Текст книги "Сумеречные Врата"

Автор книги: Пола Вольски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5

Пару секунд Ренилл простоял, ошеломленно уставившись на них. На то, чтобы снова заставить ноги двигаться, потребовалась целая вечность, да и шаг оказался черепашьим.

Скорей! Тело не повиновалось. Руки горели, а дыхание вырывалось из груди короткими толчками. Голова сильно кружилась, но это было уже не важно. Не смогут они проследить его в этих переулках. Он мигом собьет их со следа.

И сам собьется, никуда не денешься. Ренилл не разбирался в этой путанице темных улочек, перекрытых нависающими балконами. Он вдруг оказался на освещенном луной пятачке у городского колодца. Пришлось протереть глаза кулаками, чтобы остановить вращение потрескавшихся стен вокруг маленькой площади.

Вокруг колодца собралось несколько бездельников, наслаждавшихся прохладой лунной ночи. Они уставились на Ренилла, разинув рты. А может, и не на него. Лица их выглядели сейчас расплывчатыми белыми пятнами. Одно Ренилл знал твердо: скрыться с глаз. Затеряться в переулках. Он бросился бежать через площадь. Ноги заплетались, его пошатывало, а дальняя стена домов, казалось, отступала все дальше.

Кто-то из зевак выкрикнул то ли шутку, то ли оскорбление, то ли предостережение. Слова потеряли значение, но Ренилл все же оглянулся и успел заметить летящие ему вслед клочки тьмы. Четверо вивури? Пятеро? Кто его знает, сколько их у Отца.

Отец.

Он существует.

А вонарцы и знать об этом не знают.

Да и знали бы – не поверили. Попытайся он рассказать, тут же запишут в сумасшедшие или вруны.

Мир вокруг снова стал темным. Ренилла бросало от стены к стене в узком горле еще одного безымянного проулка. Здесь не разминуться двум фози, а вивури где-то за спиной… Хоть бы уж догнали, и конец всему…

Ренилл расслышал шорох крыльев – не хуже шпоры в бок. Он метнулся в непроглядную тьму и почти сразу наткнулся на невидимую преграду. Перебирая руками, он вслепую шел вдоль нее. Скоро во мгле замерцал слабый свет хидриши. Что это, тоннель выходит в храмовый дворик? Нет, из ДжиПайндру он выбрался, да и свет – не хидриши, обычная свеча, прикрытая ажурным щитком. Дешевый фонарь над рассохшейся калиткой в изгороди из некрашеных досок. Под фонарем – медный круг. На таком обычно чеканят знак касты, но этот, кажется, гладкий. Гладкий диск – знак Безымянных. Коротко говоря, это место считается нечистым.

Рениллу было не до забот о чистоте своего духа. Он толкнул дверцу. Подалась. Конечно, не заперта. Безымянные, как и прокаженные, могут не опасаться незваных гостей. Ренилл перешагнул порог и услышал, как захлопнулась за ним калитка. Он оказался во дворе старого склада или мастерской. Среди зарослей сорняков тут и там виднелись ветхие шалаши и навесы, сделанные кое-как из старых ящиков и картонок, с дырами, забитыми промасленной бумагой. Среди этих построек горело несколько костров. Пахло подгорелым маслом, луком, таврилом и сточной канавой. Вокруг смутно виднелись фигуры людей. Двор был затянут дымом. Или это у него в глазах туман?

Рениллу послышался негромкий свист за спиной. Он сумел проковылять еще два-три шага и рухнул, прижавшись щекой к земле. Шаги, голоса над головой… и все исчезло.

Он едва замечал течение времени, смену дня и ночи. Была только боль, жар, слабость и бред. В кошмарных видениях он снова был в ДжиПайндру, снова и снова огнеглазые младенцы выползали из распоротых животов матерей, вспыхивали светом, взрывались изнутри и пожирались Таившимся-В-Тени. Обновление. И Тот, кто скрывался в темноте, не сводил с него взгляда, и Ренилл сливался с ним, растворялся, терял себя, и что самое ужасное – наслаждался гибелью. Иногда над ним склонялись силуэты людей. Что-то далось в пересохшее горло, омывало лицо и тело. С рукой проделывали что-то нестерпимо мучительное, Ренилл слышал бессмысленные звуки, напоминавшие его собственный голос – и снова погружался в беспамятство.

