Текст книги "Галльские ведьмы"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

IV

Тот год изобиловал сильными грозами, с градом и молниями. Урожай по всей западной Арморике собрали скудный. Некоторые роптали, что Таранис мстит за то, что произошло в Лесу. Таких было немного, но они были. Король Граллон еще давно построил зернохранилища и заполнил их остатками от прошлых урожаев, купленными у озисмиев. Теперь жители его прославляли. Сопровождаемый ликующей толпой, он снарядил корабли в Британию и Аквитанию. Поскольку торговля оживилась – в основном благодаря предпринятым им мерам по борьбе с грабителями и пиратами – в Ис вернулось благополучие, и город без труда мог пережить предстоящий год. Таким образом, несчастье не только не подорвало авторитет Граллона, но и укрепило его.

Поэтому Корентин удивился, когда в церковь пришел Будик и сказал, что король срочно хочет его видеть. Он ничего не стал спрашивать, лишь набросил плащ поверх повседневного темного платья и последовал за солдатом. День был ненастный, усиливался дождь, дул пронизывающий холодный ветер. Он бил в лицо, пробирался до самых костей. Сверкали молнии, за ними сразу раскатисто гремел гром, будто по небу грохотала колесами чудовищная колесница. Море яростно обрушивалось на запертые королем ворота.

Во дворце мажордом принял у гостя плащ и предложил ему полотенце и сухую одежду.

– Благодарю тебя, но не надо, – ответил Корентин. – Пусть мои мокрые следы станут для тебя символом того, что здесь никто не скрывается от Господа. Веди меня к своему хозяину.

Грациллоний сидел в своей любимой комнате для личных переговоров. Перед ним на столе стояли кубки и кувшины с вином и водой. Рядом с ними лежал свернутый папирус. Ни огонь, ни окна из зеленого стекла не оживляли темноту, в которой пасторальные фрески казались сделанными из слоновой кости. На Грациллонием были в спешке наброшенная повседневная туника и штаны, из-под которых выглядывала накидка; это было странно – обычно он всегда сохранял спокойствие, а его одеяние свидетельствовало об обратном. Украшения отсутствовали. Когда он посмотрел на вошедшего Корентина, хорепископ заметил, что лицо у него изможденное.

– Закрой дверь, – резко сказал на латыни Грациллоний. – Садись.

Корентин повиновался. Грациллоний потянулся к столу, ткнул указательным пальцем в документ и, не меняя тона, произнес:

– Максим мертв.

– Что? – Корентин был потрясен. Он перекрестился, склонил голову и зашептал молитву. Когда он закончил, взгляд его был тверд. – Ты только что узнал?

Грациллоний резко кивнул.

– Мне сообщил правитель. Это произошло месяц назад, но гонцы принесли известие только сегодня.

– Значит, Феодосий одолел Максима? Он умер в бою?

– Нет. Феодосий победил его около Аквилеи. Думаю, ему помогла конница готов. Максим сдался и отрекся от трона. Чем это должно было кончиться? Изгнанием на какой-нибудь остров. Чтобы человек, спасший Британию, закончил свои дни мирно и достойно. Но нет. Вскоре после этого Максим и его сын Виктор были убиты. Из письма я не понял, то ли это был приказ Феодосия, то ли подлое убийство. – Он ударил кулаком по столу. Задрожала лампа. – Кто бы это ни был, мы знаем, по чьей воле они умерли!

– Да упокой Господь их души, – сказал Корентин. – Бог справедлив. Соперник Максима Грациан тоже пал бесславно – и Присциллиан, и многие другие, – из-за человеческого честолюбия.

– Я таил на него злобу. Но он был моим командиром! – вскричал Грациллоний. – Он защитил Рим! Он не должен был так умереть!

Он схватил кувшин с вином, налил полный кубок и, не разбавив водой, залпом выпил.

– Наливай себе, Корентин, – сказал он. – Выпей со мной, помянем Максима.

– Поэтому ты послал за мной?

– Н-нет. Не совсем. Я хотел с тобой поговорить. Впрочем, я хотел напиться, а человек не должен пить один.

Корентин налил немного вина, разбавил его и сделал глоток.

– Заказать мессу за упокой их душ?

– Да. Я как раз хотел тебя об этом попросить. Мне хотелось совершить ритуальное погребение в храме Митры, но… Максиму это не понравилось бы. Попрощаюсь со своим командиром по-христиански. Расходы я оплачу.

