Текст книги "Девушка в поезде"

Автор книги: Пола Хокинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Меган

За год до этого

Среда, 16 мая 2012 года

Утро

Я слышу приближающийся поезд, я знаю ритм его движения наизусть. Он набирает скорость после станции Норткоут, а затем, погрохотав на изгибе, начинает замедлять ход, грохот переходит в урчание, а иногда и раздается визг тормозов, если он останавливается на семафоре в паре сотен ярдов от дома. На столе стоит остывший кофе, но мне слишком уютно и лениво, чтобы вставать и делать себе другую чашку.

Иногда я даже не провожаю поезд взглядом, а просто слушаю. Сидя здесь утром с закрытыми глазами и чувствуя, как горячий апельсин солнца греет веки, я могу представить себя где угодно. На пляже на юге Испании, в Чинке-Терре в Италии с живописными разноцветными домами и поездами, развозящими туристов. Или вообразить, что я вновь в Холкхэме, где в ушах постоянно стоит крик чаек, на языке ощущается привкус соли, а в полумиле по ржавым рельсам проходит невидимый поезд.

Сегодня поезд не останавливается, а медленно катит мимо. Я слышу, как стучат колеса, и почти чувствую, как раскачиваются вагоны. Я не могу видеть лиц пассажиров и знаю, что они просто пассажиры, которые едут в Юстон, чтобы занять свои места в офисах, но могу мечтать и представляю экзотические путешествия, с приключениями в конце поездки и после нее. Я мысленно совершаю путешествие обратно в Холкхэм; странно, что я до сих пор вспоминаю его с такой любовью и тоской, тем более в это чудесное утро, но что есть, то есть. Ветер, шуршащий в траве, огромное сланцевое небо над дюнами, старый дом, кишащий мышами и наполненный свечами, пылью и музыкой. Для меня сейчас это все как сон.

Я чувствую, как сильно забилось сердце.

Слышу его шаги на лестнице, он зовет меня по имени.

– Хочешь еще кофе, Меган?

Чары развеиваются – я снова в настоящем.

Вечер

От бриза мне зябко, а от водки с мартини тепло. Я сижу на террасе и жду, когда Скотт вернется домой. Я собираюсь уговорить его угостить меня ужином в итальянском ресторане на Кингли-роуд. Мы никуда не выходили уже бог весть сколько.

Сегодня я мало что сделала. Собиралась оформить заявку на курс по тканям в Колледже искусств и дизайна Сент-Мартинс, даже занялась этим и была на кухне внизу, когда вдруг услышала пронзительный женский крик – будто кого-то убивают. Я выскочила в сад, но ничего не увидела.

Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах: он был такой жуткий, полный отчаяния, что от него кровь стыла в жилах.

– Что ты делаешь? Что ты с ней делаешь? Отдай ее! Отдай немедленно!

Казалось, этому не будет конца, хотя, наверное, все длилось не больше нескольких секунд.

Я бросилась в дом, взлетела на второй этаж и очутилась на террасе. Отсюда мне было видно двух женщин у забора через несколько домов от нашего. Одна из них плакала – а может, и обе, – и еще там надрывался младенец.

Я хотела позвонить в полицию, но вскоре все успокоилось. Женщина, которая кричала, убежала в дом, прижимая к себе ребенка. Вторая осталась на месте, потом тоже побежала, но споткнулась и упала, после чего поднялась и начала описывать круги вокруг сада. Странное зрелище. Одному богу известно, что там случилось. Но за долгие недели ничего более волнующего в моей жизни не происходило.

Мои дни наполнены пустотой, теперь у меня нет галереи, в которой я раньше проводила столько времени. Мне очень ее не хватает. Мне очень не хватает общения с художниками. Я даже скучаю по пустоголовым молодым мамочкам, которые нередко заглядывали в галерею, чтобы поглазеть на картины со стаканчиком кофе в руках, а потом рассказать друзьям, что их маленький Джесси в детском саду рисовал лучше.

Иногда мне хочется попробовать разыскать кого-то из той прежней жизни, но меня останавливает мысль, что говорить с ними будет не о чем. Никто даже не узнает меня в той Меган, что живет сейчас в счастливом браке в хорошем районе. В любом случае я не могу рисковать, оглядываясь на прошлое, ничего хорошего из этого не выйдет. Я дождусь конца лета, а потом займусь поисками работы. Я обязательно что-то найду – здесь или в другом месте, но найду обязательно.