Было раннее утро, и солнце стояло еще низко, когда Ренилл снова открыл глаза. Он лежал на земле, под голову ему кто-то подсунул ком грязного тряпья. Над головой – косой навес. Вонь и мерзкое гудение. Полно мух, здоровенных, мясистых. Ренилл оглядел свое тело и сразу понял, откуда исходит вонь и что привлекает мух. К предплечью был крепко привязан труп вивуры. Ящерица сдохла не один час назад. А может, и не один день. Какая мерзость! Ренилл потеребил узлы, но обнаружил, что слишком слаб, чтобы справиться с ними. Пока что они с трупом ящерицы составляли одно целое.

– Не трожь!

Властный голос, хоть и с выговором городского дна.

Ренилл повернул голову. Женщина загораживала спиной дневной свет. Он медленно поднял взгляд от тощей, одетой в лохмотья фигуры к рукам с раздутыми артритом суставами и дальше, к лицу. Лица было не разобрать, только простой платок ветхого муслина, защищающий ее голову от горячего авескийского солнца. Знака касты нигде не видно. Конечно, Безымянная.

– Яд вивуры, вивура и вытянет, – продолжала женщина. – Это всем известно. Не трожь ящеру.

Ренилл обнаружил, что его зуфур, вместе с уштрой и прочими символами, исчез. Он был так же лишен всяких знаков принадлежности, как и эта женщина. Хуже того, он по доброй воле вошел в жилище Безымянных, чего ни при каких обстоятельствах не сделал бы ни один авескиец. Они предпочитали смерть осквернению духа. Неплохо. Кажется, болезнь не сказалась на памяти. Он заговорил на кандерулезском наречии, подражая ее выговору, и сам удивился, как слабо звучит голос. Еле слышный шепот:

– Я повинуюсь тебе, сестра моя, – наградив ее этим титулом, он как бы признавал свою принадлежность к Безымянным.

– Ах, какой невероятный взлет! Вот я и сестра самого что ни на есть Высокочтимого! Вот уж не знаю, достойна ли я такой чести.

Вот так. Можно больше не притворяться. Ренилл, как ни странно, не ощутил беспокойства. Может быть, тревожиться просто не было сил.

Женщина подошла чуть ближе, и теперь Ренилл разглядел ее получше – холодные глаза хищницы на морщинистом старушечьем лице. Но в выбившихся из-под платка черных прядях не было седины. Она, должно быть, выглядит много старше своих лет – у женщин Безымянных это обычное дело. Женщина опустилась рядом с ним на колени, проверила перевязку и потуже затянула узел. Ренилл задохнулся.

– Высокочтимый еще чувствует боль?

– Немного. Почему сестра моя зовет меня Высокочтимым?

– Твоя сестра слышала, как ты в бреду бормотал по-вонарски. Отличный, чистый вонарский, язык великих мира сего.

– Мой язык подшутил над тобой, передразнивая мучнолицых господ.

– Правда, языку твоему верить не стоит – раздвоенный, как у змеи. А фальшивая черпая краска на светлых волосах – тоже шутка, Высокочтимый?

– Фальшивая? – «Попугай!» – услышал Ренилл эхо голоска Чары.

– Фальшивая, фальшивая. Не то бы ее не смыло потом Высокочтимого. И зачем бы ему носить в карманах коробочку с черной ваксой?

– Ты обыскала мои карманы?

– Уж конечно! А что, я не в своем праве? Или я не возилась с твоей раной, не спасла тебе жизнь? Да теперь все, что у тебя есть, мое по закону!

– Где это записан такой закон?

– В клоаках. Да разве Высокочтимый склонит голову так низко, чтоб прочесть написанное там? Поверь уж мне на слово. Я подарила тебе жизнь, и ты должен подарить мне в ответ что-нибудь столь же ценное. При тебе нашлось всего несколько жалких цинну. Я их взяла, по это пустяк, почитай, ничего. Где ты найдешь богатство, чтоб расплатиться со мной?

– В своем сердце, сестра моя.

– Да уж, щедрое, поди, сердце!

– А что?…

Что с талисманом Ирруле, хотел спросить Ренилл. Что с подарком Зилура? Она и его прикарманила? Если так, надо уговорить ее вернуть. Но голос Ренилла прервался, в глазах потемнело, и он снова потерял сознание от слабости.