Усилился ветер, по стеклам стекал дождь.

– Я первый, кому ты об этом сказал? – спросил Корентин.

Грациллоний снова кивнул.

– Я соберу суффетов и сообщу им эту новость. Но сначала я должен разработать план. Иначе они начнут спорить, пререкаться и торговаться, а промедление смерти подобно.

– Я не политик и не солдат, сын мой, и не могу тебе советовать.

– Можешь. Ты знаешь империю лучше меня. К тебе прислушивался епископ Мартин, который на самом деле обладает большей властью, чем это кажется и ему самому, и другим людям. Феодосий вернул власть Валентиниану, своему зятю, который стал августом Запада; но Феодосий какое-то время пробудет в Италии, и ты прекрасно знаешь, кто в действительности правит империей. Из разговоров о нем я понял, что он – ревностный католик. Ты лучше меня понимаешь, во что он превратит церковь.

Корентин нахмурился.

– Будь осторожен. – Он помолчал. – Чего ты боишься? Разве никто не выиграл от того, что в империи установился мир и появился сильный император?

– Раньше я тоже так подумал бы, – решительно ответил Грациллоний, – но теперь я считаю иначе. Я принадлежу Ису. Рим остался моей матерью, но Ис – моя жена.

Корентин закусил губу. Он отпил вино и сказал:

– Понимаю. Максим назначил тебя префектом. Теперь его ставленников наверняка уберут.

Грациллоний осушил кубок и снова наполнил его.

– За себя я не боюсь. Я говорю искренне. Но если мне прикажут вернуться и… повиноваться, что тогда? Кто меня заменит? Что он сделает?

– Ты боишься, что твое место займет римлянин, который уничтожит языческие храмы и запретит ритуалы, что в Исе вспыхнут восстания и Рим погибнет, как когда-то Иерусалим?

Грациллоний вздрогнул.

– Да.

Корентин пристально посмотрел на него.

– Тогда я скажу, что сочту это за великое зло. Они не только отдадут на поругание Ис, но и вернут святыни, которые мы с Мартином пытались низвергнуть. Этого будет достаточно, чтобы доказать, насколько старые боги сильнее наших. Они никогда много не значили для людей. Весна, гора, любое святое место значат для них много больше; а ведь их тоже опекают христианские святые. Боги Иса не сдадутся просто так. Поддавшись своим жрецам, они превратят Ис в руины.

– Ты это понимаешь, – выдохнул Грациллоний.

– Мой священный долг – открыть твоим людям истинную веру. Единственное, на что я надеюсь, – это на то, что обойдется без катастроф. Только убеждение, терпение, и так год за годом. Надо не нападать на богов, а ждать, пока их влияние ослабнет. Если ты откроешь свое сердце… Впрочем, при тебе Ис расцвел, обновился как никогда. Ты нам нужен, король.

– Если ты напишешь Мартину…

– Напишу. Он в свою очередь убедит епископов, чтобы Ис пощадили. Император к ним прислушается. Кроме того, краеугольный камень обороны и процветающая торговля лучше, чем груда обломков.

Грациллоний попытался улыбнуться и сказал:

– Спасибо. Правитель уже на моей стороне. Не думаю, что его разжалуют, он занял свое место еще до Максима. Если ты сделаешь церковь нашим союзником… Послушай, Корентин. Тебе известно, что благотворительность в Исе – это в основном заслуга галликен. Твоя миссия не требует больших затрат. Помоги мне, и я щедро обеспечу тебя постоянным доходом.

– Эта мысль делает тебе честь, – осторожно ответил священник, – но подобные деяния могут быть опасны для тебя. Твои магнаты воспримут это лишь как еще одно открытое неповиновение богам.

– То, что я трачу из своих запасов, их не касается.

– Хм, ты же понимаешь, что, если такой несчастный человек, как ты, поможет церкви, они будут еще более благодарны нам, и это склонит их к Христу.

Грациллоний рассмеялся и отпил из кубка.

– Спасибо, что предупредил, но я и сам это знал. От этого не будет никакого вреда. Почему я должен запрещать им отречься от богов Иса?

Корентин внимательно посмотрел на него.

– Разве ты не хочешь, чтобы они поклонялись Митре?

Грациллоний пожал плечами. В его словах слышалась боль:

– Может быть. Но его армия уже не так сильна. Мы воздвигнем укрепления и какое-то время будем держать оборону, но вокруг снуют враги.

Он допил вино и налил еще.