Вторник, 14 августа 2012 года

Утро

Я стою перед своим гардеробом, разглядывая в сотый раз висящую на плечиках красивую одежду, идеально подходящую для менеджера небольшой, но весьма стильной художественной галереи. Никакой наряд не вяжется со словом «няня». Господи, само это слово вызывает желание засунуть в рот кляп. Я надеваю джинсы и футболку, зачесываю волосы назад. Я даже не накладываю макияж. Какой смысл прихорашиваться, если предстоит весь день провести с ребенком?

Я раздраженно спускаюсь по лестнице, чувствуя, что нервы на пределе. Скотт варит кофе на кухне. Он поворачивается ко мне с улыбкой, и мое настроение моментально поднимается. Недовольная гримаса сменяется улыбкой. Он протягивает кофе и целует меня.

В чем его вина, если это была моя идея? Я сама вызвалась посидеть с ребенком для семьи, живущей через несколько домов. Тогда мне казалось, что это меня развлечет. Полная чушь, я, должно быть, просто была не в себе. Меня все раздражало, мне было скучно и захотелось отвлечься. Я решила попробовать. Кажется, эта мысль пришла мне в голову, когда я услышала крик в саду и захотела узнать, что там происходит. Конечно, расспрашивать я не собиралась, да и как это было сделать?

Скотт меня поддержал – он был на седьмом небе, когда я предложила это. Он надеялся, что возня с младенцем разбудит во мне материнский инстинкт. На самом деле все оказалось с точностью до наоборот: после них я со всех ног неслась домой, чтобы поскорее раздеться, встать под душ и смыть с себя запах ребенка.

Я скучаю по своей работе в галерее, когда я прихорашивалась, делала прическу и разговаривала с умными людьми об искусстве, или фильмах, или просто болтала ни о чем. «Ни о чем» казалось большим прогрессом по сравнению с разговорами с Анной. Господи, какая же она зануда! Такое впечатление, что когда-то она могла говорить о чем-то другом, но теперь – только о ребенке. Тепло ли малышке? Не жарко ли ей? Сколько она выпила молока? И она постоянно находилась рядом, отчего я чувствовала себя чем-то вроде запасной части. От меня требовалось присмотреть за ребенком, когда Анна отдыхала, дать ей возможность перевести дух. Перевести дух от чего именно? Она сама ужасно нервная. Не сидит на месте ни секунды и все время суетится. Каждый раз, когда проходит поезд, ее передергивает, а звонок телефона заставляет вздрагивать.

– Они такие беспомощные и слабенькие, правда? – спрашивает она, и с этим я не могу не согласиться.

Я выхожу из дома и, с трудом переставляя ноги, тащусь с полсотни ярдов по Бленхайм-роуд до места своей работы. Иду туда как на каторгу. Сегодня дверь открывает не она, а ее муж Том: он уже в костюме, ботинках – отправляется на работу. В таком виде он весьма импозантен, но не как Скотт. Том не такой крупный, и кожа у него светлее, а глаза, если присмотреться, посажены слишком близко, но он очень даже ничего. Он приветствует меня широкой, как у Тома Круза, улыбкой и уходит, оставляя с ней и ребенком.

Четверг, 16 августа 2012 года

День

С меня довольно!

Я чувствую себя намного лучше, как будто теперь возможно все. Я свободна!

Я сижу на террасе и жду, когда начнется дождь. Небо над головой черное, ласточки описывают круги, время от времени срываясь в пике, воздух напоен влагой. Скотт вернется домой через час или около того, и я ему скажу. Ему, конечно, это не понравится, но я постараюсь сделать так, что через пару минут от его недовольства не останется и следа. К тому же я не собираюсь днями напролет сидеть дома просто так: я уже все придумала. Я могла бы пойти на курсы фотографии, или заняться оформлением торговых мест, или продавать украшения. Я могла бы научиться готовить.

В школе один учитель как-то сказал мне, что у меня есть талант переосмысления себя. Не знаю, что у него тогда было на уме, может, просто закидывал удочку, но со временем эта мысль мне стала нравиться все больше и больше. Беглянка, любовница, жена, официантка, менеджер галереи, няня и еще несколько промежуточных образов. Так кем я хочу быть завтра?

Вообще-то я не собиралась уходить, но слова сами собой слетели с губ. Мы сидели за кухонным столом: Анна с младенцем на коленях, Том, заскочивший домой, чтобы что-то забрать, и сейчас пивший кофе. И я вдруг ощутила всю нелепость происходящего: в моем присутствии не было абсолютно никакой необходимости. Мало того, я почувствовал себя неловко, будто вторглась в чужую жизнь.