Когда он очнулся, свет падал с другой стороны, а тени стали короче. Около полудня. Ренилла разбудило прикосновение. Осторожная маленькая рука шарила по карманам. Ренилл попытался схватить ее, но где там. Хозяин Руки без труда отдернул пальцы, и, презирая бессилие чужака, не потрудился даже удрать.

Ренилл скосил глаза. Тощий оборванец, лет десяти с виду, сидел на корточках в двух шагах от него. Тело мальчишки едва прикрывали лохмотья, но бронзовый загар, обычный для маленьких Безымянных, не затенял необыкновенной чистоты черт лица. В больших темных глазах светился ум и живой огонек. Скорее можно бы причислить по виду к касте Крылатых, или, по крайней мере, Отступающих.

– Зря стараешься. Меня уже обобрали дочиста,– сообщил Ренилл юному воришке.

– А вот и не дочиста! – задорно отозвался мальчишка, на гортанном языке отребья.

Дерзкая шутка или деловое возражение? Здоровой рукой Ренилл нащупал в кармане неправильные очертания талисмана Ирруле. Подарок Зилура на месте. Как видно, его алчная благодетельница не признала драгоценности.

– Ну и воняешь же ты, Высокочтимый, – насмешливо заметил мальчишка.

Опять же, хоть и обидно, но спорить не приходится. Пока он спал, дохлая вивура, на радость мухам, дозрела и теперь воняла на весь двор. Ренилл и сам задыхался.

– Сними с меня эту тварь, – попросил он.

– Дохлые вивуры вытягивают яд. Тебе полезно, – добродетельно возразил мальчик.

– Мух они притягивают, и больше ничего. Помоги же мне!

– С какой стати? Платить Высокочтимому нечем. Сам сказал – его уже обобрали дочиста.

– Считай это долгом милосердия.

– А, милосердие в глазах богов прекраснее свежей розы. Мы тут много знаем о милосердии. Только, увы, сей недостойный не может оказать услугу Высокочтимому.

– Почему?…

– Потому что Шишка зажарит мое сердце на вертеле. – Не дожидаясь ответа, мальчишка вскочил и выкрикнул во все горло: – Шишка! Он очнулся! – Она велела мне ее позвать, – пояснил он Рениллу.

Шишка. Имя, обычное для отверженных. Безымянные, в соответствии со своим наименованием, пользовались кличками вместо имен. В данном случае прозвище, как видно, произошло от узловатых суставов на пальцах.

– Шишка… твоя мать? – осторожно поинтересовался Ренилл.

– Моя мать? Тьфу! – мальчишка красноречиво сплюнул.

– А если ты дашь мне чашку воды, Шишка тоже зажарит твое сердце? – Ренилла все сильней мучила жажда.

– Сам у нее спроси! – оскалился мальчишка, и тут же смягчившись, добавил не без вызова: – Все равно чашки нет. Если Высокочтимый так хочет пить, придется ему пить из посудины, которой касались губы множества Безымянных.

Ренилл согласно кивнул. Мальчишка удивленно округлил глаза и поспешно наполнил из стоявшего в углу глиняного кувшина ковшик. Вернувшись к Рениллу, он нерешительно переспросил:

– Ты правда будешь это пить?

Ренилл опять кивнул, без труда приподнялся на локте. Парнишка встал на колени, поднес ковшик к губам больного и с изумлением следил, как тот выпил все до последней капли.

Неописуемое облегчение для пересохших губ и глотки. Ренилл откинулся назад и прикрыл глаза. Когда он снова открыл их, перед ним стояла женщина по имени Шишка. Вокруг нее толпились пять или шесть заморенных детишек разного возраста. Хотя нет, поправился он. Заморенными и оборванными было пятеро. Шестой, мальчик лет семи, оказался пухлым и бледнокожим, в добротной, крепкой одежде. Он стоял, цепляясь за подол Шишки. Остальные малыши держались чуть в стороне.

– Так-так. Поправляется, – заметила Шишка.

– Он выпил нашей воды! Из общего ковша! – Доложил, словно не веря самому себе, будущий вор:

– И что тут удивительного? Он же Высокочтимый, а у них нет души, так что им нечего опасаться за ее чистоту, – спокойно возразила Шишка. – Зеленушка, ты не только бездельник, но и болван.

– Зато ты походишь на сушеную крысу, которую насадили на два сучка, – без запинки огрызнулся Зеленушка.

– Ах ты, гнида паршивая, ну погоди…– Высвободив подол, она бросилась на сорванца, но тот легко отскочил в сторону. – Прочь с моих глаз!