– Оборону! – воскликнул он. – Мы оборонялись на Валу вместе с Максимом. Мои друзья… Сколько их ушло с ним на юг? Что с ними стало? Это мои люди. Я находил им жилье, преодолевал с ними дороги и копал окопы, мы вместе сражались с захватчиками, играли в кости и пили, а став центурионом, я водил их в походы, наказывал, если они этого заслуживали, выслушивал их, когда им надо было выговориться. В тот год под Валом с нами был второй август и многие другие, Корентин. Был и Друз из Сикстинии, мы спасли друг другу жизнь, слышишь? Они сражались за нашего старого правителя и проиграли. Если император подло убил Максима и Виктора, что же тогда он сделает с ними?

– Ты слишком быстро пьянеешь, – сказал Корентин на жаргоне моряков.

– Вряд ли Феодосий устроит резню, – продолжал Грациллоний. – Это слишком. Но что с ними будет? Может, он отошлет их обратно в Британию, Галлию, куда угодно? Сомневаюсь. Он их боится и накажет в назидание другим. Возможно, он их распустит. И что им тогда делать? Они теряют военное пособие. Не умирать же им с голоду. Что им делать? Стать рабами? Присоединиться к багаудам? Что?

– Трудный вопрос, – согласился Корентин. – Христос учит нас прощать своих врагов, и я надеюсь, что Феодосии именно так и поступит, хотя бы ради спасения своей души. Но они были мятежниками, нарушили законы армии. Максима должны были просто сослать. Но как поступить с тысячами остальных?

Грациллоний выпрямился. Вино выплеснулось из кубка и разлилось по столу.

– Конечно! – воскликнул он. – Я понял! Арморика полупуста. Нам нужны люди, они построят здесь дома и будут охранять эту землю. Есть сильные мужчины-воины, есть полуостров в дальней части империи, они не допустят, чтобы кто-то угрожал их сюзеренам.

Корентина тоже охватило волнение.

– Напиши правителям, – сказал он. – Пусть они передадут это императору. Предложи им защиту и помощь Иса при возникновении поселений. Если на то будет воля Божья, твое предложение с радостью примут.

– Завтра же напишу, – прорычал Грациллоний, – а потом сообщу об этом Совету. Давай выпьем и споем, помянем Максима и всех моих старых товарищей.

Корентин задумчиво улыбнулся.

– Мне это запрещено. Но, если хочешь, я составлю тебе компанию.

Так они сидели до вечера, пока их не прервал стук в дверь. Грациллоний ее открыл и отошел в сторону. Он по-прежнему уверенно держался на ногах, хотя лицо его раскраснелось от выпитого вина.

Вошла Бодилис, с мокрыми волосами и в насквозь промокшей одежде. Руки ее были холодны.

– Я подумала, что лучше тебе узнать это от меня, возлюбленный мой, – сказала она, не обращая внимания на Корентина. – Мне кажется, Квинипилис умирает.

Глава десятая

I

Агония, сотрясавшая ее грудь, левую руку и подступавшая к бешено колотившемуся сердцу, уступила место покою. Она погрузилась в тревожный сон. Пульс слабел, как у раненой птицы, у нее не было сил сопротивляться. Тем не менее, проснувшись, она шепотом приказала, чтобы ей помогли подняться с постели и обмыться. Это заняло несколько часов. Она очень устала, но ее рассудок по-прежнему оставался светлым. Двое ее единственных слуг и другие галликены настаивали, чтобы она вернулась в дом. Всем, кто приходил ее повидать, они разрешали побыть всего несколько минут, и сами не позволяли себе утомлять ее разговором. Впрочем, они читали вслух ее любимые книги.

Дождь сменился туманом. Лето близилось к концу, Ис погрузился во влажный туман, настали холода, и, казалось, что им не будет конца. Квинипилис дрожала от холода, хотя в комнате было довольно жарко. Сестры укутали ее одеялами из овечьей шерсти и растирали ей руки и ноги – нежно и осторожно. Они принесли ей суп, приподняли ее и накормили с ложки.

Иннилис, по ее просьбе, играла ей на арфе и флейте и пела веселые песни. Бодилис перевела на исанский несколько стихов Сафо – Квинипилис всегда восхищалась ее поэзией. Когда ей становилось лучше, она просила перевести ей что-нибудь с греческого на латынь и исанский: из Гомера или Вергилия, из Эсхила или Еврипида, комедии Филемона и Плавта, или (с вульгарной ухмылкой) самые непристойные отрывки из Аристофана и Катулла. Пару раз она зачитывала по памяти отрывки на галльском и саксонском.

