретту. Это касается не только тебя – все вонарские плантаторы на берегах реки в том же неприятном положении. И я могу повторить всем в точности то же самое, что сказал тебе. Будьте благоразумны. Приготовьтесь к бегству в любой момент. Неплохо было бы вообще вернуться в Вонар.

– Что за чепуха! Об этом и говорить нечего!

– Так я и думал. Хорошо, тогда я возвращаюсь к своему первоначальному совету. Будьте готовы вернуться в ЗуЛайсу и укрыться в городской резиденции. Это здание, по крайней мере, может выдержать осаду.

– Ты преувеличиваешь. Всегда был паникером. – В голосе Ниена не было убежденности. Он встревоженно переглянулся с женой.

– Я надеюсь, что преувеличиваю, дядя.

– Ну хорошо… просто чтобы тебя успокоить, я последовал твоему совету и направил письмо во Труниру, не так ли?

– Думаю, ты об этом не пожалеешь. На минуту установилось напряженное молчание, но Тиффтиф во Чаумелль не способна была молчать так долго.

– Вот мы и выслушали нашего пророка. А теперь не поговорить ли о чем-нибудь более приятном? – прощебетала она.

– Быть может, в другой раз, – ответил ей Ренилл. – У меня еще осталось второе дело. Я должен посоветоваться с Зилуром.

– С Зилуром… Этим жутким старым безумцем? Ой, Ренилл, извини, но…

– Он по-прежнему живет у колодца?

– Ты не найдешь его там, – сказал Ниен.

– Вот как? Почему? – Ренилл внутренне сжался. Зилур умер? Он уже стар и так хрупок. Если умури скончался в последние несколько месяцев, Ниен вполне мог счесть такую мелочь недостойной упоминания в одном из своих редких писем. Тиффтиф, лучше разбиравшаяся в его чувствах, приберегла бы эту новость до минуты, когда она ударит побольнее. Очень похоже на них обоих, предсказуемо, но все-таки он оказался к этому не готов.

– Старикашка уже несколько недель как прихватил свои пожитки и съехал. Даже не спросив моего дозволения. Поведение, выходящее за всякие рамки.– Ниен покачал головой.

Жив. Смерть еще не взяла свое. Облегчение было почти болезненным, но Ренилл не позволил чувствам отразиться на лице.

– Что же заставило его уехать? – поинтересовался он, изображая ленивое любопытство.

– Уязвленная гордыня, я полагаю. Обиделся, видите ли. Настоящая желтолицая примадонна!

– И что же уязвило его гордыню, дядюшка?

– На последней полугодичной сессии Совета Округа мы запретили преподавание этой чепухи насчет Дворца Света.

– Запретили? Понятно. Могу я поинтересоваться, почему?

– Я решительно убежден, что эта суеверная болтовня оказывает вредное влияние на умы молодых туземцев. Задерживает их развитие, питает предрассудки, создает противодействие прогрессивным переменам и всякому благотворному влиянию…

– Нашему влиянию, ты хочешь сказать. Может быть, тебе неизвестно, что Дворец Света является частью традиционной авескийской культуры двухтысячелетней древности, насколько мы можем судить, и…

– В том-то и беда. Устаревшие столетия назад глупости. Ты знаешь, они утверждают, что в этом их Дворце есть комната с серебряным водопадом пяти сотен футов высотой, десятью тысячами золотых звезд, стадом газелей и рыбой с алмазной чешуей, плавающей в воздухе? Все в одной комнате. Ну не смешно ли?

– Этого не следует понимать буквально, дядя. Это символизирует… впрочем, не важно. Возможно, ты переоцениваешь наносимый вред.

– Не думаю.– Ниен во Чаумелль приосанился.– Я счел своим моральным долгом поделиться своим мнением с другими членами Совета, и, к счастью, обнаружил, что большинство разделяет мои убеждения. Так что Дворец Света в нашем округе теперь под официальным запретом, и не только в нашем. Когда старик Зилур узнал о нашем решении, он собрал свое добро и убрался отсюда.

– И даже не спросил разрешения, – язвительно пробормотал Ренилл.– Что ж, дядя, не сомневаюсь, что ты с облегчением избавился от столь неблагодарного субъекта, однако факт остается фактом – мне необходим его совет, и потому, с твоего позволения…

– О, неужели ты уже уходишь? – Тиффтиф вцепилась в локоть Ренилла. – Не покидай нас! Мы все сгораем от желания услышать последние новости из ЗуЛайсы. Моя племянница Цизетта будет безутешна, если ты не скажешь ей хоть нескольких слов.