– Хватит и того, что тебе меня не достать, – насмехался обидчик.

Шишка вдруг нагнулась, подхватила с земли палку и запустила в мальчишку. Зеленушка пригнулся, и снаряд, просвистев у него над головой, врезался в нависающую крышу. Мальчишка дерзко показал женщине язык.

– Останешься сегодня голодным, – сообщила ему Шишка. – Обойдешься без овсянки.

– Невелика потеря, она давно прокисла!

– И завтра.

– Того лучше. Больше останется твоему вислощекому любимчику! – Зеленушка кинул презрительный взгляд на толстого мальчишку, снова вцепившегося в подол Шишкиной юбки.

– Не смей так говорить о моем Слизняшке, он стоит десятка таких как ты. Он еще получит имя! А вот ты заработал порку.

– Сперва поймай, старушенция!

– Паршивец, вообще жрать не дам!

– Только грозишься. Заморишь меня голодом, и кто тогда будет за меня платить, за покойника-то?

– Ах, какой мудрец, как он много понимает! А скажи-ка мне, мудрый Зеленушка, вот помрешь ты, и кто о тебе вспомнит? Кто о тебе расскажет, кто разнесет ужасную весть. А? – Она подождала, но не услышала ответа и обратила презрительный взгляд на окружавших ее малышей. – Кому вы все нужны, хоть живые, хоть мертвые?

Кто-то из ребятишек помладше расплакался. Даже раскормленный Слизняшка изобразил на мордочке беспокойство.

Ренилл поспешил воспользоваться горестным затишьем.

– Добрая Шишка, я прошу твоей помощи. – Он не удержался, и перешел с жаргона Безымянных на правильную речь. – Во имя милосердия, избавь меня от этой падали.

– Вот она, твоя благодарность! – Теперь она обрушилась на Ренилла. – Неужто Высокочтимый уже забыл, что эта падаль, как он ее называет, вытянула яд из его крови?

– Даже если это и так, она сделала свое дело, и…

– Он, оказывается, врач! Он такой благородный, такой ученый, он презирает варварское лечение желтолицых! Ведь они, эти желтолицые, просто дети! Что ж, пусть его думает, что хочет. Разве мой муж не убил палкой эту самую вивуру? Разве без него Высокочтимый не лежал бы сейчас холодным трупом? Жрецам-то ведь и в голову не пришло, что их добыча спряталась среди Безымянных. А вот вивуры – вивуры умнее своих хозяев. Вивура погналась за ним и уже настигла бы, кабы не мы!

– Я очень благодарен…

– И как же ты проявишь свою благодарность?

– Увы, мне трудно размышлять, когда такое зловоние окружает нас, и столько кружится здесь мух…

– Неужто нет конца твоим жалобам? Ну что ж, будь по-твоему. Помни, ты сам того хотел! – Шишка нагнулась над ним и распустила повязку. Трупик ящерицы соскользнул наземь, увлекая за собой мух. Обнажившаяся кожа оказалась намазана глинистой мазью с ароматом трав – средство, по твердому убеждению Ренилла, куда больше способствовавшее его выздоровлению, чем останки вивуры.

– Ну вот… – Шишка присела на пятки.– Теперь ты доволен?

– Более или менее.

– Тогда пора поговорить о расплате. На Высокочтимого потратили немало времени и извели немало драгоценных целебных снадобий, так что будет справедливо…

– Что мне пришло в голову, Шишка,– окликнул ее Зеленушка, державшийся на безопасном отдалении от кулаков своей опекунши. – Может, у этого загнанного ящерицами Высокочтимого где-то есть семья, родня, которая готова заплатит за съеденную им овсянку. Может, они согласятся посылать тебе пару цинну в месяц, а то и больше, чтоб он не помер, но и не показывался им на глаза. Почему бы тебе не оставить его в своем зверинце? Выгодное дельце!

– Пошел вон,– прикрикнула Шишка.

– Нет, ты меня послушай, – настаивал Зеленушка глядя на нее круглыми глазами. – Его деньжата ты уже прикарманила, а если тебе этого мало, что еще остается? Разве что выкуп? Хотя это не выгорит, здесь нет ученых нацарапать писульку. Увы!

– Еще одно слово, и я выгоню тебя на улицу, живи как хочешь! – Мальчишка промолчал, и Шишка добавила: – Со всем твоим выводком!