Конец приближался. Вскоре она погрузилась в свои мысли и воспоминания.

На девятое утро она сказала Фенналис, которая за ней присматривала:

– Позови остальных сестер.

– Нет, зачем себя изнурять? Я едва могу расслышать твой голос, хотя ты всю ночь крепко спала. Побереги себя, и ты скоро поправишься.

Она нахмурилась и сказала, уже громче:

– Перестань. Я в своем уме и понимаю, что умирающие не поправляются. – Она вдруг рассмеялась: – Я хочу побыть со всеми вами, пока меня не увезли на дребезжащей повозке. Позаботьтесь, чтобы она не развалилась по дороге.

– Я не могу их позвать, это тебя убьет.

– Еще день или два, и все будет кончено. – Квинипилис замолчала, чтобы перевести дыхание. Она теребила пальцами одеяло. – Фенналис, заклинаю тебя… позови всех…

Седовласая женщина поколебалась, словно борясь с собой, затем кивнула, закусила губу, чтобы она не дрожала, и поспешно вышла.

У изголовья кровати, на которой лежала умирающая, собрались все, кроме Гвилвилис, которая был на ночной службе. Форсквилис, являвшаяся верховной жрицей, пришла прямо их храма Белисамы. На ней было голубое платье и белый платок. Иннилис держалась за руку Виндилис, как ребенок за мать. Малдунилис плакала, едва подавляя рыдания. Ланарвилис держалась стоически. Бодилис поцеловала Квинипилис в губы и отошла. Фенналис поправила подушку, дала Квинипилис отвар из наперстянки, коры ивы и трав и держала чашу, пока та его не выпила.

Дыхание Квинипилис участилось и сделалось хриплым. Никто не проронил ни звука. Из-за тумана за окнами ничего не было видно. Свечи еле-еле освещали комнату, в углах притаился мрак. Четко были видны лишь очертания вазы, в которой стояли астры и лесной папоротник; на полках – игрушки, в которые играли ее дочери, когда были маленькими; на стене висел меч короля Вулфгара – ее первого мужчины; в нише рядом со свечками стояла статуэтка Белисамы в виде молодой женщины с ребенком. Нависла зловещая тишина.

Восковые щеки Квинипилис порозовели. Взгляд ее прояснился. Когда она заговорила, голос звучал вполне отчетливо:

– Здравствуйте. Спасибо, что пришли.

– Как мы могли не прийти, ведь ты наша мать, – ответила Виндилис.

– Я позвала вас, чтобы попрощаться. – Спокойно проговорила Квинипилис. Она подняла руку, чтобы предотвратить протестующие возгласы. – Нет, у нас осталось мало времени. Не будем тратить его на глупости. Я готова обрести вечный покой. Но сначала я должна вам кое-что сказать… вернее, оставить.

– Тихо, – обратилась к сестрам Форсквилис. – На нее снизошел дух.

Квинипилис покачала головой и попыталась улыбнуться.

– Ты заблуждаешься, моя дорогая. Это не дух, а старая сварливая женщина, она пришла за мной. – Она снова стала серьезной. – Я лежу здесь, тихо и спокойно, между жизнью и смертью и чувствую, как время ускользает от меня.

– Ты хочешь знать, кого боги выберут царствовать после тебя? – спросила Форсквилис.

Квинипилис вздохнула.

– Да. Я ухожу спокойно. Мне бы хотелось еще остаться, увидеть, как наступит лето, как вырастут дети. Но я должна уйти сейчас. Единственное, что меня тревожит, это то, что боги не благоволят к нашему королю.

– Нет! – перебила ее Бодилис. – Если они и гневаются, то лишь потому, что им не приносят жертвы. Они не должны его покарать.

Квинипилис закрыла глаза. Силы, которые вернул ей отвар, иссякли.

– Вы так считаете?

– Возможно, – медленно проговорила Ланарвилис. – После его возвращения этот год был самым тяжелым для Иса. Из-за кровопролитных нашествий варваров и грозящего голода империя пришла в упадок. Император вернул ей покой, но победители с радостью уничтожат Ис. Кто сможет спасти Грациллония? Никто, даже этот Руфиний, который должен был умереть в Лесу. Все в руках богов.

– Пока – да, – прошептала Форсквилис. Квинипилис снова открыла глаза.