Ренилл усмехнулся, глядя в ее сладкие, все понимающие глазки. Цизетта в'Эрист уже два года доводила его до бешенства сменой кокетства и ледяной холодности, и жена дяди прекрасно о том знала, но он не собирался признавать перед ней, что задет.

– Пожалуйста, обещай, что подаришь нам хотя бы еще час! – ее улыбка оставалась приклеенной к губам, пальцы втыкались в мышцы руки.

– Как я могу отказать тебе? – воскликнул он, мечтая поскорей отвязаться.

– Милый Ренилл! Ты вернул нам солнечный свет! – Тиффтиф выпустила его локоть. – Теперь ты должен пойти и уделить минутку Цизетте. Не то она расстроится, да и кто может осудить ее? Видишь, вон она там, со своим новым малюткой.

Со своим малюткой? Взгляд Ренилла устремился в направлении указующего перста Тиффтиф к тонкой девичьей фигурке на дальнем конце комнаты. Издалека она выглядела такой же стройной и грациозной, как обычно, но головка в золотистых кудряшках любовно склонялась к лежащему на ее руках свертку.

Цизетта… Смешливая, задиристая, легкомысленная молодая Цизетта – замужем и с ребенком? Когда она успела? И за кем замужем?

Ренилл развернулся и решительно направился к ней, не замечая сладкого хихиканья за спиной. Он быстро пересек обширную гостиную и, приблизившись, заметил, что младенец у нее на руках невероятно уродлив. Щекастое бурое личико с широкими ноздрями и большим безгубым ртом. У него мелькнула мысль, что Цизетта вышла за туземца, иначе откуда бы взяться такому смуглому ребенку, но это было невозможно, такого просто не могло случиться…

Цизетта в'Эрист подняла глаза – по-прежнему самые голубые в мире глаза – и улыбнулась, показывая ему самые очаровательные на свете ямочки на щеках.

– Ренилл! – воскликнула она прежним, звонким и певучим как флейта голоском. – Иди сюда, познакомься с моим новым чудесным малюткой!

Чудесный малютка разинул очаровательный ротик, и оттуда выстрелил дюймов на четырнадцать тонкий синеватый язычок. Пролетавшая мимо муха приклеилась к кончику языка и вместе с ним втянулась обратно. Пасть малютки захлопнулась.

«Лесной младенец», местное земноводное, получившее это название за карикатурное сходство с новорожденными человеческими детьми. Авескийцы держались от них подальше, считая, что это животное приносит несчастье, но вонарские женщины и дети часто брали их в дом в качестве любимцев. Ренилл уже сталкивался с ними прежде, но на этот раз был застигнут врасплох и полностью попался на розыгрыш. Он почувствовал странное отвращение.

– Его зовут Муму Великолепный. Он любит летучих мушек и лесть. Ужасно тщеславен! Я от него без ума, он может делать со мной что хочет, прекрасно это понимает и беззастенчиво пользуется. Но что я могу поделать? – Она беспомощно пожала плечами.– Я влюблена.

– Счастливчик Муму. Надеюсь, он ценит свое счастье.

– О, нет! – Цизетта оттопырила губки.– Он настоящее чудовище, во всех смыслах этого слова. Он ужасно обращается со мной.

– Может быть, в том-то и секрет его успеха. Однако ты, кажется, прекрасно переносишь страдания. Материнство тебе к лицу.

– Правда? О, но я стала такой старой, такой глупой, такой скучной! Просто дряхлая старуха!

– Сколько тебе, двадцать два?

– Негодяй! Мне двадцать один! Я действительно выгляжу такой старой?

– Ты выглядишь прелестной, как всегда.

– Вот так-то лучше. Ты начинаешь исправляться. В награду я разрешу тебе подержать Муму.

Ренилл не испытывал ни малейшего желания держать Муму.

– Он, кажется, предпочитает твои руки, как любое мало-мальски разумное существо. Не будем его тревожить.

– Я думаю, ему это пойдет на пользу, – Прелестная морщинка прорезала лобик Цизетты.– Слишком уж он уверен в себе, в своей власти надо мной. Небольшой урок пойдет ему на пользу. Пусть-ка поревнует. – Переложив лесного младенца на одну руку, она сделала два шага, положила свободную руку на плечо Ренилла и, поднявшись на цыпочки, потянулась губками к его губам, чтобы только, в последний момент изменив направление, невинно коснуться губами его щеки. На секунду она застыла, давая ему вдохнуть исходящий от нее аромат цветов. Со стороны можно было подумать, что она напугана собственной храбростью: глазки опущены, прикрыты пышными длинными ресницами.