Испуганные детишки зашмыгали носами.

Сценка была не лишена интереса, но Ренилл не мог сосредоточиться на ней. Голова опять кружилась, а веки, словно свинцовые, закрывались помимо воли. Он дал им сомкнуться, и тотчас же умер для этого мира.

Вновь он проснулся уже в серых сумерках. Вокруг никого не было. В горле снова пересохло, но все же он чувствовал себя более-менее здоровым, хотя по-прежнему неприлично слабым, что и обнаружилось, когда он попытался дотянутся до кувшина с водой. Не то что не встать, даже не сесть толком. Все, на что его хватило, это проползти на четвереньках несколько ярдов запекшейся грязи, отделявшей его от глиняного сосуда. Когда Ренилл, наконец, добрался до цели, ему пришлось передохнуть, прежде чем зачерпнуть ковшиком воду и жадно выпить.

Так-то лучше. В голове прояснилось, и горло не так дерет. Зато есть хочется, как никогда прежде. Ренилл попил еще и распластался рядом с кувшином, пытаясь занять голову чем-нибудь, кроме мысли о грызущей боли в животе.

Сколько вопросов. Вивури… избавился ли он от них? Как видно, жрецы просто не могли представить, чтобы беглец, даже в последней крайности, вздумал искать приюта в жилище Безымянных. Мимо этого оскверненного места они постарались пройти побыстрее, не задерживаясь, и с тех пор прошло… Несколько часов? Или дней? Ренилл плохо представлял себе, сколько он пролежал здесь. И сколько пройдет времени прежде, чем они догадаются вернуться по собственным следам. Конечно, они и не подумают осквернить себя, ступив на эту зараженную землю, но убедившись, что беглец здесь, они могут поставить постоянный караул, А скорее, просто пошлют через стену равнодушных вивур, благо ящерки ничуть не смущаются кастовыми различиями.

Лучше поскорее убраться отсюда. Вернуться в резиденцию, сообщить во Труниру обо всем, что узнал. Возможно, его сочтут лжецом или безумцем, но по крайней мере, с этим делом будет покончено. Отличный план, у него всего один недостаток – пока и думать нечего о том, чтобы куда бы то ни было уйти. Ему и на ноги-то не встать, не то что прошагать несколько миль, а в кармане ни единого цинну, чтобы нанять самый жалкий фози.

Значит, сообщить о себе. Написать записку. Чем? И на чем? У неграмотных Безымянных не найти ни пера, ни чернил. Растворить остатки краски, если Шишка не все украла, и написать на оторванном клоке рубахи? Может, и удастся. Но только как передать? Денег заплатить посланцу – нет, а вряд ли кто поверит, что ему заплатят после. Может быть, если предложить необычайно щедрую награду, кто-нибудь и соблазнится попытать счастья?…

Рядом что-то шевельнулось, и Ренилл повернул голову. У края навеса стоял маленький Слизняшка, сжимая грязными лапками миску овсянки.

– Для Бежимянного с жапада, – прошепелявил Слизняшка и, запустив пальцы в миску, черпнул размазни и отправил ее в рот. Как истинный дикарь, мальчишка явно не видел в своем поступке ничего неприличного. Он просто попробовал еду, прежде чем поставить миску наземь рядом с увечным.

– Спасибо. – Приподнявшись на локте, Ренилл заглянул в миску. Немного сероватой вязкой размазни, еще сохранившей отпечатки пальцев Слизняшки. Зрелище не из приятных, но Ренилл был так голоден, что у него слюнки потекли при виде пищи. Ложки не оказалось, так что пришлось последовать примеру мальчишки. Ренилл окунал пальцы в миску и облизывал их, чувствуя, как понемногу стихает боль в желудке.

Слизняшка наблюдал за ним, приоткрыв рот. Наконец он не выдержал и сказал:

– Офтавь мне.

– Опоздал, малыш. Я уже все съел.

– Дай мне!

– Ничего не осталось. Видишь? – Ренилл предъявил ему пустую миску.

– Не чефтно! Шкажу маме. Тогда пожалееф!

– Но ведь…

– Ну, жмеиное брюхо, ну погоди, вот увидиф… – Слизняшка выскочил из-под навеса, с воплями призывая мать.