– Так я и думала, – сказал она. – Мне тоже казалось, что они не покарают его, но постараются его усмирить; и если им это не удастся, его ждет жестокая расправа. Он хороший человек…

– Вчера он был у меня, – сказала Бодилис. – Он как раз вернулся от тебя, и у него были полные глаза слез.

– Берегите его, сестры, – взмолилась Квинипилис. – Что бы ни случилось, не покидайте его.

– Мы никогда этого не сделаем, – сказала Виндилис.

– Мы будем о нем заботиться, – проговорила Малдунилис, – мы сделали его королем. Разве может быть кто-то лучше его? Нет!

Фенналис хотела ответить, но передумала.

– Помогите ему, – сказала им Квинипилис. – Обещайте, что вы ему поможете. Поклянитесь мне.

– Клянусь тремя богами, – сказала Бодилис. Виндилис сжала губы, затем подняла руки и воскликнула:

– Подождите! Мне трудно это говорить, но мы не можем знать наперед…

Квинипилис захрипела и упала на подушки. Глаза у нее закатились. Дыхание стало быстрым, как волны между рифами, на губах выступила пена, и она ушла в небытие.

– О, боги, нет! – закричала Фенналис. Она бросилась к кровати и стала убирать пену с губ Квинипилис, чтобы та могла дышать.

– Квинипилис, дорогая Квинипилис, ты слышишь меня?

Ей ответил только ветер.

Все было кончено. Фенналис поднялась. Она сделала знак Виндилис. Та подошла, сложила руки усопшей, подвязала ей подбородок и закрыла глаза.

II

Туман не добрался до внутренней части страны. В Нимфеум после обильных дождей с подъемом глубинных вод пришло тепло. Леса у подножий гор засверкали зеленью, переливаясь разными оттенками. В озере, поблескивающем посреди залитой солнечным светом низины, отражались белоснежные облака. Ручейки, журча и переливаясь, сбегались в сверкающее озеро. В тени лип, над священным источником, загадочно улыбалась с иконы Белисама.

Приближался день осеннего равноденствия. Около полудня из колоннады вышли весталки в белых одеждах. Юные босоногие девы с распущенными волосами восходили к роду исанских королев; они стали жрицами всего три года назад. Девственниц вела женщина постарше; несколько лет назад она овдовела и вернулась в храм, став младшей жрицей.

Неподалеку гуляли голубые павлины; три птицы распустили хвосты. Одна из девушек поднесла к губам свирель и заиграла мелодию, остальные взялись за руки и принялись кружиться перед иконой. Зазвучали их звонкие голоса.

Всем поддержка – Белисама,

Леди года золотого.

Летние пожухли травы.

Нас храни от ига злого.

Утомленная Земля

Вся укутана листвою.

Позовите Короля,

Он волшебный сон раскроет.

Вдруг одна из них закричала.

Музыка прервалась, девушки перестали танцевать.

– Что случилось? – крикнула жрица. – Иди сюда, дорогая.

Она протянула к ней руки. Девочка дотронулась до груди.

– Больно, – чуть ли не рыдая проговорила она. – Сердце жжет. – Ее глаза расширились, лицо побелело. – Ничего, уже все прошло.

Девушки молча смотрели на нее. Младшая жрица подошла к деве.

– Дай мне взглянуть. – Она взяла ее за руку. – Не бойся. Мы тебя любим. – Жрица призвала все свое мужество. – Мы должны закончить обряд, – сказала она остальным девушкам. – Идите, продолжайте песню. И помните, мы дети богини.

Процессия двинулась дальше, а жрица поспешила в Нимфеуму. Рядом с ней, спотыкаясь, шла Семурамат – дочь королевы Бодилис и короля Хоэля.

III

Опустился туман. После захода солнца на небе светила полная луна, сияли звезды. Грациллоний сердился на Бодилис за то, что она заставила его выехать из дома.

– Простор, воздух… К чему так себя изнурять, если можно просто лечь спать, любовь моя?

Вокруг стояла тишина, нарушаемая только звуком их шагов и приближающимся шумом моря. За стенами домов пряталась луна. Они спустились по узкой тропинке и свернули к Садам духов, потом вышли на Дорогу Лера, миновали безлюдный Форум, дошли от дороги Тараниса до Гусиного рынка и оказались у городской стены. У башни Ворон их окликнули стражники; в лунном свете их доспехи сияли, как лед. Узнав короля с королевой, моряки поприветствовали их и пропустили в башню. На их лицах был написан благоговейный страх.