– Я нашла другую работу, – сообщила я неожиданно даже для себя. – Так что не смогу больше вам помогать.

Анна бросила на меня взгляд – не думаю, что она мне поверила, – и сказала:

– Что ж, очень жаль.

Было видно, что на самом деле нисколько не сожалела. Напротив, эта новость ее обрадовала. Она даже не спросила, какого рода эта работа, что было мне на руку, поскольку я не придумала заранее никакой убедительной лжи.

Том казался слегка удивленным.

– Нам будет тебя не хватать, – только и сказал он, но и это тоже была ложь.

Единственным человеком, который на самом деле расстроится, будет Скотт, так что я должна придумать, как ему это преподнести. Может, стоит сказать, что Том пытается за мной ухаживать? Тогда это снимет все вопросы.

Четверг, 20 сентября 2012 года

Утро

Сейчас восьмой час, и становится прохладно, но здесь так красиво: холодные зеленые полоски садов ждут, когда из разделяющих их проходов к ним подберутся лучи солнца и вдохнут в них жизнь. Я очень плохо сплю, не могу уснуть ночью, и эта проклятая бессонница измучила меня. Я ненавижу ее больше всего на свете. Я лежу, а мой мозг постоянно работает – тик, тик, тик, тик. У меня все чешется. И хочется побрить голову наголо.

Мне хочется уехать. Отправиться в путь на кабриолете с поднятым верхом. Хочется добраться до побережья, не важно какого. Хочется ходить на пляж. Мы со старшим братом собирались стать путешественниками и колесить по дорогам. Вот такие мы с Беном строили планы. Вообще-то планы в основном строил Бен – он был большой мечтатель. Мы собирались проехать на мотоциклах от Парижа до Лазурного берега или вдоль всего тихоокеанского побережья США – от Сиэтла до Лос-Анджелеса; мы хотели повторить маршрут Че Гевары от Буэнос-Айреса до Каракаса. Может, если бы все это произошло, я бы не оказалась здесь, не зная, что делать дальше. А может, в конечном итоге оказалась бы именно там, где нахожусь сейчас, и была бы совершенно этим довольна. Но, конечно, ничего подобного не случилось, потому что Бен так и не добрался не то что до Парижа, но даже до Кембриджа. Он погиб на автотрассе А10, угодив под колеса автопоезда.

Я скучаю по нему каждый день. Наверное, больше, чем по кому-либо другому. Он – огромная брешь в моей жизни, в моей душе. А может, его смерть лишь положила начало процессу, который постепенно наполнил мою жизнь пустотой. Я не знаю. Я даже не знаю точно, связано ли все это с Беном или с тем, что случилось после того, как его не стало. Я знаю только одно: в какой-то момент мне кажется, что у меня все отлично, жизнь прекрасна и я всем довольна. Но уже в следующий мне хочется поскорее убежать – не важно куда, я не нахожу себе места, и мне не на что опереться, чтобы сохранить равновесие.

Я обращусь к психотерапевту. Конечно, это немного необычно, но может оказаться забавным и развлечь. Я всегда считала, что быть католичкой довольно удобно – хорошо иметь возможность излить душу на исповеди и того, кто простит тебя и отпустит все грехи, чтобы ты могла начать все с чистого листа.

Понятно, что психотерапевт – не то же самое. Я немного нервничаю, но в последнее время совсем не могу заснуть, да и Скотт меня поддержал. Я сказала ему, что мне трудно говорить о таких вещах со знакомыми, даже с ним. А он ответил, что в этом как раз и весь смысл, потому что незнакомому человеку гораздо проще рассказать обо всем, что наболело. Но это не совсем так. Всего рассказать нельзя. Бедный Скотт! Он понятия не имеет, что творится у меня на душе. Он любит меня так сильно, что мне даже больно. Я не знаю, как у него это получается. Я свожу себя с ума.

Но я должна что-то предпринять, по крайней мере не должна сидеть сложа руки. Все эти планы, что я себе насочиняла – курсы фотографии и уроки кулинарного мастерства, – на деле оказываются довольно бессмысленным занятием, как если бы я играла в реальную жизнь вместо того, чтобы в ней жить. Мне нужно найти то, что я должна делать, что-то важное. У меня не получается быть просто женой. Я не понимаю, как это кому-то удается – ничего не делать, только сидеть и ждать. Ждать, когда муж вернется домой, чтобы любить тебя. Либо это, либо поиск того, что наполнит твою жизнь смыслом.