Ренилл некоторое время прислушивался к затихающим вдали завываниям, но потом отвлекся, вылизывая миску до блеска. К тому времени, как он покончил с этим занятием, Слизняшка вернулся вместе с матушкой. Рядом с Шишкой стоял немолодой мужчина, бледный и унылый. Его лицо выражало безнадежную покорность и равнодушие ко всему на свете.

– Съел, – отметила Шишка. – То немногое, что у нас осталось, они готовы взять. Таковы Высокочтимые.

– Он съел все! – наябедничал Слизняшка.

– Дети авескийцев голодают…

– Только не этот, – буркнул Ренилл.

– …А пришельцы с запада знай себе берут и думать не думают о нашей нужде, – заключила Шишка.

– Добрая женщина, ты ведь прекрасно знаешь, что я сейчас без гроша. Однако если ты отнесешь, или пошлешь кого-нибудь отнести записку в вонарскую резиденцию, думаю, ты можешь смело рассчитывать…

Шишка не слушала его.

– Боги меня вразумили, – продолжала она, – они меня надоумили, как получить свое, как вернуть потраченное, если, конечно, Высокочтимый окажется справедлив и мудр…

– Мудр? (Попугай!)

– Высокочтимый умеет читать?

Странный вопрос. Ее интересует кандерулезский или вонарский? Впрочем, он читает и на кандерулезском. Ренилл кивнул.

– Боги мне помогают! Зуда… – обернувшись к бессловесному спутнику, она хлопнула в ладоши. – Покажи ему.

Зуда торопливо порылся в кармане и вытащил потрепанные листки.

– Ему покажи! – приказала Шишка. – Мой муж,– пояснила она Рениллу, – чья доблесть и искусство в обращении с палкой спасли тебя от верной смерти, наделен невинной душой младенца. Без меня он бы пропал. – Она снова обернулась к супругу. – Покажи ему!

Зуда уронил бумаги на землю. Ренилл присмотрелся. Некоторые записки на вонарском, другие – на кандерулезском. Света под навесом было маловато, но ему кое-как удавалось разбирать слова.

– Что там? – жадно спросила Шишка.

– Это…, счет от торговца коврами с улицы Бишналли, за прошлый месяц. На десять тысяч цинну. Ковер, должно быть, что надо,– объяснил ей Ренилл.– Здесь… счет от портного за летнюю форму для майора Второго Кандерулезского пехотного полка. Мастер грозится прибегнуть к помощи закона. Датирован позапрошлым месяцем. Как они к тебе попали?

– Не думай об этом, – посоветовала Шишка. – А остальные?

– Частное письмо от мисс в'Айссеройс плантации Новый Фабекью к сестре, мадам во Диолет в Ширин. Шесть недель тому назад. Как случилось, что письмо не дошло до мадам?

– Высокочтимого это не касается. Что еще?

– Письмо-соболезнование Виф Ринилль с бульвара Хавиллак по случаю смерти Лесного младенца Шоколадная Прелесть. А это… адресовано помощнику секретаря во Креву, писано рукой некой Раштизы Пламенный Цветок. Она требует немедленно вручить ей восемьсот цинну в уплату за содействие в… – Ренилл поднял взгляд.– Это письмо не было предназначено для чужих глаз. Где ты его взяла?

– Неважно. Читай, – поторопила Шишка.

– Пожалуй, не стану.

– Ты отказываешь мне в такой ничтожной услуге? Я спасла твою жизнь, лечила и кормила тебя, и вот как ты мне отплатил!

– Я с радостью заплачу тебе, и очень щедро, если только ты согласишься доставить записку в резиденцию…

– Не прибавляй лжи к постыдной неблагодарности! Ложь и неблагодарность ненавистны богам. И если ты не согласишься, я донесу на тебя…

– Неважно, – впервые подал голос Зуда. Его голос сильно напоминал овечье блеянье.

Шишка обратила горящий взгляд на спутника жизни.

– Неважно, – повторил тот со вздохом. – Хватит и того, что он прочитал. Помощник секретаря во Крев. Все, что нам нужно знать.

– Нет, не все! Нам нужно…

– Пока хватит и этого. Подумай. Шишка ненадолго задумалась.

– Ладно, может, и так. Помощник секретаря во Крев несомненно вознаградит того, кто доставит ему послание от его Раштизы Пламенный Цветок. А если он поскупится, более щедрой может оказаться мадам, его жена.

Зуда согласно вздохнул.

– С утра пойдем к помощнику секретаря, – решила Шишка. – А пока, есть еще письма?

Зуда поколебался.