– Вот так, уважаемый Муму. Будете знать! – сурово пропела она.

Цизетта в'Эрист в своем репертуаре. Простенько, но тем не менее работает. Искусственная наивность не умаляла воздействия безупречной белой кожи и клубничных губок, в которых не было ничего искусственного.

В прошлом году такой дразнящий поцелуй заставил бы его умолять о свидании в оранжереях. Сегодня он оставался на удивление безразличен. Не то чтобы ее кожа потеряла свою свежесть – просто он думал совсем о другом лице – с тонкими чертами, кожей чуть тронутой благородным золотом слоновой кости, обрамленном иссиня-черными прядями – это лицо казалось как-то реальнее и ближе, чем-то, что наяву смотрело на него.

– Не слишком ли я жестока к бедняжке Муму, Ренилл? – Цизетта подняла на него озабоченные голубые глаза. – Ты считаешь меня злой и жестокой?

– В худшем случае немного ехидной, – он улыбнулся, скрывая нарастающее нетерпение. Странно. Шалости Цизетты часто раздражали и даже бесили его, но никогда до сих пор ему не было с ней скучно. Ему хотелось выбраться отсюда и поскорей разыскать Зилура. Хотя он ведь обещал Тиффтиф час…

Цизетта моргнула. Под маской младенческой невинности скрывался острый ум, и девушка сразу заметила равнодушие поклонника, немедленно попытавшись отвоевать потерянные позиции посредством улыбок и восхищенных взглядов.

Опять же типично. Умоляй он о свидании, она бы разыгрывала холодность, заставив его долго упрашивать, прежде чем даровать согласие, а потом, скорей всего, забыла бы прийти, оставив его тщетно дожидаться, пока не иссякнут надежда и терпение. Однако при первом намеке на то, что он остывает, она изо всех сил старается восстановить свою власть.

Сегодня ее атаки нетрудно было отражать, и Ренилл обнаружил, что наблюдает за ее выступлением как сторонний зритель, пусть даже искренне восхищенный прелестью актрисы. Он еще несколько минут поддерживал легкомысленную болтовню, зашел, откланялся и перешел к собравшимся в комнате гостям, от которых удалось почерпнуть кое-какую информацию. От Квисса в'Икве, щеголеватого владельца плантации Алмазного Листа, он узнал, что едва ли не половина плантаторов, встревоженных последними событиями, отослала малолетних детей в Вонар к родственникам. Лайлли Бозир, седовласая хозяйка Азуренны, поведала, что все больше ее сборщиков листа бросают работу и исчезают в неизвестном направлении. А от одного из бевиареттских слуг Ренилл услышал, что умури Зилур перебрался в заброшенную прибрежную хижину на северном краю владений Во Чаумелля.

Час наконец истек, и Ренилл поспешно распрощался.

Снова под открытым небом. Дело шло к вечеру, тени стали длиннее, но зной все еще стоял невыносимый. Вонарский пробковый шлем неплохо защищал голову от солнца, но широкополая плетеная шляпа была бы лучше. Полотняная рубашка была не слишком жаркой, но в широкой авескийской тунике удобнее, она лучше проветривается…

Вернувшись к причалу, Ренилл торопливо прошел по берегу на север. Через двадцать минут он уже стоял перед хижиной Зилура – крошечным глинобитным домиком, крытым речной травой. Из отворенной двери слышался высокий детский голос.

«Бальзам Духа покоится в Первом Преддверии, в сосуде, что на виду, по сокрыт. Ибо в Преддверии обманчиво зрение человека, и не телесным чувствам открывается скрытое в нем…»

Знакомые слова. У Зилура ученик.

Ренилл подошел ближе и заглянул внутрь. Умури, скрестив ноги, восседал на тростниковой циновке. Напротив него сидел черноголовый мальчонка со знаком касты Потока на рукаве. Всего один ученик. Прежде Зилур учил сразу десятерых, а бывало и дюжину. Сказывается запрет Совета Округа.

Тень Ренилл а упала на покрытый циновками пол. Ученик обернулся и увидел в дверях худощавого Высокочтимого. Парнишка мгновенно уткнулся носом в глиняный пол.

– Смотри, как он прекрасно воспитан.– Зилур блеснул на гостя черными глазами. – Какого совершенства покорности достиг этот ребенок!

Ренилл промолчал.

– Иди, мальчик, – посоветовал умури. – Вернешься позже.

Ренилл шагнул в сторону. Мальчишка встрепенулся и молнией вылетел из хижины.