Вечер

Я все еще жду приема. Прошло уже полчаса после назначенного мне времени, а я по-прежнему сижу в приемной и листаю «Вог», размышляя, не пора ли встать и уйти. Я понимаю, что у обычных врачей прием больных может затянуться. Но у психотерапевта? Если судить по фильмам, они бесцеремонно выдворяют пациентов, когда истекают отведенные им пятьдесят минут. Наверное, Голливуд показывает не тех специалистов, к которым отсылает Государственная служба здравоохранения Великобритании.

Я как раз собираюсь сказать секретарше, что прождала достаточно долго и ухожу, когда дверь в кабинет врача распахивается, в проеме появляется очень высокий худощавый мужчина и протягивает мне руку с извиняющимся видом.

– Миссис Хипвелл, прошу извинить, что заставил вас ждать, – говорит он.

И я улыбаюсь ему в ответ и говорю, что все в порядке, и в этот момент я действительно чувствую, что все будет в порядке, потому что минута или две в его обществе уже оказали на меня благотворное действие.

Думаю, все дело в его голосе. Он мягкий и низкий. У него легкий акцент, но это меня не удивляет, потому что его зовут доктор Камаль Абдик. Скорее всего ему лет тридцать пять, но выглядит он очень молодо, и у него удивительная кожа цвета темного меда. У него красивые руки, и я представляю их на себе. Я почти чувствую, как его тонкие длинные пальцы ласкают мое тело.

Мы не говорим ни о чем существенном, это просто первое знакомство: он спрашивает, что меня беспокоит, я жалуюсь на приступы паники и бессонницы, на то, что не могу уснуть ночью, потому что мне страшно. Он хочет, чтобы я рассказала об этом подробнее, но я пока не готова. Он спрашивает, принимаю ли я наркотики, пью ли спиртное. Я отвечаю, что сейчас страдаю от других пороков, ловлю его взгляд, и мне кажется, он понимает, что я имею в виду. Тогда я говорю себе, что должна быть серьезнее, и рассказываю о закрытии галереи и о том, что теперь постоянно чувствую себя неприкаянной, утратила внутренний покой и слишком много копаюсь в своих мыслях. Он немногословен, лишь изредка задает наводящие вопросы, но мне хочется слышать его голос, и перед уходом я спрашиваю, откуда он приехал.

– Из Мейдстоуна, – отвечает он, – это в Кенте. Но в Корли я перебрался несколько лет назад. – Он знает, что я хотела узнать не это, и лукаво улыбается.

Дома Скотт ждет моего возращения, сразу наливает мне выпить и расспрашивает о том, как все прошло. Я говорю, что все прошло хорошо. Он спрашивает о враче: понравился ли он мне, как держался? Я снова отвечаю, что нормально, потому что не хочу показаться слишком восторженной. Он интересуется, говорили ли мы о Бене. Скотт думает, что все дело в Бене. Может, он и прав. Не исключено, что он знает меня лучше, чем мне кажется.

Вторник 25 сентября 2012 года

Утро

Этим утром я проснулась рано, но несколько часов все же проспала, что по сравнению с прошлой неделей настоящий прогресс. Вылезая из постели, я чувствовала себя почти отдохнувшей, поэтому, вместо того чтобы сидеть на террасе, решила совершить прогулку.

Я сама избегаю общения, почти не отдавая себе в этом отчета. Места моих посещений в последнее время ограничиваются магазинами, студией пилатеса и кабинетом психотерапевта. Иногда я еще заглядываю к Таре. Все остальное время провожу дома. Неудивительно, что мне все время не по себе.

Я выхожу из дома, поворачиваю сначала направо, потом налево на Кингли-роуд. Прохожу мимо паба «Роуз». Раньше мы постоянно туда наведывались, и я не могу вспомнить, почему перестали. Мне никогда там особо не нравилось: слишком много пар за сорок, которые слишком много пьют или приглядываются, не обломится ли что еще, если, конечно, у них хватит на это духу. Не исключено, что мы перестали туда ходить именно потому, что мне это не нравилось. Я прохожу мимо паба, мимо магазинов. Не хочу уходить далеко, просто сделаю небольшой круг, чтобы размять ноги.