– Ну?

– Скоро, – решился, наконец, Зуда. – Завтра Пыльный клянчит, и режет кошельки у Сумеречных Врат. А сегодня Тень чистит нужники и карманы на центральном вокзале. Если они поработают как надо, завтра будут еще письма.

– Слава богам! Бумаги попадут к нам, а Высокочтимый их нам прочитает.

– Высокочтимый и не подумает, – уведомил ее Ренилл.

– Должно быть, беды и лишения притупили мой слух! Я ослышалась. Я не поняла слов Высокочтимого.

– Ты меня отлично слышала. Не стану читать краденых писем.

– Высокочтимый еще бредит. Не понимает, что говорит!

– Не будет ни вымогательства, ни шантажа. По крайней мере, не с моей помощью.

– Ах, какой чистенький. Какая добродетель, какая чистота сердца! Он совершенен, он слишком хорош для этого грязного мира! С каких высот он взирает на пас, жалких смертных, ползающих среди отбросов! Что он знает о нищете, о голоде, о желании заполучить себе Имя! С его высот этого не разглядеть!

– Заполучить… что?

– Он безупречен! Он выше благодарности! – С отвращением бормотала Шишка. – Он выше того, чтобы платить долги!

– Скажи, сколько ты хочешь получить.

– Сколько стоит жизнь Высокочтимого! Но нет, он выше презренных сделок! Только вот что ему полезно запомнить: пока он не согласится читать вслух письма – пока он не окажет нам эту ничтожную услугу – до тех пор он может считать себя выше того, чтобы делить с нами наш скромный кусок хлеба!

– И оффянки? – вставил Слизняшка.

– И овсянки, моя радость.

– Мне больфе дофтанется! Обещаеф?

– От всего сердца.

– Фот! Я же говорил! – Слизняшка победоносно уставился на больного.

Ренилл взглянул на Зуду. Тот ответил унылым пожатием плеч. От этого помощи ждать не приходится.

– Но ведь есть и другие способы расплатиться с вами, – предложил Ренилл.

– Отлично! Попробуй что-нибудь придумать. Когда надумаешь, дай нам знать. До тех пор – никакой еды. Неблагодарный!

Разгневанная Шишка выскочила из-под навеса, волоча за руку сына. Зуда последовал за ней.

Ренилл лежал, глядя им вслед. Дневной свет начал меркнуть. Они ушли, а голод остался. Миска овсянки – это хорошо, но мало. Нужно заставить Шишку передумать, или выбираться отсюда. Одно из двух. Но пройдет еще не один день, пока Ренилл встанет на ноги.

Он пытался обдумать положение, но мысли блуждали. Ренилл закрыл глаза и погрузился в сон.

Он проснулся утром, еще голоднее прежнего. Лежал на земле рядом с кувшином. В воздухе стояло отвратительное зловоние. Ренилл повернул голову. В двух шагах от него над гниющим трупом вивуры, который никто не позаботился убрать, роились мухи.

Пора кончать с этой ерундой. Пора подниматься и уходить отсюда.

А если за оградой поджидают вивури?

Может, и не поджидают.

Хорошо бы кто-нибудь из Безымянных сначала осмотрел улицу. Хорошо бы, но скорее дождешься летом снегопада.

Вставай.

Сперва надо напиться. Ренилл заглянул в кувшин. Воды в нем осталось немного. А когда она кончится?…

Он зачерпнул ковшик, выпил, немного передохнул и попытался встать. Не вышло. Мышцы как студень, голова как пушечное ядро. Легкие совсем не дышат. Отдохни немного и попробуй снова.

На четвертой попытке рядом послышался голос:

– Рано.

Над ним, ухмыляясь, стоял мальчишка Зеленушка.

– Сил еще мало, – пояснил Зеленушка.

– А откуда они возьмутся, без еды-то, – огрызнулся Ренилл.

– Увы, неужто ты голоден?

– Спроси свою хозяйку!

– У, волчица. Не стану у нее ничего спрашивать!

– Все равно, Шишка решила оставить меня без еды…

– Она и со мной часто так обходится.

– …Пока я не прочитаю ей чужие письма, украденные ее муженьком или его подручными.

– Так-так. Придется, значит, прочитать.

– Нет.

– Почему?

– Можешь считать, что этого не позволяют мои понятия о морали. А может, я просто не люблю, когда мне выкручивают руки. Сразу пропадает охота совершать добрые дела.