– Что ж, входи, – пригласил Зилур. – Мастер во Чаумелль оказывает мне честь.

Ренилл вошел и сел. Обстановка хижины оказалась еще скромнее, чем в прежнем жилище учителя, устроенном при конюшнях. Плетеные циновки, кувшин для воды, чашка и миска – вот и все имущество.

– Почему ты заговорил на вонарском? – проговорил Ренилл, не зная, с чего начать.

– А на каком же еще языке должен я приветствовать столь знатного Высокочтимого? Заместитель второго секретаря при протекторе во Трунире, не так ли? – заметил Зилур. – Впечатляющий титул. Весьма успешная карьера. Я должен поздравить мастера во Чаумелля.

– Ты еще долго будешь сердиться, умури?

– Не знаю, Рен. А ты долго будешь, не шевельнув и пальцем, позволять своим соотечественникам унижать наш народ?

– Дядя сказал мне о запрете на Дворец Света. Мне очень жаль.

– Тебе жаль. Как мило.

– А что, по-твоему, я должен был сделать?

– То, что можешь.

Он совсем не изменился. Все такой же тощий, седой, оборванный, ядовитый и неукротимый. Зилур и компромисс не имеют между собой ничего общего.

– Я могу привлечь к этому вопросу внимание протектора, через своего непосредственного начальника, но не могу поручиться за скорый отклик.

– У него такое множество дел…

– Да.

– И все же ты совершишь это невероятное усилие. Ты обратишься к нужным лицам. Как подобает человеку твоего положения, ты будешь действовать через соответствующие каналы. Я правильно выразился? Соответствующие каналы?

–Да.

– И какое прекрасное выражение! Я бы поздравил заместителя второго секретаря с его полным соответствием должности, если бы не стыдился за себя. Высокочтимый во Чаумелль застал меня странствующим в запретных пределах Дворца. Требует ли столь полное соответствие должности, чтобы Высокочтимый во Чаумелль обратился к соответствующим властям – через соответствующие каналы – короче, выдал меня.

– Я пропущу это оскорбление мимо ушей.

– Недостойный скорее откусит себе язык, чем нанесет обиду Высокочтимому.

Ренилл, потеряв терпение, резко спросил:

– Чего ты от меня хочешь, умури?

– Только чтобы ты оставался таким, как был – с открытым сердцем, гибким умом, полным надежды духом, алчущим знания. Ты был самым многообещающим из моих учеников. Жаль, что ты не проник дальше Галереи Водопада, прежде чем покинуть Дворец.

– Твой Дворец – не единственный в мире, умури.

– Воистину так. Ты многому научился в своей вонарской школе. Научился быть настоящим Высокочтимым. И забыл все остальное.

– Мои соотечественники едва ли с тобой согласятся. Я не более «настоящий Высокочтимый», чем настоящий авескиец или настоящий ученый.

– Это твое решение… или нерешительность.

– Может быть и так. Надеюсь, ты одобришь хотя бы мое последнее решение.

– А именно?

– Узнать все, что известно тебе о ВайПрадхах. Я затем и приехал в Бевиаретту.

– А, ищущая душа, столь редкая среди вонарцев.– Зилур не скрывал простодушной радости. – Ты на краю духовного обращения?

– Я на краю мошенничества. Я намерен проникнуть в ДжиПайндру под видом пилигрима.

– Шпионить?

– Это называется именно так.

– Какая смелость во имя Вонара. Какая самоотверженность! Несомненно, твои соотечественники оценят ее по достоинству.

– Несомненно. Умури, я ищу твоих знаний.

– Ты отверг их много лет назад.

– Мне нужна твоя помощь.

– Почему я должен помогать тебе?

– По очень простой причине – потому что ВайПрадхи гораздо хуже Вонара. Ты упрекаешь меня за вонарский запрет на твое учение – и правильно делаешь. Но это местное ограничение, и оно продержится недолго. А если Верные Аону-отцу добьются власти, как, хотел бы я знать, они отнесутся к взыскующим знания во Дворце Света? К тем, чей разум и сердце не способны принять безграничной покорности, воплощенной в символе уштры?

– Бесспорно, Сыны – кровожадные варвары. Вонарцы – такие же варвары, только другого рода.

– Совсем другого рода. Умури, страна, допустившая к власти жестоких фанатиков, подобных ВайПрадхам, опозорит себя в глазах мира.

– Хоть это ты успел открыть во Втором Преддверии, прежде чем навсегда покинуть Дворец.

– Зилур, ты должен мне помочь. Твои убеждения обязывают тебя к этому.