Приятно оказаться на улице в столь ранний час, когда еще нет спешащих в школу детей и торопящихся на электричку до Лондона взрослых; улицы пусты и чисты, а новый день сулит много возможностей. Я опять поворачиваю налево и иду к маленькой детской площадке – единственному, хоть и довольно неказистому зеленому уголку города. Сейчас тут никого нет, но через несколько часов будет полно малышей с мамашами и гувернантками. Половина занимающихся пилатесом девушек, упакованных с ног до головы в модные спортивные наряды, тоже окажутся здесь, эффектно потягиваясь со стаканчиками кофе в ухоженных руках.

Я прохожу мимо парка и направляюсь вниз, к Роузберри-авеню. Если повернуть направо, я окажусь возле своей галереи – вернее, там, где раньше была галерея, а теперь просто пустая витрина, – но я не хочу ее видеть, потому что до сих пор жалею о ней. Я так старалась, чтобы она стала популярной! Но она оказалась не в том месте и не в то время – в пригороде нет тяги к искусству, тем более при такой экономике. Поэтому я поворачиваю направо возле супермаркета «Теско» и прохожу мимо другого паба, куда в основном наведываются местные фермеры, и направляюсь уже в сторону дома. Я чувствую, как меня охватывает беспокойство и что я начинаю нервничать. Я боюсь столкнуться с Уотсонами, при виде их мне всегда неловко: понятно, что никакой новой работы у меня нет, я просто не хочу у них работать.

Вернее, я испытываю неловкость при встрече с ней. Том меня просто не замечает. Но Анна, похоже, принимает это близко к сердцу. Она, очевидно, думает, что моя недолгая карьера в качестве няни завершилась из-за нее или ее ребенка. В действительности дело вовсе не в ее ребенке, хотя из-за вечного хныканья его трудно любить. Все гораздо сложнее, но объяснить ей это я, конечно, не могу. В любом случае именно нежелание видеть Уотсонов является одной из причин моего затворничества. Я подсознательно надеюсь, что они переедут. Я знаю, что ей здесь не нравится: она ненавидит этот дом, ненавидит жить среди вещей бывшей жены своего мужа, ненавидит поезда.

Я останавливаюсь на углу и заглядываю в подземный переход. От царящего тут запаха холода и сырости у меня всегда бегут мурашки по коже, это как перевернуть камень, чтобы посмотреть, что там под ним: мох, черви и земля. Это напоминает мне, как в детстве я искала с Беном лягушек в пруду. Я иду дальше. Улица пустынна – никаких признаков Тома или Анны, – и та часть меня, что не может обходиться без драмы, чувствует себя обманутой.

Вечер

Только что позвонил Скотт и предупредил, что задержится на работе, но мне хотелось услышать совсем другое. Весь день я на взводе. Не могу усидеть на месте. Я надеялась, что он придет домой и успокоит меня, а он вернется только через несколько часов, и мысли в моей голове так и будут продолжать крутиться, крутиться и крутиться, и я знаю, что меня ждет бессонная ночь.

Я не могу просто так сидеть, наблюдая за поездами, я слишком нервничаю, и сердце трепещет в груди, будто птица, пытающаяся вырваться из клетки на волю. Я сую ноги в шлепанцы, спускаюсь вниз и выхожу из передней двери на Бленхайм-роуд. Сейчас около половины восьмого – на улице несколько припозднившихся прохожих, которые спешат домой с работы. Больше никого нет, хотя слышны крики детей, играющих на заднем дворе, пока летнее солнце окончательно не село и их не позвали на ужин.

Иду по дороге к станции. Останавливаюсь возле дома номер двадцать три и размышляю, не стоит ли позвонить в дверь. Что я скажу? Что кончился сахар? Или просто заглянула поболтать? Их жалюзи наполовину открыты, но внутри никого не видно.

Я иду дальше, дохожу до угла и почему-то спускаюсь в подземный переход. Когда я достигаю примерно середины, сверху проходит поезд, и это потрясающе! Это как землетрясение: его вибрация, разгоняющая кровь, ощущается всем телом. Я смотрю вниз и замечаю что-то на полу: это обруч для волос, фиолетовый, растянутый и потертый. Должно быть, его потеряли во время пробежки, но у меня отчего-то бегут мурашки, мне хочется поскорее выбраться наверх и оказаться там, где светит солнце.

На обратном пути он проезжает мимо меня на своей машине, наши взгляды на мгновение встречаются, и он улыбается мне.