– Ну и глупо. Останешься голодным!

– Кто бы говорил! Не тебе ли только вчера Шишка приказала скрыться с глаз, а ты ослушался и обзывал ее всякими словами, за что и остался без обеда и без завтрака. Зачем ты это сделал?

– А мне нравится ее бесить. – Зеленушка на минуту задумался.– И еще – она не заставит меня ее слушаться.

– Ну вот.

– А может, это пустая болтовня? Может, Высокочтимый не читает, потому как не умеет?

– Вернее, не желает.

– Но ты правда это можешь?

– Читать? Научился еще ребенком, гораздо младше, чем ты теперь.

– Я-то не ребенок. Никогда не был ребенком!

– Может быть, это еще придет со временем.

– Хм… – Зеленушка подошел поближе и присел.– Хотел бы я выучиться читать!

– Достойное желание. И вполне выполнимое.

– Мне нечем платить учителю.

– Не все учителя требуют платы. – Перед глазами Ренилла на мгновенье предстало лицо Зилура и снова исчезло.

– Ни один учитель не потерпит, чтобы хоть тень Безымянного коснулась кончика его туфли.

– Я знаю по крайней мере одного, который не стал бы возражать. К тому же это авескийская точка зрения. Вонарцы обходятся без таких предрассудков.

– Что верно, то верно, зато вонарцы презирают нас всех скопом.

– Не все вонарцы – снобы.

– Пускай Высокочтимый попробует это доказать! – с вызовом бросил мальчишка.

– Как я тебе докажу?

– Научи меня читать!

– Я? – Ренилл опешил. Должно быть, голод и слабость притупили его способность соображать, раз он не увидел, к чему клонит парнишка.

– Если ты правду сказал, тогда научи меня. Сегодня. Сейчас.

– Это не так просто…

– Ага! Вот и попался.

– Послушай, Зеленушка. За один день читать не выучишься. Тут нужна не одна неделя, а у меня нет столько времени. По правде сказать, я намерен убраться отсюда, как только встану на ноги. А то и раньше, если сумею уговорить кого-нибудь отнести в вонарскую резиденцию записку с просьбой о помощи…

– Ну, поучи, сколько успеешь, пока ты здесь.

–Я…

– Учи меня, а я принесу тебе хлеба, когда вокруг никого не будет. Можешь мне поверить, я сумею. Видал? – Зеленушка вытащил из кармана огрызок лепешки. – И еще раздобуду, правда!

– Где ты…– Ренилл осекся и предостерегающе махнул рукой. Зеленушка мгновенно упрятал корку обратно в карман. Едва он управился, как перед ними оказалась Шишка со своим унылым супругом.

– Ну, что ты тут затеваешь? – ласково вопросила она.

– Я затеваю? – поразился Зеленушка, состроив совершенно невинную мину.

– Убирайся отсюда, негодник, – беззлобно посоветовала Шишка. – Нам с Высокочтимым надо поговорить о деле, а ты тут мешаешься.

– О каком деле?

– Не твоя забота.

– Высокочтимый мне как брат. Он меня не гонит!

– Вон!

Шишка шагнула к мальчишке, и сорванец предусмотрительно отскочил на несколько шагов, однако остался в пределах слышимости. Женщина больше не обращала на него внимания. Повернувшись к мужу, она приказала:

– Покажи ему!

Зуда живо повиновался, вытащив на свет три запечатанных конверта.

– Новые письма, – без нужды пояснила Шишка. – Только что получены. Высокочтимый прочтет их вслух.

– Кажется, вчера вечером мы уже обсудили этот вопрос, – возразил Ренилл.

– А, то было прошлым вечером. – Она не утратила показного добродушия. – Без сомнения, с тех пор Высокочтимый успел поразмыслить. Без сомнения, он передумал. Его сердце смягчилось.

– Стало еще тверже, – заверил ее Ренилл.

– Сердце – понятно. Ну а желудок? Не пустовато ли там?

Ренилл промолчал.

– Нет, конечно, если голод со временем проходит. Но я, честно говоря, опасаюсь, что дело обстоит иначе. – Шишка сочувственно покачала головой. – Или нет, я ошиблась, еды здесь в достатке. Если Высокочтимый, чью неблагодарную жизнь я спасла, чувствует голод, он может удовлетворить его мясом вивуры.– Она кивком указала на гнилой комок плоти ящерицы.