– Ты так уверен? Напрасно. Ну хорошо. Что ты хочешь узнать?

– Научи меня всему, что знаешь о ВайПрадхах – так, чтобы я мог сойти за одного их них.

– Это дело не одного часа.

– А сколько потребуется?

– По крайней мере несколько дней.

– На это времени не жалко.

– Очень хорошо. Посмотрим, не отупел ли ты с годами. И не сказался ли избыток вонарского духа на гибкости ума, как он сказывается на гибкости языка и позвоночника. – Только теперь Зилур перешел на кандерулезский. – Начнем с Великого Гимна, известного каждому из Верных Сынов Аона-отца. Нет, не усаживайся здесь. Выйди на солнце. Сними шляпу.

– Хорошая мысль. Моя кожа…

– Бледновата, Высокочтимый. Не стоит приближаться к ДжиПайндру с лицом, напоминающим крынку молока.

Следующие четыре дня он провел с Зилуром, только раз зайдя в дом дяди, чтобы захватить свой багаж и немного ламповой сажи. За это время он узнал многое об обычаях и верованиях ВайПрадхов, иногда столь фантастических, что это граничило с безумием. Что оказалось, может быть, еще важнее, он освежил чутье – когда-то превосходное – к тонкостям авескийского языка и поведения. Конечно, в шпильке, отпущенной Зилуром по поводу «деревянной» осанки и речи, было некоторое преувеличение, но он и в самом деле потерял за эти годы что-то неосязаемое, но существенное. Теперь это вернулось. Он был настроен на авескийский лад, и даже думал по-кандерулезски.

Четыре дня Ренилл просидел без шляпы на солнцепеке, и его кожа почти сравнялась цветом с кожей учителя, который завел обыкновение язвительно именовать его «Сыном». Ламповая сажа позволила добиться нужного цвета волос, бровей и ресниц, и, глядя в зеркальце для бритья, Ренилл сам себе удивился – лицо, смотревшее на него, несомненно, принадлежало уроженцу Северной Авескии.

На рассвете пятого дня наступило время уезжать, потому что он усвоил все, что знал о ВайПрадхах его учитель. Прохладным серым утром Ренилл во Чаумелль – смуглый, черноволосый, в свободной тунике, стоял в дверях прибрежной хижины, прощаясь с хозяином. Ему и в голову не пришло пожать учителю руку – Ренилл поклонился старику по-авескийски.

– Умури, я благодарю тебя.

– Ученик, я рад заметить, что Рен, которого я знавал когда-то, еще жив. Вот дар для него. – Зилур извлек из глубин своего залатанного одеяния маленький плетенный из бечевы мешочек.

Удивленный Ренилл принял подарок, открыл мешочек и вытряхнул содержимое на ладонь. В его руке оказался ажурный круглый предмет, сотканный из переплетения бесчисленных волосков – и тем не менее твердый и удивительно прочный. Ренилл легонько сжал шар – кружевная ткань нисколько не прогнулась под его пальцами.

– Сжимай что есть силы, ученик, – посоветовал Зилур.

– Умури, но ведь я его сломаю.

– Только не в этой вселенной.

Ренилл повиновался. Кажущиеся хрупкими нити сопротивлялись его усилию. Он сжал сильнее – с тем же успехом.

– Что это? – спросил он.

– Истинная плоть Ирруле, Страны Богов. Так уверял на краю своей будущей могилы волшебник, от которого я получил его сорок лет назад. «Застывший пузырь эфира, – сказал он, – сотворенный великим разумом Абхиадеша.»

– И он расстался с таким сокровищем?

– За малую цену и по одной-единственной причине. Он оказался неспособен выжать из этой вещи самого малого чуда. Постоянные неудачи утомили его дух, и он мечтал только избавиться от вечного позора. Более сорока лет сей предмет пребывает в спячке. Никто еще не разгадал его тайны, и все же я убежден, что артефакт подлинный. Теперь он переходит к тебе.

– Умури, я тоже в недоумении…

– Ничего. Сохрани его и показывай по чаще. Простое обладание материей Ирруле сильно поднимет тебя в глазах Сынов. Если они не убьют тебя на месте, то сочтут благословенным.

– Да окажусь я достойным твоего дара. Зилур, щедрейший из мудрых, прощай. – Ренилл снова низко поклонился, затем повернулся и зашагал по берегу к пристани Бевиаретты, где ожидала лодка, готовая отнести его вниз по течению Золотой Мандиджуур назад, к ЗуЛайсе и ДжиПайндру, Крепости Богов.