Грациллоний и королева поднялись к бойницам, где дремали орудия. Они долго всматривались вдаль.

Над башней ярко светила луна. Крыши домов выглядели такими хрупкими, что, казалось, малейший порыв ветра мог разнести их вдребезги. Море вспучивалось и сникало, потом снова вздымалось. «Ш-ш, – шумело оно, – ш-ш-ш-ш». Вдалеке Грациллоний увидел огни храма, где Форсквилис и галликены молились богам.

Бодилис взяла его за руку.

– Посмотри, какая красота, – тихо сказала она.

– Это обман, – ответил он.

– Красота всегда обманчива. Такова жизнь.

– Почему? То, что мы сделали… нет, не мы, вы с Семурамат… Почему так случилось? – Грациллоний покачал головой. – О, я знаю. Ты моя жена, и боги обрушили свою ярость на тебя. Что может быть мучительнее, чем потерять тебя?

– Потерять Дахут, – сказала она. Он вздохнул.

– Ты не потерял меня, – продолжала она. – И перестань об этом твердить. Я тебе говорила и двадцать, и пятьдесят, и сто раз, и теперь повторю: я всегда останусь твоей королевой Бодилис.

– С которой я уже никогда не испытаю радость любви.

– Это зависит только от тебя.

– От меня? – Он посмотрел на темневшую на фоне неба башню Ворон. За мысом Pax мерцали маяки. – Моя вера. Мать и дочь… Митра это запрещает. Если я по этой причине отверг Фенналис, как я могу не отвергнуть и тебя?

– Это плохая… политика.

– Никакой политики, к черту политику! Ты сама знаешь, о чем я говорю.

Она поморщилась от света. Она – дочь и внучка Вулфгара. Нет, ее мать не согрешила со своим отцом. Это не кровосмешение, если боги благословили их союз. Он сам, против их воли, не нашел в себе мужества жить и теперь лежит в могиле у подножия Гаэтулия.

Грациллоний, поняв, что обидел ее, прижал Бодилис к груди и, заикаясь, сказал:

– Прости, я не хотел. Мне не следовало так с тобой говорить… Ты сводная сестра Дахилис… по королю Хоэлю. Дахилис, которая родила мне Дахут.

Бодилис взъерошила его волосы, отступила назад и улыбнулась.

– Я понимаю. Есть дороги, которые ведут вперед, а есть такие, что ведут назад. Я буду скучать по тебе, но мы всегда будем друзьями, союзниками; никто из богов не праве приказывать нашим сердцам.

– Если только я не откажусь от этого брака. Девочка слишком молода. Она прошла обряд посвящения, но это было совсем недавно. Она еще слишком юна и… напугана.

– Ты будешь хорошо с ней обращаться. Ты ей, как отец, которого она никогда не знала.

Он вздрогнул. Потом, взяв себя в руки, он сказал даже более спокойным голосом, чем раньше:

– Если я ее разочарую, тем лучше для нее.

– Ис задохнется от горя. Нам доверен самый священный ритуал – обновление мира.

– Я собирался нести службу, а не жениться. – Бодилис покачала головой.

– Нет, ты не должен отступать.

– У меня есть Иннилис и Фенналис.

– Они не смогут родить тебе детей.

– А Семурамат сможет?

– Да. Завтра утром состоится жертвоприношение. Грациллоний, ты совсем растерялся. Пока ты не покинул нас навсегда, ты должен завтра же жениться на Тамбилис.

Он ударил кулаком по зубчатой стене. Это было второе имя Семурамат. Ее так назвали в честь бабушки, которая умерла в дни царствования ужасного Колконора. Такова традиция. Старшая Тамбилис была матерью Бодилис и Дахилис.

– На этот раз ты, по крайней мере, говоришь спокойно, а не кричишь, – сказала королева. Она замолчала, посмотрела на океан и тихо добавила: – У нас осталась последняя ночь.

Он стоял, сгорбившись. В свете луны она увидела на его глазах слезы. Наконец он покачал головой.

– Нет. Ты права, как это ни тяжело для меня. Я не осмелюсь…

– Ты поступаешь мудро, – вздохнула она. Он снова заговорил:

– Иди домой, Бодилис. Тебе надо отдохнуть. Завтра ты понадобишься своей дочери.

Она отвернулась.

– А тебе? – спросила она, не поворачиваясь. Он посмотрел на нее.

– А я отправлюсь к Митре, чтобы быть с моим богом.